Дорюрикова Русь. Фрагменты забытой истории

Аналогичной мифологизацией, подобно варяжскому происхождению русской династии, видятся стремления, например, некоторых хазарских источников связать начало государственности у хазар с обращения хазарской верхушки в иудаизм [Гадло, 1979, с.127], такими же выглядят стремления родоначальника болгар в ходе межплеменной борьбы болгарских родов, когда им была сделана попытка отнести начало правящего рода Дуло к гуннскому завоевателю Аттиле [Там же, с. 116].

Вместе с тем, сама мысль привязывающая начало Руси к призванию неких варягов, глубоко ошибочна и антинаучна, как вопреки фактам, так и логике. Взять хотя бы момент с определением нумерации первого «русского» князя. Если Рюрик первый русский князь, то когда именно он стал таковым? Если после призвания новгородскими словенами и финно-уграми (чудь, веь и др.), то почему, ведь вышеуказанные народности не назывались в источниках русью. Если же Рюрик относился к руси до призвания, тогда почему его отца, к примеру, нельзя назвать русским князем?

Касательно последнего довода отметим, что некоторые антинорманисты впадают в полнейшее противоречие. Отсчитывая истоки руси и ранее Рюрика, и ведя её истоки к балтийским славнянам, они тем не менее полностью доверяют сведениям о призвании Рюрика, опять же назначая того первым русским правителем, не осознавая своих же противоречий, и не пытаясь выстроить хотя бы логическую цепочку рассуждений с условным началом и концом.

В наше время смысл, пусть и ошибочный, привязывания к варяжской легенде начала русской истории угадывается без труда: это хоть какой-то определённый ориентир о возникновении русского государства, подсказанный летописцем. Правда, историческое сообщество в целом почему-то мало волнует другая мысль, что легенда о варягах также появилась у летописца ПВЛ во многом благодаря схожему взгляду на проблему: он, видимо, не знал ни первоначальный смысл, ни происхождения этнонима «русь», ни его географическую родину. Кстати и о варягах у летописцев, корректировавших ПВЛ, было весьма смутное представление. Об этом будет подробнее освещено в последующих главах.

И так, официальная дата начала Руси слепо привязывается к 862 году, привязывается абсолютно некритически, если не сказать бездумно. Хотя в той же ПВЛ есть весьма необычная фраза, привязанная к 852 году (по летописи 6360 год): «стала прозываться Русская Земля» [ПВЛ, 2011], и таким образом, даже в ПВЛ речь о Руси начинается гораздо раньше варяжского призвания, но об этом речь будет ниже. Поэтому, когда некоторые историки чересчур доверяют одному известию, тем более такому противоречивому и позднего происхождения, и что «любые гипотезы о том, что Игорь вовсе не был Рюриковичем, есть не более чем домыслы и отступление от источника» [Анисимов, 2013, с. 84], то такие тезисы вызывают уныние и безысходность. Особенно когда одновременно признается, что «что в цепочке Рюрик-Игорь пропущено как минимум одно звено», а сам князь Игорь «словно две жизни проживает, судя по летописным датировкам» [Там же]. Но это лишь ошибочный взгляд, связанный как раз с сакрализацией именно русских летописей.

Варяжский гипноз в научных кругах укоренился из-за того, что во всех основных летописных списках присутствует та самая легенда о призвании трёх братьев. Это производит безусловное сильное впечатление не только на неокрепшие умы, но и на логику маститых профессоров. Только один момент выбивает главный кирпич из «варяжского» здания, и этот выбитый кирпич влечёт за собой неумолимое обрушение всего остального. А момент этот связан с тем, что происхождение всех существующих летописных списков достаточное позднее (вторая половина XIV века и ещё позже), а плюс к этому существуют более древние русские источники (например, «Слово о полку Игореве») в которых Рюрик ни разу не упоминается. Стоит сразу упомянуть, что и для иностранных источников наличие Рюрика как создателя огромной империи от Новгорода до Киева осталось полностью неизвестным.

В настоящее время существуют и «особые» произведения, которые трудно квалифицировать иначе, как чудовищные гибриды норманизма с панславизмом. И надо особо отметить, что сочинения, претендующие на то, чтобы осветить всю российскую историю начиная с первых индоевропейцев и до Средневековья включительно в одной книге заведомо должны испытывать к себе скептическое отношение читателей. Проще говоря – такого не бывает, чтобы в одной книжке тем более не самого большого объёма уместилась летопись тысячелетия, и тем более с подробным анализом всех исторических проблем и вопросов за указанный период.

Теперь вернёмся к одному из этих «особых» произведений. Коротко рассмотрим книгу, вернее её начальную часть, довольно известного историко-писателя В. Е. Шамбарова. За ним числится не один десяток книг, а значит, определенный вес в читательских кругах у него есть. Увлеченно проглатываем аннотацию от издательства: «От древних ариев и киммерийцев до кровопролитных битв с Хазарским каганатом прослеживает Валерий Шамбаров в своей новой книге путь русского народа из глубин тысячелетий к своему расцвету и созданию одного из самых могучих государств Средневековья, Киевской Руси… Эта книга станет настоящей находкой для каждого желающего узнать правду об истории нашего Отечества» [Шамбаров, 2010].

Ну что ж, разберемся с этой «находкой» и «правдой», тем более что издательство, печатающее книгу, судя по этой аннотации, имеет гораздо меньшее представление, что печатает и о чем пишет сам автор книги. Читаем один из интересующих нас разделов: «Основатель великокняжеской и царской династии Руси большую часть своей жизни провел совсем не по-княжески. Впервые о нем упоминается в 826 г. В Ингельгейм, резиденцию франкского императора Людовика Благочестивого, прибыли откуда-то из-за границы два брата – Харальд и Рюрик… Росли они где-то (!) в славянских странах, оба были язычниками. Ну а Людовик, как свидетельствует его прозвище, славился благочестием. Он окрестил молодых людей, лично стал их крестным. При этом Рюрик получил имя Георгий» [Шамбаров, 2010].

Конечно, сперва режут слух весьма непрофессиональные определения «откуда-то» и «где-то», но немедленно переходим по ссылке на столь ценный труд, сообщающий о христианстве Рюрика-Георгия, а главное оставшийся незаметным для большинства профессиональных историков. Не особо заостряем внимание на весьма странном для серьёзного исследователя неопределённом сочетании «где-то в славянских странах», как будто в IX веке таких славянских стран было настолько много, что попросту не мудрено сбиться со счёта.

И так, оказывается родоначальник всех «Рюриковичей» уже был христианином «Георгием»! А зачем тогда понадобился Владимир Святой и его крещение Руси? А как же три датированных разными годами крещения «руси», над которыми ломают голову несколько поколений историков? В ссылке на источник у Шамбарова значится некий «труд» под названием «Святой витязь земли Русской» под авторством некоего «митрофного архиерея» Соколова А. Н.

В аннотации к книге «архиерея» указано: «В книге митрофорного протоиерея отца Александра Соколова изложена история Руси XIII века, связанная с нашествием монголов на Русь и жизнедеятельностью святого великого князя Александра Невского». Вот и всё. Пройдя по оглавлению, мы убеждаемся в том, что в книге действительно описываются события именно XIII века, начиная с рождения князя Александра будущего Невского. И так странный источник нисколько не проясняет озвученный ранее Шамбаровым тезис о крещении Рюрика. Но идём дальше.

Пролистаем чуть-чуть подальше «шамбаровского» труда и придем к продолжателям дела Рюрика: «В 879 г. бурная жизнь великого князя и кагана Руси Рюрика Годолюбовича подошла к концу. Он начинал ее несчастным сиротой и изгоем… Командовал горсткой варягов на борту пиратского корабля – а умирал во дворце, окруженный домочадцами, сотнями придворных и слуг. Наследником остался сын Игорь, но он был еще ребенком, и место регента занял его дядя Олег. Впрочем, надо иметь в виду, что Олег (Хельги) – не личное имя, а тронное. То есть, титул, который было принято употреблять вместо имени. Этот титул (в буквальном переводе «священный») нередко встречается в скандинавских источниках, он означал одновременно «вождь» и «жрец»…Олег происходил из норвежского королевского рода, но о национальности правителя во все времена было принято судить не по крови, а по делам…» [Шамбаров, 2010].

Читаешь и думаешь, надо же! И вождь, и жрец, так и проситься продолжить фразой известной русской поговорки – «и на дуде игрец»! Ну а что с источниками? Но в этом длинном абзаце нет ни одной ссылки на крайне неожиданные утверждения, кроме как на труд Гумилева Л. Н. «Древняя Русь и Великая Степь» в вопросе об этимологии слова «Хельги». Степь и Скандинавия, а тем более скандинавские языки – это немного разные вещи. А ещё на Гумилёва надо ссылаться очень осторожно: специалистом по истории Скандинавии он никогда не был.

Что же касается самих скандинавских антропонимов «Хельги» и «Хельга», которые пытаются навязать в качестве исходного материала для русских княжеских имен «Олег» и «Ольга», то их повсеместное распространение в Скандинавии началось уже после того, как там появилось прилагательное «den helige» в значении «святой», что не могло быть раньше окончательного утверждения христианства в скандинавских странах, которое датируется концом XI – началом XII вв.

Пытаясь обойти этот факт, ибо даже человеку, мало смыслящему в истории, трудно приложить прилагательное «святой» к язычнику, викингоманы выдумывают небылицы на ходу. Святой у них превращается в священного, а оттуда уже до «вещего Олега» – рукой подать. Однако и этого недостаточно. Прямо «на коленке» придумывается некий титул «ольг», разумеется, скандинавского происхождения [Егоров, 2012, с. 41–43]. Не обделили и княгиню Ольгу. Титул, которым Егоров, ещё один норманоправдоруб, награждает Ольгу – «каганесса» [Там же, с. 44] по праву бы заслужил своё участие в любом выпуске «Смехопанорамы», особенно если бы в зрителях сидели какие-нибудь тюркские и монгольские племена.

Откуда, с какого, или почему именно так, не объясняется нисколько, однако попутно, для вящей убедительности все здравомыслящие люди, не верящие в эту ахинею, объявляются Егоровым параноиками, дословно «неклинический диагноз вышеназванной паранойи» [Там же, с. 12]. Хотя по стилю изложения как раз это очевидно в отношении именно Егорова. Видимо для полного обретения чувства превосходства над публикой, ошеломленному читателю предлагается опровергнуть эту чушь. Но надо сказать, что всё это известно в широких кругах со времён Ломоносова и опровергнуто тогда же. А Шамбаров и Егоров, в данном случае апеллируя к старым доводам норманистов, показывают себя не с лучшей стороны. Но не только в данном вопросе и не только они.

Странно, что Шамбаров вообще причислил Олега к норвежскому королевскому роду. Это намек как раз на норвежского короля Олафа Святого, но… Он же жил на сто лет позже Олега! А как тогда понять Шамбарова, когда он говорит, что Олег был дядей Игоря? Если Рюрик Годолюбович (поясним читателю вместо Шамбарова, что отец Готлиб был отцом Рюрика и убит датскими викингами, согласно Мекленбургским генеалогиям, летописному памятнику XVII века) был ободритским (балто-славянским князем), то, как норвежец Олег мог быть ему братом, и, следовательно, дядей Игоря? А как объяснить полное молчание о «королевичах Хельгах» в скандинавских летописях? Из чего вообще делается вывод о принадлежности Олега к норвежцам? В общем, возникает одна мешанина, и у читателя естественно неизбежно возникают ассоциации с каким-то гибридом от истории…

Тут ещё надо упомянуть, что ни с того ни с сего Шамбаров прилагает к Рюрику необычный титул «каган» степного, восточного происхождения, весьма странно сочетая его с «великим князем». И надо сказать, что к части русских князей такой титул действительно применялся в некоторых источниках, а именно: в «Слове о законе и благодати» (XI в.) каганом назван Владимир Святой, в «Исповедание веры» киевского митрополита Иллариона, (сер. XI века) каганом назван Ярослав будущий «Мудрый». На граффити на стене собора св. Софии в Киеве имеется надпись: «Спаси господи кагана нашего…», рядом с надписью начертана большая буква «С», что дало основания считать, что речь идет о киевском князе Святославе Ярославиче (1076–1078 гг.).

Ошибка эта есть не только у Шамбарова, а у всех исследователей слабо понимающих отличия кагана, высшего суверена в средневековой кочевой иерархии, от конунга, главы средневековой германской общины. Что характерно, ни один источник не подтверждает ношения Рюриком-Рориком ни одного из вышеперечисленных титулов. Шамбаров же пошел ещё дальше: в личности Рюрика у него одновременно уместились сразу три иноэтничных титула! Славянский – великий князь, конунг – германский, и каган – монголо-тюркский. Вот это размах…

О кагане русов у нас будет разговор впереди, но не только Рюрик, но и Игорь, и Святослав никогда каганами не назывались, какой бы изначальный смысл не закладывали в этот титул составители литературных памятников. А Рюрика ранние летописцы вообще не знали. Как мог Рюрик, командовавший «горсткой варягов» внезапно стать степным императором-каганом? Этот степной титул – аналог европейских императоров. Его должны были признать окружающие соседи, а главное некие племена кочевников. А откуда взялся замок, надо думать в Великом Новгороде, которого в то время не было вообще? Но Шамбаров молчит, у него норвежский королевич, ободритские славяне, варяжские каганы – все в одном котле. Закономерно, что в итоге получается не слишком съедобное блюдо.

Более того, на обложке, по крайней мере, одного из вариантов его книги изображена битва инока Пересвета с Челубеем, предваряющая Куликовскую битву! Хотя в книге, носящим пафосное название «Войны языческой Руси (!), хронология заканчивается на правлении русского князя Владимира Святого [https://bookscafe.net/book/shambarov valeiy_voyny_yazycheskoy _rusi-187003.html/(дата обращения 10. 09.2020)].

В общем, это был лишь краткий обзор так называемого гибридного чтива, одного из, в которых норманистские несуразицы сочетаются с такими же небылицами про славян. И дело опять же не только в Шамбарове и его книге. Просто это был один из примеров разбора явно недоброкачественной литературы, которая льётся на неопытных читателей сплошным мутным потоком. Таких книг сейчас навалом, оттого и создаётся мнимое впечатление о переизбытке литературы по данной тематике, однако количественный фактор, к сожалению, никак не компенсирует качественный.

Князья (или конунги?) Рюрик и Олег выше были даны всего лишь в качестве примеров несуразной трактовки источников, но тоже можно сказать не только про них, а также про «неразлучных» Аскольда и Дира, и даже, казалось бы, про таких известных личностей как князь Игорь и даже князь Святослав. У последних двух в жизнеописании не меньше тайн, чем у «родоначальника династии» и которые растиражированы как «общеизвестные факты», но об этом речь впереди.

Давний спор сторонников норманнской теории и так называемых антинорманистов давно уже перетек в русло далекое от истории. Норманисты повторяют все те же аргументы, которые известны со времён Ломоносова и которые примерно с тех самых пор уже убедительно опровергнуты. Однако логика славянофилов не менее прямолинейна, отчего смысл соперничающих сторон просто потрясает: либо славянское имя, либо скандинавское (или древнегерманское). Другие национальности, почему-то в этом споре не фигурируют.

Далее подводятся итого этого «состязания». Если славянских имён больше – побеждают антинорманисты. Если германских имён больше – победный пляс отплясывает норманнская школа. Иногда правда соревнование проводится с подключением археологических раскопок. Но принцип тот же. Если скандинавских находок больше – победитель норманист. А если их всё-таки меньше, то в ход пускается ловкость рук и… нескандинавские находки в опытных руках некоторых историков-фокусников становятся скандинавскими.

Любопытно заметить, что, хотя антропология даёт однозначно отрицательный результат для норманизма в части киевских захоронений (всего один, предположительно, выходец из Скандинавии со всего Киевского некрополя) [Славяне и Русь, 1999, с.372] со стороны адептов, поддерживающих норманизм на территории России, была выдвинута ещё одна недоказуемая для норманизма версия о самом характере киевских погребений, в частности принадлежности их викингам. Спрашивается, зачем же она была выдвинута, если она заведомо недоказуема в своей правоте, выдвигающей её стороной? Однако, это всего лишь очередной приём норманистов для оппонентов в духе: мы выдвигаем, вы опровергайте. Не будете опровергать, значит – согласны с ней.

Речь идёт о так называемых срубных погребениях, аналогов которых на Руси в предыдущий период как будто бы не просматривается. Поэтому логика норманистов проста: если погребения не славянские, тогда по любому скандинавские. Однако эти условные скандинавские захоронения отсутствуют в Ладоге и Новгороде, как территории ближайшие к скандинавам, и с другой стороны аналогичные погребения присутствуют в Чехии и Германии, где викингов не было отродясь [Славяне и Русь, 1999, с. 363–365]. Получается опять искусственно ограниченный поиск решения: либо скандинавы, либо славяне. Стоит ещё раз повторить, что такой подход антинаучен по своей сути. Забегая наперёд нужно отметить, что эти погребения появляются в Киеве ко времени схожем по летописи с появлением Вещего Олега в Киеве. Правда, маршрут вырисовывается гораздо иной, нежели утверждённый в канонической версии.

Хотя с находками конечно сложнее. Некоторые археологи путаются, какие серьги, бусы и топоры безоговорочно отнести к скандинавам, какие к балтам, а какие к славянам: и те, и другие заимствовали различный инвентарь друг у друга в большом количестве. С боевыми топорами в частности, всё намного интереснее, в том числе и история их появления на Руси [Кирпичников, 1966], но это другая сторона проблемы и далеко не самая важная.

Впрочем, даже с находками мечей существуют весьма однобокие представления. В истории человечества были периоды, когда на обширнейших пространствах Евразии у различных племен и народов бытовали одни и те же вещи (оружие, украшения и пр.) В качестве такого яркого примера в рамках этой темы можно указать на мечи европейского типа, но найденные на территории Мордовии в рамках археологических памятников пьяноборской культуры [Матвеева, 1986], существовавшей во II веке до н. э. – II-IV веке н. э. в Нижнем Прикамье и по реке Вятке.

Надо также заметить, что, говоря об этнониме «славяне», нужно отдавать себе отчёт в условности этого термина, иногда определяемое как нечто однородное и хорошо изученное. Выше была озвучена проблема происхождения балтийских венедов, но есть вопросы и более прозаичные к более, казалось бы, очевидным моментам.

Например, тот состав украшений, который рассматривался археологией как этнический признак «новгородских славян», в самом деле, оказался «этническим» признаком населения, подвластного феодальному Новгороду, независимо от того, было ли это население в древности славянами, водью или ижорой. Новые экономические связи и отношения оказались в данном случае сильнее старых племенных и даже языковых связей. Племенное название – славяне – в последний раз упоминается летописью в 1018 г. В IX–XII вв. племени славян уже не существовало, но в эту эпоху была Новгородская земля, населенная разноплеменным и разноязычным населением [Третьяков, 1937].

Аргументированная критика норманистов, притягивающих «за уши» к скандинавам всё что можно [об этом, например, Авдусин, 1949], в последнее время в силу непонятных причин на официальном уровне сведена к нулю, и таким образом, им дан (опять в который раз) некоторый карт-бланш на перезапуск трудов по норманской теории, уже давно не имеющих никакой исторической ценности. Тут можно ещё вспомнить, что недавно вышел псевдодокументальный сериал «Рюриковичи» со старыми сказками о главном.

Сам археологический материал, свидетельствующий в пользу присутствия на северо-западе Руси в одно время с викингами и западнославянского контингента, норманистами трактуется о начале Руси исключительно в пользу скандинавов, и объясняют они это тем, что города Балтики создали во многом единую культуру, аккумулирующую силы различного происхождения. Создается парадокс: немногочисленные скандинавские предметы трактуются как результат переселения, а более многочисленные западнославянские элементы – как результат торговли [Молчанова, 2007, с.17].

Также к примеру можно отметить, что признание скандинавского происхождения новгородских сопочных погребений видится неправомерным и является скорее данью общим представлениям исследователей о характере взаимодействия культурных традиций населения северо-запада Восточной Европы и Скандинавии, чем прослеживаемым в археологических материалах реальным положением вещей. Отсутствие погребальных древностей сопоставимых с погребальными сопками в качестве их непосредственных предшественников заставляет признать наиболее вероятным самостоятельное происхождение сопочной традиции, в той или иной степени вобравшей в себя различные элементы синхронной погребальной обрядности населения Северной и лесной зоны Восточной Европы [Петров, 1999, с.53–54].

Кстати, возможность отнесений сведений тех или иных захоронений как к этносу появилась бы лишь в том случае, если бы удалось выявить в сфере культурных явлений, с которыми работают археологи, такие признаки, которые соответствуют только этносам, или же обнаружить в ряду культурных явлений такие закономерности, которые опять-таки исполняют исключительно этнические функции, и доказать возможность их обнаружения археологическими методами. В действительности в отношении определяющей роли викингов в отношении начала Русского государства ни того, ни другого сделать не удалось.

Обращаясь же к анализу содержания летописного термина словене (ильменские) необходимо отметить чрезвычайно ценное заключение, согласно которому использование термина словене в летописных сообщениях о событиях IX-X вв. свидетельствует о том, что подобное использование является лишь неким книжно-литературным приемом: словене в данных текстах – отнюдь не самоназвание той или иной этнической общности [Там же, с.34].

Но, не смотря на всё выше озвученное, нелепости проталкивания скандинавов-варягов, как движущей силы Древней Руси тем более удивительны, что ею страдают даже, как уже было упомянуто, люди с докторским и учёными степенями (но к счастью не все), показывая тем самым, что проблема датировки и возникновения древнерусского государства и даже возникновения самого этнонима «рус-рос» требует (до сих пор!) привлечения огромного количества интеллектуальных сил и энергии.

К основным компонентам изучения этноса относятся данные археологии, этнографии (включая фольклористику) и физической антропологии (к которой на сегодняшний день следует добавить генетику). К концу XX в. увеличилась значимость языковедческих исследований. Историческое знание пополнилось целой группой принципиально новых типов источников, позволяющих представить мир дописьменного (и не только) прошлого в недоступной прежде полноте [Алексеев, 2015, с.14]. Тем не менее, сложности могут возникать буквально на ровном месте.

Огромный объем разрабатываемого материала вкупе с использованием узкоспециальных методов его обработки приводит к тому, что, например, «антропологический» источник доступен, как правило, лишь через посредство интерпретации другим специалистом. Филолог, привлекая для сравнения археологический материал, едва ли будет сам лабораторно перепроверять данные радиоуглеродных или дендрохронологических датировок. В свою очередь, историк-археолог, учитывая итоги работ по датированию языковых явлений, вместе с тем едва ли станет заново воспроизводить всю логику рассуждений, начиная с самого словесного «сырья». Исследователь истории культуры, даже владея в целом инструментарием коллег из разных областей, во многих случаях вынужден верить им [Там же]. Таким образом, часто может возникать (и возникает) некая зависимость между учёными разных направлений: один беря за непреложный факт утверждение другого, свои рассуждения начинает строить от возможно неверного тезиса, и таким образом общий смысл конечного утверждения будет серьёзно поколеблен.

К слову надо сказать, что отдельные научные (или опять псевдонаучные?) статьи с уклоном в норманизм ничего нового для решения проблемы возникновения Русского государства не дают. Например, статья Носова Е. Н. под серьёзным названием «Современные данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии» предполагает при обращении к ней какие-то новые открытия в области археологии или источниковедения, но…

Под общими рассуждениями об истоках «варяжского» спора автор как это ни странно перешёл к теме 30-ых годов ХХ века, что «насильственным внедрением примитивного марксизма» идеал как историка Ключевского советскими учёными (Тихомировым, Юшковым и Грековым) был забыт и «варяги» оказались не удел [Носов, 1999]. Это обстоятельство так расстроило автора, что он далее выдумал ещё одну причину деградации советской науки, а именно «борьба с космополитизмом». Что, вроде как чувство самосохранения советских академиков (надо думать, что опасались чёрных автомобилей НКВД-МГБ, приезжающими по ночам, якобы за всеми подряд), заставляло их во всех своих работах грешить против истины.

И хотя Ключевский уже давно ни в коей мере (и в наше время тем более) не является выдающимся авторитетом русской исторической мысли, в конце концов, Носов в статье приходит к своим выводам согласно неким «новым материалам», но выводы эти были сделаны учёными ещё даже до возникновения СССР.

А именно: наличие определенной прослойки скандинавов в Древней Руси (с чем собственно никто особо не спорил, оспаривалась лишь роль этой самой прослойки), определённое количество их захоронений, наличие водного торгового пути (а вот этот факт был известен уже тысячу лет!). Далее Носов призывает следовать только строго фактам, хотя сам в статье приводит лишь отрывочные сведения археологических свидетельств, без процентного соотношения тех или иных находок от общего количества, под конец опять пиная 30-е и начало 50-х годов ХХ века.

Тут можно кратко охарактеризовать данную статью как заведомо тенденциозную, как к общественному строю государства, так и к труду советских учёных. Плюс кроме этого явно просматривается некая обида к пренебрежению «варяжской сказки». Вообще же, при большом желании в трудах любого учёного можно найти явную предвзятость, поэтому смотреть нужно в первую очередь на доводы и аргументацию того или иного положения.

Носов упоминает Тихомирова, однако молчит о не менее известном историке Артамонове. В 40-ом году, например, Артамонов опровергал один из доводов норманистов, что «руотси, термином, из которого образоваться название «русь» быть не могло» [Артамонов, 1940]. Однако, в своей книги «История хазар» через двадцать лет он заявил нечто противоположное: «современное языкознание доказывает, что название «русь» представляет собой закономерное видоизменение финского термина (руотси – прим. С. Д.) и его распространение следует связывать с продвижением норманнов в славянскую среду» [Артамонов, 1962, с. 290]. Вот вам и пример самосохранения в академической науке! И когда же был искренен уважаемый археолог? А прав он был как раз в первом случае, и именно во времена «насильственного внедрения примитивного марксизма», потому как выдающийся филолог Назаренко уже в XXI веке доказал, что слово «русь» из «руотси» образоваться не могло.

Что, впрочем, не помешало, например, небезызвестному представителю ленинградского неонорманизма практически до самой смерти утверждать, что «происхождение социоэтнонима русь от rōþ/ruþ, rōþer, rōþsmæn либо через посредство приб-фин. *rōtsi ‘шведы’, *Rōtsi ‘Швеция’, либо непосредственно от ruþ – несомненно» [Мачинский, 2009]. Однако, чтобы это стало действительно несомненным, он должен был сначала доказать это положение своим коллегам от истории, в том числе и своему знакомому по науке Назаренко, а не окрепшим умам среднестатистических читателей, не обладающим должным запасом исторического багажа. В реальности же странные утверждения в первую очередь вдалбливаются в головы обывателей.

Идеолог ленинградских неонорманистов известный учёный Клейн Л. С., настраивая своих единомышленников, говорил вполне приближенные к реалиям вещи: «Ученый мир – не дружные ребята из детской песенки. Всякое открытие – это для кого-то закрытие. И этот кто-то чаще всего маститый и власть имущий. Поэтому, сделав открытие, не надейся на всеобщий восторг. Будь готов к упорному сопротивлению, внезапным нападкам и затяжной изнурительной войне. Ученому нужен талант, во-вторых, и мужество – во-первых» [Томсинский, 2014].

С этими словами трудно не согласиться, как и с тем, что эти слова применимы к любым попыткам пересмотра любых утвержденных исторических догм (на деле иногда весьма произвольных допущений), за которыми стоят многие учёные степени и госнаграды. Но это был всего лишь небольшой экскурс по академическим закоулкам.

Продолжая вступление, ещё раз отметим, что не менее удивительным фактом является конечная официальная трактовка образования древнерусского государства. Трактовка, напрямую игнорирующая большинство известных источников, и в некотором роде противоречащая даже источникам древнерусского происхождения. Это удивительно, но факт.

Как пояснял советский академик Тихомиров: «в настоящее время (конец 70-х годов ХХ века – прим. С. Д.) наиболее принята компромиссная теория … о северном и южном происхождении слова «Русь». Но эта теория … по существу ничего не объясняет, потому что оставляет в силе и теорию, возводящую «Русь» к варягам-скандинавам, так и взгляды о южном происхождении Руси» [Тихомиров, 1979, с.23].

Сходный взгляд на проблему, выразил один из крупнейших отечественных филологов, доктор исторических наук Назаренко А. В.: «…вопрос о происхождении имени «Русь» в настоящее время, кажется, столь же далёк от разрешения, как и в эпоху Ломоносова… накопление историографии никак не приводит к качественным переменам в знаниях о предмете» [Назаренко, 2001, с.11]. Можно лишь дополнить эти удручающие выводы менее профессиональными, но не менее пытливыми современными исследователями: «Вопросы о том, кто же такие русы, кто такой Рюрик и почему его призвали, зачем русь ходила на Царьград и множество других остаются без ответа. Зацепиться не за что: Новгород возник на столетие позже, русы никак не соответствуют норманнам, других источников нет…» [Беляков, 2010, c.12].