Коан Янг 2

– Коан?

Я услышала звонкий голосок у себя за спиной. Обернувшись, тяжело выдохнула и на мгновение потеряла равновесие.

– Акико…

Опешив увидеть меня, она выронила книгу, пока я, застыв на месте, будто растеряла все навыки общения. «Живые» глаза, в которых скопились слезы, смотрели в изумлении. В них отражалась боль. Акико заплакала, бросившись ко мне, и я тут же заключила ее в свои объятия. Сжала крепко-крепко. Какая же она хрупкая, подумалось мне, и беззащитная.

И я ее бросила.

– Прости, прости меня… – прошептала я, и слезы невольно полились по щекам.

В ответ Акико лишь укрепила объятие. Уткнулась носом мне чуть выше живота и тряслась в плаче. Школьники и их родители проходили мимо, бросая недоумевающие взгляды. Но большинство, все же, старалось просто пройти мимо.

– Почему ты не в школе? – спросила я, посмотрев в ее заплаканное лицо.

– У меня сегодня три урока. После школы Йоко позвала к себе, она живет совсем рядом, через дорогу.

Я подняла голову от сестры и заметила вдали девочку, сильно смущенную происходящим. Стояла она одна, держа красный портфель с рисунком полумесяца. Этот портфель я подарила Акико, когда она перешла в пятый класс весной. Видимо, это и есть Йоко.

– Я скучала по тебе! – всхлипнула Акико. – Так сильно! Как твое путешествие?

– Путешествие… – в замешательстве повторила я. – Оно прошло… своеобразно. Главное, мы снова вместе.

– Не бросай меня больше! – попросила она. – Хотя бы предупреждай! Не письмом, а на словах! Я пойму, мне же не девять лет!

– Тебе десять, – рассмеялась я.

– Вот-вот! Уже большая девочка!

Мы еще раз обнялись. Акико познакомила меня со своей подругой Йоко поближе, и та сменила удивление на восторг, услышав мое имя. Видимо, Акико обо мне рассказывала. Что-то очень хорошее. Йоко не стала нам мешать – пожелала хорошего дня и зашагала домой, изредка с восхищением оглядываясь на меня.

– Изэнэми-сан, значит, ошиблась, – прошептала я. – Сказала, у тебя сегодня четыре урока.

– Нет, вовсе не ошиблась, – помотала Акико головой. – Это я солгала.

– Солгала? – с улыбкой изогнула я бровь. – Ладно, расскажешь по дороге. Пошли.

Я взяла одной рукой портфель, другой обняла сестренку за плечо, и вдвоем мы направились по улочке домой. Акико делилась новостями о школе, друзьях, словом – обо всем, что я пропустила. Я шагала рядом и не могла избавиться от слез, будто заледеневших в глазах. Сгоняла их легким взмахом руки, но они снова появлялись. И я поняла, отчего.

От облегчения.

На душе стало легко и непринужденно. Огромный тяжелый груз, висевший на душе последние месяцы, рухнул в черную бездну океана.

И нырять в него вновь я не собиралась.

Глава шестая. БУКЕР. ПРОФЕССОР

«Чтобы изменить строй, необходимо создать хаос, и в воздухе каждый ощутит свободу.

Хаос рушит.

И хаос строит.

Из хаоса рождается порядок».

Неизвестно, кем определялась власть в городе. Неизвестно, кто этой властью являлся. Загадочные голоса, шепчущие после восьми ударов Часовой Башни, или же Букер, благодаря Обри очнувшийся после долгого сна глухой слепоты?

Будь город вымышленным, была бы в его существовании мораль? Пока Букер чувствовал лишь толстый слой обмана и отвращения к этому месту. Никакой морали здесь близко быть не может. Кто бы ее, в конце концов, придумал?

Нет, город не настоящий. Его точно нет на картах. И не было никогда. Все это вымысел. Кто-то тешится над беспомощностью Букера.

– Город служит результатом, а я – причиной, – прошептал он.

С неба сыпался нескончаемый снег, ложась едва слышно. Тяжелые железные цепи, напротив, со звоном рухнули на каменную заледенелую плитку. Кусачки сменились ломом. Поддев замок, Букер всей силой надавил на лом, и громадная дверь под натиском сдалась – замок продавился в дереве, шлепнулся вниз, и из темного проема подул ледяной воздух.

– Храм Знаний взломан, – довольно объявила Обри. – Можем заходить.

Букер помедлил.

– Что-то там не так.

Он вгляделся в дверной проем. Беззвучный сквозняк, дующий ему в лицо, был пропитан чем-то мертвым и безжизненным.

– За этой дверью Смерть, Обри. Я туда не пойду.

Девушка нахмурилась.

– Букер, это Храм не Смерти, а Знаний.

– Ты сама назвала город непростым. А сейчас рассуждаешь столь поверхностно.

Он говорил, не отрывая взгляд от тьмы, таящейся в узком проеме. Обри сочла его замечание справедливым и решила не торопиться. Подобрала кусачки, лом и спрятала в сумку. Букер тем временем не двигался. Стоял спиной к Обри, точно застыл.

– Почему ты считаешь, что за дверью Смерть? – спросила она.

Он не ответил. Не шевельнулся даже, продолжая таращиться в проем.

– Ты слышишь? Букер!

Обри взяла его за плечо, развернув в пол-оборота к себе, и в ужасе отскочила. Лицо Букера сделалось как у мертвеца: побледнело, очерствело, осунулось, под кожей проявились сине-красные вены, глаза обратились двумя размытыми стекляшками.

Чья-то массивная рука захлопнула дверь Храма. Обри оттолкнула полуживого Букера, лицом к лицу встретившись с незнакомцем. Им явился пожилой мужчина. Полноватый, с длинными седыми волосами и идеально ровной бородой. Одет в черный костюм, на ногах – блестящие туфли, во взгляде читалось отчаяние.

– Глупцы! – воскликнул он. – Кто дал вам право взламывать Храм Знаний? Негоже сюда было соваться! Хорошо, я подоспел!

Букер, пошатываясь, пришел в себя. Цвет кожи наладился, вены исчезли, зрачки сфокусировались на старике.

– Кто вы такой? – спросила Обри. – И как здесь оказались?

– Меня предупредили, – осмотревшись по сторонам, тихо изрек старик. – Благо, шепот призраков доносится быстро.

Обри недоверчиво скрестила руки на груди.

– Вы – тот самый Часовщик, в честь которого установили табличку на фасаде?

Старик обернулся к Храму и прочел предупреждение.

– Хм, нет, – покачал он головой. – Часовщик давным-давно пропал. Я не видел его очень давно. К сожалению, время в городе течет иначе, и предположить, сколько точно, я не в состоянии.

– Т-так к-кто вы? – с трудом вымолвил Букер.

Мужчина вытянул из кармана пиджака очки, протер их специальной салфеткой и аккуратно надел. Указательным пальцем постучал по оправе, чтобы они сели на нос как можно удобнее, и поправил голос.

– Я Профессор. Единственный в своем роде. Часовщик был моим давним другом. Когда призраки заговорили о ком-то, кто появился у Храма Знаний, я понадеялся, что это он. Неужели вы обо мне ничего не знаете?

Букер и Обри переглянулись, пожав плечами.

– Ах, точно, точно, – взялся он за переносицу, – вы наверняка ни черта не помните о себе… Чего уж обо мне говорить.

– А вы, значит, о себе все помните, – пробормотал Букер.

– Я и не забывал, друг мой.

Профессор подобрал с земли поломанный замок, измятый от лома, убрал в нижний карман пиджака, а в дверной проем сунул салфетку от очков. Удивительно, но дверь держалась закрытой.

– Вам нечего там делать, – предостерег он. – За этой дверью вы ничего хорошего не сыщите.

– Что за ней? – недоумевала Обри, встревоженно глянув на Букера.

Профессор положил руку ей на плечо и прошептал:

– Тьма. Эта тварь засела в Храме Знаний и уже давно не высовывается. Зайти к ней внутрь означает добровольно погибнуть. Тебя, – обратился он к Букеру, – Тьма готова была сожрать с потрохами.

– Зря я затеяла поход сюда, – пожалела Обри. – Прости, Букер. Еще чуть-чуть, и ты был бы мертв.

– Ты не виновата, – сказал парень. – Любой исход поучителен. А вам, Профессор, спасибо. Вы спасли мне жизнь.

– Здесь нет живых и мертвых, – ответил Профессор. – Точнее, умереть-то можно, но… Это несколько другое состояние. Не физическое. Скажу вам точно: есть Потерянные и Найденные. Вы оба, как мне видится, Потерянные. Заблудшие души, так скажем. Но город таит в себе опасности для каждого. Например, Тьма. Если лезть к ней на рожон, она обратит вас в призраков. Тьма всегда прекрасно с этой трансформацией справлялась. Призраков уже никто не спасет. Они лишены личности, их естество сливается с городом как единое целое. Призраки становятся… Шептунами. Как шелест листьев при дуновении ветра. Раз в день Шептуны делятся новостями с Найденными, а те, в свою очередь, вольны распоряжаться информацией, как им заблагорассудится. Собственно, я принадлежу касте Найденных. Хотя, иронично заметить, в городе я себя никогда не терял.

Увидев на лицах двоих оторопь и смятение, будто годовалым детям объяснили правила деления на корень, Профессор по-доброму улыбнулся.

– Предлагаю посидеть в теплом помещении и выпить чашечку какао. На улице нынче холодает. Как вам такой расклад?

Республиканская улица располагала чудесным кафе, куда Букер любил заглядывать в холодные деньки. За окном метет снег и вьюга, а Букер сидит на мягком диване и попивает горячий кофе, рассуждая о великом. Как-то раз он даже отметил здесь Рождество – хотелось разнообразия. Сидел с кружкой кофе и наблюдал, как за толстым стеклом кружат снежинки и горят огни. Да уж, не самое лучшее развлечение, но кто на что горазд. Веселья в городе кот наплакал. Кафе названия не имело, да и, пожалуй, в таковом не нуждалось: в целом городе лишь там варили горячий кофе. В пунктах выдачи, к слову, где выдавали пищу, предлагался только рассыпной кофе или зерновой.

Профессор угадал с выбором, приведя Букера и Обри на Республиканскую улицу. На перекрестке ребром стояло крохотное темно-бордовое заведение, выложенное из мелкого кирпича. Окна затемненные, на двери гирляндой сверкала вывеска «Открыто».

– Почему улица названа Республиканской? – полюбопытствовала Обри.

– История, – пожал Профессор плечами. – Каждый уголок любого места – это часть истории. Что-нибудь да приключилось. Но с этим городом не все так просто. Название уж точно пускает корни в прошлое. А какое прошлое – дремучая загадка.

– Кафе работает еще час, – хмуро сказал Букер. – Обсудим историю города попозже.

Внутри заведения царило немое сияние неоновых огней. Приглушенная, отдаленная игра света, уступающая место гнетущей тьме: лампы в кафе не горели. Лишь неоновые фонарики, служащие не столько светом, сколько частью незамысловатого интерьера. Они сели за один из столиков. Напротив каждого уже стояла чашечка горячего кофе, по центру – кубики сахара, круассаны с банановой начинкой, блинчики с джемом и малиновый пирог.

– Напрасно ты пренебрегаешь историей города, Букер, – заметил Профессор. – В ней прослеживается закономерность.

– Я преподаю историю в институте, – ответил тот. – Европа, Штаты, Азия, история Древнего мира, история Руси… Всего мира, одним словом. Но не города, где я живу. В чем же закономерность?

– Очевидно, в ее отсутствии. Крайне важно отыскать себя на страницах прошлого, чтобы принять настоящее и не бояться будущего.

Обри внимательно следила за нашей беседой, подперев ладонью подбородок. В словах Профессора она, видимо, невольно нашла повод поразмыслить.

– Хорошо, и кто я в этом городе? – спросил Букер.

Мужчина задумчиво погладил идеально выстриженную седую бороду и отпил кофе.

– Учитель.

Букер нахмурил брови.

– Я знаю, что работаю учителем. Но я совсем про другое.

– Нет, дружок, – мягко возразил Профессор. – Ты – Учитель. – И вздохнул, опершись на мягкую спинку дивана. – Видишь ли, город подразумевает хитрую игру, где каждый игрок занимает свою позицию. Есть Шептуны, Часовщик, Профессор, Тьма и Учитель. Уверен, эта девушка, – указал он на Обри, – тоже кем-то служит. Просто так она сюда попасть не могла.

Букер перевел взгляд на Обри. В ответ она развела руками.

– Я помогаю тебе вспомнить, кем ты был… Помощница?

Профессор кратко рассмеялся. Почему, хмуро подумал Букер, его это развеселило?

– Тогда и я помощник, – сказал мужчина. – Или даже спаситель – я спас вам жизнь. Но нет. Человек служит городу, а не другому человеку, потому и следует классифицировать в отношении себя. «Кто я для этого города?». Задай себе этот вопрос, дорогая Обри. Не спеши. Нет причин торопиться с определениями, всему свое время.

– Я… не знаю, чем я могу послужить городу, – пробормотала она.

Букер обозленно прошептал:

– Мне не нравится думать, будто я служу проклятому городу. Я не служащий, черт подери. Я обычный парень, который пытается разобраться в себе. «Служба», – загнул он по два пальца на руках, – не помогла мне ни капельки.

Профессор с серьезным видом посмотрел ему в глаза и произнес:

– Закономерность твоего пребывания заключена в ее отсутствии. Как и моя. Как и ее. Твои рассуждения обернутся либо ложноположительным результатом, либо ложноотрицательным. В обоих случаях, Букер, ты не будешь прав. Ведь если ты себя вспомнишь, произойдет это не по твоей собственной воле. А по случайности.

– Случайности, – недоверчиво повторил Букер, прищурившись.

– Да, случайности, мой друг. А случайность вытекает из закономерности. Понимаешь?

Букер поймал на себе абсолютно пустой взгляд Обри – девушка сидела с поднятыми бровями, демонстрируя удивление и недоумение сразу. Букер слабо улыбнулся в знак солидарности.

– Не очень.

Мужчина увидел на соседнем столике красное яблоко. Или зеленое, но под светом неоновых огней выглядело красным. Он сходил за ним и начал подбрасывать.

– Однажды племянница Исаака Ньютона поведала философу-просветителю Вольтеру любопытную историю о том, как в саду на голову ее дяди упало яблоко, – начал Профессор, усевшись с плодом обратно. – История эта перекочевала в учебники по физике и приобрела некий… истинный вид. Конечно, это миф, и никакое яблоко Ньютону на голову не падало, но суть не в правдоподобности. На минутку представим, что это правда. Закономерное падение яблока послужило случайной мыслью. Поводом задуматься о траектории падения. По той же закономерной случайности появились микроволновая печь, шампанское, наклейки Post-It. Даже пенициллин! Большинство случайных открытий, Букер, изменили мир. Этот город является собственным миром. На картах его не отыскать. Но его можно изменить. Закономерным образом. Понимаешь теперь? Не надо взламывать двери Храмов, обманывать Шептунов и идти навстречу Тьме. Твоя роль – Учитель. Так будь им, друг мой.

Долгое время Букер буравил Профессора напряженным взглядом.

– То есть мне просто жить, как раньше? Преподавать в институте, потягивать пиво дома и смотреть кулинарные передачи по телевизору?

– Ты сделал главное: проснулся, – ответил Профессор. – Ты все еще Потерянный, а не Найденный, но верный путь взят. Своим временем распоряжайся, как хочешь, но если до этого момента ты жил, будто бы во сне, то сейчас ты прозрел. Делай, что делал, только с открытыми глазами. Ты тоже, Обри. Кстати, чем ты занимаешься?

– Особо ничем, – сказала она. – Якобы переехала в дом Букера из другого района, но жизнь до переезда вспомнить не могу. Просто знаю, что она была. И все.

Профессор удовлетворительно кивнул.

– Значит, ты преимущественно свободна… Не хочешь поработать у меня?

– Кем?

– Я – историк. Всегда им был. У меня очень много исследовательских работ, посвященных тем или иным событиям прошлого. Пишу я пером, но хотелось бы переписать их в электронный… девайс… или как вы там это называете. Я не силен в компьютерах.

Обри приложила палец к подбородку и задумчиво хмыкнула.

– Пожалуй, я соглашусь.

Букер ревниво перевел взгляд с нее на Профессора, который решением девушки остался довольным. Судя по расплывшейся на морщинистом лице улыбке.

– Ты уверена, Обри?

– Да, – непринужденно отозвалась она. – А что? Хуже уж точно не будет.

За окнами раздался звон Часовой Башни. Время девять вечера. До закрытия кафе пятнадцать минут. Допив остывший крепкий кофе, Профессор собрался первым. Пожелал хорошего вечера и попросил Обри приходить утром по адресу, написанному на листочке. Девушка свернула бумажку вчетверо, спрятала в карман куртки и улыбнулась в знак прощания. Когда мужчина покинул кафе, ребята посидели еще пару минут.

– Ты ему доверяешь? – тут же спросил Букер.

– Он спас нам жизнь, – ответила Обри. – Доверие считаю заслуженным. А ты?

Парень пожал плечами.

– Мне кажется, этот старик – тот самый преподаватель по истории, которым я восхищался. Беда в том, что я не помню внешности. В памяти есть человек, которого я уважаю, но без деталей. Странная штука. В общем, он будто бы Профессор.

– Тоже историк, – подметила Обри. – Тоже… старый.

– Угу. Правда, его появление разрушило нашу с тобой теорию.

На улице подморозило. Лужи и грязь, перемешанная со снегом, покрылись корочкой льда. Чтобы не поскользнуться, Обри обняла Букера за плечо, и они не спеша зашагали домой.

– Какую теорию? – спросила она.

– Что я являюсь спасением. Профессор помнит себя, но он не выбрался из города. Значит, не выберемся и мы.

– Да, – поникла девушка. – Тут ты прав. Но вдруг, если и я себя вспомню, мы все-таки покинет это угнетенное место?

– Не знаю, Обри. Старик прояснил многие вещи, но вместе с тем породил уйму вопросов.

Она прижалась к Букеру сильнее и положила голову ему на плечо.

– В этом прослеживается закономерность.

Глава седьмая. КОАН. АКИКО

Солнце – редкий гость в Уатэ. Осенью оно навещает город несправедливо редко, просачиваясь либо сквозь тучи на пару часов, а то и минут, либо в закате, заливая красно-оранжевым оттенком темнеющее небо. Мой приезд домой, по-видимому, Уатэ воспринял как хороший знак и разогнал все облака, дав солнцу погреть осенние улочки, промерзшие от зноя, тумана и извечной сырости.

Акико и я устроились в летней веранде крохотного кафе, пользовавшееся большим спросом: местечко неподалеку от школы выбрано с точным расчетом, а «скидки для школьников со среды по пятницу» привели, пожалуй, даже больше клиентов, чем кафе могло вместить. В любом случае, на летней веранде пустовал лишь один столик – в самом центре под огромным зонтом. Там-то мы и сидели.

– Ты по-прежнему грезишь о вступлении в литературный клуб? – с улыбкой спросила я.

Акико отпила фруктовый коктейль с мороженым и, наслаждаясь прохладным вкусом апельсина, уверенно закивала головой.

– Еще бы! Жду не дождусь тюгакко⁵. Я подумывала еще и об артистическом клубе. Такой есть?

– Зависит от школы, – ответила я, захрустев шоколадным печеньем. – А почему артистический?

В глазах сестры вспыхнул детский, но очень яркий огонек.

– Я хочу совмещать спортивный и художественный клубы! Артистическая среда – это здорово! Старший брат Йоко учится в университете, так вот он как раз в подобном клубе! Йоко сказала, брат что-то вроде куратора⁶. Из-за него клуб набрал большую популярность, все новенькие к нему записываются! Вернее, из-за него. Столько идей, столько планов! И материальную помощь клуб получает приличную.

Я в удивлении захлопала ресницами.

– Акико, тебе точно десять?

Сестра не поняла мой вопрос и сделала глоток коктейля.

– Это все здорово, – сказала я слегка растерянно, – клубы – важная часть многих мальчишек и девчонок, но тебе сейчас не о том надо бы думать… К тому же, если ты выбираешь спорт, другой клуб выбрать нельзя. Правила такие.

– Да-да, учеба, покладистость, учеба, воспитанность, учеба, социум, и по кругу, – заскучала Акико. – Это я все знаю. И мне от этого уже скучно! Понимаешь?

– Я не училась в школе, – скромно улыбнулась я. – Понять я могу лишь усердными попытками.

Акико тяжело вздохнула, изображая взрослого человека. Она любила играть, и выглядело это забавно. Порой до боли смешно.

– Какой кошмар, – вдумчиво поцокала она, упершись рукой в лоб. – И как ты, бедный ребенок, справилась?

– Видишь, кое-как справилась, – рассмеялась я. – Ты пока не понимаешь, потому что тебе сравнивать не с чем, но поверь, сестренка, вместе с клубами придут и другие заботы.

– Ерунда, – отмахнулась та, облизнув губы после сладкого напитка. – Расскажи лучше о себе!

Я по инерции напряглась. Официант принес чашку крепкого кофе и поставил передо мной.

– Спасибо. Ну, у меня впереди поступление в спортивную академию. Зачисление у них вроде бы летом, поэтому времени на подготовку у меня предостаточно. Запишусь в зал, найму тренера, организую занятия. И о теоретической части забывать не стоит: список литературы у меня давно где-то завалялся. В общем, грандиозные планы.

– Спортивная академия? – переспросила Акико. – Та, куда ты давно мечтала попасть, да? А где она? Далеко от моей школы?

Я по-доброму засмеялась.

– Далековато будет.

Сестренка посмотрела на меня искренним, незамысловатым взглядом, который источал теплотой и восторгом.

– Как же здорово! – сказала она. – А меня туда возьмут? После двенадцатого класса? Спортивная академия звучит как раз по мне! Я же спортсмен!

Акико живо соскочила со стула и принялась демонстрировать элементы разминки, выточив их, очевидно, на уроках физкультуры. Каждое движение она выполняла с особым старанием, привлекая изумленные взгляды с соседних столиков. Как только она закончила, вся летняя веранда залилась аплодисментами. Акико поклонилась каждому и уселась обратно.

– Тебя бы взяли без экзаменов, – восхитилась я, без толики удивления подметив, как быстро эта десятилетняя девочка создала шоу.

– То-то же!

Для Акико история с Академией Ши-Ян претерпела глобальные изменения. Она была перемещена с воздуха на землю, расположена в регионах Тохоку или Хонсю, а может, где-то между ними, или вообще на горе Фудзи – местоположение постоянно менялось параллельно с взрослением сестры – сейчас она бы, конечно, в последнюю версию ни за что не поверила. Акико знала о моих занятиях медитации, спорта, ежеутренних пробежках. Пока мы жили вместе, она видела все своими глазами, и лет в семь начала активно спрашивать, почему я не хожу в школу и не собираюсь никуда поступать. В общем, пришлось придумать историю.

Которая отчасти является правдой.

Ну и, разумеется, в спортивной академии нет никакой магии, колдунов и заклинаний. Впрочем, и здесь я не солгала: в магии Ши-Ян заклинаний нет от слова совсем.

– Значит, ты все это время будешь в Уатэ? – с надеждой спросила Акико.

Мы уже шагали подходили к дому, наевшись до отвала мороженым и напившись коктейлей и кофе. Я крепче сжала руку сестренки и ответила:

– Да. Если ничего не случится, я останусь с тобой до лета.

– А что может случиться? – недоуменно потрясла она головой.

Повисла пауза. Я закусила губу, перебирая в голове всевозможные варианты ответа, и в итоге ничего не сказала, лишь дернув плечом. Зайдя в арку, я остановилась во внутреннем дворе и обняла Акико.

– Я тебя люблю, – прошептала я.

– Я тоже, – растерянно похлопала она меня по спине. – Мне тебя не хватало.

Изэнэми-сан, только мы появились на пороге дома, звала на обед, пока Мизуки любезно помогала на кухне. Ее знакомство с Акико прошло замечательно, обе вежливо улыбнулись, Мизуки указала на неподдельную красоту девочки, и, пожалуй, моя подруга еще никогда не была столь мила. Изэнэми-сан привезла дедушку в инвалидном кресле, сурово нахмурившим брови. Он сердито смотрел на меня через стол, когда начался обед. Я то и дело отводила взгляд, чувствуя себя до отвращения неловко. Поскольку дедушка не разговаривал, Изэнэми-сан всячески пыталась вовлечь его в беседу, поясняя то или другое и делясь новостями. Думаю, она заметила его свирепый взгляд, устремленный в мою сторону.

Наверное, как и все.

Мы с Акико едва притронулись к еде – поход в кафе места в желудке не оставил, посему мы больше находили разные темы для разговора и обсуждали их. Мизуки активно поддерживала, а Изэнэми-сан коротко комментировала в сопровождении скромной улыбки. Отчасти наше застолье вернуло меня в ту старую добрую атмосферу, царящую во времена, когда дедушка чувствовал себя лучше и мог ходить. Мы так же собирались на этой кухне или в гостиной, смеялись, беседовали о важных событиях, интересовались, кто и как провел день. В какой-то момент я потеряла нить обсуждения, предавшись ностальгическим воспоминаниям.

После обеда Изэнэми-сан во всю убирала посуду, добродушно заверив нас с Мизуки, что справится сама.

– Могу ли я попросить тебя, Коан, отвезти Наохико-сана в его комнату? – спросила женщина.

Конечно, уход за дедушкой являлся ее работой, но я никогда не отказывала Изэнэми-сан в помощи. Тем более, я прекрасно осознавала мотив ее просьбы. Стоя возле полупустого стола, я обернулась к дедушке. Тот по-прежнему буравил меня черными как дно океана глазами.

– Конечно, – робко сказала я.

Нервно обошла дедушку, взялась за ручки инвалидного кресла и не спешно привезла его в пустую, зашторенную гостиную. Свет сюда просачивался еле-еле. Оставшись наедине, я села напротив деда на корточки и накрыла ладонью его исхудавшую руку.

– Что не так, скажи мне? – взмолилась я. – Почему ты мне не рад?

Он раздраженно дернулся и покачал головой. Столько ярости и злости, отражавшихся в его глазах, я прежде не видела. Но я заметила в них что-то еще.

Боль.

– Я понимаю, ты не можешь произнести это словами… Может, получится через магию?

Я сжала его ладонь крепче и мыслями пыталась проникнуться вглубь его души, но вдруг дедушка выдернул свою руку из-под моей и оттолкнул меня, снова замотав головой. Плед, который укрывал его ноги, измялся и наполовину слетел на пол. Дедушка ухватился за край, потянул плед к себе и посмотрел в сторону зашторенного окна, откуда едва проникали солнечные лучи. Скорбящая боль, сотней морщин отражающаяся на его бледном лице, по-прежнему вводила меня в ступор.

– Хорошо, – решительно поднялась я на ноги. – Не хочешь – не надо. Я сама выясню, в чем дело.

Но выяснялось с трудом. Точнее сказать, не выяснялось вовсе. Дедушке хватало сил блокировать мою магию, сколько бы я не уговаривала его. Я видела, что он отчетливо слышал каждое мое слово, понимал фразы и их суть. Что уж говорить: он пользовался магией, насколько здоровье позволяло, а это прямое доказательство, что его разум ясен. Он просто не хотел оставаться со мной наедине, соглашаться на магический контакт, позволив мне прочесть его мысли, чуть что – мотал головой и начинал издавать протяжные завывания – так он звал сиделку. А я, смахивая слезы, убегала. Видимо, проблема действительно во мне.

В моей жизни началась затяжная стадия, которую я обозначила как «потерянная». Следовало заглянуть внутрь себя, покопаться в своих мыслях, поступках, намерениях и, наверное, даже планах на будущее – то, чем я своеобразно поделилась с Акико. Стадия эта была неизбежной, но ввиду разного сорта событий отодвигалась на дальний план.

«Реализуй давно забытое дело», – слушала я внутренний голос.

По приезде в город призраков, я действительно намеревалась продолжить тренировки и время от времени медитировать. С последним получилось лишь раз или два, и посему все полетело в тартарары. Например, обрести себя через медитацию я не могла. Разучилась, видимо. А последняя попытка в парке Мекксфорда не увенчалась успехом. Тренировки следовало соблюдать по строгому расписанию, как прием таблеток у дедушки. Без отлагательств, без неуважительных поводов для отмен и переносов на «лучший день». Лучший день придет в минуту, когда моя воля заработает как идеально налаженный механизм.

В Уатэ над местной речушкой пролегал широкий мост, гремевший под тяжестью проезжавших по нему машин. Одна из бетонных колонн, скрепленная железным основанием, величественно держала часть моста у берега, где я обычно тренировалась. Берег всегда пустовал, отсутствие ухода превратило его в «скрытное местечко», заросшее кустами и деревцами по периметру и обставленное разными строительными блоками, с трудом прошедшими проверку временем. Видимо, из берега собрались взрастить площадку для отдыха, но идею забросили на каком-то строительном цикле. Ни единой души, ни одного рыбака или рыбачки, с удочками корпевшими над мелкой добычей. Удивительно, но это место, похоже, нравилось одной мне.

Я отыскала в шкафу своей комнаты старую спортивную сумку, с которой раньше всегда приходила под мост, сложила в нее коврик для медитации, бутылку воды и парочку сменной одежды. Тренировки начались с сентября – на следующий день после приезда в Уатэ. Порой в вечерние тренировки компанию мне составляла Мизуки, забираясь на строительных блок и скучающе наблюдая за спокойным течением реки, где рябью танцевал оранжевый закат. А иногда занималась вместе со мной, но выполняла лишь те упражнения, которые могла. Она знала главное правило моих тренировок: «меньше говорить или не говорить вовсе». Подруге правило далось с трудом, но со временем она ему подчинилась.

А вот утренние тренировки Мизуки никогда не посещала. В это время она выполняла часть плана, который был закреплен за нами обеими: обеспечением безопасности членов семьи. В частности, Мизуки следила за Акико: ее походом в школу и возвращением обратно, после чего у нее начиналась смена в комбини, куда она устроилась через рекрутинговую компанию. Обычная работа, как выразилась Мизуки, и, похоже, она влюбилась в тенчо.

Я же после утренних тренировок возвращалась домой и следила за Изэнэми-сан и дедушкой. Затем, когда приходила Акико, уделяла время ей. Мы рисовали плакаты для школы, я помогала с домашней работой, а после мы просто лежали на кровати и разговаривали, глядя в потолок. Ближе к семи я шагала на вечернюю тренировку с сумкой через плечо.

Так продолжалось до конца ноября.

В декабре, когда столбик термометра опустился до трех градусов и тренироваться на улице казалось затеей неразумной, я научилась преодолевать холод – и благодаря медитации, и благодаря закаливанию, которое я забросила лет семь назад. В середине декабря ледяной душ превратился в странный наркотик, без которого я не могла обойтись. Два раза в неделю организм требовал холодной воды. Удивительно, что при правильном подходе простуда даже не думает появляться.

Затем начались праздники, и список дел заметно увеличился. Выбор подарков, украшение дома, приготовление еды, которое на одну Изэнэми-сан, естественно, не оставить. Если бы не Мизуки, я бы точно не справилась. Ее активная помощь и сотни идей не позволяли просохнуть ни одному плану. Когда она увидела в своем магазине кадомацу, ее восхищению не было предела – японскую культуру она все еще познавала на практике. Красивое деревце, ничего не скажешь. Мы с Акико пообещали ей, что обязательно поставим кадомацу у входной двери.

В канун Нового года из командировки вернулся дядя – всего на две недели, затем снова в отъезд. Именно он, как глава дома, послужил финальным штрихом семейности праздничного застолья. Отец Акико не изменился ни на грамм: такой же эксцентричный, разговорчивый и веселый. Он много рассказывал о своей работе, на которой он пропадал днями, а в периоды командировок – месяцами. От него Мизуки узнала об инэмури, считавшимся на совещаниях абсолютной нормой, и долго пыталась постичь образ японского мышления. К счастью, ее эмоциональный образ поведения и порой громкий голос дядя воспринимал спокойно. Он не придерживался строгих японских традиций. А вот дедушка, напротив, поглядывал на подругу с негодованием.