Глава 27
Я очнулся глубокой ночью, окруженный шумом и неразберихой. Задняя часть черепа, куда пришелся удар, чудом не раскололась. Чтобы оглядеться по сторонам, пришлось вращаться всем туловищем – шея не работала. Я кое-как вставил батарейки в факел. Местность озарилась белым светом, и что-то чужеродное попалось мне на глаза. «Нечто» лежало прямо рядом с ногой.
Это был металлический диск в полметра диаметром с большим отверстием в центре. По окружности шла надпись наклонной вязью, какой обычно украшают многозвездочные отели. Надпись гласила:
KeepWishing. TheTrainDoesTheRest.
Только минут через пять в гудящей голове вспыхнула догадка: передо мной лежало… колесо от поезда, того самого поезда желаний.
«Май интересовался надписями, и теперь они свалились мне на голову. Как, откуда в кроне деревьев запряталось тяжелое колесо?»
У меня не было ответа на этот вопрос.
– Проклятые макаки! – заключил я вслух. – Тащат к себе все, что плохо лежит!
Вокруг хозяйничала ночь, и оставаться на месте было небезопасно, но страх притупился, будто убегая от меня туда, за головную боль, чтобы спрятаться подальше от агонии тела. Страх исчез, но ничто другое мною не овладело. Помню, я стал без толку бродить кругами и всегда натыкался на ненавистное колесо. Жутко болела голова.
«Должно быть, поезд мстит, что я в него не зашел. Повелитель желаний сделал мне такое одолжение – остановился у меня перед носом, а я не соизволил войти!»
Раза три за ту ночь совсем рядом проходила большая кошка, но зоология и классификация видов напрочь вылетели из мозгов после удара. Так что я даже не вспоминал об опасности. Ночные протуберанцы, казавшиеся в нормальном состоянии чудовищными проявлениями ада, сейчас жили своей жизнью далеко в стороне от меня. Нигде не находилось покоя, ничто не убаюкивало боль, и было нужно принимать меры.
– Куда вы утащили мое вино? – глухо ревел я на незримых обезьян. – Сейчас напился бы и помер. Последнее у меня отобрали!
Все же одна закупорка нашлась, и я выпил до дна, не ощущая ни вкуса, ни запаха.
Минут через пять боль сделала шаг назад, но подвела память – с того момента я вплоть до самого утра перестал помнить, что происходило.
Глава 28
Охранник не просто учуял от меня алкоголь, он еще стал свидетелем позорной сцены, в которой я валялся между чугунным колесом и бамбуковым сосудом в абсолютно невменяемом состоянии и со светящимся факелом возле головы. Охранник заметил, как серьезно повреждена моя башня, и ему не осталось ничего другого, как наложить мне повязку. Казнить мое убогое тело было ниже его достоинства – еще до его прихода мною хорошо наигралась судьба. Я стал бредить, и мне казалось, что некоим образом моя сохранность связана со стабильностью самого охранника, с его уверенностью в себе. Такая мысль появилась у меня еще в «D». Будто моя жизнь и существование охранника связаны воедино. Трус, ведь я боялся признаться, что мне туго в одиночку, поэтому-то хотелось думать, что я нужен охраннику.
Все это фантазии! Мы с Маем не раз видели, как не моргнув глазом цербер уничтожает провинившегося. Верно, мы с другом послушные, ходим по тонкой веревочке, осторожничаем, держимся за жизнь, и это хранит нас. Но говорить, что охраннику нужен я или что он симпатизирует Маю, – примитивный самообман!
– Не нагружай голову, – прервал мои раздумья страж, – у тебя дергается лицо, и я понимаю, что вслед за грубым нарушением правила об алкоголе ты засоряешь мозг скверными мыслями обо мне. Это за-пре-ще-но! Подтверди, что ты понял мои слова.
– За-пре-ще-но, – передразнил я, но охранник не уловил насмешки.
– Откуда у макак колесо от поезда? – простонал я свой вопрос.
Ответом страж себя не утруждал. Геометрически ровный причесанный бок его головы обратился в мою сторону, и до меня донеслось очень отчетливое:
– Убью!
После короткой паузы он добавил:
– Тебя, макак и любого, кто нарушает правила. Теперь о деле: прочтешь задание, когда начнешь соображать! Сейчас для тебя лучшее лекарство – это средство из человеческого арсенала: «клин клином».
С разворота в мою до тех пор целую челюсть охранник ударил, не глядя. Засверкали искры, потом туман и повтор недавнего сценария с пробуждением и непрерывным гулом. Но его урок меня взбодрил, и моя мысль понеслась быстрее.
Глава 29
Ночка выдалась на славу: закупорки с вином будто сами сыпались под ноги, и впервые за все время я негодовал по поводу отсутствия хорошей компании. Я был бы рад слышать женский смех, шутки, хотя для компании подошел бы и Май.
Макаки что-то про меня поняли и сочувственно подбрасывали бамбуковые трубки без прежних покушений на мою личность.
– Животное племя, – разносились по джунглям мои возгласы, – веди меня к людским дикарям, чего они прячутся по щелям? Я сегодня души добрее!
К моему изумлению, в этом краю обнаружился дикарь-человек. Настолько уникальный в своем роде, что ему даже не подходило определение «дикарь». Мужик средних лет с рыхлым лицом и в необычных очках-сетках, улыбаясь, сам вышел ко мне. Боже мой, как давно я не видел улыбки! Пусть и улыбался мне этот тип неискренне, мне нет дела. Я был рад, что человеческая раса наделена таким великолепным даром – улыбкой!
– Вам пришлась по душе моя настойка?
– Какая настойка? А-а-а, вино-то?! Хорошо отключает, благодарю. Как вас зовут? – мужик увидел протянутую руку и поспешил вытереть свою от пота.
– Ребел! – ответил мужик с той же улыбкой. От рукопожатия затряслись его бугристые щеки, и лицо сделалось похожим на желе.
– Ваше имя я слышал, когда вы бредили, – добавил он.
И что я еще наговорил? А этот тип не соизволил мне помочь, тоже мне человек.
– Бунтарь, что ли, – уточнил я и сразу перешел на «ты», – не похож ты на повстанца.
– Зеленые каски отошли в прошлое, в дремучую историю… – собеседник, похоже, был грамотным. – Да потом и мы с вами не в самом отсталом месте, так ведь?!
Толстощекий бунтарь подмигнул и улыбнулся еще шире.
Непонятно куда он клонил, и я предпочел смолчать. Вдруг он шпион или другая зараза, порожденная зеленой чащей. Слишком большим было отличие этой персоны от всех виденных мною в Семизонье.
Но через несколько минут я стал откликаться на его шутки, и подозрение ослабло. Парень умел быть приятным, к тому же, он многое знал о поезде и, как оказалось, даже поставлял туда свой напиток.
– Неужели прямо в поезд? Никто тебя до сих пор не поймал?
– Спрос рождает предложение! – ему было весело поговорить, должно быть, и он отвык от нормального общения.
– Скажи, Ребел, что это за местечко? Цербер доставил сюда, но забыл рассказать о местных нравах.
– О, ты, наверное, сам заметил?! Если нет, так только к лучшему, – при этом мужик указывал на свои необычные сетчатые очки.
Я сосредоточенно уставился на его очки, и приятелю пришлось объяснять. Очки снижают визуальное искажение местной дикой природы. На больную голову я пока не замечал, но в действительности деревья здесь не только растут как попало, но обладают еще одним свойством. Защищаясь от нежеланного контроля со стороны, флора зоны «N», ее видимый глазу покров научились выглядеть перфорированными. Картинка, открытая глазу, будто состояла из множества отверстий, равноудаленных друг от друга.
В пример Ребел привел телевизор с лучевой трубкой. Когда вплотную приближаешься к экрану, картинка на нем превращается во множество отдельных точек. С расстояния в несколько сантиметров долго смотреть такое изображение невозможно – начинает кружиться и болеть голова, в глазах рябит, и хочется немедленно отойти подальше и увидеть изображение с расстояния.
– Только здесь, сколько ни удаляйся, ничего не изменится, поэтому я придумал эти очки. Плевать на фасон, только бы дело свое знали.
– Я был во многих местах, – начал я издалека, – в одной территории я видел бешеные деревья, которые состязались друг с другом. Но способов защиты я так и не придумал.
– Ты ведь раб? – неожиданно произнес Ребел, но спохватился и быстро добавил: – В том смысле, что тебя… м-м-м, использует охранник.
– В этом смысле можно так сказать. Но предупреждаю, я был и остаюсь хозяином Прайд-Роял! – во мне заиграла гордыня. Но собеседник мастерски совладал с этим человеческим изъяном:
– Нет речи! Это несомненно! Что я хотел сказать – у тебя, может быть, осталась записка, ну, такой конверт от охранника? Там много чуши, знаю, но, может быть, посмотришь в самом начале?
– Ради тебя, приятель!
– Да, ради меня, пожалуйста! – винодел чувствовал человеческую природу. Божественно приятно было услышать «пожалуйста» – слово, почти забытое из-за охранника.
В первом параграфе задания содержалось предупреждение не рассматривать пейзаж более десяти секунд, а фокусировать внимание только на трубе. Массив трубы сделан из искусственного материала и не влияет на визуальное восприятие человеческого глаза.
Я читал эти строчки вслух, но не понимал ни слова. Неужели мне смотреть только на бездушные трубки и больше ничего не видеть?
Я поднял глаза на бунтаря и заметил, как его глазки поблескивают из-под сетки необычных окуляров.
– Если проще, то это так: когда смотришь на точки, ты с трудом видишь целое; явь предстает перед тобой разбитой на великое множество отдельных частиц. Они, эти частицы, сами по себе прекрасны. Каждая цветная единичка представляет собою мир с массой интересных явлений.
Человек глазами наблюдает эту диковинную картину и постепенно забывает свою принадлежность к целому. Ах, да что там – человек забывает, что есть правила, законы, условия. Его тянет к себе удивительный мир то одной, то другой частицы. Ты понимаешь?
– Я? Ну, да, наверное… по-своему…
– Да-да, это так и надо, «по-своему». Вижу, ты понимаешь! Когда ты выпил вина, частицы эти сливаются в радугу: все предстает взору совершенным, исполненным радости, только это обман. Понимаешь?! Залихватская эта радость – все обман, не больше! Обман и неправда толкают тебя грешить и совершать ослушания. Уяснил специфику этого района вселенной?
– К чему ты ведешь?
Но не успел я закончить эту мысль, как ее перебила другая: из-за этих своих очков винодел уцелел от моего взгляда, того взгляда, который открывает охраннику присутствие человеческих существ. Говорить мужику об этом или нет? Наверное, он и без меня знал. Я предпочел смолчать и расспросить об алкоголе, поезде и других интересных вещах, о которых ни охранник, ни Май никогда не расскажут. Помимо непонятных и в общем-то малоприятных земель, зона «N» обладала поистине взрывным духом. Здесь хотелось нарушить все, что до этого было запрещено, хотелось уничтожать любые ограничения.
Ребел пригласил меня угоститься своим излюбленным вином, которое он хорошо прячет от макак. Винодел также рассказывал, что точки, или пиксели, – это символы, которые надо понимать, а я совсем раздобрел и соглашался с каждым словом. Потом я сам заговорил:
– Здесь я потерял страх перед законом. Раньше я неукоснительно слушался правил. Тем и жил! Приятель, ты тоже должен знать, что есть предохранитель, маленький рычажок, который удерживает от ослушания, понимаешь? Слушаюсь – живу, не слушаюсь… – я провел пальцем по шее.
– Теперь предохранитель дымится и грозит перегореть! Вино ли твое или здешний климат… они, окаянные, шутят с моей бдительностью, будто мне назло… – я чуть не плакал. – За все надо платить, но моя пружина настойчиво гнется к удовольствиям, истосковался я, желания кричат, оглушают. Такие, брат, дела!
– Я знаю лекарство от твоей болезни, – проникновенно заговорил Ребел, – надо проехаться на поезде желаний!
Сказал он это изящно, будто ставил мне исключительно хорошую оценку за пройденные испытания.
Не понимая на пьяную голову, я буквально заорал в приступе хмельного задора:
– Давай же, давай! Прямо сейчас гони сюда махину!
– Не спеши! Здесь поезд только ночью и строго через день.
– Давай раньше! Не хочу ждать!
Ребел понял, что я начал буянить, и сделал шаг назад. Тут внезапно раздался протяжный гудок паровой сирены, и его лицо вытянулось от изумления.
Глава 30
– Не может быть. Сегодня?.. Не по расписанию.
Поезд будто ждал за кустом, чтобы появиться в этом месте, а я, оказывается, стоял прямо между рельсами. Хотя было еще не темно, я стал видеть свою удлиняющуюся тень от фонаря, свет которого бил в левую щеку. Пейзаж вокруг быстро менялся. Все вокруг становилось мрачным и бесцветным, но в луче прожектора бушевала жизнь. Откуда-то вырастали диковинные цветы, запорхали бабочки и птички. Цвета поедали друг друга, соревнуясь в яркости, и, впервые после долгого перерыва, я услышал голос динамика. Голосок был слабеньким и нервным и мог принадлежать несчастному, на которого наставили пушку и принудили говорить, что положено:
– Добро пожаловать в мир удивительных желаний, – и почти извиняющимся тоном: – Просто пожелай большего, остальное сделаем мы…
Динамик выполнял политическую роль. Одно время он был на моей стороне: поддерживал мои идеи, наводил на нужную мысль. В другое время эта говорящая коробочка вставала на службу невидимым господам. Тогда я слышал указания, советы и предупреждения, которые, впрочем, можно было истолковывать по-разному. За все время, пока я был знаком с динамиком, он успел побыть со мной в дружбе и в некоем нейтралитете. Я опасался, что однажды он займет сторону охранника и станет мне враждебным.
Голос оборвался, и повисла тишина. Яркий желтый свет не позволял мне видеть ни поезда, ни джунглей. С того времени в памяти сохранилась только моя длинная тень.
«Живой, – подумал я, – у меня такая здоровая тень!»
Глава 31
Из желтого мира меня вытащила рука винодела, она же стала толкать к открытой двери:
– Давай, приятель, не мешкай!
Голос звучал заговорщически и словно извиняясь.
– Поехали вместе, составь компанию! – замямлил я.
– О, в компании не будет недостатка. Я уже не тот, чтобы путешествовать по железке, – с наигранным сожалением признался Ребел.
За его спиной я внезапно разглядел женщину такого же примерно возраста, как и Ребел. Она сгибалась под тяжестью ящика, а ее голова была наклонена вперед, словно она шла тараном. Я хотел увидеть лицо, но Ребел схватил меня за подбородок и развернул мою физиономию к себе:
– Она не носит очков. Приедешь назад, и я покажу ее фото…
– Ты вечно не готов! – причитала женщина, пока я взбирался по ступенькам.
– Он должен быть завтра. Черт его знает, почему приперся не по расписанию. Наверное… из-за гостя!
Я было повернулся попрощаться, но картину опять заслонила фигура Ребела, который совал мне в руки ящик, полный бамбуковых закупорок. Из-за его спины неслась раздосадованная речь:
– Все, что успела собрать! Остальное на обратном пути…
– Короче, приятель, – винодел задыхался от волнения, – скажешь там, что мы отгружаем по расписанию, как договаривались. Сегодня пятница, поэтому только то, что есть… Будут возвращаться, дадим больше. Расчеты тоже на обратном пути. Удачи!
Он слегка пропихнул меня внутрь, потом перед моим носом захлопнулась железная дверь, в которой пронзительно брякнуло стекло.
Глава 32
Взвизгнул гудок, и поезд дернулся. Я невольно улыбнулся, наблюдая, как Ребел скачет между папоротников, стараясь заслонить от меня супругу.
– Да, еще одно, – доносился его приглушенный голос, – радуйся, бродяга: охранник в поезде не появится!
По этому ли поводу или по какой своей причине, Ребел неестественно захохотал и замахал мне обеими руками.
Я поставил ящик на пол и двинулся искать, кому вручить это сокровище. В хорошо освещенном вагоне никого не оказалось, а шторы, как и при первом знакомстве с поездом, были плотно задернуты. Дверь в соседний вагон была заперта, и, кроме стука колес, я ничего не слышал. Интерьер вагона показался мне старомодным, но изящным. Почему-то предпочтение было отдано открытому паркетному пространству посередине, а не индивидуальным купе.
«Странно… – моя рука сама потянулась к ящику, и зародившаяся мысль прервалась, – …ой-ой, так недалеко и до алкоголизма!»
После вина потянуло в сон. Вдобавок о себе напомнила ушибленная голова и нога, которая по-прежнему отказывалась как следует слушаться. За окнами царила темнота, и последняя мысль перед подступающим омутом сна была о том, что ночь хочет себе слишком много времени и наступает, когда ей вздумается.
На мой взгляд, сон и не длился совсем. Как-то бодро я встал: легкая голова, воздушные ноги, вокруг радость, и, откуда ни возьмись, целая компания девушек, молодых людей и двоих холеных стариков.
– Чего ты в первый раз проморгал? Для тебя ведь останавливались, – незлобно упрекнул чернявый подросток.
– Он своего счастья не знал… – заступилась девушка со знакомым голосом.
– Амрона?! – я уставился на симпатичное лицо.
Она не умирала и не корчилась от моего взгляда.
– Да, мой господин! – со смехом в голосе произнесла девушка. При этом она двумя пальцами указала на свои очи:
– Не действует твой шарм, мой господин!
Она рассмеялась, и другие тоже.
– Заклинания охранника – плач охранника, – пародировал другой парень, то сужая, то расширяя глаза.
– Молодежь, – я уставился на одного из стариков в сторонке, – вы мне одно скажите: здесь точно этот тип не объявится?
– Нет! Не будет! Кишка тонка! Нас самих достаточно… – загалдели голоса.
– Вы… это, хорошие, я смотрю, люди, – я хлопнул себя по лбу, – что же я стою, для вас тут передали.
Я заспешил к двери и приволок оттуда ящик. Что тут началось!
– Не зря за ним заехали!
– Говорила я вам, мой господин – добрейший человек.
– Добрый не стал бы отбирать у меня власть над Прайдом, – вставил Свободный. – Но что о прошлом… Постойте, уважаемый, что вы здесь пересчитываете, всем хватит!
– Даже на глаз видно – не хватит. Любое дело учет уважает! Ребел обещал раза в полтора больше, а теперь контракт срывает!
– Прошу прощения, – обратился я к возмущенному старику-счетоводу, – винодел сказал, что поезд не по расписанию прибыл. На обратном пути он обещал даже сверх нормы!
– Это по-нашему! Здорово! Сегодня разгонимся, а потом… оторвемся, – загалдели голоса.
– Кстати, надо бы внести!
Слова второго джентльмена были адресованы мне.
– Ну, чего вы своей бухгалтерией пугаете, Стив? Мы даже не чокнулись, – вступилась Амрона.
– Потом все будут пьяные – с кого брать?! – не унимался Стив.
– Вопрос улажен. Я внесу, – надменно произнес бывший хозяин Прайд-Роял – Свободный, который в поезде успел вырасти в статусе и приобрел даже некие благородные манеры.
Я хотел было запротестовать, но Амрона подняла тост за вновь прибывшего, и денежный вопрос скомкался и ушел на второй план.
– Только не надо, наш новый пассажир, думать, что вы чужой на этом празднике. Будто мы тут все знаем, а Ваша Честь только очутились и не осведомлены, – явно не своими словами заговорил второй парень.
– Надо не так! – вмешалась пока незнакомая девушка. – Безумно рады, что вы, как и наша скромная компания, оказались на Поезде Желаний.
Мне вспомнилось злосчастное колесо, повстречавшееся в своем падении с моей головой. Я инстинктивно поднес руку к затылку, чтобы ощупать рану. На том месте ничего не было и в помине.
– О, да вы почетный клиент. Вас поезд уже приглашал сам?! – услышал я от третьего молодого.
– В том месте… хе-хе, беленькие волосы появляются, – вставил старик, – смотрите, как я благословлен.
Старик был не то чтобы весь седой, а с проплешинами – точно и вправду от касания колес или иных тяжелых предметов.
Все засмеялись. По очереди понеслись тосты за оба поколения. Меня назвали «Благой» из-за многократного приглашения на поезд. Вокруг царило радушие и вольное слово, и я упивался давно забытым чувством свободы. Мне не приходило в голову, что вокруг джунгли, какие-то Зоны, хищники, борьба за жизнь. Охранник, до этого занимавший немалую часть раздумий, перестал посещать мои воспоминания.
Зазвучала легкая музыка. Кавалеры, стар и млад, стали приглашать дам на танец, а я застеснялся, вспомнив, что не обучен изящным па. Рядом очутилась Амрона, она-то меня и спасла. Можно было просто сгибаться вправо-влево в такт музыке, и это походило за танец.
– Моя госпожа, – вспомнил я, – а куда мы едем?
– Прогулка, мой господин. Просто прогулка!
– Не слушайте ее, – перебил проплывающий рядом юнец, – мы движемся к цели!
– Занятно. Амрона, что за цель?
– Будет вам, мой господин, какая цель? Когда бы трудность впереди – зачем бы мне сюда идти?
– У меня дурная голова и невдомек. Все же любопытно, где мы проезжаем. Такая темнотища за окном!
– Это уж совсем тривиально! – засмеялся тот же юнец. – Мы под землей. Метро, знаете про такое?
По-видимому, мое лицо выражало недоумение, и Амрона быстро вставила:
– Некоторые Зоны мы проезжаем под землей. Экономия времени!
– Вот почему я видел поезд только в Прайд-Роял и в…
– Верно! – заулыбалась Амрона, и я подумал, что она мне нравится все больше.
К нам подплыла пара: джентльмен с проплешинами и незнакомая девушка.
– Извините, но напомню, что зональность учитывается при тарифе…
Он остановился на полуслове, убоявшись взгляда спутницы. Никто не хотел трогать денежный вопрос, но меня это стало немного беспокоить.
– Эрик, – раздался голос Свободного из дальнего конца вагона, – все подобные темы ко мне, пожалуйста. У нас бал, в конце концов!
Музыка зазвучала сильнее, и я обнаружил, что наступаю на ноги какой-то незнакомке.
– Хэй, – улыбаясь, произнесла брюнетка.
– Хэй, – повторил я за ней приветствие, продолжая наслаждаться легкостью общения.
– Помнишь? – она округлила глаза.
– Что?
– Меня Хэй зовут!
– У-у-у! Без обид?
– Я тебя уже к Амроне успела приревновать…
– Хей, дорогая, ты-то как здесь, что делаешь? – память наконец вернула мне то, что я туда положил.
– Наслаждаюсь, Благой, наслаждаюсь!
– Как же Прайд-Роял?
– О, с нашей благородной землей ничего не случится!
– Ты изменилась: манеры, как говоришь, – удивился я, видя, как ей понравился комплимент.
Мне стало понятно, что в поезде царит одна только свобода – никаких прошлых обязательств, трудных дней, отчаяния и изнурительной борьбы за выживание. Тем временем бал набирал обороты, все шло кругом, веселье, беспечность, вино. Мужчины и женщины организовались в театральную труппу и тут же, на месте, сыграли какую-то романтическую сценку. Публика зашумела, оглушая друг друга аплодисментами. Затребовали продолжения, и молодые актеры тут же стали популярными. Швейцар, которого я прежде не видел, вынес цветы, и их тотчас же расхватали зрители, чтобы поднести новоиспеченной труппе. Опять пошли тосты, беспорядочные овации, крики: «Браво! Бис, бис!»
– Смотри, смотри! – тянула меня за руку Хэй, указывая в сторону от толпы.
Там сооружали экран, который минутой позже вспыхнул яркими красками. Кто-то выкрикнул:
¬ – Господа, синема! Пока актеры упражняются для новой пьесы, пожалуйте посмотреть журнал!
Джентльмен Стив размахивал руками, зазывая всех к обрамленному живыми цветами экрану. Толпа хлынула туда, и мне показалось, что дальше я стал все слышать и видеть не изнутри себя, а словно со стороны.
– Все хотят жить в этом престижном районе, где проходят съемки известнейших фильмов. Актеры появляются ежедневно в самых непредсказуемых местах. Вы запросто можете оказаться вместе с Андреей или Форенкой за одним столиком, обедая в ресторане «Эфир»…
Реклама предваряла какую-то кинокартину. Зрители расселись в кресла, и шум стих. Слышен был только гипнотический звук рекламного ролика. Я обнаружил, что только я один остался стоять в конце вагона. Мне захотелось сесть и понять, что же так приковало внимание этих людей.
Тут кстати оказалось и кресло для меня.
– День, когда мы родились, – это последний день, когда мы по-настоящему свободны. Прежде чем мы узнаем об этом, мы все время в заточении: маленькая люлька, ремни безопасности на заднем кресле машины. Кругом заслоны из дверей, перегородок; каждый день мы упираемся взглядом в стены, и даже когда путешествуем, предупреждающие и ограничительные знаки – наши неизменные спутники. Мы отсечены барьерами от других людей, которые следят за тем, как мы движемся. Мы ограничены мнением этих людей о нас, всю свою жизнь боимся, а что же другие о нас скажут…
Но что, если мы узнаем, что свободны? Что в нашей власти пойти выше, туда, где нет стен, нет потолков, нет ничего, кроме безграничных возможностей? Поезд желания – это больше…
Зазвучала музыка, и запел хор, выводя неразборчивый рекламный слоган, в такт которому в своих креслах закачались многие зрители. Меня удивило, как внезапно изменилось настроение. Прежде всем заведовал пир с букетом лиц, веселыми речами и тостами. Теперь, казалось, все слушали глупую рекламу. И, несмотря на вычурность слов и музыки, я чувствовал тяготение к этому шоу. Будто, отпив глоток ароматного кофе, следом хочешь сделать еще один и еще…
Сбоку ко мне подсела Амрона и, обхватив за руку, произнесла:
– Мой господин, вряд ли вы видели подобное. Не надо сопротивляться, пусть все пройдет как…
Ее слова перестали быть слышны, а музыка усилилась. Мною завладело то ли новое, то ли давно забытое чувство комфорта и благодати. Кофе становился ароматнее, и голова шла кругом. Появилась та жажда, которую можно утолить лишь на минутку, но которая вскоре вспыхивает с новой силой. В джунглях ничего подобного я не испытывал и даже мечтать о таком не мог. На экране мелькали картинки потешного охранника в исполнении комика. Охранник был выставлен глупейшим и крайне ограниченным существом, что не соответствовало правде, но все же было смешно.
Потом картинки странным образом стали цепляться за эмоции, да так, что при дневном свете я бы ощутил стыд. Новый глоток незнакомого удовольствия затопил и стыдливость, и положенный мне природой предел восприятия посредством чувств. Вместе с поездом я несся вглубь туннеля и чуть не визжал от кружащихся передо мной возможностей наслаждения новой жизнью. Вокруг возникали то аккуратные деревья, то прекрасные здания, и я мог легко обладать любым из них и по своему желанию менять их конструкцию до бесконечности.
Форма перестала быть незыблемой – я чувствовал в себе способность творить контуры, как мне того хотелось. Я мог восхищаться формой в ее новых, меняющихся очертаниях, и это росло, это ширилось. Я будто разглядывал журнальные картинки, где на белом фоне глянцевого листа соревнуются друг с другом изображения фасонных штучек и всевозможных аксессуаров, и при желании мог ощутить, как каждая безделушка ложится мне прямо в руку. Браслетики с бриллиантами не просто возникали перед глазами, но одновременно и…
– Вы чувствуете драгоценности своими, будто они всегда принадлежали вам. Хорошие вещи добавляют вам славы и непринужденно оттеняют вашу индивидуальность, – хорошо поставленный женский голос внятно передавал красивые установки. Трансляция не походила на то, как вещал «политический» динамик.
Часики, запонки, алмазные пилки для ногтей – блестящая мишура не просто мелькала перед глазами, но и тактильно ощущалась кожей, предлагая мне невероятный парад иллюзий!
– Любые радости чувств меркнут, когда рождается продолжение вашей индивидуальности, – за голосом диктора зазвучал трепетный детский голосок. – «Папа, поиграй со мной, пожалуйста!»
Мое сердце сжалось. Без лишних слов я понял, что речь идет о семье. Вот послышался голос жены – сразу стало понятно, что это жена! Но откуда? Память выбросила в рамку чувственного восприятия давнишнюю картинку женщины, с которой мне довелось быть в близких отношениях. Наверное, когда-то она и вправду была мне женой. Увы, память не пускала меня дальше, да было и ни к чему, теперь же все выглядело так взаправду. Казалось, вот-вот я взберусь на новую ступеньку своей судьбы.
Картины уютной и несуетной жизни мерно укладывались в абсолютную идиллию, соответствуя тону моих малейших пожеланий. Я видел, как мягкий солнечный свет касается лица моего ребенка, радостной физиономии мальчугана. Мне захотелось вечно жить так, как показывалось в этом кино: мое воображение, моя мечта, моя жизнь!
Под ноги легло зеленое поле, над головой распахнулось лазурное небо. Травка ровно покошена, а справа от меня давешний мальчуган протягивает мне мяч:
– Пап, кидай!
Я взял мячик, и тот показался мне тяжелым. Ухватить его было возможно, только уцепившись за три отверстия на верхушке.
– Кидай, а то соседи выиграют! Ну, давай же!
Я увидел, как слева быстро-быстро катился шар красного цвета, и инстинктивно качнул назад свой шар и пустил его вперед. Тот резво зашуршал по траве и даже вначале обогнал красный, но скоро стал отставать.
– Пап, беги за ним, толкай!
Меня охватила растерянность. Куда бежать, зачем? Тут я увидел, как какой-то тип погнался за красным мячом, портя этим весь прекрасный вид.
– Мой дорогой, давай за ним. Толкни наш мячик дальше!
Подозрительный тип уже утвердился на дальнем расстоянии и стал раскачивать свой снаряд. Во мне взыграл азарт. Я понесся, настиг свой синий мяч, ухватился за него и швырнул что было сил вперед. Тот устремился и вскоре поравнялся с красным. Я ощутил восторг – обошел-таки этого выскочку! Чтобы закрепить свое первенство, я побежал и нагнал свой мяч, который, мне показалось, стал чуть тяжелее. Собрал силы и вновь отправил его вперед. К изумлению, справа показался другой красный мяч, который шустро пролетел мимо, будто кидал его незаурядный силач. Я обернулся, но лучше бы я этого не делал.
С ехидной улыбкой рядом с моей прекрасной женой и ребенком стоял Свободный. Это он запустил нового красного конкурента. Мне почудилось, что мои глаза также наливаются красным, а тем временем сынок уже что-то говорил этому негодяю, и жена обратила на него свой взгляд.
– А-а-а! – прокричал я и понесся за своим мячом-неудачником. Пока я бежал, левый красный противник шуровал со мной наперегонки. Мой шарик все прибавлял и прибавлял в весе, и теперь пришлось цеплять его обеими руками.
– А ну, вперед! – пока я выкрикивал, правый мяч испортил все настроение.
Дальше память стала сохранять только фрагменты: я изо всех сил пытался двигать свой шар дальше, а тот только разбухал и отчаянно не желал ускоряться. В местах, которые память сохранила нечетко, кажется, я видел Поезд Желаний, и я словно несусь наперегонки с поездом, понимая однако, что обогнать его невозможно. Но железный хитрец тогда шел на попятную, замедлял скорость, порой останавливался, но лишь с тем, чтобы подзадорить меня. Только я добегал до локомотива, как тот улетал с места, будто сделанный из бумаги, а не из металлического сплава.
Когда я вконец измотался, я вновь оказался сидящим на покрытой сочной травой поляне, где мог опять «насладиться» игрой в мяч. Жена и сын болели за меня, подбадривали, переживали. Я был окрылен их поддержкой и готов снова состязаться в сумасшедшей игре, правил которой не понимал.