Источники по истории московского некрополя XII – начала XX в.

Глава II
Основные этапы формирования московского некрополя XII–XVII вв

Некрополь княжеской Москвы

Древнейшие московские некрополи датируются второй половиной XII в. При археологических работах в северной и восточной частях Соборной площади Московского Кремля было обнаружено многослойное грунтовое кладбище, на котором находилось более шестидесяти разновременных захоронений. Стратиграфическая ситуация и инвентарь погребений дают возможность отнести нижнюю дату существования некрополя ко второй половине XII в., а верхнюю – к XIV в.

Кладбище однозначно христианское и связано с существовавшим здесь храмом, являвшимся предшественником Успенского собора 1326 г. В то же время некоторые находки позволяют предположить бытование похоронных обрядов, восходящих к язычеству. Например, скопление обломков «золотоордынских» чаш-пиал, возможно разбивавшихся при погребении, черепки разбитого таким же образом славянского горшка в одном из погребений, обертывание останков берестой. Были обнаружены фрагменты погребальных одежд, расшитых орнаментом золотной нитью, шелковых головных уборов, золотые венчики, кресты-тельники (в т. ч. весьма редкие – из ляпис-лазури и розового мрамора с золотыми оковами), значительное количество украшений (типичные вятичские «курганные» украшения – медные витые браслеты, хрустальные и сердоликовые бусы и др.). На кладбище выявляется часть с богатыми погребениями, обозначавшимися белокаменными плитами с резным треугольчатым орнаментом. На другой части некрополя совершались безынвентарные погребения в долбленых колодах или в бересте. Она находилась на периферии кладбища^[186].

Скорее всего, аристократическая усыпальница Москвы XIII в. располагалась в деревянном храме, и ее территория была впоследствии перекрыта строительством Успенского собора (ныне это пространство центрального нефа собора). По мнению А. Л. Баталова и Л. А. Беляева, этот ранний московский храм был посвящен Димитрию Солунскому, а позднее его престол был перенесен в придел Успенского собора^[187].

Ряд летописей сообщают о погребении первого московского князя Даниила Александровича в «церкви святого Михаила», т. е. в Архангельском соборе, в 1303 г.^[188] Однако право считаться местом погребения святого князя Даниила Александровича оспаривает у Архангельского собора Данилов монастырь, что подтверждается свидетельством жития о существовании его надгробия в монастыре в XVI в., обретением (вернее, переносом) мощей в 1652 г. с монастырского кладбища в собор и существованием над местом первоначальной могилы князя особой палатки, перестроенной в начале XIX в. в придел, посвященный святому князю^[189]. А. Г. Авдеев, рассмотревший житийный сюжет о наказании князя И.М. Шуйского, дерзнувшего садиться на коня с надгробия св. Даниила, полагает, что надгробие князя было валунным и не имело надписи. Также он считает, что на монастырском кладбище в XVI в. было немало таких надгробий, о чем свидетельствует пренебрежительная реплика Шуйского, что тут, мол, немало «таких князей». В 1560-е гг. на могиле святого князя было положено традиционное белокаменное надгробие с эпитафией и возведена каменная церковь^[190].

Вероятно, показание летописей о погребении Даниила в Архангельском соборе является отражением позднейшей традиции княжеских захоронений в этой церкви. Так, Московский летописный свод конца XV в., рассказывая о погребении Дмитрия Донского в Архангельском соборе, добавляет: «Иде же есть гроб отца его и деда и прадеда и прочих сродников их»^[191]. В Архангельском соборе «на деснои стране» летописи указывают также и место погребения князя Юрия Даниловича (☨ 1325 г.)^[192]. Однако летописная статья 1472 г., посвященная переносу мощей митрополитов из Успенского собора в Архангельский, свидетельствует об обратном: «Егда разбираша церковь и тогда выняша ис стены церкви святаго Дмитреа мощи княж Юрьевы Даниловича, великого князя всеа Руси и вложше в раку древяну поставиша их на гробе Феогноста митрополита». В 1479 г., при водворении мощей в Успенский собор, останки князя Юрия были перенесены обратно в Дмитриевский придел «и надгробницу учиниша над ним»^[193].

Другим московским некрополем первой четверти XIV в. был деревянный собор Спасского монастыря в Кремле. В 1319 г. в нем было временно похоронено тело князя Михаила Ярославича Тверского, убитого в Орде^[194].

Само строительство Успенского собора Н. Н. Воронин связывал с желанием митрополита Петра положить начало традиции погребения митрополитов в кафедральном соборе Москвы. Н. Н. Воронин указывал на необыкновенно позднее осеннее время начала строительства (4 августа 1326 г.), что может объясняться ухудшением здоровья митрополита, скончавшегося 21 декабря 1326 г. и похороненного в еще не достроенном соборе^[195].

Источники свидетельствуют, что митрополит Петр сам выбрал место своего упокоения в соборе и символически участвовал в постройке гробницы-аркосолия (летопись: «ту же заложи и гроб себе своими руками Петр митрополит близ святаго жрьтвеника в стене»^[196]; житие: «и начят святыма своима рукама гроб себе творити близь святаго жерьтвеника»^[197]). В первые десятилетия после кончины митрополита Петра его гробница в Успенском соборе стала московской, а затем и общерусской святыней. Первые чудеса начали свершаться от гроба почти сразу после кончины святителя: в летописях отмечены исцеления от мощей митрополита Петра и чудеса у его гробницы под 1348, 1357, 1372, 1395 и др. годах^[198]. Летописная запись о спасении Москвы от разгрома ее Едигеем указывает на заступничество за город св. Петра: «Еже бо в животе своем превъзлюби град сеи паче всех град, в нем же и цельбоносныи гроб его бяше, имея честные мощи его, его же ради молитв избавлен град сеи от поганых нашествиа»^[199]. Значение святительских и епископских захоронений как одной из святынь города подчеркивается летописцем и в более ранней записи о разгроме Москвы Тохтамышем в 1382 г.: «Иже преж бе велик и чюден град и многое множество людеи бяше в нем, кыпя же богатьством и славою, превзыдыи же вся грады в Русстеи земли честью многою, в нем бо князи и святителие живяста, по отшестии же мира сего полагахуся в нем…»^[200]

Преемник Петра митрополит Феогност, установивший его общецерковное почитание в 1339 г., также был похоронен в Успенском соборе «близ гроба чюдотворца Петра об едину стену»^[201]. В дальнейшем все московские митрополиты, кроме Алексия, погребались в Успенском соборе, который стал усыпальницей московских святителей.

Вероятно, именно строительство Успенского собора и его утверждение в статусе усыпальницы духовных владык стало одной из причин оформления усыпальницы земных правителей в Архангельском соборе. Исследователи отмечают уникальный характер этого некрополя – он был не только усыпальницей правителей, но также исключительно мужской усыпальницей, что не находит аналогий в Западной Европе и Византии этого и более раннего времени^[202].

Представляется, что в первые десятилетия существования Московского княжества в столице был только один аристократический некрополь, общий для всей знати – светской и духовной. Это был Дмитриевский (?) храм-предшественник Успенского собора, а затем и сам Успенский собор. Как уже говорилось выше, здесь в 1326 г. похоронили князя Юрия Даниловича и митрополита Петра, а ранее хоронили бояр, чьи богатые одежды и белокаменные плиты обнаружены во время раскопок. Такая ситуация характерна, например, для кафедрального собора Великого Новгорода – Святой Софии. Здесь также погребали князей, епископов и бояр. Но в княжение Ивана Калиты положение изменилось. Успенский собор стал местом погребения глав Русской православной церкви – митрополитов, а затем патриархов. А княжеской усыпальницей стал Архангельский собор, построенный в камне в 1333 г., но, возможно, существовавший еще в начале XIV в. Что было вторично: создание почитаемой могилы чудотворца Петра в Успенском соборе или строительство особого храма для княжеских погребений – определить невозможно.

Каменный храм Михаила Архангела был построен великим князем московским Иваном Калитой в 1333 г. Первое точное известие о погребении в Архангельском соборе – захоронение его строителя Ивана Калиты в 1341 г.^[203] Еще раньше, в 1331 г. (1332?) в каменном Спасском соборе (храм Спаса на Бору) кремлевского Спасского монастыря была похоронена первая жена Калиты княгиня Елена, принявшая перед смертью схиму^[204]. Можно предположить, что в то время в Спасском соборе стали хоронить женщин из великокняжеского дома, о чем свидетельствуют погребения здесь великих княгинь схимницы Анастасии Гедиминовны (☨ 1345 г.), супруги великого князя Ивана Ивановича, Александры Ивановны, в схиме Марии (☨ 1364 г.), третьей супруги Семена Гордого, Марии Александровны, в иночестве Феотинии (☨ 1398 г.), третьей супруги Семена Гордого и других. Однако здесь также были похоронены боярин (?) Федор Фоминский, в иночестве Симеон (☨ 1387 г.), князь Иван Дмитриевич, инок Иоасаф (☨ 1393 г.) и епископ Стефан Пермский (☨ 1396 г.)^[205]. Послание новгородского архиепископа Геннадия митрополиту Зосиме, в котором он сокрушается, что из Кремля «кости мертвых выношены на Дорогомилово» (скорее всего, около 1489–1490 гг.), позволяет предположить, что погребений при Спасском соборе было больше^[206]. Погребения монастырского кладбища также были дважды обнаружены во время земляных работ при строительстве – в середине XIX в. и в 1997 г.^[207]

Мог ли в XIV в. Спасский монастырь играть роль усыпальницы боярской знати? Этот вопрос пока не решен. Возможно, что при Спасском монастыре хоронили род боярина Федора Кошки^[208], и поэтому его потомки Захарьины-Юрьевы избрали своей усыпальницей Новосспаский монастырь – обитель, переведенную из Кремля Иваном III. На роль фамильной усыпальницы семейства Кошки претендует и другой московский монастырь – Георгиевский, о времени основания которого существуют разные гипотезы (см. далее).

В 1836 г. в трапезной церкви Спаса на Бору были случайно открыты два погребения в саркофагах. В одном из них находились останки тела, «облаченного в малоповрежденную шелковую одежду». Был найден и погребальный инвентарь – чашечка из белой глины, «бывшая с елеем, каковой возливают на усопших, удостоенных елеосвящения». При описании приведено изображение кожаного параманда (часть монашеского одеяния) из погребения. По предположению москвоведа И. М. Снегирева, это захоронение могло принадлежать либо иноку Иоасафу (князю Ивану Дмитриевичу), либо супруге Симеона Гордого Марии, в иночестве Феотинии (нетленные останки которой были открыты в 1472 г. и облачены в новое монашеское одеяние)^[209]. Т. Д. Панова указывает, что оба погребения были женскими, и определяет их как останки великих княгинь Марии (Феотинии) и Александры^[210].

С начала XV в. значение Спасского собора как усыпальницы московских великих княгинь переходит к Вознесенскому монастырю, основанному великой княгиней Евдокией Дмитриевной, и сохраняется за ним до конца XVII в.

В 1365 г. в Кремле митрополит Алексий основал Чудов монастырь. Святитель был погребен «в созданнои от него церкви архааггела Михаила, на правой стороне, близ святого алтаря, в церкви Благовещания»^[211]. В 1393 г. скончался боярин Даниил Феофанович, «иже много служил великому князю в Орде и по Руси и по чюжим землям, и наречено ему в иноцех имя Данило же, и положен бысть в митрополиче монастыри близ дяди своего, блаженного митрополита Алексия Киевского и всея Руси, у Чюда святаго Архистратига Михаила, иже внутри града Москвы»^[212]. Можно было бы ожидать, что в Чудовом монастыре сложится усыпальница бояр Плещеевых – потомков младшего брата митрополита Алексия Александра Плещея, но сведений о погребении здесь Плещеевых в XV–XVII вв. нет, а есть лишь мимолетное указание на их усыпальницу в Чудовом монастыре в эпитафии И. И. Дмитриева-Мамонова, датированной 1730 г.

Зато летописи сообщают о захоронении в обители нескольких архиереев: епископа тверского Евфимия Висленя (☨ 1392 г.), митрополита адрианопольского Матфея (Гречина) (☨ 1392 г.), епископа смоленского Даниила (☨ 1397 г.), архиепископа новгородского Феофила (☨ 1438 г.), архиепископа новгородского Геннадия (☨ 1505 г.)^[213]. Дальнейшие сведения о некрополе знати в Чудовом монастыре относятся к XVI в.

Вознесенский монастырь, основанный вдовой Дмитрия Донского, великой княгиней Евдокией (преподобной Евфросинией Московской) в 1407 г., являлся женской усыпальницей великокняжеского дома^[214]. В нем известны захоронения представителей боярских родов, связанных родством с правящей династией, – князей Бельских, Юрьевых (Захарьиных-Юрьевых), князей Мстиславских и Салтыковых (в конце XVII – начале XVIII в.)^[215]. Захоронения Бельских и Мстиславских представлены детьми князей И.Д. Бельского и Ф.И. Мстиславского и княгиней Анастасией Петровной Мстиславской, племянницей Василия III, а единственное погребение Юрьевых (Захарьиных-Юрьевых) – матерью царицы Анастасии Романовны, Ульяной, схимницей Анастасией^[216].

За пределами Кремля в XIII–XIV вв. создаются ктиторские монастыри, которые в Византии и домонгольской Руси являлись родовыми усыпальницами. Наиболее ранний из них – Данилов монастырь, о котором уже говорилось выше. В XVI в. считали, что надгробие князя Даниила Московского находится на монастырском кладбище, а не в храме. «Степенная книга» повествует о чуде с князем И.М. Шуйским, который дерзнул встать на надгробие святого князя, когда садился на коня. В тот же миг конь пал мертвый, а вельможу «еле жива ис под коня воздняша»^[217]. После чудес от мощей князя захоронение было отмечено могильной плитой и над ним возвели церковь. В 1652 г. мощи князя Даниила Московского были перенесены в собор Святых Отцов Семи Вселенских соборов, в 1791 г. состоялась его канонизация.

В конце XIII в. основан Богоявленский монастырь «за Торгом» (на территории позднейшего Китай-города). Согласно монастырскому преданию, Богоявленский монастырь строился при активном участии московского тысяцкого Протасия. В 1374 г. летопись сообщает о погребении в Богоявленском монастыре тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, внука Протасия^[218]. Со второй половины XV в. по актовому материалу прослеживаются вклады Вельяминовых в эту обитель, а с конца XVI в. – погребения Вельяминовых и Воронцовых-Вельяминовых на монастырском кладбище.

Во время раскопок Л. А. Беляева в Богоявленском монастыре обнаружен некрополь вокруг деревянного храма, предшествовавшего каменному собору (вероятно, второй половины XIV – первой половины XV в.). Погребения с каменными плитами Л. А. Беляев характеризует следующим образом: «По облику некрополь напоминал кладбище на Соборной горе Кремля, имел черты, свидетельствующие о богатстве и знатности погребенных, при этом отличался строгим соблюдением христианского обряда»^[219]. Возможно предположить, что это – захоронения ктиторов монастыря Вельяминовых, потомков тысяцкого Протасия.

Несколько ктиторских монастырей известны во второй половине XIV в. Характерно, что большинство упоминаний связаны с погребениями их основателей.

В духовных грамотах великих князей Ивана Ивановича (около 1358 г.) и Дмитрия Ивановича Донского (1375 г., первая духовная) упоминаются пожалования «к святей Богородици на Крутицю». Возможно, имеется в виду великокняжеский ктиторский монастырь, о котором в XIV в. более нет других сведений. Позднее здесь возникает резиденция епископов Крутицких (Сарских и Подонских)^[220].

В 1360-е гг. митрополитом Алексием был основан Алексеевский (позднее Зачатьевский) монастырь, где, согласно преданию, первыми монахинями были его сестры Иулиания и Евпраксия. В этом монастыре, как и в Чудовом, захоронения родственников митрополита, Плещеевых не известны. Из лиц, надгробия которых обнаружены здесь во время археологических раскопок, можно связать (весьма условно) с боярством Михаила (?) Беклемишева (☨ 1537/1538), Феодосия Воронцова (вторая треть XVI в.) и девицу Соломониду Матвеевну Собакину (☨ 1567)^[221]. Обращает на себя внимание находка там же белокаменного надгробия XIV в., что может свидетельствовать о высоком статусе погребенной (погребенного)^[222].

В 1370-е гг. племянник преподобного Сергия, Федор Симоновский, основал подмосковный Симонов монастырь. Монастырское предание связывает наименование обители с именем князя Стефана Васильевича, в иночестве Симона, знатного выходца из Византии. Деятельное участие его сына Григория Ховры и внука Владимира Григорьевича Ховрина в монастырском строительстве, многочисленные и богатые вклады и создание усыпальницы Ховриных-Головиных в этом монастыре приводят к выводу о реальности существования этого исторического лица и о его роли ктитора^[223]. В. А. Кучкин выдвинул гипотезу, что Симонов монастырь был основан на великокняжеских землях по воле Дмитрия Донского. Историк указывает на особые отношения монастыря с великими князьями в XV в. Наименование обители В.А. Кучкин объясняет топонимом Симоново, происходящим от имени великого князя Семена Гордого, а Стефана-Симона считает мифическим персонажем^[224]. Симонов монастырь с великими князьями действительно связывали особые отношения^[225]. Однако Симоново не упоминается среди владений московских князей в их духовных второй половины XIV в., а Семен Гордый в летописях и духовных именуется не «Симоном», а «Семеном». Можно предположить, что Симонов монастырь был основан при активном участии Стефана-Симона, а затем стал великокняжеским. И даже если признать Стефана-Симона легендарным лицом, Григорий Ховра и его сын Владимир выступают как значительные вкладчики, хра-моздательная деятельность которых в монастыре превосходит княжеское строительство, а для их потомков Ховриных и Головиных обитель стала родовым некрополем^[226].

В 1390 г. скончалась княгиня Мария, вдова Андрея Ивановича Серпуховского, в схиме Марфа. Она была погребена в монастыре Рождества Пресвятой Богородицы «на рве», «егоже сама создала имением своим, еще сущи при своем животе»^[227]. Л. А. Беляев считает, что Рождественский монастырь, первоначально находившийся в Кремле, был своим для семьи князя Владимира Андреевича Серпуховского. Возможно, что в этой же обители похоронена княгиня Мария Дмитриевна, дочь Дмитрия Донского, жена литовского князя Лугвеня (Семена) Ольгердовича^[228]. В конце XV в. Рождественский монастырь был перенесен из Кремля на современное место^[229].

В 1390 г. скончался боярин Иван Родионович Квашня, в иночестве Игнатий, и был погребен «в монастыре святого Спаса на Всходне»^[230]. Спас-Тушинский монастырь на Всходне (Сходне) хорошо известен по актам XVI – начала XVII в. Потомки Ивана Квашни Квашнины и Тушины являлись вкладчиками этого монастыря. По находкам надгробий известны их погребения в Спасском монастыре. В марте 1513 г. умер и погребен схимник Серапион Дудин (Дудин-Квашнин), а 30 мая 1562 г. скончался и погребен Василий Яковлевич Дудин-Квашнин, в иноках Варлаам^[231].

21 сентября 1393 г. скончался митрополичий боярин Иван Михайлович Тропарь, «в бельцех и положен в своем монастыри на селе своем». По мнению К. А. Аверьянова, он был греком по происхождению и первым владельцем села Тропарево^[232].

Вероятно, ктиторским монастырем рода Захарьиных-Кошкиных был Георгиевский монастырь, точное время основания которого неизвестно. Монастырское предание связывает возникновение обители с личностью инокини Феодосии, дочери боярина Юрия Захарьевича Кошкина, однако такое лицо в родословной Захарьиных-Кошкиных неизвестно. Зато в духовной княгини Аксиньи Ромодановской, дочери Ю. З. Кошкина (1542/1543), упоминается о кельях в Георгиевском монастыре, которые следует продать, вырученные деньги отдать в «рост», а прибыль поделить между старицами и причтом монастырского храма^[233]. Возможно, что в позднем предании княгиня Аксинья Ромодановская приобрела черты инокини Феодосии^[234].

Исследователи датируют создание монастыря с конца XIV до начала XVI в. По мнению В. П. Выголова, каменный храм Святого Георгия, построенный Марией Федоровной Голтяевой (Кошкиной) и ее правнуком, князем Борисом Васильевичем Волоцким, возможно, при участии Юрия Захарьевича Кошкина, был домовым для князя Бориса и его родни по матери. Храм находился рядом с усадьбой Юрия Захарьевича, а затем в начале XVI в. в память о нем здесь был создан монастырь^[235]. В. Д. Назаров, напротив, считает, что этот домовый ктиторский монастырь был основан, скорее всего, вдовой боярина Федора Андреевича Кошки в конце XIV – начале XV в. на родовых землях Кошкиных в Занеглименье^[236].

Кладбища XIV–XV вв. рядом с приходскими церквями (в то время деревянными) – грунтовые, с безынвентарными захоронениями, отмеченными валунными камнями, – были неоднократно обнаружены при археологических разведках и раскопках в Подмосковье и на территории современной Москвы^[237]. Согласно изысканиям А. Г. Авдеева, в XV–XVII вв. валунные надгробия являются распространенным погребальным памятником к северу и востоку от Москвы – в Верхневолжье, на Русском Севере (Кирилло-Белозерский монастырь, Галичская и Новгородская земли), на Владимирской земле. Единственным надгробным памятником этой формы, связанным с Москвой, А. Г. Авдеев считает камень на могиле святого князя Даниила Александровича (о чем уже говорилось ранее)^[238].

Начиная с конца XV – первой четверти XVI в. остатки некрополей при приходских храмах можно фиксировать более определенно благодаря распространению белокаменных средневековых надгробий. Надгробия этого периода отличаются сравнительной тонкостью, орнаментом из противопоставленных треугольников («волчий зуб»), палеографическими особенностями надписей и другими признаками внешнего оформления памятника. Правда, ранние московские надгробия часто не имеют надписей, а формуляр эпитафий и орнаментальное оформление в то время еще не устоялись окончательно, тем не менее подобные плиты могут служить достаточным датирующим признаком^[239].

Плиты конца XV – первой половины XVI в. достаточно часто встречаются при археологических раскопках и наблюдениях над земляными работами в Москве и Подмосковье. Можно соотнести находки плит этого времени и сообщения о них в опубликованных сводах с известными в письменных источниках церквями средневековой Москвы^[240]. Не менее значительно число находок, относящихся к некрополям церквей и монастырей в подмосковных селах: Спасо-Андроников монастырь, Спасский монастырь в Тушино, церковь Сергия (Троицкая) в Рогожской слободе, Успенский монастырь на Крутицах, церковь Рождества в Старом Симонове, церкви в селах Косино, Измайлово, Крылатском, Коломенском, Капотне и др.^[241]Ряд находок не только уточняют сведения об истории московских церквей, но и несут информацию о существовании некрополей, неизвестных по письменным источникам. Такова, например, находка летом 1994 г. на территории Московского зоопарка 21 фрагмента надгробных плит конца XV – первой половины XVI в. Этот некрополь может быть отождествлен с церковью села на Трех Горах, находившегося в первой четверти XV в. во владении князя Владимира Андреевича Серпуховского^[242].

А. В. Алексеев и С. В. Кузьменко ввели в научный оборот новый тип надгробных памятников последней четверти XV – первой половины XVI в. – белокаменные кресты с геометрическим декором. Составленный ими каталог включает в себя Москву, Подмосковье, Ярославскую, Калужскую и Костромскую области. Три таких креста были найдены на некрополях средневековой Москвы – при раскопках храма Св. Троицы в Полях, Зачатьевского монастыря и храма Воскресения Христова в Кадашах. Такие находки являются редкими, но могут служить хорошими хронологическими ориентирами^[243].