Источники по истории московского некрополя XII – начала XX в.

В 1993 г. начались раскопки в Спасском соборе Спасо-Андроникова монастыря и вокруг него. Во время этих работ были обнаружены погребения в деревянных колодах, существование которых предшествовало строительству современного собора, а также более поздний некрополь XV–XVIII вв.^[162] Найденные останки послужили предметом особого интереса, и была предпринята попытка представить два из обнаруженных погребений как мощи преподобных иконописцев Андрея Рублева и Даниила Черного^[163]. Руководитель первых раскопок в Спасо-Андрониковом монастыре О. Г. Ульянов, напротив, атрибутировал найденные захоронения как мощи первых игуменов монастыря – преподобных Андроника и Саввы^[164]. Настоятель Спасского собора протоиерей Вячеслав Савиных в приложении к работе академика Российской академии художеств С. В. Заграевского, опубликованной в 2008 г., предположил, что в ходе работ произошло обретение мощей сразу всех подвижников – преподобных игуменов Андроника и Саввы, их преемников Александра и Ефрема и святых иконописцев Андрея Рублева и Даниила^[165]. Попытки атрибуции захоронений, обнаруженных в Спасском соборе Спасо-Андроникова монастыря, не получили признания ни в церковной, ни в научной традиции^[166].

В 2016 г. на территории нового кладбища Спасо-Андроникова монастыря в связи с реконструкцией здания бывшего стрелкового тира ДОСААФ были проведены охранные работы, затронувшие некрополь. Само строительство «тира на костях» вызвало волну общественного возмущения, отразившуюся в теленовостях, печатных СМИ и сети Интернет^[167]. В ходе работ были вскрыты 12 погребений XIX – начала XX в., выполненных по традиционному для этого времени погребальному обряду^[168].

Важным событием стало проведение масштабных археологических работ в усыпальнице боярского рода Романовых (Юрьевых) и их родственников в подклете Спасо-Преображенского собора Новоспасского монастыря в 1991–1999 гг. Работы были связаны с благоустройством монастыря. С 1994 по 1995 г. они велись С. А. Беляевым, с 1996 по 1999 г. – под руководством доктора исторических наук А. К. Станюковича. На втором этапе были привлечены антропологи, реставраторы, специалисты по древнему текстилю, архивисты, эпиграфисты (В. Н. Звягин, А.К. и И.И. Елкины, А.Г. Авдеев и др.), результаты совместных работ которых были опубликованы в коллективной монографии «Усыпальница Дома Романовых в Московском Новоспасском монастыре»^[169]. Монография состоит из введения, семи глав, заключения и приложений.

Первая глава рассказывает об истории формирования родовой усыпальницы Романовых (Захарьиных-Юрьевых) в Новоспасском монастыре. Вторая и третья главы посвящены археологическому и вещеведческому анализу новоспасской усыпальницы. Здесь рассматриваются намогильные сооружения и саркофаги, особенности погребального обряда и инвентарь, одежда, головные уборы и погребальные облачения. Следует отметить, что во время этих раскопок собрана самая представительная коллекция женских головных уборов (волосников). Четвертая глава повествует об эпитафиях из романовской усыпальницы. В пятой и шестой главах изложены результаты антропологического анализа останков. В ходе работ обнаружены и исследованы 39 скелетов, большинство из которых идентифицированы с теми или иными представителями рода Романовых (Захарьиных-Юрьевых) и их родственниками. По 12 черепам из захоронений созданы реконструкции внешности. В результате собран богатый материал для изучения антропологии элиты Московского государства и конкретных исторических лиц. Полученные данные дополняют известные сведения о событиях социально-политической истории. Например, изучение черепа князя М.С. Трубецкого, казненного в 1546 г., показывает, что он был убит двумя ударами тупого предмета (дубины?) по голове. Таким образом, конкретизируется способ казни этого юноши из знатной семьи, возможно, убитого по приказу его ровесника – Ивана IV^[170]. Следы рахита на останках княгини Т. Ф. Катыревой-Ростовской, сестры царя Михаила Федоровича, свидетельствуют о тяжелых условиях, в которых она находилась в детстве во время ссылки на Белоозеро. Любопытны также наблюдения об антропологических особенностях и физических кондициях погребенных. Седьмая глава содержит общие наблюдения о роли и месте романовской усыпальницы в мемориальной культуре и социальной структуре средневекового общества.

Работами С. А. Беляева и А. К. Станюковича не было затронуто пространство Знаменской церкви, примыкающей к Спасо-Преображенскому собору (построена в конце XVIII в. на месте обветшавшего храма времен царя Михаила Федоровича). В ней также располагается усыпальница Романовых и их родственников князей Черкасских, князей Сицких и Шереметевых. При перестройке храма была обращена в притвор Знаменской церкви особая «палатка Никитичей», сооруженная над останками трех братьев Романовых, умерших (убитых?) в ссылках при Борисе Годунове, возможно, их четвертым братом боярином И. Н. Романовым, который пережил ссылку.

В 2013–2015 гг. некрополь Знаменской церкви-усыпальницы в пределах «палатки Никитичей» был исследован Л.А. Беляевым. В ходе этих работ обнаружены: захоронение княгини М.Н. Черкасской под надгробной плитой в склепе из белокаменных блоков, погребения в саркофагах и еще одно погребение, вероятно более древнее, в обычной могильной яме. Еще несколько захоронений найдены во время раскопок вокруг храма. Погребения в саркофагах и под плитой с именем княгини Марфы Никитичны Черкасской (урожденной Романовой) были вскрыты. Три саркофага содержали детские погребения, а в саркофаге № 3 находились останки неизвестного юноши 15–19 лет, обладавшего высоким социальным статусом. В склепе под плитой с эпитафией княгини М. Н. Черкасской были обнаружены останки женщины и четырех мужчин, вероятнее всего помещенные туда во время строительных работ 1790-х гг. Захоронения исследовались археологами Л. А. Беляевым, И. И. Елкиной и антропологами М.Б. Медниковой, А. В. Рассказовой, А. А. Тарасовой, для интерпретации результатов были привлечены специалисты в области истории материальной культуры Е. В. Долгих, И. И. Елкина, Д. О. Осипов, генетики А. С. Пилипенко, Р. О. Трапезов, С. В. Черданцев, а также автор этих строк.

Помимо наблюдений над погребальным обрядом и погребальной практикой первой половины XVII в., публикации новых эпитафий и предметов материальной культуры из погребений, интерес представляют результаты антропологических и генетических исследований обнаруженных останков. Генетический анализ позволил изучить только мтДНК (происхождение по материнской линии) и установить, что близкого родства по женской линии между всеми погребенными не было. Попутно выяснилось, что юноша из погребения № 3, вероятнее всего, по линии матери происходил с Кавказа. Это определяет его родство с князьями Черкасскими, но, к сожалению, не дает возможности идентифицировать данное погребение. Генетическое исследование высокостатусных погребений из средневековой московской усыпальницы было произведено впервые.

Интересны выводы антропологического изучения останков. Предполагаемая княгиня Марфа Черкасская оказалась очень низкого роста (146–147 см). В ее детском развитии было выявлено несколько стрессовых ситуаций, однако при этом питание было полноценным, мясомолочным, что дополнительно свидетельствует о высоком статусе погребенной. Наблюдения над особенностями скелета позволили предположить, что погребенной была свойственна длительная статичная работа – рукоделие, например, прядение или шитье. Останки мужчин, напротив, показывают высокий рост погребенных, а также их привычку к верховой езде (как и юноши)^[171].

Вместе с тем анализ письменных источников и данных археологических наблюдений так и не позволил решить вопросы, касающиеся возникновения и формирования этого некрополя, времени строительства Знаменской церкви и одного из интригующих сюжетов, связанных с данной усыпальницей, – создания своеобразного эпиграфического «антигодуновского мемориала»^[172]. Некоторые наблюдения на этот счет были сделаны (о чем будет рассказано далее), но вопросы остались открытыми.

В 1993–1997 гг. на Манежной площади проходили масштабные археологические работы, в ходе которых было вскрыто и исследовано кладбище Моисеевского монастыря. В отличие от кремлевских некрополей, это кладбище не статусное, здесь в XVII в. хоронили простых москвичей, и материалы раскопок интересны, прежде всего, для изучения позднесредневекового городского погребального обряда. Результаты исследований изложены в книге главного археолога Москвы А. Г. Векслера, руководившего раскопками на Манежной площади.

На кладбище Моисеевского монастыря было зафиксировано более 600 погребений. Ценной особенностью этого комплекса оказалась хорошая сохранность тканей, в первую очередь покровов, куколей, монашеских параманов и др. Другая интересная категория находок – нательные кресты разных размеров, изготовленные из разных материалов. Обычно в средневековых погребениях кресты встречаются редко, но при раскопках кладбища Моисеевского монастыря была собрана представительная коллекция. Вероятно, это связано с поздней датой существования некрополя – XVII в. Вполне ожидаемыми находками оказались сосуды для елея разных форм и размеров. Все материалы из раскопок некрополя Моисеевского монастыря поступили в Музей Москвы и частично экспонируются в Музее археологии Москвы на Манежной площади. Останки после расчистки и фиксации были перевезены на кладбище в подмосковные Ракитки, где перезахоронены по православному обряду^[173].

А. Г. Векслер также руководил археологическими раскопками на других монастырских некрополях (Георгиевский монастырь, Златоустовский монастырь), памятники эпиграфики из которых учтены в каталоге В.А. Берковича и К. А. Егорова. Краткая информация об этих раскопках содержится в публикациях А. Г. Весклера в соавторстве с Л. А. Беляевым, а также с В. Ю. Пироговым^[174].

Источниковедение

Труды по старомосковской эпиграфике и археологии московского некрополя можно считать источниковедческими, они рассматривают надписи, надгробия, погребальный обряд и человеческие останки как исторические источники. Источниковедение письменных и изобразительных источников по истории московского некрополя и методы работы с ними также рассматривались в специальной литературе.

Впервые эта тема была освещена в дипломной работе А. В. Иванкива «Источники по истории московских кладбищ», написанной под руководством С.О. Шмидта и защищенной в Историко-архивном институте в 1990 г.^[175] Во введении А. В. Иванкив определяет термины «некрополь» и «кладбище», излагает историю московских кладбищ с возникновения города и до настоящего времени и определяет основные направления их комплексного изучения. Далее автор характеризует разнообразную литературу (с середины XIX в. по конец 80-х гг. XX в.) по истории московских кладбищ (периодическую печать, путеводители, некрополи, мемуары и др.), обрисовывая общую историографию вопроса.

Большое значение имеют выявленные А. В. Иванкивом архивные материалы, отложившиеся в фондах Московской духовной консистории, Москоммунхоза, Комитета по охране могил выдающихся деятелей, в личных фондах Н.А. Скворцова, Н.П. Чулкова, П.В. Сытина, А. Т. Лебедева (фотоколлекция). Завершает работу очерк, посвященный рукописной книге А. Т. Саладина «Прогулки по кладбищам Москвы» и ее автору. А. В. Иванкив является первооткрывателем этого источника.

А. В. Иванкив охарактеризовал значительный объем материалов по истории московского некрополя, некоторые из них впервые введены в научный оборот. Необходимо отметить, что в поле зрения исследователя находились кладбища, определяемые им как территории, отведенные под захоронения, постройки, в т. ч. и церковные, государственные учреждения со штатом служащих, в т. ч. религиозные и общественные центры, такие как Рогожское и Преображенское кладбища. В связи с этим А. В. Иванкив уделил основное внимание источникам, дающим общее представление об истории московских кладбищ с древнейших времен до наших дней.

Вместе с тем А. В. Иванкив не ставил своей целью установить все известные виды источников по истории московского некрополя. Автор не касался многих важнейших источников по истории монастырских и приходских некрополей (например, делопроизводственной документации, сопровождавшей процесс захоронения) и не затрагивал иных источников, кроме письменных. Наконец, в работе А. В. Иванкива не ставилась задача классификации или систематизации известных источников.

Выше уже говорилось об источниковедческих исследованиях, включенных в состав сборников «Московский некрополь: история, археология, искусство, охрана» (1991, 1994).

Источниковедение московского некрополя рассматривалось чаще всего не само по себе, а в связи с изучением того или иного конкретного некрополя. Например, Н.Ф. Трутнева, занимаясь историей и биографическим составом некрополя Новодевичьего монастыря, исследовала письменные и изобразительные источники. Одна из ее работ вводит в научный оборот письменные источники по истории некрополя Новодевичьего монастыря (билеты на погребение, указы Московской духовной консистории, синодики и др.) и показывает их значение для изучения генеалогии дворянства^[176].

Н. Ф. Трутнева впервые подробно рассмотрела биографию и наследие фотографа Александра Тимофеевича Лебедева (1868–1943), оставившего богатый архив фотографий надгробных памятников и видов кладбищ Москвы, Санкт-Петербурга, Пскова, Риги, Подмосковья (более тысячи негативов), сделанных в 1900-1940-е гг. А. Т. Лебедев работал на кладбищах Донского, Новодевичьего, Спасо-Андроникова, Данилова, Новоспасского и Симонова монастырей, на Ваганьковском, Пятницком и Введенском кладбищах. Эти материалы находятся в собрании ГНИМА им. А. В. Щусева, Института истории материальной культуры в Санкт-Петербурге, Государственного исторического музея^[177].

В 2008 г. работы Н. Ф. Трутневой по некрополеведению и источниковедению московского некрополя были изданы отдельной книгой «Н.Ф. Трутнева – москвовед, музейный работник, человек…» (М., 2008)^[178].

Обзор письменных источников по истории некрополя Симонова монастыря предпринял автор этих строк, выявив такую категорию источников, как «описания кладбищ», и продемонстрировав ее богатый информационный потенциал^[179]. В 2000 г. под руководством С. О. Шмидта в Российском государственном гуманитарном университете мною была защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук – «Московский некрополь XV – начала XX в. как социокультурное явление (источниковедческий аспект)». Несмотря на включение в название и содержание по требованию руководства кафедры источниковедения Историкоархивного института РГГУ элементов «социокультурности», работа мыслилась и была выполнена как источниковедческая. Она составила основу настоящей книги. Впервые в работе была предпринята систематизация исторических источников по истории московского некрополя по характеру содержащейся в них информации: биографические, топографические и биотопографические. Эта систематизация была после недолгого раздумья предложена моим научным руководителем – С. О. Шмидтом. Основное внимание в диссертационной работе было уделено письменным источникам, полноценный обзор которых дан впервые. В предисловии уже указывалось, что других работ обобщающего характера по источниковедению московского некрополя более не появилось, а актуальность этих проблем остается. В связи с этим есть необходимость публикации настоящего исследования.

О важной в источниковедческом отношении работе С. А. Смирнова по реконструкции плана и состава некрополя Данилова монастыря уже говорилось выше. Эта работа имеет большое значение как новаторская по своей методике – комплексному использованию разных видов источников (письменные и изобразительные) и методов их анализа (картография и фотограмметрия).

Значение надгробия как исторического источника показано в фундаментальной работе Л. А. Беляева «Русское средневековое надгробие: белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси XIII–XVII вв.», о которой также уже говорилось выше. Особенности надгробий и надгробных надписей как исторического источника рассматриваются в трудах археологов Т. Д. Пановой, В. И. Вишневского, А. В. Алексеева, В. А. Берковича, К. А. Егорова, в трудах археолога и эпиграфиста А. Г. Авдеева и других исследователей, о чем говорилось ранее.

Широко развито изучение надгробных памятников более позднего периода (XVIII–XX вв.), традиционно рассматривавшихся как памятники скульптуры и архитектуры малых форм. Начало искусствоведческого и источниковедческого изучения надгробий XVIII–XIX вв. было положено в начале XX в. трудами Н. Н. Врангеля, Ю. И. и З. И. Шамуриных и в дальнейшем развито М. В. Алпатовым, В. Н. Домогацким, В. С. Турчиным и другими исследователями^[180]. Это научное направление принадлежит в большей степени к искусствоведению, чем к источниковедению, поэтому ниже будут рассмотрены лишь некоторые из таких работ.

Книга В. В. Ермонской, Г. Д. Нетунахиной и Т. Ф. Поповой «Русская мемориальная скульптура. К истории художественного надгробия в России XI – начала XX в.» представляет собой обобщающее исследование, посвященное истории русского надгробия XI – начала XX в. В этой монографии рассмотрены эволюция форм русского надгробия с XI по XX в., учитывая все существовавшие в отдельных областях средневековой России разновидности памятников; воплощение в мемориальных памятниках господствовавших в XVIII – начале XX в. художественных стилей (барокко, классицизм, псевдовизантийский стиль, модерн); деятельность выдающихся скульпторов, архитекторов и художников, работавших в области мемориальной скульптуры и архитектуры малых форм (Ж.-А. Гудона, Ф. И. Шубина, И. П. Мартоса, И.П. Витали, А. Н. Воронихина, М.М. Антокольского, Н. К. Рериха, Ф. О. Шехтеля, А. С. Голубкиной и др.). Издание сопровождается каталогом в 229 иллюстраций наиболее выдающихся мемориальных памятников XI – начала XX в. Несмотря на то, что книга посвящена истории русского надгробия в целом, значительное место в ней уделено памятникам московского некрополя.

В первой главе охарактеризованы белокаменные надгробия XV–XVII вв. так называемой московской школы. Несмотря на то, что многие положения этой главы опровергнуты Л. А. Беляевым, некоторые выводы не потеряли своего значения. Так, авторы проследили процесс постепенного распространения на протяжении XVI в. московских традиций изготовления надгробий на другие области средневековой России (Рязань, Ярославль, Ростов, Северская земля и др.), где они приобретали некоторые местные своеобразные черты. Исследованные памятники барокко, классицизма и модерна происходят в основном с двух некрополей – Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге и Донского монастыря в Москве. Работа B. В. Ермонской, Г.Д. Нетунахиной и Т. Ф. Поповой не только показывает высокую художественную ценность и многообразие форм русского надгробия XI – начала XX в., но и дает цельное представление о московском некрополе как о крупнейшем центре русской мемориальной скульптуры XV – начала XX в.^[181]

Художественные надгробия XX в. на Новодевичьем кладбище стали предметом рассмотрения Г. Н. Антипина. Его книга охватывает памятники, изготовленные и установленные в 1914–1969 гг.^[182]

Широкие хронологические рамки имеет методическое пособие C. Е. Компанца по выявлению и научному описанию надгробных памятников XVI – первой половины XIX в., построенном на материалах московского некрополя. В этом пособии даны основные художественные и орнаментальные признаки памятников, свойственные для определенного хронологического периода. Ценность работы С. Е. Компанца состоит в стремлении охватить все виды форм мемориальных памятников, а не только наиболее выдающиеся из них; ориентации на типовые, широко распространенные разновидности надгробий^[183].

В диссертации П.А. Акимова надгробие и эпитафия XVIII – первой половины XIX в. рассматриваются как единое целое – средства выражения художественного мировоззрения, отражающего представления «об идеальной жизни и идеальной смерти». Автор рассматривает эти представления и их отражение в архитектуре и скульптуре надгробий и текстах эпитафий в исторической динамике – поэтапном развитии в границах трех стилевых эпох – барокко, классицизма и романтизма^[184]. Таким образом, для П. А. Акимова и надгробия, и тексты эпитафий являются источниками для изучения эстетических и этических представлений, истории культурных процессов и менталитета российского общества XVIII – первой половины XIX в.

В той или иной степени источники рассматриваются в работах, посвященных некрополям Санкт-Петербурга и других городов, монастырским и сельским кладбищам. Немало работ представляют собой введение в научный оборот ранее не опубликованных источников – кладбищенской документации, описаний кладбищ, текстов эпитафий и др. Некрополеведение провинциальных кладбищ весьма обширно, и к этим работам мы еще будем обращаться в качестве примера и сопоставления, однако его историографический обзор должен стать предметом отдельного исследования^[185].