Первые русские князья. От Игоря Старого до Ярослава

1. «Верная» жена

Начнём с обстоятельств прихода Ольги к власти. В предыдущей книге мы ограничились установлением того факта, что летописная дата гибели Игоря (945 год) ошибочна и в действительности он погиб в 949 году. Теперь стоит подробнее рассмотреть обстоятельства гибели Игоря, тем более что уж больно странно выглядит князь, дважды ходивший за данью в одно место, да ещё напоследок, идя к уже дважды ограбленным древлянам, забывший дружину с собой прихватить. Правитель, который дерёт со своих подданных три шкуры, в истории не редкость. Но чтоб подобная жадность соседствовала с невероятной глупостью…

Лаврентьевская летопись под 945 годом: «Рекоша дружина Игорю: отроци Свеньлъжи изоделися суть оружьемъ и порт, а мы нази. И поиди княже с нами в дань, да и ты добудешь и мы. И послуша их Игорь иде в Дерева в дань. И примышляше к первой дани насилаше им и мужи его возьемавъ дань поиде в грады свои. Идуще же ему вспять размыслив рекоша дружине своей Идете съ данью домови а я возъвращуся похожу и ещё. Пусти дружину свою домови съ маломъ же дружины возъвратися желая больше именья».

Упоминание «первой дани» означает, что на момент похода Игоря дань с древлян была уже собрана. Игорь идёт за дополнительной данью. Собрав её, он возвращается в Киев. Но затем, отослав дружину, возвращается за третьей данью.

А теперь откроем текст современника Игоря Константина Багрянородного, который описывает, как именно происходил на Руси процесс сбора дани, именуемый «полюдье»:

«Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдиа, что именуется „кружением“, а именно – в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течении всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лёд на реке Днепр, возвращаются в Киав» (Об управлении империей, 9).

Вервианы – древляне, другувиты – дреговичи, северии – северяне. Из текста следует, что во время сбора дани князья переходили от одного племени к другому, не возвращаясь в Киев до окончания полюдья. То есть если в летописи говорится о полюдье, то, собрав дань с древлян, Игорю не возвращаться в Киев надо было, а отправиться дальше, к дреговичам. Следовательно, никакого возвращения не было. Игорь ходил к древлянам один раз.

Но вернёмся к «первой дани». Ответ на вопрос, кто её собрал, содержится в приведённой выше цитате из Новгородской I летописи: «И дасть же дань деревьскую Свенделду и имаша по чернее куне от дыма». Таким образом, Игорь, отправившись за данью к древлянам, нарушал права одного из своих весьма могущественных подданных, державших, согласно летописи, собственной дружиной.

Анализируя эти сведения, Шахматов приходит к выводу, что одним из прямых виновников гибели Игоря был Свенельд (точнее, не он сам, а его сын Мистиша). В кратком пересказе рассуждения выглядят следующим образом. Польский историк Я. Длугош, пользовавшийся не дошедшими до нас западнорусскими летописями, описывая смерть Игоря, называет его убийцей не Мала, а некоего Нискина. Шахматов полагает, что перед нами искажённое имя Мистиша:

«Исходя из предположенного чтения Древнейшего Киевского свода, заключаем, что вставками в тексте Начального свода. (ПВЛ) приходится признать, во-первых, отрывок „Ловы деюще Свеналдичю… И о томъ бысть межю ими ненависть, Ярополку на Ольга“, во-вторых, слова „хотя отмьстити сыну своему“. Вставка первого отрывка обнаруживается крайне небрежным и неуклюжим его языком: „Ловъ деюще“, вместо „Ловъ деющю“ читаем в Лаврентьевском, Радзивилловском, Московско-Академическом и Комиссионном списках Новгородской 1-й; вместо „именемъ Лють“ мы ожидали бы „именемь Люту“; ниже после слов „и заехавъ уби и“, неуклюже вставлено: „бе бо ловы дея Олегъ“; во фразе „И о томъ бысть межи ими ненависть, Ярополку на Ольга“ смешаны две конструкции.

Подкрепим предположение о том, что имеем в статье 6483 года дело со вставкой, не только соображениями о шероховатостях языка этой вставки, но и рядом других соображений. Прежде всего отмечаем, что Лют Свенельдич, о котором говорит вставка, тождествен с Мистишей (Мстиславом) Свенельдичем, о котором Начальный свод (и ПВЛ) сообщает выше, под 6453 (945) годом. Это утверждение наше основывается на том, что древней русской исторической песне принадлежал образ Мстислава Лютого. Так называют Мстислава Владимировича Тмутороканского два памятника: во-первых, Симоново сказание о создании Печерской церкви, где читаем о Якуне, что он „отьбеже златы руды (вместо луды), бьяся полкомъ по Ярославе с лютымъ Мстиславомъ“; во-вторых, Новгородская 4-я летопись, вставившая в текст свода 1448 г. (ср. Софийскую 1-ю летопись) под 6532 (1024) г. следующее известие (повторяющее то, что было изложено, выше): „Ярославъ Владимеричь в Суздали изби вълхвы, а брать его Лютый Мьстиславъ седе в Чернигови“. Я думаю, что имя Мстислава Лютого перенесено на Мстислава Владимировича с Мьстиши-Люта, сына Свенельдова; отсюда я вывожу, что Мьстиша и Лют означали одно и то же лицо. Мы только что предположили, что эпизод с Лютом Свенельдичем вставлен в статье 6483 г.; имеем основание утверждать, что какой-то эпизод с Мьстишей Свенельдичем был исключен из текста Начального свода в статье 6453 г. Действительно, вот что мы читаем о Мьстише Свенельдиче в этой статье: „Ольга же бяше в Киеве съ сыномъ своимъ съ детьскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ, воевода бе Свенельдъ, то же отец Мистишинь“. Летописец ссылается на Мистишу как на известное лицо, а между тем о нем он раньше не говорил, не упоминая его и позже (или, точнее, называя его Лютом под 6483 г.). Думаю, что ссылка „то же отець Мистишинь“ показывает, что о Мистише существовало какое-то сказание, какая-то песня, быть может, воспевавшая его как героя; разумеется, летописец не мог при этом иметь в виду тот бледный образ Люта Свенельдича, который вставлен им в статью 6483 года. Свенельд, еще не один раз упомянутый летописцем, не нуждался бы в определении посредством ссылки на его сына Люта, играющего (в противоположность тому же Свенельду) совершенно пассивную роль. Существование песни или сказания, где Мьстиша Лютый являлся в качестве героя, доказывается перенесением его имени на Тмутороканского князя, который, по свидетельству летописи, был храбор на рати. И вот, зная этого героического Мистишу, составитель Начального свода ограничивается простою ссылкою на него, когда говорит о Свенельде, а самого Мистишу вводит в свой рассказ ниже под именем Люта как личность случайную и совершенно пассивную. Уже это заставляет меня думать, что у составителя Начального свода были какие-то причины, побудившие представить Мистишу в ином свете, чем он мог бы это сделать на основании известных ему, но необнаруженных данных; следовательно, летописец оставил следы знакомства с двумя различными сказаниями или песнями о Мистише; он дал предпочтение тому сказанию, которое сообщало об убиений Мистиши-Люта на охоте Олегом Святославичем, и вставил его в текст Древнейшего Киевского свода; вероятно думать, что другое сказание он встретил в тексте самого Древнейшего свода, но исключил его как противоречащее первому. Где же могло читаться в Древнейшем своде это исключенное составителем Начального свода сказание о Мистише-Люте? Ответ на этот вопрос дадим ниже; здесь заметим только, что, по всей вероятности, перед тем местом, где читаются слова „те же отець Мистишинъ“, ибо их легче всего понять так, что летописец ссылается в них на лицо, о котором перед этим говорил его источник, но которое им почему-то было опущено в соответствующем месте» (75, т. 1, с. 244–246).

Далее Шахматов делает вывод, что первоначально существовало два сказания о Мистише. В одном Мистиша убивает Игоря, в другом сам гибнет от рук древлянского князя. Древние былины были сходны со скандинавскими сагами. Их слушателями были не крестьяне, как в поздние времена, а князья и бояре. Нет ничего необычного в том, что при дворе Ольги сказители пели про глупого и жадного князя, покусившегося на законные права Свенельда и убитого за это сыном последнего Мистишей, а одновременно в Новгороде, при дворе Святослава, другие сказители пели о древлянском князе, покаравшем Мистишу Лютого за убийство князя Игоря. Пели об одних событиях, но выбирали из них то, что было приятно слушать конкретной аудитории. Понятно, что лютым Мистишу называли только те сказители, которые сообщали о его гибели. Позднее, когда Святослав уже сел в Киеве, два сюжета столкнулись, и началось постепенное их переосмысление. Сначала Мистишу и Мистишу Лютого стали воспринимать как разных персонажей, а потом Мистиша Лютый стал просто Лютом. Лютом Свенельдичем.

Первое сказание было изъято из летописи, а второе перенесено в более позднее время и связано с Олегом древлянским. Но из этого следует вывод, не замеченный Шахматовым. Сам он отождествляет Мистишу с Малом. Но это совершенно невозможно, так как Мистиша, убитый древлянским князем, никак не может быть князем древлян сам. Убийца Мистиши – Мал, и никто иной. Тем более что сам текст летописи даёт основания усомниться в том, что Игорь убит древлянами:

«Древляне убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бы Игорь. Есть могила его у Искоростеня града в Деревях и до сего дня» (ЛЛ, 945 г.).

Спрашивается, с чего бы древлянам хоронить убитого ими же князя, а не просто бросить волкам на потраву? В пользу того, что хоронили именно древляне, свидетельствует дальнейший текст, где сказано, что Ольга приходит на могилу Игоря. Причём похоронили не врага, павшего в битве, а врага казнённого. Вот что пишет о смерти Игоря Лев Диакон:

«Полагаю, что ты (Святослав) не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, призрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое» (VI, 10).

Поход на германцев? Каких германцев? Фантастические теории, что Лев Диакон так именует древлян на том основании, что их предками якобы были готы, мы рассматривать не будем. Обратимся к ещё одному источнику, на этот раз скандинавскому. Сага о Стурлауге Трудолюбивом сообщает, что к дочери Ингвара, конунга в Гардах, посватался викинг Франмар. Потерпев неудачу, Франмар уезжает в Швецию и через некоторое время возвращается в Гардарики вместе с ярлом Стурлаугом:

«Снарядил он (Стурлауг) 300 кораблей, хорошо оснащённых во всех отношениях. Затем они держат курс на Гардарики с большой пышностью и в добром настроении. Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они ни шли по стране. Убивают скот и людей. И так продолжалось уже некоторое время, когда они узнают о сборе войск. Когда Снэкол и Хвитсерк узнают об этом, готовятся они к поединку. Как только они встретились, завязалась тяжелейшая битва, и одна сторона атаковала другую. Стурлауг, как обычно, вышел, не прикрывшись доспехами. Побратимы сражались с большой доблестью и смелостью. Битва продолжалась три дня с большими потерями людей. В этой битве пал от руки Стурлауга конунг Ингвар и Снэкол, а Хвитсерк со многими своими людьми спасся бегством. Стурлауг велит поднять щит мира и идёт к Алдегьюборгу со всем войском. И в их войске были радость и веселье. Весь город был в их власти, а так же и все люди, что были в городе» (21, с. 171).

Сага полна заведомых домыслов. В частности, в ней утверждается, что Франмар стал конунгом в Гардарики. Но период действия саги совпадает по времени с правлением Харальда Прекрасноволосого в Норвегии, то есть с первой половиной X века. В Ингваре нетрудно узнать Игоря, правившего на Руси как раз в это время, Греческие источники передают его как Ингорь.

Учитывая фантастические подробности, данными саги можно было бы пренебречь, но вспомним, что о гибели Игоря сообщает Лев Диакон. С учётом его слов к саге следует отнестись с большей внимательностью, тем более что и текст летописи, как уже говорилось, даёт основание усомниться в том, что в гибели Игоря виноваты древляне.

Оснований не доверять Льву Диакону в данном случае нет. Это может означать только одно: древляне как раз были сторонниками Игоря, а вину на них возложили задним числом. Почему? Об этом поговорим ниже, а сейчас разберёмся с обстоятельствами гибели.

Скандинавские наёмники Стурлауга и Франмара могли попасть на Русь двумя путями – по Двине мимо Полоцка и по Волхову мимо Новгорода. Отдать предпочтение первой версии позволяют следующие соображения. О полоцком князе Рогволде (Роговолоде) летопись говорит, что он «пришёл из-за моря». Дочь Рогволода (именно так в летописи, а Рогвольд придуман историками) стала женой Владимира, то есть сам полоцкий князь принадлежал к одному поколению со Святославом. Значит, обосноваться в Полоцке он должен был либо в правление Игоря, либо в правление Ольги. По летописи, Полоцк входил в состав Новгородского государства ещё до объединения Новгорода и Киева. Значит, Рогволод мог захватить город только в период, когда на Руси была какая-то междоусобица, а центральной власти было просто не до окраин. Вторжение Стурлауга и Франмара – как раз подходящий момент. Рогволод мог быть третьим участником вторжения, не попавшим в сагу по причине своего нескандинавского происхождения. Кстати, здесь есть пикантная подробность для норманистов: до этого в Полоцке сидел Торвард (Торд летописи) – судя по имени, скандинав. Получается, что в результате этих событий скандинава Торварда сменяет на полоцком столе славянин Рогволод.

Итак, скандинавы шли по Двине. Дальнейший их путь на Киев лежал по Днепру от Смоленска, то есть вовсе не через земли древлян. Но Игорь-то погиб именно там. Объяснение может быть только одно: проиграв битву на подступах к столице, великий князь бежал не в Киев, что было бы логично, а к древлянам. Что же, а точнее, кто же заставил Игоря избрать такой путь для бегства? Ответ прост: Ольга. Пока Игорь бился с пришельцами, Ольга захватила власть в Киеве. Память об этом в народе жила веками. В 90-х годах XIX века историк и фольклорист Н.И. Коробко собрал и записал народные предания Овручского уезда, на территории которого и располагался древний Искоростень. Среди прочих преданий есть несколько вариантов рассказа об убийстве княгиней Ольгой своего мужа Игоря. Причём в одной из версий Ольга осаждает Игоря в Искоростене семь лет:

«Тутай був город, то муж Юлги сховался в тум городе, то вона сем лет його шукала, а вуон пробив печори из Городца аж до Киева, та вона його знайшла и всё разорвала» (39, с. 462).

Обратим внимание на выделенные слова – в них прямая параллель с сообщением Льва Диакона.

В целом события, по-видимому, выглядели так. Отняв у Свенельда древлянскую дань, Игорь нажил в его лице могущественного врага. Этим и воспользовалась Ольга, привлёкшая влиятельного боярина на свою сторону. Следующим шагом стал отказ в сватовстве Франмару. Франмар вступил в соглашение с Ольгой и Свенельдом и привлёк к походу на Киев Стурлауга и Рогволода. Союзники захватили Полоцк, где обосновался Рогволод, и двинулись на столицу Руси. Игорь выступил им навстречу, однако в ходе произошедшего сражения часть полков во главе с Мстишей Свенельдичем перешла на сторону врага. Игорь потерпел поражение и бежал. Но не в Киев, где как раз в это время Ольга захватила власть, а к древлянам. Однако объединиться с Малом он не успел, был настигнут, схвачен и казнён. Правда, его смерть не осталась неотомщённой. Летописный рассказ о гибели князя с малой дружиной, скорее всего, изначально относился не к нему, а к Мстише, тем более что гибель Люта тоже описана не как гибель в битве. Скорее всего, Малу удалось заманить Мстишу в засаду, возможно, под предлогом переговоров. Тело убитого боярина, по-видимому, обменяли на тело Игоря, которого древляне и похоронили.

Участвовала ли в этом Ольга – неясно. Летопись помещает после сообщения о смерти Игоря пространный рассказ о «мести Ольги древлянам». Якобы древляне прислали к Ольге послов в ладье, которые заявили: «Посла на Деревьска земля рькуще сице мужа твоего убивахомъ бяше бо мужь твой аки волкъ восхищая и грабя а наши князи добри суть иже распасли суть Деревьску землю да приди за князь нашь за Малъ» (ЛЛ, 945 г.).

Ольга закапывает послов вместе с ладьёй. Древляне, видимо, по природной дурости отправляют второе посольство, которое Ольга сжигает в бане. Точно так же, по саге, расправилась со своими женихами Сигрид Суровая. Потом Ольга с дружиной едет к древлянам, говоря, что «да поплачуся надъ гробомъ его и створю трызну мужю своему». На вопрос древлян: «Кде суть дружина наша ихъ же послахомъ по тя», Ольга отвечает: «Идутъ по мне съ дружиною мужа моего». На тризне княгиня «и яко упишася древляне повеле отрокомъ своимъ пити на ня а сама отъиде кроме и повеле дружине своеи сечи древляны и исекоша ихъ 5000. А Ольга возъвратися Киеву и пристрои вои на прокъ ихъ» (Там же).

Древляне здесь представлены просто каким-то стадом баранов, покорно бредущим на бойню и не замечающим, как гибнут их собратья. Обратим внимание на число 5000. У Святослава, по время похода в Болгарию было, по сообщению той же летописи, 10 000 человек. Так что 5000 – войско, которое вся земля с трудом выставит. Но что скрывается за этой сказкой? Скорее всего, первый поход Ольги в Древлянскую землю был неудачным. Тяжёлым, кровавым (на это и намекают 5000), но безрезультатным.

На следующий год состоялся новый поход и на этот раз древляне были разгромлены. Причём дело не ограничилось одной битвой:

«И иде Вольга по Дерьвьстей с сыномъ своимъ и съ дружиною уставляющи уставы и уроки и суть становища ее и ловища» (ЛЛ, 946 г.).

Говоря современным языком, Ольга переформатировала всю Древлянскую землю, напрямую подчинив её Киеву. Восстания древлян остались в прошлом.

Но почему второй поход, в отличие от первого, оказался удачным? Мы ещё вернёмся к этому вопросу ниже. Сейчас же только отметим, что именно в описании этого похода в первый и в последний раз в летописи появляется Асмуд. Но об этом позже.

2. «Прекрасная» мать

Итак, по смерти мужа Ольга оказалась у власти. Но ведь был сын? Правда, летопись относит рождение Святослава к 942 году. Ольга была регентшей из-за его малолетства? Но откроем летопись: «Князь Святослав взрастъшю и възмужавш» (ЛЛ, 964 г.).

Собственно говоря, именно с 964 года и начинается самостоятельное правление Святослава. Сколько же ему было лет? Рождение Святослава в летописи указано под 942 годом, то есть в 964 г. князю было уже двадцать два. Даже по нынешним законам Ольга пересидела на престоле лишних четыре года. А в то время шестнадцатилетние уже считались взрослыми. Может, в летописи ошибка в дате рождения? Скорее всего. Но не в сторону увеличения возраста. По данным летописи, женой Ярополка была гречанка: «У Ярополка же жена грекини бе и бяше была черницею, бе бо привел ю отец его Святославъ и вда ю за Ярополка красоты ради лица ея» (ЛЛ, 977 г.).

Браки в малолетстве на Руси не практиковались. Следовательно, Ярополку должно было быть не менее 15 лет. Привезти монахиню Святослав мог только с Балкан, так как в Хазарии христианских монастырей попросту не было. Но Святослав вернулся в Киев с Балкан один раз, в 968 году. Если в этот год Ярополку было 15 лет, то родился он в 953 году. Но в 953 году Святославу должно было быть всего 11 лет. Маловато для того, чтобы иметь детей. Следовательно, дату рождения Святослава следует передвинуть лет на пять. Но тогда в момент прихода к власти ему должно быть вообще 27 лет. Правда, можно предположить, что брак Ярополка с «грекиней» состоялся не сразу. Но тут возникает другое противоречие: сомнительно, чтобы невеста была старше жениха. И столь же сомнительно, чтоб о девяти-десятилетней девочке-подростке могли сказать «красоты ради лица ея». Следовательно, версию отсрочки брака можно отмести. Но допустим всё-таки, что гречанка была старше Ярополка, причём существенно старше. Но тогда возникает другой вопрос: для кого привёз её в Киев Святослав? Для сына? Но ему при традиционной датировке рождения Святослава не более десяти лет – ведь если Святослав родился в 942 году, то в 968 году ему всего двадцать шесть. Маловат сынишка! Так, может, Святослав вёз гречанку себе, а Ярополку она досталась по наследству? Тоже не получается. Зачем тогда оставлять её в Киеве, если свою столицу князь мыслил в Переяславце на Дунае? Так что традиционная датировка этот факт не объясняет.

Но это ещё не всё. Откроем договор Игоря с греками 944 года. Там мы увидим список послов с указанием, от кого они посланы. Первым стоит посол самого Игоря. Вторым – посол Святослава. Затем посол Ольги. На четвёртом месте – посол племянника Игоря. На пятом – посол Улеба, второго сына Игоря. А вот на шестом – посол от некоей Предславы. Из летописей мы знаем только об одной Предславе. Такое имя носила жена Святослава. Значит, Святослав был женат уже в 944 году? Сколько же ему было лет? Ведь, как уже было сказано выше, малолетних браков Русь не знала. Следовательно, не менее пятнадцати.

Правда, быть может, это какая-то другая Предслава? Но на значительный возраст Святослава ещё при жизни отца есть и другое указание. Откроем сочинение Константина Багрянородного «Об управлении империей». Повествуя о Руси, Константин сообщает: «Да будет известно, что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии…» (Об управлении империей, 9).

Святослав ещё при жизни отца сидит на княжении в Немограде-Новгороде. Младенец княжить не может. Причём подчеркну, что Святослав в Новгороде «сидит», а не просто числится новгородским князем, находясь в Киеве. А значит, Святославу в 945 г. действительно было не менее 15–16 лет. Но ведь в летописи указано, что Святослав родился в 942 году! Посмотрим на эту запись:

«Симеон иде на хорваты и побеждён был хорваты, и умре оставив Петра сына своего княжи. В се же лето родися Святослав у Игоря» (ИЛ, 942 г.).

Чем интересен этот текст? Тем, что из него следует, что Святослав родился в год смерти болгарского царя Симеона. Симеон действительно ходил на хорватов, потерпел поражение и умер, но не в 942-м, а в 927 году. Если мы примем именно 927 год как дату рождения Святослава, то все вопросы снимутся: в 944 году Святославу было уже 17 лет. Вполне достаточно и для того, чтоб быть женатым, и для того, чтоб несколько лет самостоятельно сидеть на княжении в Новгороде. Видимо, перенос даты совершил один из переписчиков, пытаясь обелить Ольгу. Ведь иначе получалось, что княгиня отстраняет от власти взрослого сына. Кстати, в других списках летописи, например в Лаврентьевском, дата рождения Святослава вообще отсутствует, хотя годом смерти Симеона назван тот же 942 год. Похоже, что последующие переписчики, понимая, что перенос всё равно не спасает положение – князь в 964 году всё-таки оказывается слишком взрослым – вообще изъяли дату рождения.

Здесь есть одно возражение. Начальные части летописи датированы по различным эрам. Не только по константинопольской – в ней рождение Христа приходится на 5508 год от сотворения мира, – но и по каким-то другим. Может, и в данном случае год смерти Симеона – 6450-й – рассчитывается по какой-то другой эре и случайно совпал с годом рождения Святослава – 942-м по константинопольской эре? Действительно, болгарские события в летописи датированы по антиохийской эре – 5500-й и по так называемой «болгарской эре», существование которой установил болгарский историк В.Н. Златарский, чьи выводы были поддержаны А.Г. Кузьминым (41, с. 277–287). В болгарской эре Рождество датируется 5511 годом. Именно наличием двух эр объясняется двукратное упоминание в летописи крещения болгар: 6366 год (866-й по антиохийской эре) и 6377 год (866-й по болгарской эре). Как видим, варианты датировки есть. Однако ни болгарская, ни антиохийская эры не помогают превратить год 6450-й от Сотворения мира в 927-й от Рождества Христова. Эра, по которой Рождество относилось бы к 5523 году, ни в русских, ни в византийских, ни в болгарских источниках не засвидетельствована. О существовании такой эры вообще ничего не известно. Следовательно, перед нами именно перенос датировки.

Правда, в летописи есть один эпизод, который противоречит таким выводам. Это описание битвы с древлянами в 946 году. Святослав там явно изображён ребёнком:

«Суну копьем Святославъ на деревляны и копье лете сквозе уши коневи и удари в ноги коневи бе бо детескъ» (ЛЛ, 946 г.).

Считается, что этот фрагмент – вставленный в летопись отрывок из народного предания. Но давайте рассмотрим его повнимательнее. Итак… Копьё пролетает между ушей коня, то есть над головой, и, падая, бьёт его по ногам. Это что же за конь такой, что у него ноги впереди головы, причём сильно впереди? Ведь чтоб копьё, пролетев над головой нормального коня, ударило его в падении по ногам, оно должно было начать двигаться в обратном направлении. Не туда, куда было брошено, а в сторону коня! Правда, могут сказать, что если копьё воткнётся в землю вертикально перед конём, то, падая, оно может ударить коня по ногам. Но если копьё пролетело над головой коня, то, где бы и как бы оно ни воткнулось, до ног коня оно уже не достанет. Нужно, чтобы, когда середина древка уже прошла над головой, копьё, вопреки законам физики, прямо в воздухе развернулось из горизонтального положения в вертикальное. Вот тогда, утыкаясь в землю, оно может упасть и ударить коня по ногам. В общем, никакое это не народное предание, а измышления монаха-летописца, который живого коня если и видел, то в раннем детстве, а реальное оружие – вообще никогда. Измышление, призванное подкрепить легенду о малолетстве князя.

Возникающий образ княгини не особо пригляден, но он очень хорошо объясняет некоторые факты, связанные с её правлением. Как уже было сказано, мы не знаем, что именно происходило во время правления Ольги, зато можем сравнить ситуацию на Руси до и после неё. В договоре Игоря с греками поимённо названо 20 князей, в том числе два племянника Игоря. Более о них упоминаний нет. Зато мы точно знаем, что к концу правления Святослава иных князей, кроме самого Святослава и его сыновей, на Руси не было. Правление Святослава известно по годам: сплошные походы, места внутренним конфликтам просто нет. Вывод прост: князья исчезли в правление Ольги. Как? Для ответа на этот вопрос достаточно вспомнить судьбу Мала Древлянского.

Что же мы имеем? Куда-то исчезает состряпанный христианскими авторами образ Ольги Мудрой, уступая место звериному оскалу Ольги Кровавой.