Сто первый мужчина. Роман

Один из прохожих резво подскочил к завхозу, вежливо полюбопытствовал: «Скажите, пожалуйста, это не рекламная акция? Я не вижу марки продукта. Очень прочная резина. Я бы купил у вас прямо сейчас пробную партию для племенного конного двора». – «Да пошел ты…».

Завхоз добавил еще пару крепких словечек и, пыхтя от злости, обвел выпученными покрасневшими глазами улицу и фасад клиники. Увидел согнувшихся от колик неодолимого приступа смеха двух уборщиц, Ларису и Тамару, погрозил им кулаком и ввалился в машину. Рев мотора стал заключительным аккордом уморительной сцены.

Игорь Михайлович усмехнулся: он затевает основательное техническое перевооружение клиники, а работники в самом деле дурью маются. Где же то глобальное, что сможет переустроить на высокий лад их мысли и стремления?..

Глава 3. Экспериментальная фабрика

Двадцать восемь лет назад от того дня, когда завхоз стоматологической клиники сбросил оземь с лобового стекла тридцатисантиметровый презерватив, по этой же самой улице и в это же время шла советская девушка Глаша.

Высокого роста, с широкими бедрами, толстой русой косой, закинутой за узкие плечи. Деловой костюм цвета беж не в силах скрадывать аппетитную грудь, способную накормить сразу двоих розовощеких младенцев и свести с ума прожженного ловеласа. Приталенная юбка сидела на бедрах в обтяжку, оголяя колени. Забраться выше колен, чтобы обласкать тонкую кожу, мог только шалый ветерок.

Она несла пухлый портфель из натуральной кожи, в котором с трудом поместился квартальный финансовый отчет крупного промышленного предприятия. Вообще, эту рослую и крепкую девушку притягивало ко всему крупному, основательному, необычному, что впоследствии обернулось чередой нелегких испытаний.

Чрезвычайная ответственность, привитая дедом-фронтовиком, превосходное экономическое образование, готовность и, главное, умение общие интересы переориентировать в собственные, – все эти составляющие успеха прямой дорожкой вывели и усадили её на солидную должность ведущего экономиста.

Финансовая наука, как известно, разумеет во всем точность, ясность, лаконичность. Каждая цифирка должна быть строго на своём месте и подтверждена соответствующим документом. Ревизорские проверки не дают расслабиться. Ошибки, отклонения в отчетности – в принципе недопустимы. Ревизоры, как правило, уходили от Глафиры с пустыми полями для замечаний. Все нормы и формы соблюдаются, всё тютелька в тютельку: что на бумаге, то и в производстве.

А в жизни… В жизни так запутано, сложно и неоднозначно. Только что полчаса прождала Диму, чтобы вместе пойти в магазин для новобрачных, и напрасно. Куда-то вновь запропастился. Через неделю свадьба, а белое платье для неё и строгий костюм для него до сих пор не куплены.

Может быть, права мама, трудившаяся методистом горсовета по марксистко-ленинскому воспитанию молодежи, что Глаша решилась на замужество исключительно вследствие высоких нравственных идеалов. Совсем не из боязни, что засиделась в девках, хотя годков ей под тридцать.

Диму она знала с детства. Сначала получалось вроде бы складно: оба отучились, он отслужил в армии, устроились на одно предприятие. Пройти все принятые в советском обществе виды ухаживаний не успели – случилось непредвиденное, от чего паренек запил горькую. Вместо того, чтобы сразу расстаться, Глаша сама подвела Диму к заключению брака – ведь она знала истинную причину погружения в алкоголь и надеялась, что сможет вытащить его из гибельной трясины.

Начиналось последнее десятилетие существования советской страны, ничто не предвещало её краха. По радио гремели победоносные и жизнеутверждающие песни: «Я люблю тебя жизнь», «Широка страна моя родная». На кухнях кто-то слушал «Голос Америки», тайно читал «Архипелаг Гулаг» и боготворил Александра Солженицына. Кто-то наслаждался фильмом «Эммануэль» и боготворил Сильвию Кристел. Слушали рок-музыку. Слушали Владимира Высоцкого. Миллионными тиражами выходили книги генерального секретаря ЦК КПСС, окутанного тьмой анекдотов. Наращивался военный потенциал страны. И количество ядерных боеголовок, нацеленных на оплот частного уклада жизни и свободы, давно превысил критическую массу. Не хватало разве что искорки, чтобы случился предреченный Апокалипсис в ракетно-ядерном варианте.

Строились новые теории научной организации труда, и не было отбоя от энтузиастов, которые даже ценой жизни и здоровья готовы взяться за воплощение самых серьезных и глубоких идей, издавна мучивших мыслителей. Идей, что поворачивают мир на путь истинный. В частности, новая интерпретация идеи появления сверхчеловека и сопряженная с ней проблема понимания времени и бесконечности обретала реальную форму.

Между тем обычная человеческая жизнь, в которой воплощена многовековая и такая простая, понятная и любимая большинством идея семейного благополучия, продолжения рода, накопления материальных благ, следования традициям и церемониалам текла устоявшимся чередом. Один из волнующих церемониалов – бракосочетание – готов был повториться в городе N в энный раз. И пополнить советское общество новой плодотворной ячейкой.

Субботний день в городском ЗАГСе расписан по минутам. Несмотря на строго регламентированное время для каждой пары брачующихся, администратору как уполномоченному представителю власти удавалось для всех новобрачных сохранить теплоту, искренность и значимость гражданского обряда. Над зданием ЗАГСА реял красный флаг и слово «венчание» считалось предрассудком. Храмы по большей части превращены либо в музеи атеизма, либо перестроены в объекты социально-бытового назначения, либо разрушены.

Понимая важность ритуала для среднестатистического гражданина великой советской державы, власти творили новые обряды и праздники. От стародавних традиций взята велеречивая торжественность с дозированным элементом сакральной тайны, добавлена светская пышность и блеск в искусной оплетке чисто советских радужных перспектив для счастливых строителей светлого будущего. Того будущего, где нет места давним и коренным порокам человечества, где идея сверхчеловека воплощается в понятие «советский человек».

Легендарный летчик Александр Маресьев, лишившийся ног от ранения фашистов, в короткий срок на костылях восстановил боеспособность, и на врачебной комиссии потребовал вернуть себя в строй победоносной Советской Армии. Героическое преодоление человеческой немощи объяснил просто: «Я же советский человек!» И этим многое объяснялось. Пока не наступил момент Х…

Алла, администратор ЗАГСА, со вкусом одетая девушка, при ближайшем рассмотрении очень зрелая женщина, возможно, и бойкая бабушка, с явным воодушевлением творила театрализованное действие. Она легко воспринимала волны чудесного настроения новобрачных и добавляла вышколенную душевную теплоту. Умело поставленный спектакль раскрашивал начало супружеской жизни в глубокий радостный тон.

Роскошные платья красавиц-невест. Каждая в этот день ощущает себя принцессой, которую берет замуж сказочный принц. И не важно, что он и она, быть может, чуть не дотягивают до таковых на самом деле, но в воображении, в созданном ощущении любви они принц и принцесса. И последующие годы докажут это реально. В противном случае придут сюда же, но с другого хода в серый невзрачный день, за свидетельством о расторжении брака. Глядя на светлые лица невест и женихов, Алла напутствовала только на вечную любовь. Бывают, конечно, странные случаи, как тот, что начал разворачиваться на её глазах.

В зал для торжественного бракосочетания под звуки свадебного марша Мендельсона вошла очередная пара новобрачных. Вошла как-то не так, с нервными напряженными движениями.

Алла глянула и оторопела. Её великолепная прическа примадонны, словно разом обсела в общипанный рыжий куст, слетела маска из деланной радости и макияжа. Обуревало желание вырубить свет, вдавить аварийную кнопку пожарной тревоги.

Всё потому, что невестой явилась Глашенька, единственная дочка давней доброй знакомой, убереженная крепкой семьёй от пагубных поветрий современной жизни строгим пуританским воспитанием и четкой советской направленностью.

На щеках светло-русой Глаши алел девственный румянец. Высокая грудь трепетно вздымалась от неровного дыхания, тонкая белая ткань подчеркивала непорочность невесты. Кавалер, напротив, худ, высок и черняв, как смоль. Он и задавал ломаный ход свадебной процессии.

Алла, допустив минуту сомнения и протеста, сумела убрать личное из общественной миссии представителя исполнительной власти. Приступила к регистрации брака, не спуская глаз с жениха. Ей становилась понятной странность долговязого парня, без пяти минут супруга образцовой девушки. Жених пьян! Да, пьян! И пьян настолько, что вообще понимает ли, где находится и что происходит.

По правилам Алла могла бы прекратить церемонию, однако установка на лакировку действительности сдерживала её, да и Глаша, похоже, расценивала состояние жениха как досадное недоразумение. На минуту администратор снова стала просто Аллой и спросила, переходя на шепот:

– Глашенька, ты в своём уме?

– В своём, тетя Алла. Всегда в своём, другого нет, – пролепетала невеста.

– Жених твой не перепутал двери? Мы если и нальём, так фужер шампанского.

Алла, чуть покачивая головой и морща нос от гадливости, окинула презрительным взглядом наклюкавшегося парня.

– Стечение обстоятельств, – сказала в оправдание Глаша и сомкнула плотно губы, не желая продолжать разговор.

– Ну и ну! Где родители?

– Они такого же мнения, как и вы. Но я же взрослая! Имею право самостоятельно сделать выбор.

– Что это за выбор?! Выходить замуж за пьяницу?

– Зачем так сразу клеймить? Я его люблю. И он меня… – Глаша посмотрела на жениха. Он тут же закивал. – А с остальным мы справимся! Разберемся. Мы справимся, тетя Алла!

Глаша, коротко вздохнув, добавила, что было правдой лишь отчасти:

– Дима после ночной смены. Ночь не спал ни минутки. Вот и развезло от стопки с друзьями.

– Всё равно не понимаю. Ладно, воля твоя.

Процедура бракосочетания пошла обычным чередом. Алла спросила согласия брачующихся стать супругами и не дождалась вразумительного ответа. За обоих отвечала Глаша. Жених в знак согласия мычал, словно глухонемой. Может быть, так оно и есть. «Намучается – прибежит за разводом. Только бы с детишками повременили», – с такими мыслями администратор смотрела в упор на Глашу, механически повторяя слова:

– Учитывая ваше обоюдное согласие, которое вы выразили в присутствии свидетелей, близких и друзей, ваш брак регистрируется. И я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить ваш семейный союз… Уважаемые новобрачные, в полном соответствии с советским законодательством ваш брак зарегистрирован. И я торжественно объявляю вас мужем и женой! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем… А теперь, уважаемые супруги, разрешите вручить вам ваш первый семейный документ – свидетельство о заключении вашего брака… Дорогие молодожены, сегодня у вас особенный день, вы вступили в семейный союз любви и верности. Отныне вы муж и жена, создатели новой семьи и продолжатели рода своего. В семейной жизни проявляйте больше заботы, доброты, терпения и уважения друг к другу. Не забывайте и о тех, кто вырастил вас и воспитал – ваших родителей. А я желаю вам счастья, удачи и благополучия.

Серебристая луна разливала чудный свет. У приоткрытого окна в посеребрённом кресле, поджав под себя ноги, сидела обнаженная девушка и расплетала косу. Густые волосы такие длинные, что касались кончиками нежной кожи бедер. Ниспадали шелковыми нитями на хрупкие плечи, легкими прикосновениями волновали грудь, которой не касались мужские руки.

В эту ночь в призрачном свете звездного неба больше теплых желтоватых тонов. Глаша и раньше подмечала, что чем ближе Луна, тем больше теплого света в ночных сумерках. Она полуобернулась – на широкой двуспальной кровати крепко спал тот, кто стал её мужем. Он спал с разинутым ртом, словно ему не хватало воздуха. Словно в его теле шла невидимая борьба с внедрившимися ядами и токсинами, и сон нужен лишь для этого. Ведь, помимо алкоголя, нареченный мужем пропитан странным веществом, что вызывало у неё дрожь и озноб.

Смрадный дух суженого перемешивался с тошнотворным ароматом распускающихся лилий – роскошный свадебный букет источал шокирующий пряный запах. Быть может, в стерильной чистоте воздуха испарения белоснежных цветов легким дурманом путали бы мысли новыми, неизъяснимыми ощущениями. Разбавляя смрад, цветы отвращали, мутили рассудок. Даже страшно смотреть на крепкие веточки лилий с белыми девственно чистыми цветками и крупными бутонами, готовыми вот-вот раскрыться и выхлопнуть в комнату густой настой пряного удушья.

Глаша, чувствуя усилившуюся тошноту, вскочила, чтобы открыть настежь окно. Дотягиваясь до верхней защелки оконной створки, ощутила пристальный взгляд. Невеста, прикрывая наготу руками, повернулась.

– Какая же ты красивая! – прошептал Дима. Сел на край кровати. Обеими ладонями обхватил лицо, начал исступленно мять его, массировать, таким образом приводя себя в чувство.

Глаша накинула легкий халатик, села рядышком.

– Я совершенно недостоин тебя, – сказал он с болью и отчаянием. – Не следовало нам жениться. Ты видишь, что со мной происходит. Это не временно, так будет постоянно, всегда, на всю жизнь! Я калека-урод-прокаженный.

– Ты же не был таким! – ответила Глаша. – Всегда был нормальным и здоровым. Неужели нельзя вернуться к тому, первоначальному состоянию… Говорят, время лечит. Даже врачи говорят, что любой организм находит защитные силы и восстанавливает утраченное… Надо чуть-чуть подождать. И всё вернётся.

Он помотал головой:

– Нет. К исходному не вернуться никогда. Что случилось – не вычеркнуть. Заново не прожить. Понимаешь, назад не вернуться. Я уже не тот, что-то основное во мне поменялось.

– Все равно, необходимо разобраться, почему так получилось, хотя бы для того, чтобы подобное не повторялось, чтобы другой нормальный парень не потерял в одночасье здоровье.

– Никому не нужно правильное разбирательство. Наоборот, хотят скрыть и замутить.

– Пожалуйста, Дима, не будь таким категоричным. Правильное разбирательство нужно нам.

Глаша слегка прикоснулась к нему, положила руку на плечи. Он тут же дернулся, лицо искривилось от боли. На Диму надет специальный хлопчатобумажный костюм, будто вместо кожи, который меняли каждый день и поверх которого надевались рубашка и брюки. Нательный костюм к концу дня сплошь покрывался кроваво-бурыми спекшимися пятнами.

– Необходимо снова обработать тело, – сказала девушка. – А ты говоришь, зачем женился? Как бы сейчас один смог переодеться?

– Разве для этого женятся?

– И для этого тоже. – Глаша принесла дезинфицирующую жидкость. Тампоном стала отмачивать кроваво-бурые пятна на поддевочной рубашке-костюме.

С четверть часа продолжалась эта процедура, после чего Глаша с величайшей аккуратностью сняла рубашку с новобрачного. Состраданием осветилось её лицо: всё тело, представшее взору, покрыто кровоточащими язвами. Кожи словно и не было, а там, где оставались чистые островки природного кожного покрытия, взбугрилась сетка назревающих ран, запекшиеся багровые подтеки телесной влаги. Та же устрашающая картина открылась и ниже оголенного торса.

Дима застыдился – и обнаженности тела, и ужасающего недуга. Что это: проказа, ожог, экзема? Вся беда в том, что и врачи однозначно не могли ответить.

Ночная фея Глаша, обратившаяся в невольную сестру милосердия в полупрозрачной ночной сорочке, вынула из переносной аптечки специальный тюбик и плавными движениями чутких пальцев стала покрывать успокаивающим бальзамом сочащиеся язвы и трескавшиеся коросточки.

Дима застыл в блаженстве. Это подлинный кайф – сладостное ощущение освобождения от боли. Лицо его разгладилось, засияло покоем и счастьем. И Глаша, глядя на него, тоже прониклась теплым и светлым чувством. Оказывается, как это сладостно – умиротворять душевные смуты, утишать физическую боль!

Вскоре всё тело новобрачного было своеобразно обласкано непорочной женой, оставшейся в девственном неведении о натуральном физическом соитии, сочленяющем гениталии в апофеозе сексуального возбуждения.

Диме совсем не хотелось ложиться и тем более оглушить боль водкой. Ведь боли уже нет. Есть добрый ангел – жена. «Ангел Божий, хранитель мой земной на сохранение мне от небес данный», – так когда-то шептала бабушка, осеняя себя крестным знамением. И теперь эти обрывочные строки всплывали в памяти.

Дима боком прижался к женушке. Головы их склонились друг к другу. В окне продолжала сиять луна, посеребрив облака и комнату с пустой двуспальной кроватью, на краю которой сидели новобрачные, объятые сном.

 
***
 

Глаша не понимала, от чего открылись её глаза: от солнечных лучей или от настойчивого стука в дверь. Барабанная дробь по дверному полотну вернула к жуткой реальности. Все-таки недоумевая внезапному вторжению в благостный сон, девственная жена осторожно выскользнула из бокового контакта с мужниным плечом, поспешила открыть дверь.

На пороге стоял Иван Львович, с улыбкой во весь рот, с букетом лилий (опять лилии!) и солидным портфелем, набитым выпивкой и закуской. Так сказать, всё необходимое для праздника души строителя коммунизма имел при себе. Требовался только стол и не менее одного «товарища».

Нежданный гость – упитанный рослый дядька с покатым черепом, начинающим успешно лысеть, и ранним животом. Ладони рук и ступни ног несоразмерно малы, словно вся сила была в хорошо поставленном голосе, в умении говорить часами, подобно прорабу из культового советского фильма «Приключения Шурика».

– Привет молодоженам от партийной организации фабрики! Вчера не смог присутствовать на торжественном бракосочетании: дела-дела, производство превыше всего… Нам партия цель указала, и Ленин великий нам путь осветил, – разразился тирадой Иван Львович.

Глаша, стоя рядом с ним, словно тотчас оказалась на производственной площадке. Шум, гвалт, вой, грохот, чумазые рабочие, снующие мастера, вспышки света. Когда она по служебной надобности перемещалась на территорию фабрики, её не покидало ощущение, что попала в техногенный фантастический мир, где в поте лица работают прирученные монстры.

В её уютной комнате в управлении фабрики вся эта производственная деятельность отображалась в отчетах, цифрах. Отображалась в некоем абстрактном виде, где стерт трудовой накал, где трудно углядеть, что стоит за красивыми цифрами неуклонного роста валового продукта и производительности труда.

– Кто может прийти в столь ранний час, чтобы напутствовать новую ячейку общества, новую семью, новую клеточку нашего единого организма великой страны? А?.. Отвечаю. Сначала солнце заглянет в комнату, а вторым лучом заглянул парторг фабрики, то есть я! – Иван Львович расширился в покровительственной улыбке, готовым троекратно расцеловать молодых, следуя примеру генсека Брежнева.

Глаше так захотелось захлопнуть дверь перед его носом, что гулко забилось сердце.

– А ведь я вам с подарком пришел. Чего так гостей встречаете неласково? Не проснулись?.. А-а-а, понимаю-понимаю: бессонная первая брачная ночь. Ух, завидую Димке белой завистью – такую дивчину отхватил!

За спиной Глаши показался Дима. Он был хмур и отстранен от происходящего. Ему меньше всего хотелось общаться с представителем руководства фабрики. Напористый гость шагнул в квартиру, как в свою. Не снимая ботинок, прошествовал в комнату, сел за стол, выгрузил на белую скатерть содержимое портфеля: бутыль элитной водки, банку черной икры, банку красной икры, брикет ветчины в металлическом контейнере, батон сырокопченой колбасы, два свежих огурца, головку репчатого лука. Потребовал тарелки, вилки, стопки. Никак не реагируя на ответную реакцию хозяев, Иван Львович действовал точно по сценарию, согласно партийной установке, по которой партия всегда права, а её посланник – тем паче.

И вот он уже держит стограммовую рюмку, доверху наполненную водкой, и всучил в руки Димы такую же комиссарскую порцию. Рюмка тут же выказала дрожь рук молодого мужа. Глаша с Иваном Львовичем не преминули это заметить.

– Устал ты, брат! У меня раньше такое же бывало: покручу полдня задвижки, так руки дрожь колышет, словно пил месяц не просыхая.

– После несчастного случая у вас на работе Дима как раз и пьёт не просыхая, – заявила Глаша, с гневом и болью глядя на партийно-профсоюзного функционера.

– Ты, девушка, поосторожнее на поворотах. Аккуратнее надо проходить зигзаги судьбы. Я для того и пришел, чтобы кое-что утрясти… Но сначала выпьем за вас, за молодых, чтобы ваша семья крепчала изо дня в день, из года в год, увеличивая качество и ценность. В самом деле, от всей души желаю вам крепкого семейного счастья… Даже стих у меня есть. – Он сунул руку в карман.

Воспользовавшись паузой, Глаша предупредила:

– Прошу вас, не надо стишков. Мы принимаем тост. И не кричите «горько!», это будет слишком.

– О, какие могут быть возражения! – Он наконец отыскал листок, где заготовлены тезисы речи со стишком в придачу.

Глаша сделала глоток жгучей жидкости, поперхнулась. Давясь, осилила половину стопки гадкого напитка. Второй раз в жизни пробовала сорокаградусное зелье. Иван Львович отработанным движением отправил водку в недра изо дня в день округляющегося живота.

Ему всего-то лет тридцать с гаком, а на вид – далеко за сорок. Должность освобождённого парторга фабрики требовала солидности. Посему он успешно округлялся: рос живот, оголялся череп, пухли белые ручки, ширилась физиономия.

Дима принял водку залпом, точно сделал очередную инъекцию обезболивающего.

– Я что хочу сказать, – Иван Львович сделал многозначительное лицо, – Всё образуется. Мы не должны делать скоропалительных выводов. Я понимаю, что случилось на нашей фабрике, наложило отпечаток и на вашу личную жизнь. Но вы молодцы – сохраняете любовь, так сказать, не дали внезапным обстоятельствам поколебать веру в себя, и что сможете принять друг друга не только в радости, но и, так сказать, с некоторыми… э-э-э… проблемами.

– Вы говорите яснее, – потребовала Глаша. – А не можете назвать вещи своими именами, скажу я. Значит так. Вы смонтировали экспериментальный образец оборудования, работающего со средой химически опасных веществ. В экспериментальном режиме опробовали его, чтобы скорее отрапортовать в высшие инстанции. Товарищ секретарь обкома, товарищ генеральный секретарь, новейшее оборудование запущено. Враг посрамлен в техническом аспекте… А в результате произошел взрыв, и те, кто был в непосредственной близости, получили острое химическое отравление. В смене было три человека. Из них двое скончались в реанимации. Дима, по счастливой случайности, остался жив, но все его тело в волдырях и коростах. Сними-ка. Дима, верхнюю рубашку, покажи товарищу парторгу, какой ты кавалер.

Дима послушно рывком оголил верхнюю половину тела, стиснув зубы от боли. При дневном свете зрелище было ещё ужаснее. Кожа сплошь покрыта красными воспалившимися пятнами, с гнойными нарывами, коростами и какой-то белой въевшейся пылью.

Иван Львович отвернул глаза.

– Нет, товарищ парторг, смотрите на эту голую правду. Накладывайте в тарелочки салат, кушайте икорку. И смотрите… Сейчас я вам пельменей отварю. Ешьте и смотрите, может подскажете, как нам теперь жить? Простым человеческим счастьем хотите залатать ваши ляпы и сопли на работе… Наливайте по стопке снова… Наливай, Дима. Он-то пьет, как вы поняли, чтобы в бессознательном состоянии отключиться от боли. А вы пьёте, чтобы отключить свою совесть. Или совести нет и в помине, только партийные указания?

– Ты что мелешь! – Иван Львович погрозил пальцем и, высморкавшись в скомканный платок, спросил с прищуром:

– За такие слова, знаешь, куда можно угодить?

– А сами знаете, куда можете вы угодить за происшедшее на фабрике? В тюрьму! Угодить первым за групповой смертельный несчастный случай. Или хотите меня первой переместить в места лишения свободы, чтобы другим не повадно было правду говорить? Пришли сказать: с вещами на выход? Воронок у подъезда?

– Да ты окосела, девка. С рюмки водки. Несешь чушь. Тебя никто и слушать не будет. А вот меня послушают!

Дима хлобыстнул кулаком по столу, гаркнув на парторга:

– Поосторожнее, дядя, в выражениях. Ты как мою жену назвал?! Сейчас будешь на коленях прощения просить.

Глаша стеной встала между разъяренным мужем и струхнувшим парторгом.

– Дима, не надо. Не хватало мне ещё вдовой стать на второй день после свадьбы.

Дмитрий, чуть остыв, потребовал:

– С моей женой разговаривать только на вы, и по имени-отчеству!

– Не дури! – сказал парторг. – С огнём играешь. Ты послушай, послушай для чего я пришел.

Он вытащил из портфеля папку, а из папки – листок бумаги, разгладил, пробежался глазами по содержимому, словно удостоверяясь, то ли принёс.

– Решением профкома фабрики по ходатайству парткома молодым работникам Дмитрию Батьковичу и Глафире Батьковне выделяется однокомнатная квартира как лучшим работникам, ценным и перспективным кадрам. Держите ордер. Как видите, не на арест, а на улучшение условий жизни.

– Купить хотите? А взамен – молчание? – спросила Глаша без тени благодарности, хотя такой щедрый жест со стороны профкома и свадебный подарок от фабрики молодым крайне редок.

– Не молчание, а понимание, – сказал сановный гость.

Терпение Ивана Львовича было на исходе. В нем просыпался начальник, помноженный на амбиции парторга.

– Итак, вы подписываете акт о несчастном случае, в котором причина происшедшего обозначена как несоблюдение правил техники безопасности, что в целом так и было, – продолжил Иван Львович.

– Какой техники безопасности! Ее вообще не было, – буркнул Дима.

– Ты тоже, парень, что несешь? День прожил в браке и сразу хочешь под каблук. Если никакой техники безопасности не было, зачем тогда брался за работу?

– Вы сами сказали, сделать необходимо, чтобы отчитаться вовремя, иначе вся фабрика слетит с первых позиций в соревновании.

Глаша взяла в руки ордер на квартиру, спрятала в шкаф:

– Иван Львович, спасибо за заботу. Ордер мы принимаем с оговоркой, как и ваш тост. На этот раз с такой оговоркой: мы никогда не подпишем акт с такими выводами!

– А ты чего ордер взяла!? Отдай назад!

– С какой это стати?! В ордере ссылка на совместное решение профкома и парткома. Вы хотите сказать, что и профком для вас не указ, что и они пляшут под вашу дудку? Ордер мы вам не отдадим ни за какие коврижки. Нагонять на нас страх бесполезно.

– Ты чего творишь! Ты знаешь, с кем связываешься?

– Знаю, и вообще, убирайтесь отсюда к чертовой бабушке! Мы смертельно устали. Вы решили нас доконать? Чтобы Диму свезли в реанимацию и там он скончался, как те двое – тогда все концы в воду?

– Значит, вы подписывать акт о несчастном случае не хотите?

– Повторяю: в таком виде – нет. Вина за происшедшее лежит на администрации фабрики, и это должно быть отражено в акте.

– Ладно, посмотрим, на сколько хватит вашей твердости.

– Угрожаете?

– Пре-ду-преж-даю, – по слогам сказал Иван Львович, вскочил с намерением поспешно уйти, чтобы хотя бы таким образом внести смятение в души подопечных.

Парторга словно ветром сдуло из-за стола и вымело из квартиры. Глаша подошла к Диме, вновь коченеющего от боли и водки, от непонимания ни своей вины, ни сути происходящего. Она прижала его голову к себе, к нежному животу, стала гладить, как мальчика, попавшего в недетскую игру на выживаемость…

 
***
 

Медовый месяц так хотелось провести у моря! А получилось – за лечением Димы. В больницу его намеренно не принимали, чтобы не зафиксировать тяжелое повреждение здоровья. Лечили амбулаторным способом под маской профилактики. Каждый день поутру молодые отправлялись в больничный корпус, где до обеда Дима проходил лечение. Глаша в это время с карандашом в руках сосредоточенно перечитывала «Капитал» Маркса.

Дня через три после провального визита парторга к ним вновь явился посланник фабрики. На этот раз как будто рядовой работник. Однако, необычность начинала сказываться с внешнего вида: высоченный, как каланча, худой, как скелет, обтянутый кожей, с резкими угловатыми движениями. И проницательными глазами, в которых светился недюжинный ум.

Глаша не могла не впустить его в квартиру. Она и раньше примечала на фабрике этого странного субъекта с порывистой походкой. Казалось, он за кем-то страшно спешит. Невольно хотелось оглянуться и посмотреть, за кем это так рьяно торопится долговязый интеллектуал.

Оказалось, Дима хорошо знаком со странным итээровским работником, поэтому сказал без обиняков:

– Знакомься, Глаша, это – Женя, инженер-технолог с нашего участка. Это он разработал техпроцесс и непосредственно участвовал в создании оборудования, которое мы пробовали запустить в работу. Проходи, Женя. Садись за стол.

Глаша помрачнела. Сам чудо-юдо конструктор-технолог живехонький, пострадали лишь непосредственные исполнители. Наметившаяся симпатия сменилась желанием задать хорошую взбучку горе-экспериментатору. Женя предупредил недружественный выпад, сказав с виноватой улыбкой:

– Я пришел спросить, могу ли чем-нибудь помочь? Я узнавал: у нас с Димой одна группа крови. Нужна кровь – сдам сколько надо. Все что угодно отдам: кожу, почку, костный мозг. Только скажите, очень прошу вас, скажите, что именно надо?

– Пока ничего не надо, – сказала Глаша, вглядываясь в неожиданного помощника. – Но скоро может понадобиться кровь. Врач предложил новый способ лечения. Тоже экспериментальный. Прямое и полное переливание крови донора. Нужно полностью заменить кровь Димы, дать небольшую передышку организму, отравленному токсинами. Димину кровь закачают донору. Организм его здоровый, и донор быстрее отфильтрует кровь. Как-то так объяснил врач. Потребуется также пересадка костного мозга.

– Я согласен! Хоть сейчас режьте.

– Хорошо. Ждите. – Глаша вдруг замолчала. Установилась тягостная пауза.

Дима по природе был неразговорчив, лишь увлекшись интересной работой, обретал свойство говорить. Евгений ерзал на стуле: его явно переполняли какие-то мысли.

– Вы, Евгений, по собственной инициативе пришли или по заданию руководства? – спросила в упор Глаша.

Евгений замялся. Мог бы не отвечать – его вид, уличенного в непристойном, говорил сам за себя.

– Да, мне было поручено убедить вас подписать акт.

– В обмен на твою кровь, на твоё здоровье?

– Нет, это я сам от себя предложил. В обмен на здравый смысл.

– Это как? Что в твоём понимании здравый смысл? – спросила Глаша.

– Давайте плясать от обратного. Предположим, акт будет подписан на ваших условиях. Это значит, что администрация организовала экспериментальное производство, запустила процесс, не продумав мероприятия по безопасности. В результате произошел локальный взрыв с выбросом вредных веществ в пределах участка. Пострадали лишь те, кто своими действиями предотвратил более масштабную аварию. Дима, наши погибшие товарищи – настоящие герои.