Когда-то время жизни принималось с уважением, почтением. Жизнь имела ценность, которую ни один предмет не мог превысить. Ты жил, и этого было достаточно, чтобы всё, что тебе нужно, образовывалось со временем. К сожалению, люди слишком разные. И в этой разности жизнь и время, отведенное на неё, грязно и безжалостно эгоистично было утоплено в катастрофе.

Никто не знает точно, когда это случилось. Все, кого я встречал, говорили то одно время, то другое. Из рассказов можно было понять, что разница в днях нахождения катастрофы оказывалась довольно малой. Из-за чего мурашки по моей спине прошлись стадом. Так быстро?

Так что же за катастрофа? Некая болезнь осадила большую кучу людей. Кожа их грубела, глаза заливались кровотоком, тело покрывалось язвами, из которых сочилась едкая жидкость. Люди подобались образам одержимых дикарей из лучших фильмов ужасов и триллеров. К общему ужасу подобие настигло реалии. Больницы полонились сошедшими с ума больными. И вскоре стены просто не выдержали. Начался хаос. Погромы на улицах, убитые люди, пожары почти в каждом квартале. Да, полиция с помощью военных быстро устранила наводнение спятивших, но это стоило всем еще большей ценой.

Ни прошло и дня, как запах мертвецов поселился в домах простых выживших. Дрянные мухи, домашние животные, тем более птицы разнесли эту проклятую заразу по всему городу. Как позже оказалось и по всей стране. Город сел на карантин. Военные разъезжали по пустым улицам, даже не подозревая, что уже в каждой квартире ютиться, как минимум, один одержимый, который сильнее прочих. Будто зараза совершенствовалась. Тогда каждый подъезд, двор и частный дом являлся шкатулкой Пандоры, которую человек, конечно же, открыл.

Вот, тогда город окатили волны одержимых. Они тихо ждали, голодные и спящие. Один короткий треск, или скрежет, или шорох, и буря высвобождалась. Казалось, одержимые несокрушимы, но слабые места не было времени искать, когда в тебя летят смертоносные когти. И люди отступили, если было кому, дав одержимым большой, пустой дом, где каждая улица полонилась мертвецами, обглоданными до костей.

Как по мне, отступление было глупым шагом. Избежав одного города одержимых, людей настиг другой поселок или стоянка. Прогуляйся по трассам, там сотни скоплений прозрачно-ржавых машин. Однако, свойство человека – привыкание – заставило меня прийти в восторг. Но второе свойство – ложь – огорчило. Время шло, и год за годом небольшое скопление выживших, кто приспособился к миру, где есть одержимые, создали приют другим людям. Они поселились в небольшом поселке городского типа. Довольно высокие стены с кольями на вершине, плотная зачистка, ни одного одержимого в периметре, и дружный коллектив, сплоченные целью, созданной привычной ложью.

И вновь время прошло, появлялось новое поколение людей, родившихся в уюте хаоса. Кто-то отрекся от прошлого мира, кто-то нет, но под жезлом ВсеСвятого один за другим склоняли головы, ведь:

"Нагрянет людское небо, и затихнут мрак, несущие, когда кожа покроется ядом плюща".

"Идиоты", – думал я.

Глава 2: "Святые"

Северный – так давным давно звался поселок, краем сомкнутый с большим городом. С тех пор мало поменялось что-либо. Лишь прибавились стены, с тяжелыми воротами, держащими опасных одержимых на расстоянии от выживших жителей. Это внешне. Но, если присмотреться, уклад жизни "новых" людей перекроился той самой ложью хитрых властных личностей. Старое забылось или скорее грязно исказилось человеком по имени ВсеСвятой. Имя тщательно затерлось в памяти тех, кто был раньше, кто еще имел смелость противиться его лжи. И, если бы не роковые казни ВсеСвятого, возможно, прошлые смельчаки восстановили бы из костей и пепла мир без одержимых, хотя бы в районе Северного. Как вышло, так вышло. ВсеСвятой взял вершину власти. Северный стал Святым Севером, а жители назывались Святыми. Только ни капли святого в Северном, как и в его жителях, не осталось. Хотя, нет! Была одна капля в глубокой тьме беспамятства, называемая в душе "надежда".

Кажется, слишком заумно. Всё же надеждой стали четыре молодых ребят. Я следил за ними с самого рождения.

Девушка, Лиза. Рыжие волосы, когда-то состриженные до плеч. Ветер развевал их аромат груши, и, по-моему, весь Северный дышал ею. Она всегда мало ела, но, бывало, можно было удивиться тому, как ей хватало сил на день. Стройная, хрупкая, всё же, работящая и совестливая красавица.

Зеркально Лизе был Миклай. Всего на месяц старше, но вел себя, будто прожил десятки жизней. Высокий, сильный, правда, эгоист и время от времени глупец. Сколько раз ему прилетало лично от ВсеСвятого за выходки и самоуправство. Кто-то говорил, Миклай – сын ВсеСвятого. И иногда я тоже об этом задумывался.

Третьим оказался Паша. Зеркало Миклая. По случайности они родились в разницу в три дня. Какое-то время их считали братьями, но будущее разобщило их. Паша всегда думал, после делал. Точность была для него всем. Даже внешне они имели схожесть, пока второй не начал убирать чёлку в другую сторону.

И последним в четверке стал самый младший, но взрослый внутри, Сеня. Пятнадцатилетний, вечно хмурый, стремящийся придумать, как избавиться от одержимых, чтобы вернуть родителей из нижнего пристанища за стеной. Именно Сеня, а, точнее, его желание привело всех к началу, которое никто не ожидал…

Глава 3: "Дом не для всех"

Конец лета. На Святом Севере наступал Новый год. Зимы становились всё суровее, чтобы праздновать. Потому праздник перенесли на конец лета, когда урожай был удачно собран, когда среди населения почти не было потерь, когда настроение ВсеСвятого лучезарилось. ВсеСвятой явился на глаза жителей всего раз, толкнул привычную для себя красноречивую песнь о великом будущем Святого Севера. Собравшийся народ радостно встретил его, всё же в пульсации аплодисментов я услышал упадок веры Святых. Пусть стены находились далеко друг от друга, их существование тяготело всех. Одержимых уже месяц не видели у границ безопасной зоны за стенами. Природа всё больше охватывала дороги и дома. "Какой смысл сторониться природы, если всё налаживается?" – нервно думал Сеня, сидя в сквере, поглаживая фотографии родителей, с трудом сдерживая слезы от тоски трехмесячной давности. Молодой ум обвился корнями неприязни к ВсеСвятому, да и к остальным, кто продолжал вестись на его возгласы. И проступившие слезы опустили последние капли терпения. Сеня убрал фотографии во внутренний карман чёрной куртки и встал, грозно пуская взгляд в сторону южной стены. Как вдруг обзор перегородил Миклай. Сеня был ему по грудь, так что, подняв взгляд, он увидел то самое навязчивое лицо задиры, которому в очередной раз нечего было делать. На лице Сени сидело безразличие, ведь он уже на пять шагов вперед знал, что будет дальше.

– Чего хнычешь, сопля? – сухо спросил Миклай, толкнув парня пальцем в лоб.

– Не твоего ума дело, – ответил Сеня и тут же слёг на потрескавшийся асфальт от мгновенного оплеуха.

Щека разгорелась, обретя жгучий красный цвет. Миклай оглянулся, заметив кого-то в сквере, и подпнул малого носком кроссовка, чтобы тот поторопился встать. Провожая взглядом очевидцев, задира вдруг ощутил, что пинать было больше некого. Он посмотрел вниз, после в сторону и увидел, что Сеня уже рвёт ноги. Усмехнувшись, тот быстро нагнал его среди деревьев, где точно никто не увидит побоище. Миклай подбежал, пнул по ногам малого, и тот прошелся лицом по влажной земле еще пару метров.

– Мда, Сень, не везет тебе что-то, – злорадствовал он, кружа вокруг.

Неожиданно послышался смешок из-под нависшего капюшона. Обычно мальчишка заплакал бы после пары касаний. Миклай собирался было пнуть малого в живот, но на замахе кто-то схватил его ногу и потянул назад, рухнув его на землю. Когда Миклай открыл глаза, на нём уже сидел Паша с отведенной назад рукой. Раз за разом Паша давал пощёчины обидчику Сени, блокируя ответные удары. И когда Миклай резко обессилил, Паша кинул горсть земли ему в лицо, оставив валяться униженным.

– Слабак, – сказал Паша следом, уводя Сеню с собой.

Всё было спланировано: сквер, время, Сеня-наживка. И главная цель – преподать урок задире. Обойдясь парой синяков, Сеня довольно прихрамывал под крылом Паши, чьё лицо не меньше показывало удовольствие от сотворенного. Сеня и Паша особо не были знакомы. В любой другой ситуации Паша и внимания не обратил бы на Сеню, но чрезмерная наглость Миклая сплотила их на мгновение. Сеня считался сиротой, хоть сам этого не признавал. И появление доброго защитника, как Паша, вызвало у него чувство привязанности. Он бы с радостью назвался с ним братьями. Однако Паша довел малого до самого маленького дома во всём Святом Севере и ушел, будто просто шел мимо.

Потерять родителей, испытывая веру в их живучесть, а после привязаться к, откликнувшемуся на помощь, человеку, что так близок по духу, – это было неслабым ударом тоскливому мальчишке, пусть и повзрослевшему внутри, всё же ребенку.

Сеня даже не собирался заходить в дом, где нет родителей, продолжая сидеть у ворот на самодельной деревянной скамье потерянный. Вспоминая недавнее отомщение, его более не будоражило то удовольствие. "Ничего не изменится. Он снова наваляет мне из-под тишка", – думал он в грусти одиночества серых туч над головой. Только в его мысли проскочил Миклай, как тень обидчика взошла под ногами. Сеня вцепился в скамейку, отползая в дальний край. Краснолицый Миклай, с синяком под глазом и распухшей бровью, угрюмо присел на скамью, свесив голову до колен. Сеня с отвращением гнал его, боясь очередной драки, а Миклай шмыгал соплями, являя сожаление, которое с трудом давалось на словах.

– Думаешь, родителей потерял, и тебе одному плохо тут? Кроме тебя есть десятки таких же, но они не бегают по городу, неся чушь о том, что они живы. Ты просто ребенок, которому нужно внимание! – заявил Миклай.

– Это я-то ребенок? У меня хотя бы есть надежда, что родители живы. Я чувствую это. А ты? Знаю, тоже родители исчезли за стеной. Но ты не отпустил их, а сдался. Слабак! Только поэтому я уже сильнее, чем ты – большой ребенок! – ответил Сеня, что аж Миклай замолк.

Минуту спустя Миклай встал на ноги и протянул Сене руку, но тот послал его подальше.

– Ты послушай! Если твоя вера так сильна, раз ты уверен, что они где-то там, за стеной, пойдем вместе за ними. Даже не пытайся отговориться, кроме меня, у тебя никого больше не будет, с кем тебе удастся выбраться за стену. Тем более этот Паша. Я и ты! Сегодня ночью, – сказал Миклай и попал в самую больную точку мальчика, надавив с такой силой, что отговориться Сеня, действительно, не смог.