Земля 2252. Инкорпорация

В белом медицинском халате, на высоком воротнике – красные вставки. Черные волосы стянуты узлом на затылке, взгляд зеленых глаз из-под длинных ресниц был строг, но нисколько не портил вошедшую. Она миловидна и молода, Андрей не дал бы ей больше тридцати лет, и, наверное, правильнее называть ее девушкой.

Вошедшая прижимала к груди стопку журналов с цветными обложками. Устроившись напротив Ливадова, девушка неспешно разложила их перед собой, изредка поглядывая на пациента. Андрей безмолвно наблюдал за ней: вот чего он точно не ждал, так это общества приятной на вид молодой женщины. Даже ухмыльнулся, как последний дурак, – она пришла не ради общения с ним. Ну, в смысле… не потому, что ей этого хочется, а по служебной необходимости.

Вздохнув, она подняла взор и, оглядев Ливадова, приветливо улыбнулась, а затем заговорила. Невидимое устройство передало ее голос через стеклянную перегородку без каких-либо искажений, словно молодая женщина находилась рядом.

– Good afternoon!

Андрей попытался улыбнуться. Вряд ли у него получилось так же хорошо, хотя и у вошедшей улыбка была дежурной.

– Good… – неуверенно произнес Ливадов. Кажется, с ним поздоровались, пожелав доброго дня, и он попытался ответить тем же.

– My name is Rhona Ridell. – Женщина говорила медленно, отчетливо произнося слова, чтобы человек напротив нее услышал и разобрал каждое.

Вторую фразу вошедшей Андрей тоже понял, причем с большей уверенностью, чем первую. Не совсем же он тупой, кое-что осталось в голове со школы. Не забыл, что значит: «My name is…» Она назвала свое имя – Рона Райдел.

– My name is Andrey Livadov, – представился и он.

Девушка удовлетворенно кивнула и продолжила:

– We are going to teach English.

Сейчас Андрей ничего не понял, только смутно разобрал что-то. Наверное, она сказала, что будет учить его английскому языку, либо что-то про учителя и английский язык…

Девушка в белом медицинском халате снова заговорила, но теперь Ливадов ни черта не врубался, что ему талдычат и что от него хотят. Пожал пару раз плечами и несколько раз мотнул головой. Вошедшую это нисколько не смущало. Ее красивое лицо с правильными чертами не менялось, оставаясь совершенно спокойным.

Вскоре молодая женщина достала из кармана небольшую черную гарнитуру. Надела на ухо дужку с наушником и микрофоном. Из стены под стеклом выдвинулся ящичек, в котором лежала точно такая же гарнитура. Андрей хмыкнул. Кто бы объяснил, зачем эта гарнитура, если прекрасно обходятся без нее… однако тоже нацепил ее на себя. Дернул головой, чтобы проверить, как сидит на ухе. Сидит как надо, не шелохнулась. Даже странно, что так крепко держится.

Когда девушка снова начала говорить, ее голос звучал только в наушнике. Она показала, что микрофон можно убрать к самому уху, чтоб не мешал. Держатель микрофона сдвигался, если на него надавить, и легко выдвигался вновь. Молодая женщина объясняла что-то еще, помогая себе жестами, и до Ливадова вдруг дошло, что ему втолковывают.

Он может снимать гарнитуру только во время сна, а все остальное время она должна быть на голове. Странное требование, если не сказать больше, но кто он такой, чтобы удивляться? Никто…. Что ему уготовано в ближайшее время? Андрей не знал ответа на этот вопрос, а гарнитура… Да что гарнитура? Будет носить, раз это обязательно.

Но он не сдался на милость судьбы. Он ждет и осматривается, а там будет видно, что да как.

Глава 4
Присяга

Бег, бег и бег… Потом строевая, теория и снова бег вперемежку с силовыми упражнениями. Все бегом, даже до плаца для занятий по строевой подготовке новобранцы добирались бегом. Зато спать разрешено лежа; есть… или, по-уставному, принимать пищу – на табуретах; мыться в душе позволено, стоя под горячей водой. Да, еще построения, бесчисленные построения, и в строю ты тоже стоишь на одном месте… Как Женька забыла про построения?

Две недели в учебке, и первое время она казалась сущим адом для домашней, в общем-то, девочки Евгении Ливадовой: пережитые до подписания контракта восемь дней в новом мире и случившиеся потрясения не успели ее изменить.

Новый год отметили… торжественным построением, и к тому времени в учебке минула целая неделя, за которую Ливадова немного освоилась. Но вначале…

Женька боялась, что сломается уже в первый день. К вечеру силы иссякли, она просто не могла подняться, чтобы пробежать очередные полтора километра. Но заставила себя делать, что нужно. В мыслях она буквально закричала на саму себя. Заскрежетав зубами, Женька поднялась, встала в строй и побежала.

Когда после команды «Отбой» в палатке их взвода погасли все лампы, Ливадова думала, что если не умрет прямо сейчас от переутомления, то утром точно не найдет в себе сил подняться. А после пробуждения стало гораздо хуже – болело все тело. Женька смотрела на измученных товарищей и видела, что плохо каждому из них. Это открытие ее приятно удивило: оказывается, такая дохлая вовсе не она одна… и девушка заняла место в строю на первом утреннем построении, уже приободрившись.

– Ливадова! – сержант Иван Горгуа делал перекличку. Командир их второго взвода второй роты учебного батальона.

– Я! – откликнулась Женька на удивление бодро.

После переклички сержант Горгуа задал вопрос, есть ли желающие расторгнуть контракт. Тогда из строя выступили двое: тот самый паренек, который хотел уйти еще на сборном пункте, и высокая девушка. Столько же оказалось в первом взводе, и трое сделали два шага вперед в третьем. Выяснилось, что в первый день в учебке можно расторгнуть контракт по собственной инициативе – недоступная пониманию Ливадовой и других новобранцев логика офицеров полка делала исключение для первого дня, и к вечеру из второй роты уехали еще двое.

– Они получат счета на оплату завтра утром, – сумрачный майор Моров оповестил вверенный ему личный состав на вечернем построении. – Другие слабаки еще есть? До отбоя еще можно слинять отсюда!

Слабаков в тот день более не нашлось. Однако к окончанию второй недели рота сократилась на треть, и оставшийся молодняк свели в два взвода – Ливадова как была, так и осталась во втором. Теперь контракты расторгались только по решению командира воинской части. На очередном построении, которое могло быть утренним, вечерним и вообще в любое время дня и ночи – подъем после отбоя второй роте устраивали не раз, не два и даже не три – кто-то из отцов-командиров называл фамилии, и договор расторгался.

Неудачники выходили из строя, выслушивали краткую речь со словами благодарности; отныне обычно без напоминания о необходимости погасить понесенные вооруженными силами расходы. Причем расходы немаленькие – они возрастали с каждым новым днем в учебке, но все равно на некоторых лицах читалось облегчение. Кто-то, наоборот, стоял с поникшими плечами и опустив голову, будто придавленный грузом свалившегося долга.

В первую неделю Женька одновременно и страшилась расторжения контракта, и хотела, чтобы это случилось. Было очень тяжело… Втайне от себя и остальных Ливадова мечтала исчезнуть из части и забыть этот нескончаемой кошмар как страшный сон! Да порой она молила Бога, чтоб ей просто дали посидеть на табурете и не трогали несколько минут! Но каждый раз бежала вместе с остальными, когда слышала команду к бегу. Всякий раз Женька находила внутренние резервы, о каких даже не подозревала, и выполняла очередной приказ. Скоро она узнала, что воля нужна, чтобы банально открыть глаза и выскочить из палатки на утренний холодок для переклички и разминки.

На девятый день – первого января нового года – когда на плацу, где будут маршировать следующие три часа, прозвучали две новые фамилии, Евгения вдруг обнаружила в себе только сочувствие к тем, кто не справился. Она более не мечтала о расторжении контракта! Привыкла к нагрузкам, хоть они не казались легче, и все свои помыслы связывала со службой. А этих двоих, большеглазую Анюту и сучку Лиду, с которой вчера полаялись, действительно жаль. Неплохие девчонки, даже Лида.

Отчисленные из учебного батальона отправлялись в штаб полка для оформления расторжения контракта. Потом они получали сумку с личными вещами, сдавали форму, натягивали на себя возвращенную гражданскую одежду и навсегда покидали часть. К своим товарищам по курсу предварительной подготовки они уже не возвращались. Во взводной палатке личных вещей ни у кого нет, если не считать полотенца, зубной щетки, пасты и еще кое-чего по мелочи – все это вместе с постельными принадлежностями соберет дневальный и сдаст старшине роты.

Сегодня четырнадцатый день – шестое января. В пятнадцать ноль-ноль у них присяга. Все надеются, что отчислений с курса больше не будет. Евгении Ливадовой тоже хотелось думать, что никому не прикажут выйти из строя и покинуть часть. Особенно девчонкам: на два взвода их осталось всего восемь – не хватит и на отделение.

Во втором взводе, если считать вместе с Ливадовой, четыре девушки. Их койки рядом, первое время вместе было легче переносить круглосуточное нахождение в мужском коллективе. На них поглядывают, особенно когда переодеваются, но так, чтобы они не заметили.

Попытки подкатить к девочкам либо, наоборот, поиграть глазками перед парнями в первые дни, конечно, случались. Но везде камеры наблюдения, и те, кого заметили в неуставных отношениях, простились с контрактом. В том числе за попытку наладить неформальное старшинство и едва не случившийся из-за этого мордобой. Как сказал майор Моров, спермотоксикозники и с бешенством матки в армии не нужны, блатные солдаты – тоже. Зачинщики обоих видов неуставщины мгновенно вылетели с курса, и вдобавок к компенсации потраченных на их подготовку средств прибавился внушительный административный штраф.

Остальные урок усвоили, да, говоря начистоту, перед командой «Отбой» сил на неуставщину уже не оставалось. Сейчас все новобранцы – это бесполый личный состав второй роты учебного батальона. По уставу между мужчинами и женщинами нет никаких различий, не существует преференций либо ограничений по половому признаку.

Но это по уставу, жизнь всегда вносит свои коррективы в изложенное на бумаге. В душ, когда там моются девушки, по негласному правилу тоже не заходят, в том числе командиры взводов сержанты Горгуа и Дорохов. Старшина роты старший сержант Кусков также придерживался данного молчаливого установления. Командир еще одного взвода, сержант Милорадович, больше во второй роте не числился – в связи с сокращением числа взводов. Майор Моров и другие офицеры полка личной гигиеной новобранцев не занимались, полностью поручив этот вопрос сержантам. Поэтому мыться девушки могли спокойно.

– Держи!

Женьке протянули пакет с ее инициалами и номером подразделения. После обеда второй взвод выстроился у прачечной – палатки со стиральными машинами – и получал второй комплект одежды. На присягу нужно явиться в чистом.

– Пошли, – сказала Сашка Грибанова. – На меня уже Горгулья смотрит.

Александра стояла перед Женькой, когда получали отстиранный комплект одежды, и после передачи ее пакета должна была без промедления направиться в палатку второго взвода, переодеться там, запаковать в пластик ношеную одежду и отнести ее в прачечную. За новобранцами следил сержант Горгуа, который начал хмуриться, а когда он зол, то длинный нос грузина делал его похожим на горгулью, откуда и прозвище. Впрочем, во взводе его так называли и в иных случаях, но только если не мог услышать он сам или кто-то из других командиров.

– Идем, – сказала Ливадова.

Она сдружилась с тремя девчонками из ее взвода, все полуграждане. Гражданство имелось только у Женьки, но это никак не сказывалось на ее положении в учебке: ни в лучшую, ни в худшую сторону, а блокировка нетчипа Ливадову не напрягала и даже обрадовала. Запрет на сеть оборвал связь с Артуровой и профессором Мартыновым! Женька забыла о продолжении эксперимента уже на второй день своей новой жизни и вообще не думала и не вспоминала об индивидуальной системе, если кто-нибудь не высказывал сожаления о нетчипе.

Граждане из числа новобранцев жаловались на запрет нетчипов нечасто и далеко не все, но без подобного тоже не обходилось. Ливадовой было наплевать, работает ее индивидуальная система или нет. Не успела она привыкнуть к нетчипу.

Первой, с кем Евгения познакомилась, была Сашка с соседней койки: ее имя могло быть и женским, и мужским, как у самой Женьки. Другими подругами, уже во взводной палатке, стали Наташка Большова и Тамара Тигалова. Не сказать, что Женька не ладила с кем-нибудь из роты, но с этими девчонками отношения сложились более доверительные, чем с остальными. Друг друга они называли просто – Томка, Натка, Сашка и Женька.

Новые подруги были симпатичными девушками. Наташка и Тамара немного выше Женьки, но совсем чуть-чуть; у Натки волосы каштановые, как у самой Женьки, а у Томки цвет черный, и вообще глаза у нее чуть раскосые, татарские.

Блондинка Сашка была выше любой из них на полголовы и отличалась от подруг стрижкой под мальчика, которая, к удивлению Женьки, ничуть не портила Грибанову. Может быть, с длинными волосами, как у трех других девушек, она была бы менее красивой.

На тумбочке у каждой девушки лежал пакетик с зеркальцем, тушью и помадой неяркого тона. Сегодня на утреннем построении майор Моров объявил о подарке от их части для всех новобранцев женского пола. До этого дня из косметики им полагались только мыло, шампунь, полотенце и расческа – так Моров это назвал и не преминул напомнить об очередной щедрости командования. Сейчас, по его словам, подарок воистину роскошный.

– Уставом предусмотрено, – пояснил хмурый по своему обыкновению майор. – Правда, это не касается молодого пополнения. Но вы почти рядовые! Приказываю: на присяге быть красавицами!

Получается, что устав все же содержит различия для личного состава по половому признаку – некоторым положена косметика. Разумеется, лучше смолчать, не умничать перед командиром и не задавать вопросов, но все равно терзало любопытство. Какую косметику они получат? Однако любопытство тоже нужно было держать при себе. До личного часа перед присягой тогда оставалось еще полдня.

Тома и Наташка уже опробовали подарки и пребывали в полном восторге. Ничего особенно в военно-косметическом наборе нет, однако за две недели будешь рада любой косметике.

Женька привела себя в порядок: переоделась, поправила волосы в узле на затылке и накрасилась. Форменная одежда двадцать третьего века хороша тем, что совершенно не мнется. Сразу после стирки – как отглаженная: и майка, и куртка со штанами. Надеваешь, проводишь по ткани ладонью, и этого достаточно. Евгения с большим восторгом глядела на свою камуфлированную одежду всякий раз, когда думала, что утюг не нужен. Кажется, подругам ее радости не понять. Далеко не вся одежда в их времени обходится без глажки, однако подобные вещи есть у каждого в гардеробе.

Ливадова отнесла пакет со своими вещами интенданту и, вернувшись во взводную палатку, поняла, что волнуется. Ее колотит при одной мысли о присяге. Почему? Очень ведь хотела выдержать двухнедельный курс предварительной подготовки, и у нее получилось! Но отчего волнение?

– Меня трясет, – призналась сидевшая на соседней койке Сашка, – и не знаю почему.

Евгения с пониманием посмотрела на подругу и сказала, что ей тоже не по себе. Пришедшие из прачечной Наталья и Тамара тоже признались, что волнуются.

– Нам выдадут автоматы, – сказала Сашка.

– С пустыми магазинами. – Тамара смешно скривила носик.

Эта неделя началась занятиями с оружием. В первые дни новобранцам полагался самый минимум. Оружие не разбирали, теорию не изучали. Командир роты поставил перед сержантами задачу показать молодому составу, с какой стороны держать АК-233 – «Автомат крупнокалиберный двести тридцать третий» – и к присяге превратить обезьян с оружием в личный состав второй роты учебного батальона с оружием. Это оказалось несложно, самая легкая часть из курса предварительной подготовки.

Сержанты поставленную задачу выполнили быстро, и через три дня майор Моров полностью удовлетворился результатом, что случалось нечасто. В качестве награды началась дополнительная, не предусмотренная на этом этапе учеба с разборкой и сборкой оружия, стрельбой холостыми патронами и метанием муляжей гранат. К присяге молодой состав обращался с АК-233 вполне уверенно.

– Зачем тебе патроны? – Наталья вскинула бровь и посмотрела на Томку. – В кого на присяге стрелять будешь?

– В Мора, – хихикнула Тигалова.

Прозвище получил не только сержант Горгуа. Все командиры в роте тоже заимели свои клички. Майор стал Мором, старшина роты старший сержант Кусков – понятное дело, Куском, а с командиром первого взвода сержантом Дороховым оказалось сложнее. Его называли либо Горохом, либо Дорохом. После присяги рота пополнится новыми офицерами и сержантами – значит, и прозвищами, но пока в учебном подразделении из начальства только майор да три человека младшего командного состава.

– Дурная, что ли! – цыкнула на подругу Александра. – Если кто услышит?

– Если кто-нибудь услышит, – Томка попыталась напустить на лицо страдание, – то вылечу с контракта за минуту до присяги.

– Тогда точно дурой будешь, – нахмурилась Грибанова. Она отчего-то не на шутку рассердилась на подругу.

– Но меня ж не сдадут? – Тамара оглянулась.

Разумеется, никому не придет в голову стучать. В палатке только новобранцы, и за две недели учебного курса они сдружились. Любому ясно, что взбалмошная Тигалова говорит не всерьез.

Пустой разговор снял часть напряжения, которое охватило подруг, только ненадолго. Время будто растянулось. Оставшиеся до построения минуты были долгими, и девушки даже обрадовались, когда прозвучала команда строиться.

Первый и второй взвод выдвинулись сначала к бронированному грузовику, который выполнял роль оружейной комнаты. Автоматы выдавал майор Моров.

Затем вторая рота двинулась на плац, на котором уже выстроились другие ротные коробки. Весь личный состав был при оружии. Первый и второй батальоны облачены в экзокостюмы, третий – в парадной форме, четвертый батальон и отдельная рота разведки – в полевой и с полным комплектом боевой небронированной экипировки. Женька косила взглядом, когда проходила мимо своего полка – она уже считала 10-й отдельный десантно-штурмовой полк своим, – и чуть не сбилась с шага! Она увидела Владимира Воронцова! В строю разведроты!

Здесь? Сын президента корпорации «Сигма»? Ее бывший хозяин, насильник и одновременно – единственная надежда на спасение брата! Евгения почти вернулась в его постель, потому что была никем и имела ровно одну перспективу – разорение с потерей свободы и проституция! Чтобы стать кем-то большим, чем пустое место в прекрасном новом и бесчеловечном мире, Ливадова выбрала военную службу. Чтобы обеспечить свою жизнь едой, крышей над головой и хоть каким-нибудь будущим. Чтобы не быть полностью зависимой от президентского сынка. Хотя бы в том, что касается лично ее!

Женька смогла взять верх над бурей чувств, взорвавшихся у нее внутри. Сказались две недели интенсивной строевой подготовки. Сержанты довели движения молодняка до автоматизма, а мысли нацелили только на присягу. Нет ничего важнее присяги!

Дальнейшее происходило, как и рассказывали новичкам. Вторая рота стояла напротив знаменной группы полка. Новобранцы поочередно выходили из строя, зачитывали слова присяги, опускались на колено перед багряным знаменем и касались губами священной ткани. Командир полка вручал погоны рядового, пожимал руку и произносил несколько слов. Евгения не слышала их. В голове шум, мысли только о Воронцове… Что он тут делает? Еще и взор поплыл… Она не сломалась. Вернулась в строй, и никто не заметил внутреннего смятения Ливадовой.

Но зачем здесь Воронцов?..

Глава 5
Взвод

– Так ты русский? – Слюни из пасти комендор-сержанта брызнули на лицо Ливадова.

– Нет, сэр! – прокричал Андрей. Он стоял во взводном строю.

Ливадов смотрел на покрасневшую физиономию Дюбува под широкими полями сержантской шляпы – и будто бы глядел сквозь нее, но не смел дернуться или поморщиться, чтоб хоть как-то стряхнуть с себя его слюни. Если вдруг случится чудо и Дюбува ничего не заметит, то рядом непременно окажется второй дрилл-инструктор – сержант Кларкс, и он тут же обратит внимание на рекрута. Ну а старший дрилл-инструктор комендор-сержант Дюбува не забудет тогда обратить внимание третьего дрилл-инструктора сержанта Мэда на уродливого рекрута. Чтобы после тренировки вместо пота с того вылилось три ведра кефира вперемешку с соплями.

– Но все же ты русский?

– Нет, сэр!

Ливадов научился понимать, когда комендор-сержант требует от кого-нибудь из рекрутов откликнуться на прозвище – их раздали всем без исключения в учебном взводе, – а когда играет с ним в одну и ту же игру.

– Так кто же ты? Тупой кусок пушечного мяса?

– Русский, сэр! – Андрей выкрикнул свою кличку.

Первые дни, когда Ливадов еще ничего не понимал, он просто стоял, уставившись в одну точку, рядом с ревущим, покрасневшим от натуги морпехом. Это длилось долго, по несколько минут, и до тех пор, пока Дюбува не выдыхался и не обращал взор своих маленьких злых глаз на кого-нибудь другого. Сержант орал на рекрутов едва не беспрерывно и сейчас тоже орет, разбрызгивая слюни в стомиллионный раз.

Комендор-сержант Дюбува, по прозвищу Француз, появился в жизни Ливадова после пробуждения в медбоксе и стал главной частью этой жизни. Андрей видел его после подъема, утром, в обед и вечером, а нередко и ночью. Дрилл-инструкторы жили в одной казарме с рекрутами и часто устраивали ночной подъем по тревоге.

– Не вздумай испортить мне первый день нового года! – Зак Дюбува с недобрым прищуром посмотрел на рекрута. – Отвечай! Ты Русский?

– Да, сэр!

Ливадов не переставал удивляться, как быстро, всего за две недели, научился понимать английский язык и вполне сносно говорить на нем. Курс начался тогда, в госпитале. Капрал медицинской службы корпуса морской пехоты Рона Райдел кое-как на пальцах и картинках объяснила, что надо делать, и каждый день Андрей постоянно слышал в своей гарнитуре слова и комбинации слов. Правильно подобранные сочетания быстро создали в голове минимально необходимый словарный запас и научили грамматике. Гарнитуру можно снимать только перед сном, а все остальное время она должна была быть на рекруте Андрее Ливадове.

Сержанты как будто не замечали гарнитуру, но стоило ей упасть во время забега на две мили, как возле рекрута появился взбешенный сержант Мэд и пообещал расстрелять, а потом засадить Ливадова на гауптвахту, если наушник с микрофоном еще хоть раз слетят с его тупой башки. Нацепив гарнитуру обратно и получив команду бежать, Ливадов кинулся догонять взвод, а в ушах зазвучал голос инструктора по английскому языку.

Гарнитура оживала всякий раз, когда рядом не оказывалось дрюкающего взвод дрилл-инструктора. Андрей слышал слово на русском языке и следом за ним звучало английское слово. Нужно запомнить и проговорить его в микрофон. Вечером в свободное время, когда остальные рекруты бездельничали, Андрей отправлялся в медбокс на очередной урок к симпатичному капралу. Ему завидовали и шутили, что Русский не забудет, как выглядит женщина. Андрей был полностью согласен с этим, ему нравилось общество приветливой Роны Райдел. Она хотя бы не строит из себя дрилла.

– Русский, – комендор-сержант Дюбува удовлетворенно кивнул и посмотрел через плечо Ливадова на застывшего за его спиной рекрута.

Француз сразу прозвал не понимающего «нормальный человеческий язык» рекрута Русским. Андрея считали странным дикарем из племени, о котором ничего не известно. Но кому есть дело до того, какие ублюдки бегают по Диким землям? Да еще за океаном! Никому. Зато выяснилось, что раб подходит для службы и не имеет никакого отношения к Красному сектору. Это было главное для рекрутингового отдела корпуса морской пехоты. Ливадова зачислили в учебный взвод, вживили некродот.

Капрал Райдел получила инструкции по обучению дикаря, который говорит на русском языке, а комендор-сержант Зак Дюбува прочитал в личном деле очередного рекрута из нового, только что сформированного взвода, о курсе его интенсивной языковой подготовки. На вопрос сержантов Боба Кларкса и Уолтера Мэда, на каком чертовом языке говорит это тупое дерьмо, Дюбува ответил, что на русском. С тех пор Ливадов стал Русским, что, впрочем, нисколько его не напрягало. Он даже рад – хоть какая-то связь с прошлым и напоминание о призрачной надежде добраться когда-нибудь до России этого нового мира и найти Женьку. Андрей помнил, что их похитители переговаривались по-русски.

– Снежок! – Комендор-сержант Дюбува тыкал указательным пальцем перед носом негра, которого Андрей увидел первым в медбоксе после операции по вживлению некродота. Во взводе из тридцати человек он был единственным чернокожим, что казалось Андрею довольно странным: всегда думал, что в Америке полно негров. Остальные во взводе были белыми. Разве что можно не считать таковыми пятерку типов латиноамериканской наружности, но они ведь тоже белые? Или как? А… Пофиг на них!

Старший дрилл-инструктор едва не задел пальцем ухо Ливадова, когда выбросил вперед руку, и хорошо, что не задел, – порвал бы его ногтем и не поморщился. Зато Француз орал громе обычного – по крайней мере, так казалось Андрею – и брызгал слюной тоже сильнее, чем это было в его привычке.

Дюбува кричал что-то рекруту за спиной Андрея, а тот отключил мозг, чтобы не вслушиваться в поток слов, которые Ливадова не касаются. Это он умел, научился в своей прошлой жизни, когда служил в разведроте в Дагестане. Так легче, тебя будто нет, и можно подумать о своем и даже представить нечто более прекрасное, чем комендор-сержант. Но разве может быть нечто более прекрасное, чем комендор-сержант?

Андрей мысленно усмехнулся и продолжил краем уха слушать орущего старшего дрилла – чтобы не пропустить ничего, что могло коснуться Андрея. Тогда он вновь включится на полную, а пока…

Вспомнилась улыбка капрала Роны Райдел. Она строга и серьезна, но очень мила; и уроки больше не проходят в комнате со стеклом, за которым в соседнем помещении сидит твой собеседник. Теперь капрал учит Ливадова в своем кабинете: он перестал быть непонятным дикарем, сейчас он рекрут корпуса морской пехоты и уже принес присягу. К нему успели присмотреться, да и к остальным рекрутам тоже. Целую неделю приглядывались и после убрали из учебного взвода неадекватных и слабаков, в том числе Серого, а остальных признали годными к дальнейшей подготовке. Можно, например, отправить рекрута самостоятельно из казармы в медбокс.

Отношение к рекрутам как будто улучшилось; правда, не скажешь, что взводные сержанты стали мягче, меньше орут на «тупых уродов» и забыли про черные ремешки на запястьях новобранцев. Все видели, как одному из рекрутов сожгли болью нервную систему. Он плюнул в сторону офицера, который инспектировал внешний вид нового учебного взвода, и это заметили сразу три дрилл-инструктора. Комендор-сержант доложил о проступке рекрута офицеру, и бедняге тут же преподали урок. В конце тот бился в агонии перед строем и выл, выпучив глаза, а изо рта шла пена. Это был первый и пока единственный подобный урок. В остальных случаях явное недовольство сержантов рекрутами выливалось в крик, оплеухи и дозированную боль через пластиковый браслет.

Учеба английскому языку обходилась без подобной мотивации, да и сам Андрей прекрасно осознавал, сколь необходимо ему быстро изучить чужой язык. Вдобавок приятно находиться в обществе его учительницы, скорей бы очередное занятие… Андрей понимал, какая пропасть между ним и Райдел. Она гражданка США, а он рекрут… Если быть точнее – раб-рекрут из штурмового батальона 73-го полка.

Комендор-сержант Зак Дюбува часто повторял, что раб-рекрут отличается от раба-рядового тем, что первый – это тупое дерьмо, а второй с гордостью и радостью умрет ради славы морской пехоты. Счастливчики получат полугражданство, а один-два любимчика Девы Марии дослужатся до гражданства. Француз переходил на официальный тон, заявляя, что гражданство – это полная инкорпорация в общество. Затем, словно не в силах продолжать монолог заумными словами, всегда спрашивал, есть ли во взводе любимчики Богоматери?

– Снежок! – не унимался Дюбува. – Ты у нас любимчик Девы Марии?

– Нет, сэр! – гаркнул чернокожий. Его звали Рей Бридж, и он официально был боевым товарищем Ливадова.

Дрилл-инструкторы назначили напарника каждому рекруту. Боевой товарищ будет тащить тебя на себе, если тебя угораздит получить ранение или сдохнуть. Понесет твое оружие, если ты не сможешь его поднять. Он будет корректировать твой огонь, если это потребуется; он будет подносить тебе патроны, если в вашей паре ты, например, окажешься за пулеметом, и наоборот. Боевой товарищ храпит на нижнем или верхнем ярусе вашей койки, а за косяки одного из двух напарников отвечают оба. Когда залет случался у двух одновременно, сержанты всегда наказывали обоих в двойном размере.

Отношения с Бриджем у Андрея не заладились. Пока Ливадов не владел языком и поэтому, по одному из любимых выражений Француза, был как тупой кусок самой тупой тупизны, он нахватал множество косяков, за которые вместе с ним отдувался и негр. Снежок теперь смотрел на напарника без прежнего дружелюбия, да плевать на него.

– Хорек!

– Да, сэр!

Дюбува сдвинулся влево от Андрея, обратив свой гнев на следующего рекрута в строю из одинаково обритых человек в темно-зеленой однотонной мешковатой форме; головы от палящего солнца прикрывали кепки, на ногах черные тяжелые ботинки. Следующим был латиноамериканец, с которым Ливадов тоже впервые повстречался в медбоксе. Ливадов тогда прозвал его Крысенышем, и получилось, что его впечатление недалеко ушло от мыслей комендор-сержанта. Настоящее имя Хорька было до банальности простым, его звали Родриго Гомес. Обычно он держался четверки других латиносов, но в строю место Хорька было слева от Русского.

Во взводе образовалась еще одна группировка, их Андрей называл «тевтонцами». Когда рядом не было никого из дриллов, бывшие бойцы ЧВК, а ныне тоже рабы-рекруты, держались подчеркнуто отдельно от остальных, и пару раз им за это крепко влетело от дриллов. Как сказал сержант Уолтер Мэд, особенные бегут кросс на две мили дольше. Выяснилось, что для бойцов разгромленной ЧВК двойная дистанция не была тяжелым наказанием, поэтому в следующий раз комендор-сержант Дюбува проучил их болью, однако они упрямо избегали общения с другими рекрутами.

Не сказать, что это кого-то задевало, всем было глубоко наплевать на остальных, кучковались лишь «тевтонцы» и латиносы. Некоторые, конечно, общались меж собой больше, чем с прочими, но дружбой это тоже не назовешь. По крайней мере со стороны. Андрей, который долго оставался в языковой изоляции, не успел завести с кем-нибудь приятельские отношения.