Овердрайв

0

Воин безупречен уже ради тех, с кем общается. Если кто-то может понять его неправильно, а тем более, предрасположен к этому, то, скорее всего, это случится, особенно на письме, где эмоции не всегда очевидны. Если человек может подумать, что воин считает себя выше его, то он без труда найдёт в его словах и нравоучения, и наглость, и себялюбие, даже если их там нет. Воину всё равно, что о нём подумают, но дабы не нарушить расположения духа собеседника, он говорит и пишет так, чтобы у того не было возможности усомниться, что с ним говорят на равных. Не снизу вверх, а именно на равных. Самопринижение и лесть или даже их видимость дают эффект не лучше, чем самовозвышение или даже его видимость. Подлинна лишь сила равенства. Важна искренность приятия равенства и, конечно, досказанность и допонятость этой искренности.

124. Вече

Наши декабрьские зарплаты были не просто далеки от праздничных – они были гораздо ниже средних. В секторе начались волнения, брожения, перешёптывания. Зрело восстание.

Меркулов устроил в одном из офисов вече. Там он собрал не только БОТов, как на еженедельной планёрке, но и всех главспецов и спецов – больше ста человек. Мы набились в маленький салон на Елизаровской. Было темно, горела лишь подсветка витрин. Меркулов сказал:

– Я знаю, как вы обеспокоены тем, что оплату вашего труда понизили. Приятного тут мало, особенно в праздники. Но знайте, это сделано не ради того, чтобы вы заработали меньше. Подобно тому, как выдыхает человек, компания в конце года делает финансовый выдох. Обычная ситуация в любом бизнесе. Сейчас высокая конкуренция, и ЗАО ЕБИ максимально вкладывается в развитие. Компания выдохнула почти всё, что имела. Деньги ушли в закупки новых моделей телефонов, чтобы вы имели больше возможностей заработать в новом году. Не сомневайтесь, вам поднимут оплату, как только появится такая возможность.

Лолита Башлачёва сказала:

– У ЗАО ЕБИ новые магазины растут на каждом перекрёстке, как мухоморы, даже не по одному, а кучками. Не похоже, что у компании тяжёлые времена. Похоже, что на нас экономят.

– Похоже, – сказал Меркулов. – Ключевое слово «похоже». Это может выглядеть так. Но мы знаем, что на самом деле всё иначе.

– Конечно, иначе! – воскликнул Жан-Поль. – Топ-менеджеры закладывают свои яхты, региональные директора выставляют свои Forshe на продажу. А у розницы всего-то в четыре раза снижается зарплата, можно и потерпеть.

Меркулов холодно взглянул на Жан-Поля, затем на меня. Я пожал плечами: мол, что поделать, такой у меня коллектив. И такова была работа Меркулова – вешать лапшу на уши своим подчинённым, самому не зная правды. Ему пришла директива, составленная в центральном офисе, и он сказал то, что должен был сказать, мы услышали то, что должны были услышать, и разошлись.

123. Танцы

В офис через дорогу от нас перевели Юнону Лексус. Когда магазин на Ленсовета закрыли, мы потеряли связь, но я часто вспоминал Юнону, и, о чудо, она снова оказалась рядом со мной на Дыбах. Поздравила с повышением и пригласила встречать Новый год с её друзьями. Конечно же, я согласился.

31 декабря мы работали всем коллективом – чтобы никому не было обидно. Хотели закрыться в десять вечера, но люди, словно оголтелые, продолжали ломиться за подарками. Я отпустил Лолиту и Жан-Поля домой – оставил только Петю себе в помощь. К нам заглянул DVD-узбек Рахматулло с бутылкой игристого. Мы причастились, выгнали остатки покупателей музыкой группы Slayer и закрыли салон.

Квартира на проспекте Ветеранов. Щедрый стол, трое девушек, столько же парней. Всех затмевает сногсшибательная Юнона: золотые серьги-молнии, волосы собраны в высокий начёс, на груди волнуется сверкающий пурпуром топ, сверхтонкие чёрные леггинсы вторят каждому потайному изгибу. С ней рядом я – несуразный клошар.

Попса, шампанское, оливье. Президент, салют, водка. Горячее, курилка, танцы. Клубный хит сезона «Секс и виски, кокс карбиский». Я бы из окна выпрыгнул, но спасён тем, что одержим Юноной. Одна из её подруг говорит:

– А давайте определим, кто из мальчиков лучше всех танцует!

Идею охотно поддерживают все, кроме меня. Чудо-музыку делают громче, трое молодцев вскакивают с мест и начинают двигаться. Быстро переставляют ноги. Машут руками, варьируя жесты кистей. Жмурясь, виляют тазами. Сквозь этот бедлам на меня, оставшегося на месте, смотрит Юнона с лёгким вопросом в глазах.

– А ты чего не танцуешь?! – орёт мне на ухо её подружка.

– Это не моё.

– Ты вообще не танцуешь?!

– Я танцую не телом.

– Понятно! – кивает она.

Но по лицу её видно, что это за гранью её понимания. Мне нравится смотреть, как танцуют обученные люди. Я бы исполнил танец, отточенный годами упорных репетиций. Но покуда такого в моём репертуаре нет, то незачем попусту тратить силы. Они мне для иного нужны.

122. Клуб

Курим на лестничной клетке. Друзья Юноны уходят, мы остаёмся вдвоём. Она, хохоча, мне что-то рассказывает, а я не слышу ни единого слова, только медленно-медленно приближаюсь и наконец касаюсь пухлых губ своими. Немеющие от выпивки языки сплетаются, слова больше не нужны.

Понежившись, возвращаемся в квартиру. Все горячо обсуждают предложение ехать в ночной клуб. Надо что-то делать. Я снова начинаю целовать Юнону – теперь у всех на глазах. Кладу её на диван, ложусь сверху. Слышу, как разговоры про клуб стихают. Музыка стихает. Включается свет. Все смотрят на нас. Но Юнона довольна, так что плевать. Что есть сил целую её, шарю руками под топом, ласкаю сквозь леггинсы.

– Юна, можно тебя на минуту? – громко произносит одна из подруг.

Мы не хотим останавливаться, но подруга буквально вытаскивает Юнону из-под меня и уводит на кухню. Я сажусь за стол. Все глядят с немым вопросом. Я поднимаю бутылку текилы.

– Выпьем?

Молчат. Одна из девиц осторожно говорит:

– А ты поедешь с нами в клуб?

– Не люблю клубы.

– Не танцуешь и не любишь клубы?

– Есть связь, верно?

– Что же ты тогда любишь?

– Целоваться.

– Это мы заметили.

В снова установившейся тишине становится различим доносящийся с кухни голос едва не плачущей Юноны:

– Ну как-как… говорю же, мы раньше вместе работали, а потом…

Выпиваю рюмку текилы и ухожу. Никто меня не держит. Еду в хостел, где все уже спят, лишь крановщик Роман и Азиза, что султан и Шахерезада, пьют на кухне в осколках торжеств миндальный ликёр, звучит Луи Армстронг. Даже не окажись подружки Юноны такими мегерами, что я смог бы ей предложить? Свой десятиместный люкс? Нет уж, лучше как есть. И оно того стоило.

В ту ночь пропала без вести киберготесса Алиса.

121. Ленин

Был январь, и я вышел покурить на лестничной клетке. Вскоре появились Макс и Ленин. Макс новый житель хостела – молодой парикмахер, чем-то похожий на Эллиота Смита. Ленин тоже заехал недавно и получил такое прозвище (вероятно, не впервые в жизни) из-за удивительного внешнего сходства с разлагающимся на известные компоненты вождём. Он и вёл себя похоже – видно, поймал кураж. У Ленина было какое-то имя, но мы все, конечно, быстро его забыли.

– Не отыщется ли цигейки, товарищ? – плутовски щурясь, спрашивает Ленин.

Протягиваю открытую пачку.

– Плюшку будешь? – спрашивает Макс.

– Спасибо, я не голоден, – отвечаю.

Они двое смеются. Макс достаёт и показывает мне шоколадного цвета камешек.

– Что это?

– Срань господня! – отвечает Ленин, и они снова ржут.

– Ты что, гашиша не видал? – спрашивает Макс.

– Не видал.

– Так смотри.

Макс греет камешек в пламени зажигалки, отщипывает три кусочка и кладёт их на подоконник. Обдаёт их пламенем, зажигалочьим боком плющит. Ленин достаёт полулитровую бутыль из-под колы с проплавленным на боку отверстием, раскуривает сигарету, мочит палец слюной, подбирает им одну из плюшек и осторожно кладёт её на тлеющий табак. Ленин помещает сигарету в отверстие бутылки, и та полнится густым дымом. Снизу раздаётся звук шагов.

– Дай сигарету, – говорит мне парикмахер.

Я даю, он закуривает. Ленин осторожно убирает бутылку с дымящимся гашишем за спину. По лестнице поднимаются наши соседи – пожилая супружеская пара. Ленин говорит им с улыбкой:

– Здравствуйте, товарищи! Верной дорогой идёте!

Макс выпускает дым и обращается ко мне со словами:

– Ну так и вот, приходит она к нему…

Соседи растерянно отвечают на приветствие и бредут выше. Ленин, убедившись, что мы вне поля их зрения, достаёт из-за спины бутылку, вытаскивает сигарету, зажимает отверстие в боку пальцем и протягивает мне. Взяв бутыль, пытаюсь вытянуть дым через отверстие. Они двое опять смеются. Макс забирает у меня бутылку, откручивает крышку и возвращает. Я втягиваю дым из горлышка, задерживаю его в лёгких на секунду или две и начинаю кашлять. В школьные годы мне доводилось курить траву через бульбулятор, но это совсем другое. Тех двух секунд, что я продержал в себе гашишный дым, хватило, чтобы меня унесло в стратосферу.

Парикмахер что-то говорит, Ленин жарит вторую плюху, а я высоко, как подъёмный кран. Оставив их, возвращаюсь в хостел, сажусь на кровать и начинаю думать. С внешним миром коммуницировать не хочется – я только размышляю, очень крепко размышляю о своей жизни и периферийным зрением ощущаю шевеление моих соседей по хостелу, потолок и пол со стенами, город за окнами, да где я вообще? Как это возможно? О чём поёт ночная птица? Зачем Пилат и Афраний отлили вино в блюдо с мясом? А что насчёт философского камня? Мыслей так много, и каждая неожиданным образом перетекает в другую, ветвится, распускается. Тогда я ещё не имел обыкновения вести заметки, так что к моменту, когда меня отпустило, забыл всё, о чём думал, кроме одной мысли, как мне показалось в тот момент, ключевой:

«Мне нужно отдельное жильё, где я буду курить гашиш и слушать Pink Floyd»

0

Есть песни столь иконические, что переживают много поколений. Но раз они звучат и перерождаются в кавер-версиях, значит, ещё не все их услышали и поняли, значит, они нужны. Песни – орудие массового влияния на судьбы. Если ты человек и слушал в детстве только группу «Блестящие», то наверняка вырастешь сексуальным маньяком, помешанным на самолётах. Если «Арию», то сможешь искать и находить в непроглядной тьме надежду и свободу. Если «Короля и Шута», то полюбишь страшные сказки и однажды, когда поймёшь, что тебя пытаются сделать героем одной из них, уйдёшь другим путём. Если ты слушал Pink Floyd, то в твоих мечтах всегда идёт величественная битва чёрного и радужного, восхитительного и безжалостного, наличия и отсутствия. Ты знаешь, как себя проявляет самая ужасающая машина, знаешь, как она хитра, как гибки и изворотливы её механические щупальца, и находишься под защитой от них. Всю мудрость этих песен ребёнок не поймёт, но однажды, когда он будет взрослым, проникнется ей, вспомнит и прочувствует, что она на самом деле такое, увидит, что настало то самое время, когда он должен начать действовать, осознавать, что дальнейшая судьба мира начинается с него, лично с него, лишь с него одного и ни с кого иного, кроме него.

120. Волос

В смене были я, Петя и Жан-Поль, когда в салон вошёл небритый мужчина в тёмных очках и аляповатой лыжной шапке. Он атаковал Петю вопросами, просил его показывать разные телефоны. Зашли ещё несколько клиентов, и мы все трое стали заняты. Тогда появились двое больших сутулых парней и стали около витрины с Адамами. Мы с Петей и Жан-Полем, не переставая консультировать покупателей, одними глазами дали понять друг другу, что видим одно и то же. Мы знали эту схему: один вор стоит так, чтобы закрыть витрину от глаз персонала, другой вскрывает замок и забирает телефоны. Адамы – не только самые дорогие трубки, но и единственные, у которых не снимается задняя крышка, неудивительно, что воры предпочитают именно их.

Я нащупал в кармане брелок с тревожной кнопкой и встал так, чтобы видеть салон целиком. Петя сделал шаг назад, чтобы держать в поле зрения витрину с Адамами. Жан-Поль ненавязчиво увлёк своих клиентов к ресепшн, чтобы преградить ворам путь к кассе. Мы держали оборону около десяти минут, ни словом ни делом не показывая клиентам, что что-то не так. Постепенно салон опустел, в нём остались только парень в лыжной шапке, двое сутулых да мы. У шапконосца закончились вопросы, и он пошёл на выход, при этом заглянув мне в глаза с ненавистью. Через силу я улыбнулся и сказал:

– Хорошего дня.

Петя с широкой улыбкой подошёл к сутулым и спросил:

– Для себя телефончик ищете или другу в подарок?

Сутулые переглянулись, ничего не ответили и тоже пошли на выход.

Были и воры, кто работал в одиночку. Просят достать что-нибудь, с нижней полки витрины, а когда продавец наклоняется, тянут мобилу с верхней.

Бывали в офисе и другие потусторонние гости. Захаживала Дина – почти лишённая шеи неопрятная девица. Она подходила к кассе, доставала из-за пазухи огромный пакет с монетами и вздыхала:

– Опять нам в «Атлантиде» зарплату мелочью дали! Поменяете на крупные?

Сто, двести, пятьсот рублей мелочью – у неё было сколько угодно.

– Хватит врать, – сказала однажды Лолита Башлачёва, – ты не работаешь в «Атлантиде», ты стреляешь деньги в метро.

– А что делать? – невозмутимо ответила Дина. – Брат сломал спину, не хватает на операцию. Нужно шестьсот тысяч, триста уже собрала.

Ещё заходила бабушка Тоня. Однажды мы помогли ей настроить интернет в телефоне, и с тех пор она заходила пополнить счёт и приводила деда – похвалить нас ему. Как-то раз она принесла большую тарелку печенья. Петя взял одно и укусил. Из его рта потянулся длинный седой волос. Выпечку утилизировали.

А ещё был Егор – наглый тощий пацан с красивым глупым лицом и выдающейся нижней губой. Он приходил раз или два в неделю, шатался по салону, задавал дурацкие вопросы и уходил. О покупках и речи не шло. Однажды после визита Егора мы недосчитались смартфона Ikona E-52 – даром что тот был без задней крышки и батарейки. Через пару дней Егор заявился снова – положить себе на счёт тысячу рублей. Был улыбчив.

119. Козырьман

На очередное еженедельное собрание Меркулов пришёл не один. Он представил нам своего нового руководителя (предыдущего, как выяснилось, прикончил апоплексический удар). Перед нами стоял человек типажа Уильяма Дефо, смуглый, в идеально выглаженной рубашке, шерстяном чёрном пальто без единой торчащей ворсинки, чёрных кожаных перчатках, брюках с идеально ровными стрелками и туфлях, подобных которым я не видел никогда раньше. Туфли эти были не просто чёрными – они были цвета космической тьмы, они, подобно антивеществу, поглощали свет, а с ним и частички душ всех, чей взгляд их касался.

Оглядев нас, как замполит оглядывает роту, он сказал, чуть улыбаясь:

– Меня зовут Мстислав Козырьман, я новый заместитель директора по продажам региона Северо-Запад. Сразу же хочу задать всем присутствующим один вопрос. Есть среди вас те, кто не хочет работать в ЗАО ЕБИ?

Козырьман медленно оглядел нас. Все молчали.

– Хорошо. В таком случае знайте: коллективы тех салонов, что в этом месяце не выполнят план, должны будут сами выбрать из своих продавцов одного, которого мы с Андреем переведём в такие ебеня, где в магазин заходят только жертвы маньяков, наркодилеры и люди, без пяти минут пропавшие без вести.

Я вспомнил киберготессу Алису. До чего хороша была. Меркулов чуть опустил голову.

– Вопросы? – разведя перчатками, сказал Козырьман.

– Да, – сказал кто-то. – Когда нам повысят ставки мотивации?

– Кто твой БОТ? – спросил Козырьман.

Из толпы поднялась рука.

– Вашему сотруднику не хватает мотивации, – сказал Козырьман. – Повысьте его личный план вдвое. В конце месяца отчёт мне лично.

– Ещё вопросы?

Все промолчали. Я снова посмотрел на туфли Козырьмана и чуть было не сошёл с ума, но успел вовремя отвести взгляд.

– Хорошо, – сказал Козырьман. – Собрание закончено.

Так начался конец. Меркулов, прежде никогда не беспокоивший нас и почти не появлявшийся в офисах, стал звонить и узнавать о выполнении планов по несколько раз в день, один-два раза в неделю приходил лично. Стал беспокойным и нервным. Отчёты о продажах мы теперь собирали и отправляли не только в конце смены, а трижды в день. Снежным комом росла волокита, ощущалась близость непоправимого. Вскоре Меркулова уволили. В ту ночь умер Гэри Мур.

0

Когда человек умирает, отключаются сто триллионов нанобиороботов – клеток. Ни один из этих нанобиороботов не догадывается, что он часть тела. Знаешь ты, что «Не навреди» полезно не только врачам или всё ещё спрашиваешь каждого встречного вегетарианца «А что, помидорам не больно?», сто триллионов роботов служат тебе. Будь ты учителем ОБЖ, переживающим с классом зомби-апокалипсис, стюардессой, делающей минет второму пилоту, пока первый вышел покурить, депутатом, решившим не воровать в течение трёх дней, чтобы посмотреть, что изменится, сто триллионов роботов служат тебе. Всемогущество, открывшееся с их помощью, ограничивается лишь всемогуществами окружающих, каждому из которых тоже служат сто триллионов роботов. Роботы каждого человека имеют один исходник программного обеспечения, вопрос лишь в мастерстве их применения. Человек занимает не так уж много места на Земле. Если все люди соберутся в Тунисе и станут плечом к плечу, то уместятся в пределах государства. Давка, конечно, будет грандиозная, очередь в аэропорт лет на десять. Лучше оставаться распределёнными по планете равномерно. А то ещё сместится центр масс, и улетит человечество с насиженного места под Солнцем.

118. Стратег

Козырьман назначил управляющим сектора Васю Ипатько. Тянущий слова гнусавый молодой человек со стрижкой-ёжиком и маленькими сонными глазками, никогда не слышавший о Джонни Кэше. В первые же выходные Вася устроил корпоратив для БОТов в ресторане «Пьянорама». Заведение было выдержано в стиле деревенского трактира, мы пили водку, закусывали хреном и копчёным салом. После третьей рюмки Ипатько сказал нам:

– Вы когда-нибудь играли в компьютерные стратегии?

Многие ответили утвердительно. Он продолжил:

– Ну вот, жизнь – она… я хуй знает… тоже вроде стратегии. Если всё на одном уровне правильно развиваешь, то выходишь на следующий, врубаетесь?..

Продажи в секторе резко упали. Ипатько звонил мне каждый день, убеждался, что я знаю свой план, напоминал, что его нужно выполнять, но продажи всё равно падали. Нам было плевать. Сначала у нас отобрали зарплату, потом уверенность в завтрашнем дне, теперь Меркулова. Терять было нечего.

117. Прокачка

Отработав месяц, Вася Ипатько впервые съездил на региональное собрание. Вернувшись, объявил, что завтра утром, за час до начала рабочего дня, все руководители должны явиться на внеочередную летучку. Мы собрались в подсобке одного из магазинов.

Все БОТы стоят перед сидящим на стуле Ипатько, он говорит:

– На региональном собрании директор по продажам был в ярости. Он нас прокачал.

Устанавливается недоумение – не все знают, что это значит.

– Как в армии, – говорит Вася. – Заставил приседать. Знаете Дремлюгина?

Мы знаем Дремлюгина. Приятный мужик, управляющий другого сектора.

– Так вот, Дремлюгин после двадцати минут приседаний рыдал, как последняя сучка. С нами сделали это, потому что вы не выполнили планы. И теперь вас ждёт то же самое. Всем сесть!

Не верю глазам. Руководители точек, молодые и психически здоровые юноши и девушки опускаются на корточки. Я остаюсь стоять.

– Тебе нужно отдельное приглашение, Сергей?

– Оно не поможет. Я своё в армии отприседал. И вы, ребята, лучше бы встали. Если так дальше пойдет, то скоро будете бегать кроссы в ОЗК и друг друга табуретами избивать. Удовольствие, скажу я вам, ниже среднего. Ты здесь долго не продержишься, Вася.

Пока БОТы не успели опомниться, Ипатько сказал:

– Встать! Собрание окончено.

Через неделю Васю уволили за махинации.

0

Кто-то считает, что время – единственная мера всех вещей и вообще единственное, что действительно существует. Кто-то – что времени не существует, и мы сами придумали его вместе со стрелками и жидкими кристаллами. Кто-то – что он сам и есть время, читай, его сознание есть время. Хорошо проводя время, легко навредить другим. Выходит, подлинное искусство жизни – не вредить другим, хорошо проводя время. Есть и следующий уровень – хорошо проводить время, помогая другим тоже хорошо проводить время. Они, в свою очередь, хорошо проводят время, помогая хорошо проводить время тебе. Райские кущи затерялись где-то совсем рядом, но вот беда: не все хотят там быть. Стоит ли кого-то затягивать туда силком?

116. Пастораль

Снег подтаял, на Дыбы стало захаживать вешнее солнце. Место Васи Ипатько заняла приятная девушка Надежда Семистонова. Она следила за выполнением планов, но особо не душила.

От Жан-Поля съехал сосед, и он предложил мне снять его комнату. Я с радостью согласился – хостел надоел хуже горькой редьки. Теперь я жил с Жан-Полем и его девушкой Аннет в двушке у метро Достоевская и музея Федора Михайловича, где петрушечной свежестью благоухает Кузнечный рынок, где южанин стоит на перекрёстке с кипой ночных рубашек и кричит:

– Кому ношнучки?.. По стописят рублей ношнучки!..

После шести месяцев в хостеле обладание личным пространством повергло меня в эйфорию. И каким пространством. У меня была отдельная комната, где, как я и хотел, были Pink Floyd и гашиш. Утром я просыпался от звуков скрипки, доносившихся из соседских окон (играли, как правило, Linkin Park), принимал душ, жарил омлет с грибами на сливочном масле, а после завтрака устраивался у кухонного окна с кофе и сигаретой и обозревал льняного цвета двор-колодец да сияющие в ещё тусклом солнце угловатые волны жестяного океана крыш.

Вечерами Жан-Поль, Аннет или я готовили ужин. Мы никогда не сговаривались, кто и когда будет готовить, но ужин всегда был и всегда был отменным. Будучи исключительным кулинаром, Жан-Поль открыл мне секрет приготовления спагетти болоньезе. Все продукты в холодильнике были общими. Мы жили как одна семья. После ужина курили гашиш через бутылочку – его обычно добывала Аннет. Потом смотрели кино или смеялись над комментариями Жан-Поля к новостям политики.

Близстоящий Владимирский собор с ещё чёрными куполами полнил дни колокольным звоном, нищие же не отходили от ворот его. Однажды я возвращался домой ранним утром и увидел, что по постаменту у собора на отрезке длиной около десяти метров старательно размазано человеческое дерьмо. Это была очередная встреча с Великим Но. Я остановился, закурил.