Read the book: «Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024», page 5

Такой выбор – сознательное одиночество в журнальном мире, так что и с падением тиражей, и с обрушившимся на все редакции безденежьем, и с бюрократическим произволом руководителям «Молодой гвардии» пришлось справляться без чьей-либо помощи. В итоге, – рассказывает В. Хатюшин, – в 2009 году бывший главный редактор (и одновременно генеральный директор ЗАО) испугался больших неприятностей на свою голову и решил журнал ликвидировать. Но я ему прямо сказал: закрыть старейший в стране журнал с такой литературной историей – не позволю. «Если решил уходить – уходи»¹³⁰.

Так и порешили: Юшин ушел, а журнал стал безраздельной собственностью Хатюшина, который, за исключением технических сотрудников – бухгалтера, верстальщика, корректора, его теперь в одиночку, собственно говоря, и выпускает, горделиво замечая, что, мол, моя «миссия звучит так: один в поле воин»¹³¹. Стоит заметить, что «Молодая гвардия», в отличие от других толстяков, не обзавелась даже официальным сайтом: и свежие номера, и архив за 2008–2024 годы размещены на персональном сайте главного редактора hatushin.ru.

Заслуживает внимания и личность самого Хатюшина. Он как стихотворец стал членом Союза писателей СССР в 1986 году по рекомендациям О. Чухонцева, Вал. Сорокина и И. Шкляревского, окончил Высшие литературные курсы и с 1990 года служит в «Молодой гвардии». Автор более 30 книг стихов, прозы и публицистики. Был уличен в плагиате, дважды перепечатав под своим именем стихотворения петрозаводской поэтессы Елены Сойни, и когда ее брат критик Владимир Бондаренко рассказал об этом на страницах газеты «Завтра», Хатюшин в ответном письме, разумеется, назвал все обвинения политическим заказом и попыткой оклеветать русского патриота за бескомпромиссность его убеждений.

Что же до убеждений, то они, отраженные в бесчисленных публикациях, наиболее, может быть, ярко переданы появившимся в газете «Московский литератор» стихотворным откликом на крупнейшие в истории теракты 11 сентября 2001 года, когда в небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке врезались самолеты, управляемые пилотами-камикадзе:

 
С каким животным, иудейским страхом
С экранов тараторили они.
Америка, поставленная раком,
Единственная радость в наши дни.
И не хочу жалеть я этих янки,
В них нет к другим сочувствиям ни в ком.
И сам готов я, даже не по пьянке,
Направить самолет на Белый дом.
 

Того же строя мыслей придерживаются в новом веке и авторы «Молодой гвардии», которая ныне выходит восемью, включая сдвоенные, номерами в год не разглашаемым тиражом. Поэтов и прозаиков с опознаваемыми именами в годовых комплектах совсем не много, поэтому центральное место во всех выпусках занимают публицисты, особенно оживившиеся после начала специальной военной операции в Украине.

Чтобы в этом убедиться, достаточно, не комментируя, перечислить названия некоторых статейных публикаций 2023 года: «В противостоянии с извечным врагом», «Миссия русских», «Провал Украины», «Тупики мирового правительства», «Сталин показал выход из тупика», «Иноагенты „Литгазеты“», «Им не место на российском телевидении», «От Куликова поля до Бахмута», «Украина как химера», «Что высветил мятеж» и, конечно же, «Капкан хазарского каганата»…

Так журнал, уже отметивший свой столетний юбилей, сейчас и живет. Изгоем, будто Северная Корея в современном мире.

Путеводная «Звезда»

Став первенцем советской литературной периодики, журнал «Красная новь» был запущен в январе 1921 года, а уже весной 1923-го в Петроград с заданием и там открыть на государственные деньги аналогичное издание командировали Ивана Михайловича Майского, на ту пору заведовавшего отделом печати в Наркомате иностранных дел.

И дело пошло споро. В декабре того же года первый номер «Звезды», датированный, правда, уже январем 1924-го, увидел свет.

Там есть чему изумиться – например, тому, что рядом со статьями В. Ленина, Г. Зиновьева, Л. Рейснер еще вполне себе мирно соседствовали рассказ Ал. Толстого, только что вернувшегося из эмиграции, и стихи В. Ходасевича, в эту эмиграцию уже убывшего. Так оно и дальше пойдет – и при И. Майском, который в начале 1924 года был, впрочем, отозван на дипломатическую работу, и при его преемниках – безупречных, казалось бы, большевиках Г. Горбачеве (1925–1926) и П. Петровском (1926–1928)¹³².

В разделе критики, разумеется, крошили попутчиков и эмигрантов, грозно заявляли, что «Эренбурги же, Серапионы, Пильняки и т. д. – это враги, хотя бы и легальные» (1928, № 3), зато в художественном разделе давали этой самой недобитой контре едва ли не полную волю.

Среди авторов – Федор Сологуб (1924, № 2), Андрей Белый (1924, № 3), Николай Клюев (1926, № 2; 1927, № 1, 5), Сергей Есенин с «Песнью о великом походе» (1924, № 5)¹³³, да только ли они? Вот Борис Пастернак – стихи (1926, № 2; 1927, № 9, 11; 1928, № 4, 8, 9) и «Охранная грамота» (1929, № 8)¹³⁴. Вот Николай Заболоцкий – стихи (1927, № 12; 1929, № 2, 8, 10; 1933, № 2/3) и «Торжество земледелия» (1933, № 5). Наконец Осип Мандельштам – переводы из О. Барбье (1924, № 2, 3), стихи (1927, № 8; 1931, № 4), «Египетская марка» (1928, № 5), «Путешествие в Армению» (1933, № 5).

Так с поэтами. Но и с прозаиками не слабее: «Сорок первый» Бориса Лавренева (1924, № 6), «Смерть Вазир-Мухтара» (1927, № 1–6, 11–12; 1928, № 1–6) и «Восковая персона» (1931, № 1–2) Юрия Тынянова, «Братья» Константина Федина (1927, № 3–9, 11–12; 1928, № 3), «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» Вениамина Каверина (1928, № 2–7), «Сумасшедший корабль» Ольги Форш (1930, № 2–4, 6, 12), третья книга горьковской «Жизни Клима Самгина» (1930, № 1–4; 1931, № 4), «Возвращенная молодость» Михаила Зощенко (1933, № 6–8, 10) – вплоть до данной в отрывках «Козлиной песни» Константина Вагинова (1927, № 10), его же «Трудов и дней Свистонова» (1929, № 5)…

Что ни публикация, то строка, если не глава в истории русской литературы XX века. И можно либо восхититься отвагой редакторов «Звезды», либо действительно изумиться шизофрении, царившей в их головах. Но лучше этот когнитивный диссонанс объяснить свойствами времени, еще гибридного.

Однако же оно, время, постепенно суровело, щадящий термин «попутничество» из советского словаря был изъят, и в годы, когда редакций управлял Юрий Либединский (1933–1937), а затем и его сменщики, художественный раздел «Звезды» стал заметно выцветать. Да, что-то нетривиальное еще проникало в печать – статья А. Ахматовой «Последняя сказка Пушкина» (1933, № 1), переводы из «Илиады», предложенные М. Кузминым (1933, № 6). Но в целом хвастаться было уже почти нечем. И признанный классик М. Зощенко, не считая малоудачных пьес, печатал теперь по преимуществу «Рассказы о Ленине» (1940, № 1, 7, 8/9). И начинавший тогда Ю. Герман пропуск в литературу получил четырьмя рассказами о Дзержинском (1940, № 12).

А на первый план вышли парадные номера к 150-летию со дня смерти Пушкина (1937, № 1), к смерти Горького, признанной его убийством (1937, № 6), к принятию сталинской конституции (1937, № 11, 12). Господствующим же трендом стали статьи – то подписные, то редакционные, – уже одни названия которых дышат классовой злобой: «Презренные враги народа» (1937, № 2), «От эстетизма к лженародности» (там же), «Тщетны происки врага» (1937, № 7), «Троцкистская агентура в литературе» (там же), «Враждебная повесть» (1937, № 9), «Нет и не будет жизни фашистским изуверам на советской земле» (1938, № 3), «Книги, мешающие работать» (1938, № 4) и т. п.

Разумеется, в дни Большого террора и другие журналы спешили доложить о своей наклонности к палачеству, но возникает впечатление, что редакторы «Звезды» делали это с особым усердием. Как с особым усердием и до войны, и в годы войны выпалывали с журнальных страниц все подающее признаки жизни, и в этом смысле редкие стихотворные публикации А. Ахматовой (1940, № 3/4; 1944, № 7/8; 1945, № 2; 1946, № 1) или пастернаковский перевод «Короля Генриха Четвертого» (1946, № 2/3) выглядят диковинными заплатами на форменном мундире советской литературы.

Жизнь между тем продолжалась: за Ю. Либединским последовали Г. Холопов и И. Груздев, затем должность главного редактора перешла к В. Саянову, и тот, отставленный 25 июня 1946 года, еще только-только собрался передавать дела П. Капице, как вдруг все оборвалось.

Весь ход событий, предшествовавших постановлению Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» от 14 августа 1946 года и соответствующим докладам А. Жданова (15 и 16 августа) в Ленинграде, превосходно изучен. Установлено, что мысль о наведении идеологического порядка в мире советской литературной периодики вызревала у властей уже давно, и еще в конце 1943 года как крик «Бойся!» прозвучали вышедшие подряд постановления Секретариата ЦК ВКП(б) «О контроле над литературно-художественными журналами» (2 декабря) и «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов» (3 декабря).

Однако «Звезда» в обоих постановлениях даже не упомянута, так что персональные контролеры-кураторы из Управления пропаганды и агитации ЦК были приставлены к другим особо провинившимся журналам: т. Александров к «Новому миру», т. Пузин к «Знамени», т. Федосеев к «Октябрю». Молнии руководящего гнева и потом сверкали – но опять-таки над «Октябрем» (22 декабря 1943 года), над «Знаменем» (23 августа 1944 года). Вот ведь и Сталин, 13 апреля 1946-го выступая на заседании Оргбюро ЦК, худшим советским журналом назовет отнюдь не «Звезду», а «Новый мир», и руководителей всех ежемесячников сменят в эти годы без шумовых эффектов, втихую: Минну Юнович в «Октябре» на Федора Панферова, Е. Михайлову в «Знамени» на Всеволода Вишневского, Владимира Щербину в «Новом мире» на Константина Симонова. В конце концов, и Виссариона Саянова из «Звезды» в июне 1946-го уберут тоже без публичной порки, да и потом особо преследовать не будут.

Похоже, словом, что вовсе не редакционная практика «Звезды» стала причиной столь зловещего августовского приговора. Тогда что же? Подковерная борьба сталинских бульдогов за власть, как единодушно говорят исследователи, и в этом смысле литературный сюжет 1946 года действительно можно рассматривать как пролог к кровавому «ленинградскому делу» 1949 года. Но была, рискну предположить, и еще одна причина – застарелая личная ненависть Жданова, главного идеолога тех лет, к Ахматовой и Зощенко.

Напомню, что еще 29 сентября 1940 года в связи с изданием книги избранных стихотворений Ахматовой Жданов оставил резолюцию на поступившей к нему докладной записке:

Просто позор, когда появляются в свет, с позволения сказать, сборники. Как этот Ахматовский «блуд с молитвой во славу божию» мог появиться в свет? Кто его продвинул? Какова также позиция Главлита? Выясните и внесите предложения. Жданов¹³⁵.

Предложения тут же отлились в форму распоряжения Секретариата ЦК ВКП(б): «Книгу стихов Ахматовой изъять»¹³⁶.

То же и с Зощенко, впервые попавшим под бой после того, как в «Октябре» была обнаружена «аморальная», «пошлая антихудожественная» и «вредная» повесть «Перед восходом солнца» (№ 6/7–8/9 за 1943 год). От редакторов «Октября» потребовали объяснений, а публикацию повести тотчас же оборвали. Казалось бы, достаточно. Однако Жданову показалось мало, и, направляя в журнал «Большевик» письмо разгневанных «ленинградских читателей», он счел нужным сопроводить его раздраженным указанием: «Еще усилить нападение на Зощенко, которого нужно расклевать, чтобы от него мокрого места не осталось»¹³⁷.

В годы войны положение Ахматовой и Зощенко вроде бы выправилось. Стихотворение Ахматовой «Мужество» появилось в «Правде» (8 марта 1942 года)¹³⁸, и это можно было расценить как акт ее политической реабилитации, стихи изредка печатались не только в «Звезде», но и в «Красной нови» (1942, № 3/4), в «Ленинграде» (1943, № 5, 8; 1944, № 10/11; 1945, № 3; 1946, № 1/2, 3/4), в «Знамени» (1945, № 4), даже в «Огоньке» (1945, № 36), были изданы отдельной книгой в Ташкенте (1943), готовились к выходу еще двумя высокотиражными сборниками в Москве, да и у Зощенко вышел ворох новых книжек, а в июне 1946 года его даже ввели в обновленную редколлегию «Звезды». Но если враг не сдается, его уничтожают, и для гражданской казни нужен был только предлог, каким и стали вполне рядовые публикации обоих личных ждановских врагов в журнале, по тем временам чуть ли не заштатном, едва набиравшем десятитысячный тираж – в сравнении с тогдашним тиражом «Нового мира» в 64 тысячи экземпляров.

Здесь нет смысла ни цитировать чудовищно оскорбительные пассажи постановления и ждановских докладов, ни говорить о том, что оба писателя были буквально выброшены из жизни, по крайней мере литературной. Достаточно сказать, что головы полетели всюду – и в Ленинграде, где своих постов лишились тамошние партийные надсмотрщики, и в Москве, где вяло либеральничавший Тихонов¹³⁹ уступил должность руководителя Союза советских писателей послушно рассвирепевшему Фадееву.

А командовать «Звездой» был назначен Александр Еголин «с сохранением за ним должности заместителя начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б)», и он, – по словам Андрея Арьева, – «катался еженедельно из Москвы в Ленинград и обратно в течение четырех месяцев»¹⁴⁰, пока не передал бразды правления проверенному питерскому критику Валерию Друзину (1947–1957).

И они с поставленными задачами справились отлично. Уже в тот же сдвоенный № 7/8, который открывался публикацией постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», успели поставить статью Л. Плоткина «Проповедник безыдейности – М. Зощенко»¹⁴¹, в следующий 9-й номер заверстали перепечатанную из газеты «Культура и жизнь» (30 августа) статью И. Сергиевского «Об антинародной поэзии А. Ахматовой»… И за короткое время бичующих опусов набралось столько, что они были собраны даже в отдельную книгу «Против безидейности в литературе: Сб. статей журнала „Звезда“» (Л.: Сов. писатель, 1947).

Дули на воду, и отмываясь от прежних грехов, и чуть позже без паузы включившись в борьбу со злокозненными космополитами, буржуазными националистами, прочими «знаменосцами безыдейности». Хотя, конечно, без промашек, без неприятностей и тут не обходилось.

То начнут в 1-м номере за 1949 год, когда вовсю уже шла охота на людей с еврейскими фамилиями, печатать повесть «Подполковник медицинской службы» Юрия Германа, заведовавшего, кстати, в это время журнальным отделом прозы. Но во 2-м номере обещанного продолжения не последует, а в 3-м появится покаянное письмо автора, которому, мол, «было указано, что главный герой повести доктор Левин живет замкнувшимся в своем ограниченном мирке, целиком погружен в свои страдания, что такой человек не имеет права называться положительным героем». А раз так, – сказано в письме, – то, осознав эти ошибки, я не считаю возможным печатать продолжение повести в журнале «Звезда», так как она нуждается в коренной переработке с первой главы до последней.

То в 1950 году власть распорядится изъять из библиотек¹⁴² и уничтожить мартовский номер журнала за 1947 год и сдвоенный октябрьский-ноябрьский за 1948-й, где был упомянут расстрелянный вождь ленинградских большевиков А. Кузнецов.

То «Правда» уже 2 июля 1951 года редакционной статьей «Против идеологических извращений в литературе» ударит по переведенному А. Прокофьевым и напечатанному в «Звезде» (№ 5) стихотворению Владимира Сосюры «Люби Украину» – мол, под ним «подпишется любой недруг украинского народа из националистического лагеря, скажем Петлюра, Бандера и т. п.».

В общем, как ни старались, а жили все одно будто на вулкане. Хотя, право слово, старались отчаянно – уже зловещий 1946 год закрыв (№ 12) антиамериканской пьесой Константина Симонова (или, как сам автор говорил, «памфлетом публицистического порядка») «Русский вопрос», – и власть одарила его Сталинской премией. На следующий год появился роман Веры Кетлинской «В осаде» (№ 6–10) – и опять удача: Сталинская премия третьей уже, правда, степени. А писателем номер один на все мрачное семилетие стал для «Звезды» входивший в силу Всеволод Кочетов: повести «На невских равнинах» (1946, № 1–2/3), «Предместье» (1947, № 3), «Нево-озеро» (1948, № 11), романы «Под небом Родины» (1950, № 10–11), «Журбины» (1952, № 1–2), «Молодость с нами» (1954, № 9–11).

Этим романам тоже бы, конечно, по Сталинской премии, но она со смертью кормчего всех искусств была прикрыта, а сам Кочетов, возглавляя городскую писательскую организацию, своей идейной упертостью и дурным нравом настолько осточертел подопечным литераторам, что со временем вынужден был перебраться в Москву и в «Звезде» спустя годы напечатался лишь единожды, зато хлестко – романом «Секретарь обкома» (1961, № 7–9). Свято место пусто, однако, не бывает – его на журнальных страницах заполнили Н. Вирта, С. Воронин, Б. Папаригопуло, Ю. Лаптев, В. Дружинин, Ю. Помозов, Н. Асанов, Д. Еремин и тутти кванти.

Хотя не они одни, впрочем, так как едва ли не в параллель кочетовской на питерский небосклон всходила еще одна крупная литературная величина – Даниил Гранин, появившийся в «Звезде» с рассказом «Вариант второй» (1949, № 1), а громкую всесоюзную славу обретший с романом «Искатели» (1954, № 7–8).

За него схватились, и как было не схватиться: пристойный литературный уровень, отсутствие наглядного конъюнктурного сервилизма, интерес к теме научно-технического прогресса и – главное – умение вести повествование по самой грани между безусловно приемлемым и в идеологическом плане рискованным.

Так и прожил журнал все дальнейшие советские десятилетия – будто на грани, а еще вернее – будто на качелях между унылой казенной серостью и публикациями, держащими честь литературы, но не пересекающими пресловутую красную линию. Такова была и тактика, и стратегия Георгия Холопова, который – надо думать, неожиданно для себя – еще 25-летним побывал главным редактором «Звезды» в 1939–1940 годах, а в 1957-м пришел руководить ею на добрые тридцать с лишком лет.

Политически, – рассказывает Геннадий Николаев, – он всегда был в высшей степени благонадежным, верил, как и многие в ту пору, в торжество коммунизма, в правильность и незыблемость партийного руководства. Диссидентов и критиков режима считал антисоветчиками, без сомнений и колебаний подписывал коллективные письма против них¹⁴³.

Однако вкус к литературе имел, хорошее от притворявшегося хорошим и откровенно дурного отличал. Поэтому, едва придя в редакцию, реабилитировал Юрия Германа, опубликовав роман «Дело, которому ты служишь» (1957, № 11–12). Вернул в жизнь после почти тридцатилетней опалы зощенковскую «Повесть о разуме» (1972, № 3), что должна была завершить книгу «Перед восходом солнца». Печатал Федора Абрамова, Александра Володина, Даниила Гранина, Вениамина Каверина, Виктора Конецкого, Александра Кушнера, Виктора Соснору, Вадима Шефнера – вплоть до явного маргинала Рида Грачева, чей рассказ «Ничей брат» нечаянно проскочил в декабрьском номере за 1965 год.

Неприятности и при Холопове случались, конечно, причем неожиданные. Заверстали, например, в первый номер 1964 года повесть идейно проверенного Михаила Алексеева «Хлеб – имя существительное» и даже предварили публикацию бравурным анонсом:

Отлично написанные характеры, выразительный язык, идейная глубина и целеустремленность повести – все это, по мнению редакции журнала «Звезда», делает повесть М. Алексеева достойной высокой награды – Ленинской премии.

А цензура бац – и тормознула: «Во многих новеллах этой повести содержится критика на колхозное строительство в прошлом и настоящем, на мероприятия властей и партийных органов, описывается в мрачных тонах жизнь крестьянина», поэтому, каким бы автоматчиком партии ни был М. Алексеев, его повесть «ни в какой мере не способствует укреплению колхозного строя. Наоборот, она может сыграть роль „ушата холодной воды“, обрушенного на головы людей, воодушевленных решениями декабрьского пленума ЦК»¹⁴⁴.

Потребовалось, понятное дело, «перекосы» срочно выправлять и с тех пор на все хоть сколько-нибудь рискованное смотреть с особым бдением. Уже не только надеясь на Ленгорглавлит, но и напрямую запрашивая санкцию товарищей из ленинградского УКГБ, и те неизменно приходили на помощь. Так, после запроса Холопова – процитируем цензорскую справку, – серьезной переработке были подвергнуты главы романа Германа «Я отвечаю за все» (№ 5–6, 1965 г.), в которых речь шла о деятельности органов КГБ в годы культа личности Сталина, о многочисленных репрессиях, о тех зверствах и истязаниях, которым подвергались заключенные старые большевики со стороны работников КГБ. Эти главы были посланы в органы КГБ, по указанию которых текст был переработан.

Вот и вышло, – еще раз сошлемся на мнение Г. Николаева, не один год проработавшего в редакции, – что «Звезда» при Холопове «приобрела репутацию журнала хотя и интеллигентного, в целом прогрессивного, но крайне робкого, противоречивого, уклончивого, без своего ярко выраженного лица»¹⁴⁵.

И, едва развернулась перестройка, эта межеумочность стала для сотрудников редакции нестерпимой. Холопова и его первого заместителя Петра Жура¹⁴⁶ вынудили уйти в отставку, а в мае 1988 года по моде тех лет общее собрание ленинградских писателей выбрало из трех кандидатов на пост главного редактора «Звезды» Геннадия Николаева. В ноябре он был утвержден решением бюро секретариата правления СП СССР, да и как не утвердить: перестройка ведь, демократия на марше. К тому же месяцем ранее в «Правде» появилась красноречиво скупая информация:

…Политбюро рассмотрело обращения в ЦК КПСС Союза писателей СССР и Ленинградского обкома КПСС об отмене постановления ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». Отмечено, что в указанном постановлении ЦК ВКП(б) были искажены ленинские принципы работы с художественной интеллигенцией, необоснованной, грубой проработке подверглись видные советские писатели. Проводимая партией в условиях революционной перестройки политика в области литературы и искусства практически дезавуировала и преодолела эти положения и выводы, доброе имя видных писателей восстановлено, а их произведения возвращены советскому читателю. Политбюро отменило постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» как ошибочное¹⁴⁷.

Зловещий морок, десятилетиями висевший над журналом, рассеялся, «28 ноября, в понедельник, я появился в „Звезде“ в новом качестве», – рассказывает Г. Николаев, и новая редколлегия, в которую вошли Андрей Арьев, Яков Гордин, Юрий Карякин, Александр Кушнер, Валерий Попов, Борис Стругацкий, Сергей Тхоржевский и Адольф Урбан, взялась за работу.

К такой «Звезде» потянулись, и первым среди многих Николаев называет будущего главу правительства Егора Гайдара с концептуальной статьей «Соблазн простых решений». Полумертвый Ленинградский обком и полумертвая цензура еще вставляли или пытались вставить палки в колеса. Но процесс уже пошел: обширные главы из «Красного колеса» Александра Солженицына, книга «Мир, прогресс, права человека» Андрея Сахарова и его интервью иностранным корреспондентам, романы «Над потаенной строкой» Вениамина Каверина, «Семейный календарь, или Жизнь от начала до конца» Леонида Лиходеева, воспоминания генерала Петра Григоренко и былых узников ГУЛАГа, публицистика Антона Антонова-Овсеенко и Роя Медведева, публикации из архива Анны Ахматовой, Евгения Шварца, Александра Галича, Владимира Тендрякова…

И, конечно, Бродский. Конечно, Довлатов. Конечно, выбравшиеся из андеграунда Виктор Кривулин, Елена Шварц, Петр Кожевников, Владимир Уфлянд, иные многие.

Принципиально значимые традиции «Звезды» закладывались уже тогда, и выделить стоило бы, во-первых, подготовку целевых номеров, начатую еще ахматовским выпуском в июне 1989 года, а во-вторых, преимущественный интерес к истории Отечества и отечественной литературы, взгляд с классических (в том числе потаенно классических) позиций и на то, что творится в сегодняшней словесности. Появились новые рубрики, и вели их первые перья: «Философский комментарий» – Борис Парамонов, «Книжный угол» – Иван Толстой, «Уроки изящной словесности» – их читателям давали сначала Петр Вайль и Александр Генис*¹⁴⁸, затем Самуил Лурье.

При редакции, на манер Московской, стала действовать «Ленинградская трибуна», собирающая прорабов перестройки. Возникли многообещающие планы собственного книгоиздания. Мало ли!..

Однако, – в последний раз сошлемся на воспоминания Николаева, – по официальным итогам подписки на 1992 год тираж «Звезды» со 140 тысяч экземпляров упал до 62-х. Более чем в два раза! Такая же картина наблюдалась и по другим «толстым» журналам. Обвальное падение тиражей продолжалось и далее. Вздорожала бумага, полезли вверх цены на услуги по хранению, пересылке, перевозке. Над журналом нависла угроза банкротства…

И Николаев, решив, что его миссия выполнена, свой пост покинул, а коллектив «Звезды», ставшей к тому времени независимым изданием, летом 1992-го избрал соредакторами Андрея Арьева и Якова Гордина.

Сама идея соредакторства, нигде более не повторенная, на первых порах многих изумила. Тем не менее годы идут, сменяются десятилетиями, но Арьев и Гордин все так же сражаются с безденежьем и прочими угрозами, все так же держат репутацию журнала, может быть, и не самого «продвинутого» в эстетическом отношении, зато, возможно, самого интеллигентного, филологически грамотного из всех существующих. И проза, в том числе яркая, и стихи тоже, и актуальная эссеистика, разумеется, на месте, но есть отчетливое впечатление, что здесь прежде всего заботятся о наполнении журнальных книжек архивными публикациями, новонайденными историческими документами и выразительными мемуарами. Они-то и определяют сейчас необщее выражение лица журнала, только что отметившего свое столетие.