Read the book: «Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024», page 4

Накат был таков, что Ананьев попытался отделаться увольнением из редакции своего заместителя, однако в ближайших же номерах напечатал роман Василия Гроссмана «Все течет», и вакханалия в защиту священных имен и скреп перешла в антисемитскую и антикосмополитскую плоскость, столь привычную для патриотической печати. «Я не о евреях говорю, есть еще хуже евреев, понимаете, космополиты!..» – крикнул сибиряк Анатолий Буйлов, обращаясь к специально созванному 14 ноября VI пленуму Союза писателей РСФСР, где позицию «Октября» дружно предали анафеме, а русофоба Ананьева постановили заменить патриотом Владимиром Личутиным.

И он, рассказывают, даже приезжал в редакцию, чтобы вступить в должность, но там едва ли не забаррикадировались, варяга не впустили, так что и главный редактор, и курс журнала остались прежние, а в августе 1990 года «Октябрь» был зарегистрирован как независимое издание № 1⁹⁵. Среди самых заметных публикаций ананьевской поры – «Наследство» Владимира Кормера (1990, № 5–8), «Семь дней творения» Владимира Максимова (1990, № 6–9), «Революция! Революция! Революция!» Владимира Тендрякова (1990, № 9), «Псалом» Фридриха Горенштейна (1991, № 10–12; 1992, № 1–2)…

Что же касается произведений, написанных здесь и сейчас, то они между этих глыб сначала лишь просачивались, а с естественным умалением публикационного бума пошли и полным потоком – как при Ананьеве, так и при сменившей его в 2001 году Ирине Барметовой. Особостью журнала стала ориентация на издание, условно говоря, клубного типа, когда режимом максимального благоприятствования пользовался круг авторов, наиболее близких редакции: Юнна Мориц (1991, № 1; 1993, № 2; 1994, № 12; 1996, № 5; 1997, № 7; 1998, № 5, 10), Анатолий Найман (1994, № 9; 1995, № 11; 1996, № 11; 1997, № 1, 8, 11; 1998, № 1; 1999, № 1, 9; 2000, № 1, 11–12; 2002, № 1, 3; 2003, № 1–2; 2004, № 1, 8–9; 2005, № 1; 2006, № 9; 2007, № 1, 6, 8, 9, 10, 11, 12; 2008, № 1, 2, 6, 7; 2009, № 9–10; 2010, № 5, 8, 10; 2011, № 2, 8; 2012, № 8–9; 2013, № 1, 3; 2014, № 9; 2015, № 2), Василий Аксенов (2004, № 1–2; 2006, № 1–2; 2007, № 2–3; 2010, № 9; 2012, № 8), Людмила Петрушевская (1993, № 1; 1996, № 1, 4, 9; 1998, № 1; 2000, № 3; 2002, № 4, 5; 2003, № 4; 2004, № 4, 11; 2007, № 1), Алексей Варламов (1995, № 2; 1997, № 3–4, 12; 2002, № 1–2, 4; 2004, № 7; 2008, № 3; 2014, № 4–6), Олег Павлов (1997, № 1–2; 1998, № 2, 9; 2001, № 8; 2008, № 1, 8; 2010, № 3), Игорь Волгин (1998, № 1–3, 5; 2000, № 3; 2006, № 11; 2009, № 1–2; 2010, № 10), Евгений Попов (2000, № 9; 2002, № 4; 2004, № 10; 2005, № 11; 2008, № 1), еще несколько уже популярных имен, среди которых Юрий Буйда, Андрей Волос, Андрей Геласимов, Олег Зайончковский, Игорь Иртеньев, Николай Климонтович, Михаил Левитин, Вячеслав Пьецух, Владимир Салимон, Асар Эппель.

Именно они в первую очередь получали ежегодные премии «Октября», случалось, что и безотносительно к реальной художественной ценности их произведений. И они – не все, конечно, но многие из них – принимали участие в акциях, на которые горазда была редакция во главе с Ириной Барметовой. Жилось, видимо, нескучно: авторы журнала то по редакционному заданию писали ультракороткие «рассказы с ладонь», то под рубрикой «12+» пробовали себя в сочинениях для самых маленьких, а то и вовсе во время Волошинских фестивалей в Коктебеле соревновались, кто дальше заплывет в море, с тем чтобы стихи победителей появились на печатных страницах в экстравагантном разделе «Заплыв».

При поддержке Роспечати, других властных и высокобюджетных институций «Октябрь» активнее, чем остальные ежемесячники, участвовал в литературных событиях, выпускал специальные номера и целевые блоки материалов, посвященные совместным литературным проектам как внутри страны (фестиваль «Аксенов-фест» в Казани, Литературное собрание в Петрозаводске), так и в сотрудничестве с другими странами (российско-французский «Литературный экспресс», Фестиваль российской литературы в Сен-Мало, Российско-китайский литературный форум и др.). Случалось и самой редакции быть организатором такого рода проектов – то «Шелковый путь поэзии», то Международные одесские фестивали, то Международная конференция по актуальным проблемам литературной критики.

Тогда, в нулевое десятилетие, многие надеялись, что именно такая кипучая внетекстовая, литературтрегерская активность вернет слабеющее общественное внимание и к самому журналу, сдержит, во всяком случае, падение тиражей. Но они тем не менее падали, дойдя к 2016 году до отметки в одну тысячу экземпляров, и держаться на этой кромке становилось все труднее, пока, надо полагать, терпение и силы у руководителей «Октября» окончательно не иссякли.

Издание журнала со столетней историей и теперь официально не прекращено, лишь приостановлено. Однако о нем напоминает лишь волонтерская затея молодых писателей, которые на улице «Правды» в Москве, где дислоцировалась редакция, в 2023 году проводили литературные чтения и хэппенинги под слоганом «Здесь был „Октябрь“».

«Молодая гвардия»: всего один в поле воин

Согласно легенде, документально не подтвержденной, литературно-художественный и научно-популярный журнал ЦК РКП и ЦК РКСМ возник по инициативе Троцкого, который мало того что опекал комсомольское руководство, так еще и призывал во всем равняться на молодежь, поскольку она «вернейший барометр партии». И действительно, первый (вернее, сдвоенный первый/второй) номер «Молодой гвардии» вышел в свет 5 мая 1922 года, а в июне 1923-го газета «Правда» опубликовала открытое письмо Троцкого сотрудникам и читателям журнала, подводя по случаю первой его годовщины уже кое-какие итоги:

Журнал «Молодая Гвардия» занимает исключительное по своей важности место: он встречает у порога пробужденного к сознательной жизни представителя молодого поколения и вводит его в царство коммунистической мысли.

Троцким намечены были и задачи: повышать литературное мастерство «вчера полуграмотных пролетариев», «считаться с молодыми читателями разных уровней развития. Не принижать вопросы до ступени отсталого, а соответственным подбором и группировкой статей помогать отсталому подниматься со ступени на ступень», ибо «молодые должны писать лучше стариков. Научиться и научить этому – тоже немаловажная задача „Молодой Гвардии“».

Намерения, может быть, и благие, вот только не реализовавшиеся, да вряд ли и осуществимые. Гениев из полуграмотной среды рабселькоров не выросло, выдающихся произведений не появилось тоже, поэтому из журнальных публикаций первого десятилетия запомнились не они, а песня «Вперед, заре навстречу!», переведенная А. Безыменским с немецкого языка (1922, № 1/2), повести «Епифанские шлюзы» (1927, № 6), «Ямская слобода» (1927, № 11) А. Платонова, «Клоп» В. Маяковского (1929, № 3–4), а по преимуществу же отрывки – из «Улялаевщины» И. Сельвинского и «Лейтенанта Шмидта» Б. Пастернака, «Разгрома» А. Фадеева и «Цусимы» А. Новикова-Прибоя, наконец из романа «На Западном фронте без перемен» Э. М. Ремарка.

Случались и беды: рассказ (вернее, «полурассказ», как сказано в журнальной публикации) Артема Веселого «Босая правда» (1929, № 5) вызвал специальное постановление Секретариата ЦК ВКП(б), где квалифицировался как «однобокое, тенденциозное и в основном карикатурное изображение советской действительности, объективно выгодное лишь нашим классовым врагам». Понятно, что «Босая правда» при жизни автора больше никогда не переиздавалась, а «состав редакции» был пересмотрен «в направлении, гарантирующем партию и комсомол от таких нежелательных случаев»⁹⁶.

Так что редакторы менялись. За неукротимым Львом Авербахом (1922–1924) на этот пост поочередно заступали партийные функционеры Федор Раскольников (1924–1926), Сергей Гусев (1926–1928), Тарас Костров (1928–1929), Борис Ольховый (1929–1930), но успех, высоко оцененный властью и, соответственно, читателями, пришел только при Анне Караваевой (1931–1938).

Это был частью написанный, а в основном надиктованный парализованным и по сути потерявшим зрение Николаем Островским роман «Как закалялась сталь», который после многоступенчатой редактуры А. Серафимовича, самой А. Караваевой и ее заместителя М. Колосова стал печататься в апрельском номере «Молодой гвардии» за 1932 год и сразу же сделался едва ли не главным советским бестселлером. Островский был награжден орденом Ленина, получил звание бригадного комиссара, дом в Сочи и квартиру на улице Горького в Москве, а его роман к январю 1991 года издали на 75 языках народов СССР 773 раза суммарным тиражом 53 854 000 экземпляров.

Такого успеха в истории «Молодой гвардии», напечатавший незадолго перед кончиной писателя еще и фрагменты из романа «Рожденные бурей» (1936, № 5), больше не случалось. 1930-е годы прошли, как у всех, в пароксизме классовой ненависти и предсмертного страха, когда и приличные вроде бы авторы печатали в журнале либо, как Алексей Толстой (1937, № 10–12), главы из угодливо сталинистского романа «Хлеб», либо, как Владимир Луговской, стихи, обращенные к врагам народа: «Душно стало? Дрогнули коленки? / Ничего не видно впереди? / К стенке подлецов, к последней стенке! / Пусть слова замрут у них в груди!..» (1937, № 2)⁹⁷.

А дальше война. В 1942 году издание журнала приостановили, в 1948-м вроде бы возобновили, но в форме альманаха, так что вышло 17 выпусков, о содержании которых и сказать, собственно, нечего. Поэтому новой датой рождения «Молодой гвардии» стал 1956 год, когда журнал, дотоле исключительно комсомольский, преобразовали в орган, то есть в слугу двух господ – ЦК ВЛКСМ и Союза писателей СССР.

Главным редактором назначили многоопытного критика Александра Макарова, и он, вообще-то славившийся своей осторожностью, неожиданно для всех зажегся: как рассказывает В. Астафьев, «взял разгон в работе»⁹⁸. Во всяком случае, первый же номер, датированный июлем – августом 1956 года, открыл подборкой из пяти политически заостренных стихотворений Е. Евтушенко – и почти тут же, 26 сентября, получил увесистую плюху от Отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС. Мол, весь номер почти целиком заполнен пустыми, бессодержательными и пошлыми вещами, а в ряде случаев политически вредными. В этом отношении особенно показательны стихи молодого поэта Е. Евтушенко – студента Литературного института им. А. М. Горького. В стихотворении «Празднуйте Первое мая» Е. Евтушенко призывает советских людей вернуть «первородное звучание» таким словам, как «коммунизм», «советская власть», «революция», «Первое мая». В стихотворении «В пальто незимнем…» он пытается уверить, что в нашей стране во всем торжествует несправедливость, большая правда подменяется «игрой постыдною в нее». В стихотворении «И другие» Е. Евтушенко противопоставляет советский народ и его руководителей, изображая руководителей людьми, у которых нет общих интересов с народом⁹⁹.

Удивительно ли, что новым молодогвардейцам с самого начала стало житься как на вулкане?

Собрались, – в письме В. Астафьеву вспоминает А. Макаров, – однажды обсуждать номера журнала, вышедшего за год, ну, не бог весть что в них было, но было, и вместо обсуждения прозы, поэзии, публицистики давай чихвостить редактора. Из ЦК комсомола мальчики орут: «Он такой разэтакий!», из секретариата Союза им поддакивают: «Да, да, рассякой и разэтакий», – и кто-то из ораторов подает здоровую мысль: «Снять его, выгнать в шею, а Шолохова попросить возглавить журнал…» – «Вот э-то да-а! Вот это здорово! Как раньше-то не додумались?!» «Шолохова! Шолохова!» И все это в моем присутствии, – рассказывал Александр Николаевич. – Не посоветовавшись ни с кем, в том числе и с самим Михаилом Александровичем¹⁰⁰. А они ведь поорут, подергаются, заранее зная, что Шолохов не пойдет, не поедет в Москву добивать последнее здоровье на этом журналишке, и уйдут, разбредутся по своим уютным кабинетам, а мне ведь завтра в котле кипеть, журнал выпускать, с людьми, в присутствии которых меня с г…м смешали, работать¹⁰¹.

Но ведь работали же. Напечатали казавшийся тогда прорывным роман Ю. Бондарева «Батальоны просят огня» (1957, № 5–6)¹⁰², стихи Н. Асеева, Б. Слуцкого, а отдел критики, который вел А. Турков, так и вовсе развернулся: попытался защитить В. Дудинцева, привлек свежие силы, дав, в том числе, возможность с разгромной рецензией на стихи А. Маркова дебютировать великому в будущем филологу М. Гаспарову.

По критике и ударили. «Так ли надо воспитывать молодежь?» – риторически вопрошал Б. Соловьев в «Литературной газете» (23 июля 1957 года), зорко отметив, что статьях молодогвардейцев В. Кардина, Л. Жуховицкого, Вад. Соколова, С. Львова, М. Гаспарова под знаком борьбы с «догматизмом» и «ханжеством» ставились под сомнение многие положения нашей литературы, многие наши принципы объявлялись «тривиальными словосочетаниями». <…> Случайно ли это? Думается, нет, ибо дело здесь зависит от позиции редакции и в первую очередь от члена редколлегии по отделу критики А. Туркова, который прежде всего отвечает за состояние и направление критического отдела. <…> Неужели главный редактор журнала А. Макаров не замечает, в каком запущенном состоянии находится этот отдел?

Веревочка обвинений в «нигилизме» вилась недолго. И уже 17 декабря того же года секретариат правления СП СССР не только освободил А. Макарова от занимаемой должности, но и всю редакцию раскассировал. В роли главного редактора стали сменять друг друга бесцветные Илья Котенко (1958–1960), Андрей Пришвин (1961–1962), Олег Смирнов (1962–1963). И хотя что-то заметное иногда все-таки проскакивало сквозь комсомольское сито – первый роман В. Тендрякова «За бегущим днем» (1959, № 10–12), первый рассказ Е. Евтушенко «Куриный бог» (1963, № 1), в том же номере рассказ Р. Грачева, – журнал держался во втором, если не в третьем эшелоне литературных изданий: и тиражи ничтожные, распространявшиеся едва не по разнарядке, и честь в нем печататься невелика.

Пока в марте 1963 года туда не направили бывалого комсомольского журналиста Анатолия Никонова, и он в качестве главного редактора неожиданно оказался амбициозным: в уже развернувшуюся распрю «Нового мира» и «Октября» предусмотрительно не вступал, зато обновил редколлегию и авторский состав, в частности первым среди журнальных редакторов завел постоянного обозревателя-колумниста, пригласив на эту роль Владимира Турбина, уже успевшего прославиться скандальной книгой «Товарищ время и товарищ искусство» (1961).

И, – вспоминает Турбин, – первые два года это был журнал-умница, яркий и пестрый, как… весенний букет. Уж иного сравнения не подберу, пусть: букет. Не парадный букет и не ритуальный, а как бы сам собой сложившийся. Позиция журнала была по-хорошему вызывающей: противостояла она всякой литературной предвзятости, доктринерству. Не было «наших» и каких-то «не наших», было братство молодых литераторов, поглощенных делом. И пусть даже это было какой-то игрой в братство, хорошо и то, что играли именно в литературное братство…

Под комсомольскую обязаловку, рапорты с колхозных полей и великих строек коммунизма отдали журнал в журнале «Товарищ». Зато всеобщее внимание привлекли и турбинская карнавализация действительности, когда разговор о текущей литературе оказался вдруг не только умным, но и занимательным, тормошащим воображение, и проза-поэзия, разумеется. Уже в первых номерах, подписанных Никоновым, появился роман В. Аксенова «Пора, мой друг, пора» (1963, № 4, 5), в мартовском номере 1964 года – стихи Б. Ахмадулиной, в октябрьском – «Оза» А. Вознесенского и киноповесть «Берегись автомобиля» Э. Брагинского и Э. Рязанова, затем первый роман Ю. Семенова об Исаеве – Штирлице «Пароль не нужен» (1965, № 2–3)…

Всяко-разно? Да, конечно. Или, если перевести просторечное выражение на казенный язык, вполне удавшийся опыт консолидации литературных сил, попытка ориентироваться на то, чего от журнала ждали молодые читатели.

Начальство, в особенности после малой октябрьской революции 1964 года, ждало, впрочем, другого. Никонова уже не спросишь, но Валерий Ганичев, бывший в то время его заместителем, вспоминает, как в начале 1965-го их вызвал первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов: «Можем мы сделать так, чтобы молодежь снова гордилась своими отцами? Ведь при Никите мы их заплевали»¹⁰³.

Что ж, партия сказала: надо! комсомол ответил: есть!¹⁰⁴ И уже к пятому номеру за 1965 год В. Ганичев¹⁰⁵, собрав подписи С. Коненкова, П. Корина и Л. Леонова¹⁰⁶, подготовил громозвучное обращение «Берегите святыню нашу!», где сказано, что в последние годы довольно усердно производится разгром памятников нашей национальной старины. <…> Мы должны встать на борьбу с ханжеским мнением ограниченных людей: будто церкви и другие культовые здания – объекты только религиозного значения, что под золотыми куполами содержится лишь «опиум народа», потому что <…> в этих зданиях высочайшее для каждой эпохи проявление художественного творчества нации. <…> Наша гордость и святыня должна быть спасена.

Поистине, – десятилетия спустя говорил Ганичев, – это была программа, воссоединяющая героическое прошлое и сегодняшнюю жизнь молодого поколения на фоне «молодежной субкультуры», утверждении о «коренном отличии молодого поколения от отцов», как якобы революционного постулата. На фоне революционаризма, развернувшейся культурной революции хунвейбинов мы соединяли руки поколений, говорили об общих духовных, исторических, культурных ценностях древней дореволюционной Руси и Советского Союза. Все наше! А не как у псевдоисториков Покровского и Минца, втаптывавших в грязь всю дореволюционную эпоху как недостойную. Конечно, это был исторический прорыв к обществу, ибо оно чутко откликнулось на обращение, распечатанное в сотнях тысячах, письмо расклеивалось в библиотеках, клубах, перепечатывалось в книгах, местных газетах¹⁰⁷.

Слова «Берегите святыню нашу!» стали названием постоянного раздела в журнале, а рубрика «Комментирует Владимир Турбин», разумеется, исчезла, будто ее и не было. Редколлегию в апреле 1966 года еще раз радикально обновили, убрав из нее «ненадежных» Артема Анфиногенова, Владимира Амлинского, Юрия Казакова, Веру Кетлинскую, Анатолия Приставкина, Александра Рекемчука, и эти перемены, – по словам М. Лобанова, – в какой-то мере были, можно сказать, маленьким идеологическим 1937 годом, когда журналу с его новым, русским направлением предстояло очиститься от чуждых ему элементов в преддверии решающих событий «холодной войны», которая на этот раз окончилась для нас поражением¹⁰⁸.

Пришли иные времена, и на журнальных страницах взошли иные имена: Илья Глазунов с записками художника «Дорога к себе» (1965, № 10–12), Владимир Солоухин с «Письмами из Русского музея» (1966, № 9–10)¹⁰⁹, Дмитрий Балашов с историческим романом «Господин Великий Новгород» (1967, № 6–7). Что же касается самой редакции, то вес в кругу советчиков Никонова набрали критик Виктор Чалмаев, ставший в 1966-м заместителем главного редактора после ухода Ганичева на пост заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ, поэт Сергей Викулов, а с 1968-го в роли первого заместителя заявил о себе еще и романист Анатолий Иванов. А главным идеологом стал Михаил Лобанов.

Он еще 20 августа 1964 года напечатал в «Литературной газете» статью «О „веселых эскападах“ на критической арене», где в пух и прах разнес молодогвардейские колонки В. Турбина (Литературная газета. 1964. 20 августа). Ему не возразили, но, против ожидания, «позвонили из „Молодой гвардии“ и по поручению главного редактора Анатолия Никонова попросили что-нибудь написать для журнала»¹¹⁰.

Выждав год, Лобанов написал, и в ответ на его пламенный фельетон «Нахватанность пророчеств не сулит…» (1965, № 9) о поэме Е. Евтушенко «Братская ГЭС», – как он сам вспоминает, – «в редакцию журнала хлынули письма в защиту Евтушенко, с яростными нападками и руганью в мой адрес»¹¹¹, а сам суровый зоил проснулся знаменитым.

Еще бы! Конечно, Евтушенко в ту пору не одними молодогвардейцами воспринимался как мальчик для битья, но впервые строй мысли шестидесятников был оспорен не с позиций классической литературы или ортодоксального марксизма советской выделки, а с точки зрения, которую назовут «почвеннической» или «неославянофильской». Слова «русофобия» в ходу еще не было, но автор поэмы был уже обрисован как ненавистник России и всего русского, национального:

Евтушенко разговаривает с историей, как с какой-нибудь поклонницей стихов на читательской конференции… Один из авторов в восторге от главки «Стенька Разин», тут сплошные восклицания: «этого Стеньку забыть нельзя», «это зрело» и проч… А чем восхищаться? Один выдавливает прыщ, другой прет, «треща с гороху», девки под хмельком «шпарят рысью – в ляжках зуд» и т. д. Автору кажется, что это хорошо, а ведь это отвратительно!..

Отныне программные статьи Лобанова пошли одна за другою: «Чтобы победило живое» (1965, № 12), «Внутренний и внешний человек» (1966, № 5), «Творческое и мертвое» (1967, № 4), «Просвещенное мещанство» (1968, № 4), «Боль творчества и словесное самодовольство» (1969, № 11) – и в каждой из них все настойчивее доказывалось, что «нет более лютого врага для народа, чем искус буржуазного благополучия» и что «не только высшие, образованные сословия, так называемая интеллигенция, но и народ в целом подвержен разлагающему влиянию…»¹¹²

Чьему?

Про «образованщину», как и про «русофобию», тогда еще и слуху не было, о «малом народе» и «пятой колонне» речи тоже пока не шло, так что в соответствии с лексиконом тех лет Лобанов рассуждал о «просвещенном мещанстве», давая понять, что врагом (своим и народа) он считает городскую интеллигенцию, пораженную «американизмом духа»¹¹³, и что фамилии у этих «разлагателей народного духа»¹¹⁴, «у этой ядовитой, поистине инородной публики»¹¹⁵ по большей части еврейские.

Так – выступлениями Лобанова и следовавших в его кильватере В. Чалмаева, А. Ланщикова, С. Котенко, В. Петелина, О. Михайлова, других молодогвардейцев – обнаружила себя третья, помимо «Нового мира» и «Октября», идеологическая, и, по сути, тоже оппозиционная, сила в литературе, да только ли в литературе? И, естественно, встретила решительный отпор: как со стороны октябристов (см., например, статью заместителя главного редактора П. Строкова «О „народе-Саврасушке“, о „загадках“ русского характера и исканиях „при свете совести“» в декабрьском номере «Октября» за 1968 год), так и со стороны новомирцев (см. статьи И. Дедкова «Страницы деревенской жизни» в мартовском и А. Дементьева «О традициях и народности» в апрельском номере «Нового мира» за 1969 год).

Удар со стороны классово близкого «Октября» молодогвардейцы пропустили, а вот И. Дедкову и Дементьеву ответили предельно резко – открытым письмом «Против чего выступает „Новый мир“?» («Огонек». 1969. № 30. С. 26–27), которое было подписано тремя главными журнальными редакторами М. Алексеевым («Москва»), С. Викуловым («Наш современник»), Н. Шундиком («Волга»)¹¹⁶, первым секретарем Ленинградской писательской организации А. Прокофьевым, авторитетными у власти литераторами П. Проскуриным, В. Закруткиным, А. Ивановым, С. Ворониным, В. Чивилихиным, С. В. Смирновым, С. Малашкиным¹¹⁷.

Конечно, эта полемика – как со стороны новомирцев, так и со стороны молодогвардейцев – была, будто битым стеклом, пересыпана цитатами из основоположников и партийных постановлений, клятвами в преданности единственно верному курсу начальства. О многом приходилось говорить обиняками, однако читать между строк все тогда были обучены. Так что власть, свято блюдущая правила «не колыхай» и «не высовывайся», забеспокоилась, и над спорщиками нависла тень скорой расправы.

«Новому миру» дали пожить всего несколько месяцев – до февраля 1970 года, но не поздоровилось и «Молодой гвардии». Причем, – вспоминает М. Лобанов, – «травили нас, русских патриотов, не столько КГБ, сколько литературная сионистская банда, засевшие в ЦК русофобы, агенты влияния»¹¹⁸. Попытки ведущих молодогвардейских авторов заступиться за своего главного редактора перед секретарем ЦК КПСС П. Демичевым и Е. Тяжельниковым, сменившим С. Павлова на посту первого секретаря ЦК ВЛКСМ, к успеху не привели. Журналу вменили в вину отступление от ленинских принципов партийности, внеклассовое толкование народности, идеализацию дореволюционной России, прочие прегрешения, и в декабре 1970 года Секретариат ЦК КПСС отрешил Никонова от должности. Вернее, перевел его главным редактором в тихий журнал «Вокруг света», где он и прослужил, ничем заметным себя более не проявив, до самой своей смерти.

А руководить «Молодой гвардией» направили инструктора ЦК КПСС Феликса Овчаренко, и он не то чтобы навел в журнале идеологический порядок, но самых дерзких «крикунов» все-таки присмирил. На время, впрочем, потому что спустя полтора года скончался от тяжелой болезни, и сменивший его в конце 1971 года Анатолий Иванов тотчас же вернул ультрапатриотическую и ксенофобскую риторику на молодогвардейские страницы. К той поре она успела вдобавок расползтись и по другим изданиям – еженедельникам «Огонек» и «Литературная Россия», журналам «Дон», «Север», «Сибирские огни» и, в особенности, «Наш современник», где еще в 1969-м на многолетнюю вахту заступил Сергей Викулов.

Так что угроза националистического реванша сохранялась, и чрезвычайно своевременно прозвучала публикация статьи «Против антиисторизма» исполняющего обязанности заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС Александра Яковлева. Разверстанная 15 ноября 1972 года на две полосы в «Литературной газете», эта статья, – как вспоминает ее автор, – тоже, разумеется, была выдержана в стиле марксистской идеологии. Я обильно ссылался на Маркса и Ленина, и все ради одной цели – в острой форме предупреждал общество о нарастающей опасности великодержавного шовинизма, местного национализма и антисемитизма¹¹⁹.

И эта риторика, и высокая должность автора должны были вроде бы гарантировать прочтение статьи «Против антиисторизма» как установочной. Тем более что Яковлев еще и советовался, показывал, – по его словам, – статью академику Иноземцеву, помощнику Брежнева Александрову, заведующему сектором литературы ЦК Черноуцану, главному редактору «Комсомолки» Панкину, давал почитать и секретарю ЦК Демичеву! И обкатал текст, еще 6 ноября, – как рассказывает В. Ганичев, – «выступая с ним перед всем комсомольским активом страны»!¹²⁰ И, – прибавляет первый заместитель главного редактора В. Сырокомский, – «мы в „ЛГ“ трижды ставили ее в номер и трижды снимали. Вел статью я – в порядке исключения, старался что-то отшлифовать, обезопасить автора»!¹²¹

Не помогло. Гром все равно грянул, «народ, – если верить Г. Ганичеву, – поднялся в стране, тысячи писем пришло…»¹²², и в том числе самое раздраженное от М. Шолохова, заступившегося за своих заединщиков – «честных патриотов»¹²³. Своевольную статью, нарушившую непреложное аппаратное правило поперед батьки не высовываться, обсудили на Секретариате, на Политбюро ЦК, и Брежнев будто бы сказал: «Убрать этого засранца!»¹²⁴

Его и убрали – в конечном счете, не очень унизительно: послом в Канаду. Тогда как Анатолий Иванов на своем месте остался¹²⁵, и государственно-почвеннический дискурс сохранился тоже. Правда, – вспоминает Лобанов, – в журнале стало больше осторожности по части «русскости», и когда моя статья попадала к новому главному редактору, он тяжеловатым, испытующим взглядом уставлялся на меня и спрашивал: «О чем статья? Вонять не будут?» От каждой моей статьи, вызывавшей всегда нападки в печати, он ждал для себя, как главного редактора, неприятностей и, называя нападки вонью, все-таки остерегался вызывать ее¹²⁶.

Однако спустя еще десятилетие грянула перестройка, скрепы распались, и молодогвардейцы перестали чего-либо остерегаться. Помню, как Анатолий Степанович Иванов неистовствовал на совещании в уже горбачевском Центральном комитете, требуя немедленно закрыть «Московские новости», «Огонек» и «Знамя», обуздать клеветников России, положить конец оплевыванию славной советской истории и, прежде всего, лично генералиссимуса Победы. О том же, впрочем, шла речь и буквально в каждом номере вверенного его попечению журнала, так что «Молодая гвардия» даже и на фоне расплодившихся антиперестроечных изданий отличалась особой упертостью и особой черносотенностью.

Спрос на такой строй мысли в обществе, разумеется, держался, и в 1990-м, когда журнальный бум достиг своего максимума, тираж «Молодой гвардии» взлетел до 750 тысяч экземпляров, а в 1991-м хоть и упал, но все же до внушительной цифры в 410 тысяч. Было, словом, кому читать сталинистские стихи Вал. Сорокина, Ф. Чуева, В. Фирсова, статьи М. Любомудрова, И. Шевцова, А. Кузьмича, Ст. Куняева, В. Бушина, А. Севостьянова, направленные против «жидов», «масонов» и попыток демократического реформирования страны, или антисемитский роман Александра Байгушева «Хазары» (1989) и, наконец, впервые легально напечатанные в Москве приснопамятные «Протоколы сионских мудрецов» (1993, № 10)¹²⁷.

Вполне понятно, что в дни августовского путча ГКЧП, – как рассказывает Валерий Хатюшин, – в редакции «Молодой гвардии» сотрудники пребывали в приподнятом настроении и ожидали ареста Ельцина. Однако ничего не происходило, толпы ельциноидов полезли на танки и бэтээры, бесцельно стоявшие в центре столицы, стали собираться у Белого дома и перед ними развязно и самоуверенно выступил пьяный Ельцин. Вечером 21-го все гэкачеписты были арестованы. Жулики, подонки, русофобы и все аферисты, объединенные одним названием «демократы», праздновали свою пиррову победу. Журналу со всех сторон посыпались угрозы, в том числе и с экрана ТВ¹²⁸.

В. Хатюшин, заведовавший тогда в редакции отделами критики и публицистики, по поручению главного редактора откликнулся на это событие громокипящей статьей «Ответ погромщикам» (1991, № 9), а на следующий политический кризис уже в октябре 1993-го еще более неистовыми памфлетами «Москва, кровью умытая» и «Ритмы расстрела», а в журнале на целый год утвердилась специальная рубрика «Черный октябрь», где слов для обличения антинародного режима уже не выбирали.

В этой позиции «Молодая гвардия» и окаменела – как при Анатолии Иванове, с начала 1990-х годов постепенно уходившем от редакторских обязанностей и полномочий, так и при его сменщиках – прозаике Александре Кротове (1995–1999)¹²⁹ и поэте Евгении Юшине (1999–2009).

И от других литературных изданий, даже таких им вроде бы идейно близких, как «Наш современник», решительно отстранились: в совместных акциях не участвовали, за финансовой и какой-либо иной поддержкой к «оккупационным» властям не обращались, не были представлены ни в корпоративных сетевых агрегаторах типа «Журнального зала» или «Читального зала», ни в работе Форума молодых писателей, ни в деятельности АСПИР, то есть возникшей в 2020 году Ассоциации союзов писателей и издателей России.