Треба

Часть I

Сантехник во фраке

Он держал в деснице Своей семь звезд,

и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч;

и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый.

И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне:

не бойся; Я есмь Первый и Последний.

Откровение Иоанна Богослова

Сколько помню путешествий в Крым – ничего не меняется. Удушающая жара Симферополя, никогда не видевшего моря, это первое, что бросается в глаза страждущим по отдыху отпускникам. Поднимающееся от асфальта горячее марево, одновременный запах несколько дней немытых тел, духов, жарящейся шаурмы – вся эта липкая смесь обволакивает вас, начиная с первого шага за пределами вагона. Людской водоворот с сумасшедшими глазами, рвущийся к пригородным кассам, обязательно вынесет в нужную сторону. Главное не сопротивляться. Двигаясь в потоке, как горбуша на нерест, нужно умудриться не наступить на бездомных собак с вываленными языками, стайками бегающих по перрону. Повинуясь толпе, вы нырнёте в тёмный провал подземного перехода, потопчетесь немного в полумраке, пару раз отдавите чьи-то невовремя подвернувшиеся сандалии, получите в ответ ботинками от шеренги вьючных альпинистов, и выберетесь, наконец, наружу. Во всю ту же стройную какофонию жары и прогорклости фастфуда. И горе тем, кто не успел ещё в вагоне совершить утренний моцион – им придётся немного пройтись к торцу административных зданий, чтобы обязательно наткнуться на острый букет бесплатного туалета пополам с хлоркой. Там же, наряду с осязанием, зрительные рецепторы начинает радовать грозная надпись около рукомойников «НОГИ НЕ МЫТЬ!»

Нет. Не меняется решительно ничего. Все та же толпа перепуганных, мечущихся потенциальных отдыхающих. Те же груженые сумками, баулами, чемоданами, красномордые мужики, мучающиеся похмельем. Одинаковые толстые тетки с дурацкими шляпами на головах, волочащие за руки детей. Толпы молодёжи, разодетой в пух и прах, канареечной пестротой мельтешат муравьями. Надменного вида мадамы в почти газосварочных очках несут на руках мелкотравчатую чушь. Вокзал, битком забитый людьми, огромные очереди за билетами хоть куда-нибудь, уставшие от всей этой круговерти кассиры в узких прорезях билетных окошек.

– Девушка, до Тулы!

– Билетов нет.

– Мне срочно! Два!

– Билетов нет.

– Ну мне же домой! В Тулу!

– Билетов нет.

Механический какой-то, железно-искаженный женский голос монотонно повторял одну и ту же фразу. Сзади на незадачливого уже начинают давить.

– Чего стал? Тебе же сказали – нет билетов. Отойди в сторону! – и локтями, локтями, очищая для себя жизненное пространство.

– Ты еще раз пихни меня, жопа в шляпе! Я тебе шляпу знаешь, куда засуну?

Худой ППСник, в голубой рубашке с мокрыми пятнами под мышками и на спине, лениво отвернулся к окну.

– Беляши! Горячие беляши!

Привокзальная площадь, да и вся прилегающая территория, были забиты киосками, импровизированными кафешками, частниками, которые чуть ли не с рук торговали чем-нибудь съестным. Просто на мощёной плитке стоят грязные пластиковые стулья.

Никогда не понимал людей, покупающих себе здесь еду. Даже если по умолчанию принять, что всё это сделано не из котят, моя внутрення брезгливость начинала вопить дурным голосом уже через минуту наблюдения за процессом торговли. Продавцы брали у покупателей деньги, внимательно пересчитывая мятые бумажки, давали сдачу, оставляя на гривнах жирные пятна. Этими же руками ловко выхватывали из стоящей рядом ёмкости исходящий паром большой чебурек с начинкой из мелкорубленого лука, заворачивали в парочку салфеток, и с улыбкой протягивали нетерпеливому голодающему. Для дезинфекции пальцы вытирались о засаленный фартук, весь в радужных разводах от дезодорированного масла, ими же ковырялся нос в ожидании следующего клиента.

Едва выйдя из уютного купе, вокруг тебя начинают сновать какие-то мутные типчики с внешним видом стервятника-трупоеда и с пронзительными взглядами оценщика из ломбарда. Добавляют картину алкаши, бомжи и таксисты, являющиеся здесь отдельной кастой, чем-то типа брахманов.

Отличительной чертой всякого уважающего себя крымского таксиста являются четки. Длинные, пластинкой, или виде деревянных бус – неважно. Они живут в руках их обладателя совершенно самостоятельно, перепрыгивая с пальца на палец, до конца руки и обратно. Перебираясь по бусинке, они, кажется, вычитывают какую-то особенную мантру для охраны хозяев. Обладатель же четок жует жвачку, курит, и цепким взглядом сканирует окружающую его круговерть, безошибочно выбирая жертву «пожирнее». У него расстегнутая до предпоследней пуговицы рубаха, вывалившееся из нее волосатое пузо, копеечные солнцезащитные очки, шорты и грязные пальцы с криво обкусаными ногтями, торчащие из шлёпанцев. Разговаривают эти уникумы специальным таксистским тоном. Эдаким, доверительно-свойским:

– А вы куда едете? Алупка? Отлично! Я как раз в ту сторону. Могу подбросить недорого. Всего 80 долларов. Это почти даром, мамаша, вы с вокзала выйдете, – вас же обдерут как милую. А так сядем, быстро доедем, ребеночка утомлять не будем. Обычная цена до Алупки – 120, но я ж не зарабатываю. Я так. Подсобить.

У теряющей соображение потенциальной жертвы из рук выхватываются сумки, и все. Трепыхаться бесполезно. Вы опутаны. Надежнее, чем муха в паутине. Под убаюкивающе-монотонную речь всё семейство сажается в раздолбанную колымагу. Если вокруг у кого-то и возникают проблески ума, они умело гасятся криками дражайшей второй половинки: «Ниночке нельзя долго находиться на солнце! Поехали!».

В сезон крымские «шашечные падальщики» делают месячную зарплату среднестатистического работяги за пару дней.

Мой удобный рюкзак, несмотря на количество загруженных в него килограмм, был совершенно не в тягость. Расписание пригородных поездов также не изменилось – электричка до Севаста уходила практически через полчаса после прибытия скорого в Симферополь. Купив билет, я собирался, было, сходить в магазин за водой, как возле уха услышал:

– Козел!

Собравшись извиниться за отдавленную кому-то по неосторожности ногу, я обернулся и увидел дамочку, не обратившую на меня ни малейшего внимания, кричащую в трубку сотового:

– Да пошел ты! – она сбросила звонок, положила телефон в сумочку, висящую на руке, взялась за ручку здоровенного чемодана на колесиках, стоящего возле нее, и злой походкой пошла, шлепая сандалиями по асфальту, в сторону поездов.

Улыбнувшись, я продрался сквозь ряды продающейся китайской ерунды, вышел на площадь и направился в сторону ближайшего магазина.

Второй раз я увидел её возле электрички. Она стояла перед своим баулом с раздраженно сжатыми губами, размышляя, как его затащить в тамбур.

– Разрешите пройти? – я протиснулся мимо нее. Поднялся по лестнице, вошел в вагон. Снял стодвадцатилитровый рюкзак. Он, хоть и удобный, но все же успел порядочно отдавить плечи. Поставил его на сидение и пошел обратно. Спустившись по лестнице вниз, подхватил девушкин нечаянный якорь:

– Пошли. В стоимость билета входят услуги грузчиков.

В уголках взметнувшихся на меня глаз блестели слезы.

– Спасибо.

Два субчика с подчеркнуто безразличным видом перестали поддерживать плечами опоры крыши, начав вразвалочку удаляться. Мы зашли внутрь, я поставил тяжеленный отрыватель рук напротив себя. Вот всегда было интересно, что в них засовывают женщины? Снаряды, отбиваться от ухажеров? Достал прохладную воду. Забросил свой рюкзак на верхнюю, багажную, полку. Сел, и начал рассматривать свою невольную попутчицу. На ней был легкий летний сарафан, минимум косметики, уже запомнившиеся сандалии белого цвета. Лицо такое… Выразительное, что ли. Плюс-минус моего возраста.

– Куда едешь?

– В Крым! – зло ответила она. Отвернувшись к окну, достала из сумочки зеркальце, и хитро сложив платок, начала вытирать глаза.

Мысленно улыбнувшись, я открутил пробку, сделав пару больших, вкусных глотков.

– Воды? – протянул ей пластиковую ёмкость.

– Спасибо, – уже гораздо спокойнее ответила она, как будто и не было мимолётной слабости. Взяла бутылку, отпила.

– А я вот не догадалась купить. Сколько нам в этой духоте плестись?

– Часа три.

– О Боже!

– И это только до Крыма. До моря дальше.

Удивлённые глаза растерянно смотрели на меня. Не выдержав, я рассмеялся.

– Дурак! – она тоже, наконец, улыбнулась, – а ты куда?

– Под Балаклаву.

– А почему «под»? В подвале жить будешь? – не без яда спросила, наконец, посмотрев в глаза.

Желтые. Но вместе с каштановыми вьющимися волосами смотрятся отлично.

– Нет. У нас лагерь. Стоим дикарями на берегу моря.

– В палатках, что ли? – она брезгливо поморщила нос.

– Именно.

– Не понимаю этого. Без удобств. Горячей воды. Нормальной кровати.

– Suum cuique.

– Что?

– Каждому свое.

– А на каком это языке?

– Латынь. Jedem das Seine. То же самое, но на немецком. Слова одни и те же, а смысл разный.

– Это еще почему?

– Потому что на латыни это выражение обозначало высшую справедливость. А вот…

– Хватит выражаться! Билеты предъявите! – на полуслове меня оборвала строгая тётка – контролер в форме, с большой сумкой на плече и металлическими кусачками в руке.

Я полез в карман, а девушка покраснела, начав лепетать о том, что она собиралась его, билет, приобрести, но тут все резко изменилось… И она забыла.

– Голову дома, в Москве, не забыла?

– Я из Украины.

– А мне все равно. Выписываю штраф.

– Может быть, у вас можно купить этот злосчастный билет?

– Нельзя. Я вам не касса! – решительно отрезала злая контролёрша и лязгнула своими кусачками мне по билету, оставляя на нём россыпь каких-то дырок.

Штраф был небольшой, но настроение подпортил.

Какое-то время мы сидели молча, рассматривая в окнах неспешно проползающие пейзажи: дома, огороды, выгоревшую на испепеляющем солнце зелень, особых, крымских рыжих коров, больше похожих на больших собак. Мимо мелькали поля со спеющими персиками и виноградники, высаженные аккуратными рядами.

Мысли улетели в сторону. Я начал вспоминать, все ли заказы выполнил, всё ли требуемое везу, что еще нужно докупить в Севастополе. Вот, например, тушёнку необходимо везти из дома, в отличие от рыбных консерв, которые можно брать на месте. Как и спиртное. Про крупы с картошкой и всякими морковками не говорю. Они везде одинаковые. А вот сигареты… Сигареты!

– Куришь?

Девушка вздрогнула. Тоже, наверное, глубоко задумалась.

– Пойдем.

Закрыв за собой раздвижные двери в тамбур и прислонившись спиной к стене так, чтобы видеть наши вещи, я достал пачку.

– Как тебя зовут – то хоть, заяц?

– Почему заяц?

– Ездишь бесплатно.

Она рассмеялась.

– Лена.

«Высокая все-таки, – отметил я, – и немного нескладная».

Общаться было тяжело – в тамбуре стоял грохот от колес, бьющих в стыки рельс, поэтому курили молча, наблюдая, как дым всасывается в неплотно закрытые двери на улицу. Через них прямо в глаза беспощадно било злое летнее крымское солнце. В жёлтых прорезях света была хорошо видна летающая пыль пополам с голубыми табачными волнами, заполнившими помещение. Внезапно вагон оглушительно завизжал тормозными колодками пополам со всем своим полудряхлым существом, начав останавливаться. С невероятными потугами астматика, несущего тяжелые сумки, хрипя, лязгая и, казалось, теряя какие-то детали, он, наконец, затих. Подумав немного, зашипел, как потревоженный кот, вкривь и вкось раскрывая свои двери.

На перроне стояла парочка – ховайся в жито. Два худощавых парня, на вид либо только закончившие школу, либо год-два назад. Первый, чуть повыше, был одет в грязные брюки изначально серого цвета и синий пиджак, размера на два больше требуемого, на голое тело. Из старого, порванного резинового сланца торчал грязный большой палец. В руках он держал открытую бутылку шампанского. Его спутник был колоритен в никак не меньшей степени. В безукоризненно отглаженной белой рубашке, расстегнутой на три четверти, под которой была голубая полосатая тельняшка, застиранных старых коротких брюках, не доходивших даже до косточки на ноге и светлых туфлях, все в дырочку, на босу ногу. Даже из тамбура было видно, насколько парни были пьяны.

Поднявшись в поезд, тот который пониже, пошел в вагон, а второй, заметив Лену, затормозил, и начал картинно раскланиваться:

– Оп-па! Бонжур, мадам! И как нашу кисю зовут? Мамзель не желает ляпнуть «шимпанзе»? Шобы разговор для разгону завязать.

Лена отвернулась к окну. У кавалера не хватало верхнего зуба.

Двери закрылись, мы тронулись. Дальше парень говорил громче, перекрикивая какофонию давно отработавшего свой ресурс состава.

– Ты сатри! Манерная! Она у тебя всегда такая? – он щербато подмигнул мне.

– Когда как.

– Каку драли кверху… – не закончив, он вдруг резко изменил настроение и голос. Из кривляющегося, тот стал дерзким, вызывающим.

– Слышь, брателло. А дай закурить для начала!

Я внутренне напрягся. Драться особо не любил. Да, чего греха таить, до путя и не умел. Вытащил пачку, но открыть не успел. «Попандопуло» взял её у меня из руки, достал сигарету, прикурил, спрятал остальное себе в карман и посмотрел мне в глаза.

Я молчал.

От парня сильно воняло перегаром.

– А чё, как у нас с благотворительностью? В помощь мировому пролетариату.

– Денег нет.

– Ты не дерзи, Вася! Не видишь – трудящиеся в затруднении, – сделав глоток из бутылки, он, булькая, прополоскал горло, – нужна поддержка.

– Денег нет.

– Ты дуру только не гони! Потомушо если найду, возьму всё.

Весь разговор парень стоял, наклонившись чуть вперед, глядя в упор. Боковым зрением я увидел, как испуганно на меня смотрела стоящая в стороне Лена. Почему-то это придало уверенности.

– Я сказал тебе, денег не дам! – голос зазвучал уже твёрже.

– Ты чо гонишь, обормот?!

Все. Ситуация патовая. Я сжал кулаки и стал прикидывать, как и куда буду бить. Правой рукой попытаться изо всех сил вмазать в нос, потом добавить слева. Если сперва промахнусь, нужно немного присесть и, развернувшись снизу, апперкотом в челюсть. Между лопаток вниз побежала капелька пота. Запах алкоголя усилился, парень начал движение в мою сторону.

Внезапно всё разрешилось. За спиной наезжавшего раскрылись двери, появился его спутник, и не успел я всерьез испугаться численного перевеса, как второй закричал:

– Гена, да ты притомил! Какого ты тут кусалово устроил? Я из другого вагона вернулся! Пошли, – он потянул первого за руку, – брось ты этих лохов.

– Погоди, тут вопрос есть.

– Погнали, я тебе говорю!

Они вдвоем здорово напоминали махновцев из старых советских фильмов.

– Ты, лопушок, мне больше не попадайся лучше! – щербатый ловко плюнул мне под ноги, – и шмару свою побереги.

Развернулся и начал уходить, по пути вычитывая своего друга: «На кой ты влез, я говорю?». «Да что ты от них хочешь? Это ж хохлы долбанные!»

Настроение было – хуже не придумаешь. Острая боль пронзила правую руку. Ага. Сжав кулаки, не заметил, что в ней оставалась сигарета. Она «докурила себя сама», и дала о себе знать, начав поджаривать пальцы.

– Чёрт! – я затряс кистью.

Вернувшись, мы сели, и я снова потянулся за водой. Было стыдно за себя. На спутницу свою я изо всех сил старался не смотреть.

– Дай и мне, пожалуйста.

Протянув полуторалитровый пластик, совершенно неожиданно для себя увидел, что она улыбается.

– А ты молодец!

Вот это уж совершенно ни в какие ворота.

– Издеваешься?

– Совсем нет. Ты же один, а их двое. И ничего им не отдал.

М-да.

– Одному из этой парочки нужно отрезать ногу и выдать попугая, – ляпнул я какую-то глупость и, пряча, скрестил руки на груди, трясущиеся от выброса адреналина.

Лена засмеялась и сделала пару глотков.

– А я вот не знаю, куда еду, – внезапно пожаловалась, закручивая крышку.

– Как это?

– А вот так.

– Давай со мной!

– Спать в палатке с пауками, купаться из кружки морской водой и ощущать остальные милые прелести «дикой жизни»? Нет уж, увольте! – её голос колокольчиком звенел по вагону.

Отчего-то стало обидно. С такой реакцией сталкиваешься постоянно, но именно сейчас накатило.

Отвернувшись, я начал рассматривать пейзажи, калейдоскопом мелькающие за окном.

Этого ведь не расскажешь. Это чувствовать надо – что такое жизнь вдали от бешеных туристов. Тебе не надо толкаться и ругаться за место на пляже. Нет сотен орущих в уши одним и тем же репертуаром кафешек. Нет любителей шансона, изгаляющихся в караоке. Нет бухих уже с утра красномордых пузанов, выискивающих прищуренным взглядом тех, кто не болеет за «Спартак», или не уважает ВДВ. Нет вони жарящихся на прогорклом масле чебуреков. Нет людей, бросающих себе под ноги обертки от мороженого, пустые бутылки из-под напитков, кожуру от апельсинов. Там, куда я еду, вообще нет мусора под ногами. За этим следят.

Вся прелесть «культурного» отдыха держится на железных правилах. Например, в маленьких магазинчиках, разбросанных по всему побережью, выбор предлагаемых товаров должен быть как можно меньше, и стандартизирован. Объясню, почему. Когда стоит очередь из двадцати страдальцев, душа которых требует пенного волшебства, роскошь траты пяти минут на выбор из шестнадцати предлагаемых сортов непозволительна. До́лжно стоять три вида самого унылейшего пойла. Ни в коем случае не холодного. А то начнут мацать бутылки, выбирая самую-самую. А так – тёплое, и все вопросы отпали. Не нравится – иди, ищи дальше.

Или, например, вот ещё. Сдаваемые собачьи конуры под громким названием «Отдельные апартаменты» не должны иметь ремонта строго двадцать лет, а так же обязаны содержать в себе продавленные панцирные кровати, от недельного спанья на которых развивается хронический сколиоз. Суточная цена на право обладания этой прелестью варьируется строго между любовью хозяина к дензнакам и совестью. То есть, не находя конфликта, штопором уходит в бесконечность.

А ещё все приезжие мечтают попить домашнего вина «Чёрный доктор», заботливо настоянного на навозе, покататься по горам на всех видах транспортных и не очень средств, будь то ослики, козлики, лошадки или вездеходики. Сфотографироваться с обезьянкой и пьяным в слюни дядей Герой из Тамбова, уснувшим прямо на пляже под визги жены, которая не в состоянии дотащить этого бегемота в свою норку площадью два на два.

Обязательный пункт – недельный запой, поедание чурчхелы, отравление «свежайшей солянкой» и ожоги различной степени тяжести.

Громко завизжав ржавыми тормозами, мы остановились. Парочка пассажиров не спеша зашла в вагон. Из распахнутого проема несколькими тамбурами от нас, спиной вперед, как будто от сильного удара в грудь, вылетел парень в пиджаке. Ударившись об асфальт, он попытался встать, но был вторично сбит с ног своим другом, вышвырнутым, правда, более традиционно – головой вперед. Где-то впереди послышалось несколько аплодисментов и возгласы одобрения.

Настроение, как говорил классик, улучшилось. Двери закрылись, мы оставили потрёпанную парочку вместе с их жуткими проклятиями пополам с обещаниями тридцати трех казней египетских, далеко позади.

– Ты обиделся, что ли?

– А? Нет, задумался.

– О чем?

– О том, где я сегодня окажусь.

– Значит, обиделся, – она широко заулыбалась.

– Разве что чуть-чуть. У меня к тебе два вопроса.

– О, вот это уже интересно. Жду.

– Первый. Ты знаешь количество тоннелей на подъезде к Севастополю? Они как раз сейчас начнутся.

– Нет. А ты?

– Я каждый год считаю и крепко-накрепко запоминаю. До следующего года. Потом сначала.

На последних словах резко потемнело, послышалось отраженным эхом металлическое лязганье колес. Стало прохладнее.

Через секунд тридцать мы вновь вынырнули под яркое солнце и практически одновременно, громко, сказали:

– Первый!

– Ух ты, как страшно!

Стало гораздо тише.

– А второй вопрос?

– Мы еще увидимся?

– Не знаю, – просто ответила она, – скажи номер своего телефона, и может быть… Всё может быть.

Продиктовал я его со второго раза.

Первый раз помешал опять напавший на наш поезд тоннель.

*

За окнами потянулись бухты, изрезанные пещерными церквями Инкермана. Рыбацкие и военные корабли под российскими флагами перемежались шикарными белыми лайнерами нуворишей. Иногда между ними качались на волнах не уступающие по роскоши яхты украинских генералов. Наша скрипучая зеленая гусеница ползла в тени деревьев, ныряя в черные каменные провалы, медленно сокращая расстояние до центрального вокзала. Люди завозились, зашевелились, начали проверять вещи, готовясь к приближающемуся окончанию поездки. Какая-то бабулька отчитывала внука за то, что он сейчас «подлец, весь сервиз разобьет, если так будет бросать сумку».

– Ну что, пора и нам собираться.

Лена вдруг заметно занервничала. Я сделал вид, что не заметил.

– Мы делаем так. Я вынесу твои вещи, а ты выйдешь вслед за мной. И будешь ждать меня на перроне пока не вернусь, и не заберу свои, идет?

– Хорошо.

Поток освобождающих вагон пассажиров выплюнул нас на платформу. Пришлось хорошо постараться, чтобы вернуться обратно, двигаясь против течения. Будучи еще внутри, надел рюкзак, застегнул поясные ремни, подпрыгнул. Ничего не давило, никуда не перекашивало. Вот и отлично. Спустившись, увидел, что Лена разговаривает по телефону. По напряженному лицу и резким, обрывочным, обвинительным фразам, понял, что лучше подождать в сторонке. Захотелось закурить. А пачка сигарет – то того… Тю-тю…

Чертыхнувшись, снял рюкзак, расшнуровал. Долго ковырялся в нем, ища ещё не распечатанный блок.

Наконец, упаковал обратно все вещи. Сдернул полиэтиленовую обёртку с алюминиевой фольгой, положил их в карман джинс.

– И мне одну дай.

Я даже вздрогнул.

Она стояла рядом. Злая. Вытащив из пачки небольшой цилиндрик с жёлтым краем, протянул. Мы закурили. Лена стояла полубоком, и мне почему-то казалось, что таким образом она хочет скрыть то, что плачет. Но выбросив окурок в приваренную к столбу маленькую урну, она посмотрела мне в глаза абсолютно сухими глазами, полыхающими яростью, спросив:

– Где здесь такси, или городской транспорт?

– Недалеко. Мне тоже как раз туда.

К остановке вела дорога, проложенная над железнодорожным полотном. Мы медленно двигались по нему, то и дело притормаживая. Колесики большого чемодана постоянно попадали в ямы и выбоины. А от помощи Лена категорически отказывалась.

– Ты уже решила, где остановишься?

– Разберусь.

– Если хочешь – у меня есть несколько телефонов людей, которые сдают квартиру, могу им позво…

– Не нужно.

Если бы на мне не висел рюкзак, я бы пожал плечами. Feci quod potui.¹ Немного подумал и про себя же добавил, улыбнувшись: faciant meliora potentes.²

Уже на подходе, спросил:

– Номер маршрутки или троллейбуса подсказать?

– Нет.

– Тогда счастливо отдохнуть.

К бордюру подъехал нужный мне микроавтобус.

– Пока! – пригнувшись, я побежал, в последний момент успев втиснуться в уже почти отъезжающую машину.

«Спасибо» – перед самым закрытием за собой двери, то ли донеслось, то ли послышалось. Посмотрев сквозь стекло наружу, я увидел Лену, стоящую спиной рядом со своим огромным чемоданом, рассматривающую номера маршрутов и пункты их следования.

Показалось.

Наш водитель понесся улочками и проспектами Севастополя, лихо, с каким-то даже ухарством, тормознув «топик» в конечной точке своего следования – «Пятом километре».

Выгрузившись, я достал телефон.

– Валера! Привет, ага. Я уже на «пятом». Подумай, нам что-то ещё надо?

С другой стороны трубки послышалось секундное замешательство.

– Купи пластырь тканевый. А то у нас тут есть раненые.

– Всё? Спроси у Ирины Владимировны. Будет кричать ведь, почему с ней не посоветовались.

– Она купается, а я в лагере.

– Валерчик. Сходи, пока я аптеку искать буду.

Динамик донес громкое шипение выдоха.

– Хорошо.

Оранжевая лампа на безоблачном небе палила нещадно, футболка в считанные мгновения под рюкзаком стала мокрой, а еще через несколько – сухой. Надо срочно предпринимать акцию возмездия небесному светилу. В качестве орудия было определено местное «Крымское».

«Молодой человек! У нас все напитки – холодные!»

Действительность расходилась с обещаниями кардинально, от чего и так «левенькое» пиво превратилось в эталонное «Писи тёти Аси».

Пришлось оставить едва начатую бутылку возле магазина. Отмщение откладывалось. Сделав с десяток шагов, я обернулся в поисках вывески с красным крестом.

Бутылки уже не было.

Купив пластырь, не спеша отправился к остановке с нужным мне автобусом, где меня настиг телефонный звонок. Ирина Владимировна строгим голосом продиктовала целый список овощей, зелени, круп, и почему-то прищепки.

Пришлось возвращаться, закупать требуемое, стараясь по памяти ничего из названного не пропустить.

Теперь мои руки были заняты двумя кульками, поэтому пришлось повозиться, отдавая деньги водителю полуживого рыдвана, идущего до Балаклавы.

Десяток минут мимо виноградных полей – и я почти на месте. Выйдя на конечной, привычно поднял взгляд вверх, мысленно поздоровался со стоящим на вершине Кастрона донжоном и двинулся на набережную. Там, догрузив пакеты несколькими «цистернами» с пивом, плюс одну ноль пять на дорогу, пошел к скоплению яликов.

Ялик – это лодка с мотором плюс «бомбила». Характер у них похож на таксистский, но со своим, морским, колоритом. Если «Иван» на справедливое возмущение «с чего бы это езда в 10 минут столько стоит», не моргнув глазом начнёт вкручивать о непомерных ценах на бензин, мировой еврейский заговор и взяточниках – гайцах (ездя на копеечном газе с фамилией Зильберман и имея кума – майора ГАИ), то лодочник загадочно кивает на «погранцов», всё тот же 95-й бензин, загадочного «бригадира»…

Ну и правильно. Чего им, прямо в глаза тебе говорить – хочу, мол, милый терпила, нагреть тебя во весь твой полутораметровый рост!?

Хотя… Лучше бы именно так, чем выслушивать всю эту пургу. А то ведь в один день можно не сдержаться. И по мордасам, по мордасам. Возможно, даже, его толстой пачкой сегодняшней выручки.

Ладно. Пора отгонять от себя сладостные мысли о расправе.

– Здорово, мужики!

– И здоровее видали.

– А кто на «пальцы»?

– Да ты и будешь.

– И больше никого?

– Ни-ко-го, – раздельно, по слогам произнес молодой, нахальный парень.

– А сколько будет самому?

Он развязно осмотрел меня с ног до головы.

– Двести!

– Триста! – не выдержав, я выкрикнул еще громче его.

Стоящие за спиной наглеца другие лодочники с видимым удовольствием засмеялись.

Он, уже теряя уверенность, оглянулся на них, повернулся вновь ко мне.

– Ну, можно и триста.

– Правильно. А чего б не провезти хорошего человека, ага? Не зря же лодку гонять, топливо тратить… Износ мотора, покраска бортов… Даром же, как говорится, за амбаром, так-то ведь? Нешто я не понимаю?

Мужики откровенно веселились.

Окончательно сбитый с толку парнишка кивал головой.

Вдруг резко прервав свой мутный поток раздражения, я дал заднюю:

– Нет, не хочу.

Как будто поленом по темечку ему врезал. Тот аж модный телефон в руках крутить перестал.

– Почему?

– Подожду еще попутчиков. А то на море волна сегодня, не ровен час перекинемся, а толпой, как не крути, устойчивей будет.

Он уже понял, что я издеваюсь, подумал, обижаться или нет, плюнул, и пошел искать пассажиров на «ближний» пляж.

Хуже к приезжим относятся только продавцы магазинов. Любая торговка придорожного лотка, взвесив килограмм яблок, в довесок считает своим долгом окатить тебя двумя литрами презрения. Если невнимателен – обсчитает. Возмутишься – обложит матом. Ответил – пеняй на себя.

В общей сложности, на причале я проторчал чуть больше часа. Еще пару раз сходил за пивом, изучил весь ассортимент бесполезных сувениров, которыми были сверху донизу забиты палатки, стоящие по периметру пристани, сразу за кинотеатром с чудным, радующим ухо названием «Монпепос».³ Понаблюдал за снующими отдыхающими. Купил пиратский флаг. На его черном фоне злобно скалился одноглазый череп с перекрещенными костями. Повешу его над палаткой. Пусть охраняет.

И вот, наконец, везение. Оно подошло в виде троих парней с длинными волосами, перетянутыми на лбу веревками. Ребята были гружённые рюкзаками, ощущением тщетности бытия, гитарами и пакетами с едой. Рядом с ними стояла пара девушек, как две капли воды похожих на своих спутников – от немытой головы, до отсутствующего взгляда. Они несли пару маленьких барабанов. Да и ладно, нам в одну сторону, а это главное.

Быстро скооперировавшись с этой компанией, я загрузил в лодку свои баулы, помог перенести туда же вещи начинающих музыкантов. Быстрее, быстрее грузитесь, надоел уже этот пирс. Ровно уложенная тротуарная плитка, стилизованные «под старину» фонари, очередь фотографирующихся с Куприным… Нет, меня нельзя выпускать туда, где много людей. Сразу хочется на Луну. Туда, правда, уже тоже добрались. Радует то, что быстро свернули манатки.

Все говорят, что я строго асоциален. Меня даже ни в одной социальной сети нет. А по теперешним меркам это значит, что я вовсе не существую в природе.

Наконец, наша лохань с гордым названием «Смелый» завелась и мы начали выходить из бухты. Отсалютовав будке с погранцами «Золотом Скифов», я сделал большой глоток, закурил, рассматривая вначале окрестности, а затем и спутников повнимательнее. Судя по тому, как они смотрели то на меня, то на мою бутылку в руке, это деятели, презрительно называющие таких как я, алкашами. Ну да. А глядя на ваши глаза и одежду, алкоголь вам ни к чему – вы уже вмазались парой «дудок». То есть трава, видите ли, не преступление.

Есть у меня один знакомый вот такой же. Всё губы презрительно кривит при слове «водка». А сам «бульбулятором» убьется, и часами ходит, улыбается, с лицом олигофрена.

Конечно, вы не алкоголики. Вы наркоманы. И бабушке моей потом можете рассказать, что на траву не садятся. Достаточно того, что от неё у вас ни одной извилины не осталось.

Собрав требуемую сумму за проезд, отдали её нашему рулевому. Я достал мобильный.

– Алло, Мажор? Привет! Каак паагодка? – намеренно растягивая гласные, прокричал в трубку.

– Привет! В белокаменной не знаю, а у нас отличная! Ты отчалил? Ирина Владимировна уже Пусика загоняла – гости будут, дров принеси, картошки начисти…

– Нашла гостя, – сварливо пробурчал я, – ладно. Возьми Сало, встретьте меня минут через пятнадцать.

– Легко, – ответил Мажор и отрубился.

Прозвали его так за то, что сабж на каждом углу с поворотом не забывал по пять раз на дню говорить, что он москвич. Пока это окончательно всем не надоело. Кстати, первый вариант его погоняла был «Драндулет».

Однажды утром, толком еще не проснувшись, он увидел, что его палатка окружена камешками, схематично похожими на границы столицы на карте. Чтобы задумка была понятнее, рядом красовалась подпись из веток «МАСКВА», а на палатке Мажора зубной пастой злоумышленники написали «КРЕМЛЬ». Тут же лежала чья-то кепка.