Глава 6.
Но стоит вернуться на часы назад, осознаешь, что спокойствие пришло на смену более тяжелым чувствам. Базаров, Булгаков и Коровьев расстались в метро, когда последний понес котенка в клинику, а Витю с Сашей отправил домой ловить Женю с Ваней, когда те вернутся.
Востоковед и медик не было в особо счастливом настроении. Булгаков шел немного впереди, сунув руки в карманы, и, зайдя в квартиру, лишь выдохнул, поняв, что Чехов с Есениным действительно ушли гулять вдвоем.
–Я недостаточно хорош для Вани, да, Вить?
Витя отошел двери, поднял брови и потоптался на коврике, кивая.
–А я недостаточно хорош для Жени.
Саша кивнул в сторону балкона, открыл форточку в деревянной раме, от которой на руках были занозы, стал спиной к окну и закурил. Он не сводил взгляда с Базарова, удивленно рассматривая замешательство на лице того.
–Если Ваня не вернется, я умру. – выпалил он, протягивая сигарету в руки товарища.
–Если Женя не вернется, я умру. – едва ли изменил его слова бледный медик.
Он стал напротив друга, поднес сигарету к рукам и задумался на пару секунд. За окнами было серо и пусто, солнце укатилось к центру, а по краям было перекрыто толстыми стенами тяжелых облаков. Базаров переводил взгляд с сумрака на Булгакова, не замечая особой разницы между ними. Витя и Саша думали об одном- об их идентичности. Вот замечательно, нашел себе лидера под бок, но кто ты без него? Если исчезнет Есенин, мир лишится лучика солнца, талантливого поэта, дамского угодника, души любой компании и прекрасного друга. Испарится Чехов- планета останется без замечательного врача, рационального осколка луны, неплохого художника, основателя всех ссор и драк в рядах Гротеска. А если пропадут Базаров и Булгаков? Что изменится? Пойдет ли чья-то жизнь под откос? Они сгорали как сигареты в холодных дрожащих руках, таяли как резкие, но короткие слезы на карих и голубых глазах. Витя пошел проверять закрыта ли дверь, Саша, прожевывая фильтр, ждал возвращения.
–Базаров, давно это у тебя?
–Ты про что? – медик нахмурился и сглотнул комок в горле.
–Вот это боготворение Чехова. Ты же не можешь представить свою жизнь без него, да?
Базаров насупился, отшагнул назад, поднимая оставленную в пепельнице сигарету. Взгляд Саши был настолько пронзительным и внимательным, с голубыми глазами всегда так. Постоянно смотрят в душу, и некуда тебе деваться от блеска черных островов-зрачков в светлом море. Витя не мог спрятать свое проявившееся беспокойство, отвернувшись, поэтому ели слышно прошептал:
–У тебя же с Есениным также.
–Да. Мне стыдно, но отрицать ничего я не могу. И знаешь, Витя…– он шагнул в сторону вжавшегося в стену товарища. –И мне не нравится, что Ваня так просто гуляет с Женей! Он мой лучший друг, а не его! – скорчив агрессивную гримасу и взмахнув напряженной рукой, Саша продолжил курить.
–Булгаков, ты перегибаешь палку…
–Я ничего не перегибаю! Я может быть тоже хочу, чтоб меня любили! Да, я не хочу гоняться за кошками на смех толпе! Значит ли это, что нужно забывать меня и скитаться с этим Чеховым? Я бы высказал, но сказать такое Есенину я не смогу при всем желании! И ты же понимаешь меня, Витенька, не притворяйся! Тебе тоже не нравится, что в то время как одни просто существуют, и их уже все обожают, другим приходится из кожи вон лезть ради какого-никакого одобрения? Почему у Жени все вышло так легко? Все то, за что я бился столько лет? Стоило ему лишь улыбнуться, Ваня уже у его ног! Я его лучший друг! Я! Мне не нравится, что с появлением Коровьева и Чехова, он стал обращать меньше внимания на меня! И я клянусь, типун мне на язык, стал бы ты его другом, я бы ненавидел и тебя! Есенин восхитительный, восхитительный подонок. И я бы запер его рядом с собой, чтобы его лучшим другом был я! Что я делаю не так, Базаров, скажи мне! Может у меня сердце неправильное, почему еще оно так странно сжимается, когда Есенин с кем-то, кто совсем не я? Я не могу видеть, что он счастлив с другими! Я не дотягиваю до уровня его лучшего друга, да? Я вижу по тебе, ты меня понимаешь! Самый дорогой мне человек отвернулся, сам того не зная! Что я делаю не так, Витя?! Я просто хочу, что меня любили! – Булгаков упал на пол, уткнулся лицом в ладони.
–Я не могу сказать, что понимаю тебя, Саша, извини. – прошептал Витя. – У меня все легче.
–Рассказывай! – рявкнул востоковед, открывая лицо.
–Хорошо. Я не помню свою жизнь до знакомства с Чеховым ни в каких цветах кроме серого. Меня обижали в школе, у меня толком не было друзей… Стой. Булгаков, пообещай, что не расскажешь никому. Особенно Жене.
–Смеешься? Зачем мне кому-то что-то рассказывать? –усмехнулся Саша. – Обещаю.
Базаров кивнул и продолжил:
–Чехов был единственным парнем в общежитии, кто вступился за меня во время насмешек не особо умных однокурсников. И с первых дней нашей дружбы я стал осознавать, что без защиты за своей спиной я никто. У Жени было все: авторитет, сила, мощь. Его знали в лицо все. Мне не хотелось любви, мне хотелось не чувствовать себя никчемностью! А ведь если я друг такого парня, может я сам что-то из себя представляю, Саш? И теперь, когда Чехов так близко дружит с Есениным, я боюсь, что мы перестанем дружить, и я потеряю единственного человека, отнесшегося ко мне хорошо впервые за долгое время. Я всем сердцем обожаю Женю, и я клянусь, было бы у нас после драки голосование, отдал бы голос за исключение Вани. Он исчезнет, зная Есенина, переедет сюда, и я снова останусь один. Один во всем мире! – Базаров повернулся к Булгакову. – Но несмотря на это, я безумно благодарен тебе, Сашка. С тобой я чувствую себя действительно свободно. – он хихикнул и посмотрел в сторону от друга. – Может надо что-то менять не в них, а в нас?
Востоковед вскинул голову и, нахмурив брови, взглянул на товарища, нелепо улыбающемуся в стену.
–Не понимаю, о чем ты.
–Пора прекратить винить людей, не сделавших нам решительно ничего плохого, а наоборот своей добротой или статусом завлекших в свой храм. Виноваты мы, Саш. Что мы делаем не так? Да все! Нам нужна независимость, чтобы то, что мы ощущали тогда на Тверском, стало постоянным чувством.
–Бесполезно. Я пытался.
–Тебе так кажется, но стоит лишь попробовать. Я не мог, я был в такой ситуации один. Нужно стать самими собой.
–Никогда не думал, что ты такой…– пробормотал Саша. – Ты молчаливый обычно, а оказывается вот какой рассудительный и мудрый…– глаза его резко наполнились слезами и осознанный взгляд сменился пустым и обеспокоенным, он уткнулся лицом в колени и неожиданно зарыдал. – Но я так не хочу, чтобы он уходил…
Женя замер и напугано прикрыл рот кулаком. Он никогда и не думал, что такой человек как Ванька Есенин может заставить кого-то истерически рыдать. С другого конца квартиры затеребил мерзкий звонок. Базаров поднялся, сглатывая и обеспокоенно оглядывая дрожащего друга. Он гладил его по голове и трясущимся плечам, с трудом подбирая слова:
–Я… Я сейчас вернусь… Только подожди…
Витя кинулся к двери, резко раскрыл ее, затянул Коровьева с котом внутрь и, дергая его за воротник и задыхаясь, стал умолять переобуваться быстрее. Непонимающий Адам не дождался объяснений, ведь врач убежал обратно на балкон. Он обхватил товарища руками, прижал к тебе и начал водить руками по голове, ожидая прихода решительно эмпатичного Адама. Струйки слез текли по рукам и розоватым как у ребенка щекам Саши, изо рта вырывались крики, а все тело дрожало, словно истязаемая гарпиями душа самоубийцы на седьмом кругу ада. Он схватился левой рукой за выпирающий подоконник, а правую не убирал от лица, словно стесняясь своих слез и паники.
–Что случилось, Вить, ты не объяснил? – Коровьев опустил взгляд на кричащего Булгакова и обнимающего его Базарова. – Черт…. Витя, что произошло?
–Если он променяет меня на этого чертового врача, я покончу с собой! – вырвалось изо рта Саши, он закинул голову наверх, раскидывая свои всхлипы по всему крошечному балкону.
–Нет, нет, нет. – Коровьев упал на колени рядом, поставил котенка на пол, так, что тот напугано замяукал, Адам отодвинул замешкавшегося Витю и притянул дрожащего товарища к себе. – Базаров, срочно сделай чай, возьми валерьянку- маленький шкафчик над плитой проверь, она там.
Перед глазами все расплывалось, и фигуру Саши и окна сменила другая картина из памяти Адама. Он в длинной футболке, с завязанными каштановыми волосами на затылке прижимал к себе холодное недвижимое тело, сидя на коленях.
–Только дыши, пожалуйста… Я все сделаю, только будь жива… Я никогда не дам тебя в обиду, только, прошу тебя, открой глаза…
Но она больше никогда не будет дышать и не откроет свои зеленые печальные глаза, что так любил Адам. Смерть, как же ты ужасна! В то время как одни стремятся к ней всю жизнь, не видя за спинами того прекрасного будущего, что начертала им судьба, другим же приходится страдать от потери тех, кого так страстно любили. Тех, кого не успели спасти от ветвистых рук виселицы и острых зубов ножа. Невозможно поверить, что человек что вчера был рядом, завтра уже не улыбнется тебе. И послезавтра, и даже через тысячу лет… Смерть красива и романтична, но когда на шее сжимается удавка, и пути назад уже нет, ты начинаешь осознавать какой вкусный чай выпил с утра, какой красивый закат наблюдал вчера за окном… После потери возлюбленной, Коровьев выправился с трудом. Месяц за месяцем проходили в черных красках, он везде видел своего ангела, который утек между пальцев. Но, лишившись такого человека, Адам понял, что больше никогда не позволит другим даже думать о смерти, даже говорить невзначай, как это сделал Саша, он пообещал себе стать тем, за кого можно было бы схватиться на краю черной бездны.
Витя с чаем и двумя таблетками успокоительного сел рядом с друзьями, вложил в рот Булгакова лекарство и тот с трудом запил их сладким напитком.
–Витя, расскажи пожалуйста, что произошло. – Коровьев гладил товарища по волосам, пока котенок, зацепившись когтями за кофту, пытался залезть на плечо Адама. – Мы тут, Сашка, мы рядом. Ты в безопасности, мы закроем от всего…
–Он боится, что Есенин променяет его на Чехова. – быстро выпалил Витя, боясь, что этим раззадорит истерику Булгакова еще сильнее. – Но такого не случится, никогда, друг, ты слышишь? – он наклонился к востоковеду.
Коровьев подтолкнул Базарова, чтоб тот обнял плачущего, и подсадил на грудь Саши пушистого черного котенка. Булгаков, ощущая себя в руках двух хороших людей, что не отнеслись безразлично к его горю, успокоился через каких-то десять минут. Об истерике напоминало мокрое и красное лицо, вздрагивающие плечи и дыхание, словно бегущее вниз по лестнице.
–Саша, послушай, что я тебе скажу. Жизнь слишком короткая, ты понимаешь это? Каждая секунда может быть нашей последней, нужно быть смелым и ничего не бояться. Есенин не хочет тебе ничего плохого, и я уверен, будь он тут, он бы отложил все дела, лишь чтобы помочь тебе. Ваня никогда не променяет тебя, он любит тебя не меньше, чем Чехова, а я даже уверен, что больше. Но я считаю, что тебе необходимо встать на ноги и стать собой, Саш. Ты будешь счастлив в независимости, я уверен. Я сделаю все, чтобы ты смог жить. Жить без каких-то сожалений и страхов… Ты видишь, в каком потрясающем мире ты находишься? Закаты, рассветы, небо, цветы, даже этот котенок… Не загоняй себя в эту клетку, я умоляю. Я рядом до последнего дня, и Базаров тоже. Всегда-всегда! Хочешь, поедем завтра в горы?
–Ты говоришь, будто это так легко- отпустить человека.
–Сашка, я тоже отпускал. Я потратил много месяцев, да, и я понимаю пустоту в твоем сердце, друг. Давай обсудим, что тебе нужно сделать. Давай со всем разберемся и все решим. – Коровьев кивал и гладил Булгакова по голове, поднося котенка ближе к его рукам.
–В моей жизни нет смысла без него.
–Отставь эти мысли. Что тебя держит, как думаешь?
–Я слишком плох для Вани… Он идеален, он всегда прав…– Булгаков выдохнул, тоскливо глядя в стену мимо лиц Базарова и Коровьева и медленно поглаживая засыпающего котенка.
–Так. Понятно. Начнем с самого главного- научим тебя говорить нет. Бывает такое, что тебе не нравятся предложения Вани, однако ты все равно соглашаешься? – Адам медленно кивнул.
–Да, но…
–Отставить, Сашка. Мы с Базаровым будем замечать твое замешательство после предложений и самостоятельно подталкивать вперед, согласен?
–Он перестанет меня любить. – замотал головой востоковед.
–Нет, солнце, это работает не так. Ваня не тиран, ему не нужно, чтобы все подчинялись. Он ни за что не перестанет уважать тебя, а может даже чуть-чуть повысит твой авторитет в своих глазах, ты ведь не покорная овечка, Саша. Так что, ты согласен? Мы с Витей поможем. – Адам тепло улыбнулся.
–Он точно не перестанет со мной дружить? – замешкавшись пробормотал Булгаков.
–Точно-точно! Дальше… Нужно менять твое мнение о нем, солнце. Что ты чувствуешь?
–Зависть… – прошептал Булгаков, опуская взгляд.
–Черт… Я не ожидал этого… Ладно, чему конкретно ты завидуешь, Саша?
–Он лучше меня во всем! И всегда таким был! Я никчемен рядом с ним! – он вскрикнул, ударил рукой по стене, так что котенок взвизгнул и бросился прочь с балкона. – Я всегда старался быть хорошим, Ваня же был лучшим! А теперь он с Чеховым, и я не дотягиваю даже до уровня лучшего друга! Есенин идеал, товарищ должен быть соответствующим!
–Понятно… Саша, послушай сейчас внимательно. Ты человек. У тебя есть свой характер, свои плюсы и минусы, ты во многом невероятно хорош! Есенин тоже человек, и у него как у всех есть проблемы и недостатки. Идеала не существует. Ты личность- ты добрый, умный, рациональный, искренний, изобретательный… И возможно, стал таким ты из-за Вани, но дальше по жизни ты должен идти сам. Тебя окружают прекрасные люди, и Есенин в том числе. Тебе не нужно дотягивать ни до какого уровня, ты и так прекрасен в своей уникальности. Встань на ноги, Булгаков! Мы все люди, помни это. Он никуда не уйдет, если бы станешь собой, я тоже не уйду, и все наши обязательно будут рядом!
Булгаков поднял заплаканное и наивное лицо вверх, улыбнулся и кивнул. Чувствовал себя парень словно сейчас летает на небе… Упавший с плеч камень дал золотым крыльям возможность расправиться и вознести юношу выше и выше, к самому солнцу. Рядом были настоящие друзья, которым было абсолютно не все равно на его состояние… Булгаков заулыбался, раз за разом выкидывая слова благодарности Базарову и Коровьеву. Солнце опускалось за горизонт, исчезало, и появлялось в груди востоковеда, распуская свои лучи белого счастья.
Глава 7. Фулл Хаус.
Утро среды пришло с прекрасными огнями солнца за окном. Есенин с Чеховым в своей комнате проснулись от орущего за дверью Бегемота, который сразу, войдя в комнату, запрыгнул на грудь Чехову, не ожидавшему этого ни в коем разе. Есенин сел рядом, снял кота и начал трясти в воздухе. Мейн-кун вырвался из рук и побежал по квартире, будя всех остальных.
Булгаков с Базаровым приплелись на кухню, где их ждал уже розоватый от утреннего душа тренирующийся Адам. На лице добрая улыбка, словно Коровьев сошел с старого советского плаката с призывом трудиться и заниматься спортом. Все ждали прихода Вани Есенина, который должен был заявить какие у них планы на день. Раз среда должна следовать абсолютно новая вылазка в интересное место, и Чехов надеялся, что, хотя бы сегодня им не придется бежать от милиции.
–Ребята! – Хеттский, распахнув руки, вошел в кухню вместе с сонным Чеховым. – Мои дорогие ребята! Сегодня мы едем на Кузнецкий мост! Там бытует легенда об извозчике, что предлагает игрокам и пьяницам поездку за бесплатно, и мы просто обязаны поймать его и узнать всю правду, ребята!
–Мы уже пролетаем, Ваня. Мы не игроки и не пьяницы. – усмехнулся Коровьев.
–На это у нас есть план! Вы отдыхайте пока, а мы с Чеховым возьмем на себя обязанности приманки. Женя, прошу. – Есенин опустился за стол и выкинул на него толстую пачку потрепанных карт.
Глаза Булгакова округлились, он дрогнул и подскочил к товарищу, тасующему бумажки.
–Ваня, нет. Я знаю, что с тобой происходит, когда ты начинаешь играть! Ты теряешь голову, Вань, остановись! – Саша пытался вырвать из рук колоду, но Есенин легко переводил руки, не давая востоковеду возможности ему помешать.
–Саш, не бухти. Я взрослый человек, ну что может произойти, если я буду играть с Чеховым? – он кивнул Чехову, предлагая присесть, и начал раздавать по две карты. Две другие выложил в центр стола.
–На что играем то?
–Ни на что. Ни у меня, ни у тебя нет ни копейки. – засмеялся Ваня. – Ставлю двойку.
–Повторяю. – Женя указал на колоду, Ваня выложил следующую карту.
–Черт… Пас. – Есенин цокнул, закатил глаза и скинул карты на стол.
–Вижу тут одного андердога. – захохотал Чехов, смешивая отданные Ваней карты со всей колодой. – Один ноль.
Следующие четыре партии Есенин либо сам отказывался, либо получал комбинацию ниже, чем у врача. Женя смеялся над ним во время каждого вскрытия.
–Почему я сдался, скажи? У тебя же карты были ниже чем мои! Ты блефуешь! – вопил поэт, раскидывая карты по столу.
–Блефовать никто не запрещает, Вань. Ну что? У меня десятка.
–Двадцать. – рявкнул Есенин, утыкаясь носом в свои масти.
На стол легла карта бубнового туза, Ваня захихикал и поднял ставку до шестидесяти. Чехов покрутил пальцем у виска и выложил следующую бумажку.
–Олл-ин. – заговорщески пробормотал поэт, глядя на друга из-под бровей.
–Дурак что ли… Повторяю. Вскрываемся.
Чехов выложил ровной полоской идеальный фулл хаус, в ожидании, что же скинет товарищ.
–Стрит. – прорычал Есенин под наглый смех врача, кинулся в спальню, где спокойно сидели остальные, начал трясти Булгакова за плечи и кричать.
Игра затянулась. Смотря на то, что сели ребята в двенадцать дня, незаконченная игра в восемь звучала как-то гиперболизировано и абсурдно. Примерно через три часа игры товарищи вытрясли все свои кошельки и заначки, Чехов даже забрал деньги из собранного на оплату учебы в медицинском. Остальные участники Гротеска поняли, что никуда сегодня не выйдут, и как бы Булгаков не пытался остановить Есенина, у него ничего не получалось. Ваня постепенно начал побеждать, так что оба юноши орали и рвали на себе волосы из-за проигранных партий. Саша, Женя и Витя иногда заходили посмотреть, что происходит в новоиспеченном казино, и почти всегда видели одного из парней бьющегося головой о стену, а другого довольно покуривающего сигарету. Позиции менялись, азарт товарищей не пропадал.
–А я говорил… Ваня не первый раз играть садится, и когда доходит до крайнего абсурда способен поставить на кон свою жизнь. – задумчиво протянул Саша, разочаровано глядя на Есенина, готового побить Чехова за слишком явную удачливость.
И это произошло. Через неопределенное время из кухни раздались крики и оскорбления. Коровьев кинулся смотреть, что же происходит у этих двоих и замер, процеживая сквозь зубы ряды настолько неприличных слов, что мне даже стыдно их повторять. Ваня с Женей катались по полу, вбивая лица друг друга в него, вопили, перегинали руки друг друга. Кулаки Есенина облюбовали лицо Чехова и проходились по нему чуть ли не каждое мгновение. Врач бил в живот, отбрасывая злого как лев поэта, но тот мгновенно возвращался.
–Шулер чертов! Почему я только сел играть с тобой!
–Это я шулер? У самого в рукавах, наверное, столько карт!
–Да какой дурак будет в покере карты в рукава прятать?
Есенин снова отлетел в сторону, поднял голову и увидел замерших от шока друзей. Улыбнулся окровавленным ртом, ткнул Чехова, чтоб тот умерил свой пыл, и врач тоже обернулся к Гротеску лицом, украшенным синяком под глазом.
–Ребята, а у вас деньжат немного не будет, а то нам играть не на что. Ставки с наших денег маленькие… Неинтересно, понимаете?
–Нет, Ваня, мы не понимаем! Какие же вы идиоты, вы видите, что творите! – крикнул на них Коровьев, как вождь стоящий перед Булгаковым и Базаровым.
–Чего он мухлюет то… – промямлил Есенин.
–Ну и не очень-то и хотелось нам ваших денег! – рявкнул Чехов. – Вань, пошли думать, как быстро добыть деньги.
–Черт, ты мне кажется руку сломал…
–Ну как раз, со страховки придут! – воскликнул довольный Женя.
–Не сломал. Видишь, работает. Может тебе еще раз по лицу дать. – Есенин вскочил. – Есть план.
–Черт подери… – прошептал Коровьев, прикладывая руку ко лбу.
–Пойду у прохожих деньги просить! Вариантов нет. Только так! – поэт рванул с места, вылетел в дверь и поехал вниз по перилам.
Коровьев, не успевший его поймать, прислонился к стене, поднял голову и громко произнес:
–Сумасшедшим жить легко.
За одной проблемой пришла следующая: уже двенадцать часов ночи, а Есенина все нет. Булгаков не отрываясь глядел в окно, надеясь увидеть обожаемую фигуру, Коровьев бродил по подъезду, Чехов сидел, уткнувшись в колени, утверждая, что если что-то случилось, то по его вине. Базаров пытался поддержать всех троих. Ночь тянулась слишком долго, спать не мог никто. Витя обзванивал все больницы и морги, где его благополучно отправляли на все четыре стороны, Женя пытался успокоить себя тем, что возможно Ваня ввязался в какую-то смешную передрягу, как неделей ранее. Это не особо облегчало волнения Гротеска, но хотя бы появлялся положительный сценарий. Как пришел рассвет не заметил никто, ведь главного солнца рядом не было. Хуже всего было Булгакову. Он заперся на балконе, сел под сушилку для одежды и зарыдал. Плакал он сейчас невероятно часто, а все из-за Есенина. Востоковед не знал где он и с кем, все ли хорошо. Он нашептывал под нос великое стихотворение, которое читал ему Ваня:
–Дым табачный воздух выел… Комната- глава в крученыховском аде… Вспомни- за этим окном впервые… Руки твои иступленно гладил…
Строки этого прекрасного произведения, да и прочих сочинений Маяковского, всегда стояли в голове Саши. Есенин обожал певца революции всем сердцем и восторгом делился с Булгаковым.
–Кроме любви твоей мне нету моря… А я и не знаю где ты и с кем…
Слезы холодными ручьями резали лицо парня. Стыд за то, что он не смог остановить эту дурацкую карточную игру, смешался с горечью в глубине сердца.
–И в пролет не брошусь… И не выпью яда…И курок не смогу над виском нажать… Надо мной кроме твоего взгляда… Не властно лезвие ни одного ножа….
Булгаков свалил голову на плечо и, как ему показалось, задремал. Разбудила выбитая дверь на балкон, и Коровьев трясущий его за плечо.
–Живой? Выходи, вернулся твой поэтишка.
Саша вырвался из-под сушилки, бросился к рыжеволосому парню в центре прихожей, уткнулся лицом в шею, подобно коту, и замяукал слова прощения.
–Сашка, Сашка, ты дурак что ли? Чего ты, Сашка? –непонимающе обнимал его Есенин.
–А теперь, Ванечка, выкладывай где ты был. – рявкнул ему Коровьев и усадил за стол.
–Если вкратце: обручился, развелся. – пожал плечами поэт.
–А поподробнее? – наклонился к нему Чехов.
–Итак…Вернемся на сколько-то часов назад…
Есенин вышел из дома, собираясь приставать к добрым людям ради денег, но, честно говоря, плану не удалось совершиться, ведь наш дамский угодник увидел ее. Черноволосая, с красными лепестками губ, в сером платье и венком цветов в волосах. Она шла в сторону метро с открытой книгой «Мастер и Маргарита», врезалась в людей, вырывала цветы из волос и сжевывала их. Нет, она даже не шла, а будто плыла по воздуху. Ее фигура выделялась словно сияющая среди этой толпы одинаковых людей. Изредка она поднимала глаза- голубые словно море, улыбалась красными губами и снова углублялась в чтение. Ее уходящий шаг был смертью для восторженно замершего Вани, ведь в этом прекрасном силуэте он увидел все то, что искал. Поэт кинулся за ней, схватил за руку и остановил. Девушка заверещала и отшагнула назад.
–Стойте, стойте! Пожалуйста, не уходите! Меня зовут Ваня, я поэт и тот еще дурак. А еще я Вас люблю! – Есенин наклонился назад, боясь почувствовать пощечину на своем лице.
–Как в книжке. – засмеялась девушка и направилась дальше.
Есенин бросился к клумбе, вырвал три красных тюльпана и прибежал обратно, протягивая в руке прекрасной невесте.
–Вы же знаете, что это незаконно?
–О, если любовь вне закона, то я готов сесть в тюрьму. – влюбленно зашептал Есенин, глядя как девушка забирает из его рук цветы.
–Алиса. – улыбнулась она ему, такой улыбкой, из-за которой видимо и разразилась Троянская война.
–Выходите за меня замуж. – выпалил красный как рак Ваня, не замечая шагающих мимо людей, стыдливо смотрящих на влюбленного мальчика.
–Хорошо, – она пожала плечами и засмеялась таким смехом, из-за которого видимо и потонул Титаник.
–Мне ни один не радостен звон кроме звона твоего любимого имени…
–Маяковский? – взглянула Алиса на него такими глазами, из-за которых видимо и распяли Христа.
–Нет, Есенин… Стойте, стойте, я не про это! У меня просто прозвище… Есенин… Дорогая, хорошая! Вы не так поняли! Я просто совсем запутался! Вы такая красивая!
Девушка захохотала, стала напротив смущенного мальчишки, притянула за рубашку и поцеловала. Есенин чувствовал себя настолько счастливым, касаясь ее спины, черных волос и ощущая ее нежные губы на своих.
–Я вас всю жизнь любила. – засмеялась Алиса.
Вечер прошел наедине с друг другом, ночь тоже. Вся Москва пылала лишь для влюбленных, все звезды словно горели ярче, и все люди замирали от громкого смеха, постоянных поцелуев и ног Алисы на бордюре. Ваня нарадоваться своему новому счастью не мог, каждую секунду лишь смотрел на девушку и восхищался плавными движениями, грациозностью и блеском голубых глаз. Патриаршие пруды встретили Алису с Ваней огнями фонарей по краям блестящих водоемов. Есенин перепрыгнул через забор и спустился вниз, девушка побежала за ним. Парень сел на корточки около глади, Алиса опустилась рядом. И ни слова, влюбленные не проронили, лишь молча наблюдали за движением звезды и комет. Черное небо очаровывало своего пустотой и звездностью, легкий ветер переносил в себе шепот и музыку, но влюбленным было все равно. Смыслом для друг друга стали они сами, и не волновали ни звезды, ни небо, ни звуки, переносимые над головами…
С утра, обрученные уже стояли в дворце бракосочетания, ожидая, когда придет их очередь клясться в любви и верности на долгие тысячелетия вперед. Но счастье, которое казалось так близко, быстро исчезла из высоких стен института любви. Ваня не проследил как заснул, закинув голову на бортик дивана. Он думал, что лишь задремал, и вот в любую секунду он будет готов побежать ставить подпись на документе, закрепляющем два сердца вместе. Но нет, сон был на удивление крепкий, так, что разбудить его смог лишь удар по голове тяжелой сумкой. Пока Есенин просыпался и садился, он слышал, как та идеальная Алиса кричала, как он посмел заснуть в ЗАГСе, что это самый важный день в его жизни, а Ваня его проспал. Есенин был обескуражен и обижен, он тяжело втянул воздух носом и крикнул в ответ просьбу прекратить, иначе свадьбу придется переносить. Алиса не остановилась.