Глава 5. Коты.
Утреннее солнце озаряло улицы великой столицы. Оно взошло сонное и ленивое, но более спокойное, чем неделю ранее. В костеле рядом с домом 27/13 зажегся свет и загремели колокола наверху. Ваня Есенин тогда только шел домой, ведь ему пришлось провожать пассию в сторону Медведково к ее квартире, отпустить девушку одну по темному городу было категоричным «нет» для парня. Потом он заскочил к старым друзьям в бар, провел там еще большую часть ночи и наконец, примерно в девять утра, уже трезвый и улыбающийся прибыл на Малую Грузинскую. Есенин смутно припоминал обрывки событий: поцелуи с той дамой, ночной город, старое такси, которое поймал Ваня, поняв, что они с леди слишком пьяны, чтоб идти дальше, снова ночной город, огни бара, улыбающиеся друзья, красно-синий шот, громкий смех, красная кожанка Есенина, фиолетовый шот, снова город, но уже утренний, пара часов блужданий по улицам до момента протрезвления, улыбки всем прохожим, рыжие волосы, метро и вот Малая Грузинская. Есенин шагал в привычном темпе, засунув руки в карманы и крутя в зубах сигарету. В голове была вчерашняя пара, на которой он ничего не понял, подвеска с когтем, которую видимо забыл у девушки, вспоминание названия напитка, что он пил в баре… По улицам струились люди, смеясь, теребя портфели, падая и роняя бумаги. Одной мисс Ваня поднял стопку книг, улыбнулся и сделал пару комплиментов ее красивым волосам. Та зарделась, не обращая внимания на его побитое лицо, но Есенин уже скрылся в толпе. Он не останавливаясь улыбался прохожим, желал доброе утро и вглядывался в рассветное солнце, щуря голубые глаза. Клетчатые брюки и жилетка, черная рубашка, раны после драки на лице и некое подобие кепки делали из него героя плутовского романа, для образа не хватало лишь яблока в руках, и Есенин уже готов быть типичным романтиком, рвущим розы с кустов. Для Вани все было впереди, но в это же время и совсем рядом. Он сиял и улыбался, по таким людям сразу видно, что они никому не желают зла. Сердце его снова и снова пело, когда он смотрел на старые дома, вслушивался в ветер, несущий звон колоколов, в шум аллей и деревьев. Есенин подмигивал каждой встречной красавице, улыбался каждому кусту и каждой травинке. Он специально наступал на лужи, глядя как в них расплывается прекрасное исключительно московское небо. Наконец, юноша заскочил в свой подъезд.
Ваня открыл дверь квартиры и позвал Сашу. К его удивлению, никто не ответил. Есенин тихо бросился в спальню и, не обнаружив Булгакова и там, начал напугано искать его по всей квартире. Ваня мгновенно забыл прежние заботы про пары, подвеску и напиток. Вчера он так нагло выгнал Сашу из дома, чтобы привести очередную девушку, а теперь он просто не вернулся. Могло случиться, что угодно. Есенин продолжил носиться по квартире, а потом просто упал на кровать и закрыл лицо руками, представляя самые худшие сценарии. Ваня пытался услышать шум ключей, может Булгаков вышел в магазин? Но слышал лишь гудение ламп над головой и шум с улицы, что сейчас против обыкновения его не беспокоил. На глазах заблестели кристаллы слез, и одна скатилась по бледной щеке.
Однако он настолько углубился в свои мысли и слезы, что вырвало его из них лишь легкое прикосновение к плечу.
–Эй, Есенин, ты чего?
Есенин резко обхватил стоящего рядом человека и поднял заплаканные глаза.
–Ты где пропадал, Саш? Ты не представляешь, как я волновался. Я думал… тебя убили, украли, задавили. Что бы я без тебя делал, Булгаков? – крикнул он, вставая и направляясь в ванную, чтобы умыться от последствий страха за друга.
Саша замер, не меняя положения руки. Даже моргнуть ему сейчас было сложно. Булгаков прокручивал в голове слова Вани: «что бы я без тебя делал, Булгаков?». «Что бы я без тебя делал, Булгаков?». Пара слов, а в Саше словно что-то загорелось. Он всегда жил с мыслью, что без Есенина он не справится, а здесь его товарищ, плачущий из-за страха потерять Касаткина, повторил его же мысли, но в обратную сторону. Ваня искренне волновался за него, а не пропустил мимо ушей позднее возвращение. Булгаков опустился на кровать, не веря своим ушам. Рядом опустилась ставшая близкой Саше фигура Вити Базарова:
–Эй. Саш, все нормально? Тебя как током пришибли…
–Вить… Вить, ты слышал это?
Однако Булгакову пришлось мгновенно выходить из состояния шока, ведь в комнате появился и сам виновник торжества. Он посмотрел на Базарова, потом на Сашу, поднял брови и произнес:
–О. – Есенин сел на кровать, напротив.– Чем больше нас, тем веселее, да? А вы помните, что сегодня за день?!
–Помним, Ваня, мы едем ловить кошек на Большую Ордынку.
Честно говоря, Есенин мог бы походить на духа, больше чем все то, что могло им встретиться на улицах. Бледный как всегда, так еще и избитый в районе скул и носа. Вот только выглядел он все еще потрясающе. Не верю, что шрамы украшают мужчину, однако в случае Ваньки это только подтверждалось. Есенин был похож на мелкого воришку из девятнадцатого века, так что и царапины подходили к образу.
–Чехов зайдет через полчаса, Коровьев через час.
–Вить, может не будем впускать Женю? Мы же их не разорвем, так только Коровьев умеет. – толкнул Базарова в бок Саша, тот засмеялся.
Полчаса пролетели незаметно за рассказами Вани о веселой ночи, и ровно в назначенное время в квартиру трижды позвонили. Есенин сорвался с места, не закончив предложение, Витя и Булгаков побежали за ним, чтобы если что остановить драку перед ее началом. Чопорно вошедший с левой ноги Чехов в элегантной тройке пожал руки Базарову и Саше и собирался заключить рукопожатие с Есениным, но тот наклонил его, обхватив шею, и начал быстро трепать по волосам. Смех Жени прерывался лишь короткими:
–Эй! Прекрати! Я их так долго укладывал!
В конце концов, парни крепко обнялись и протянули друг другу руки, но, к удивлению остальных товарищей, не просто пожали, а начали изображать какие-то движения ладонями, начиная от хлопков и ударов кулаками, заканчивая неким подобием бабочки из пальцев.
–Вы…вы после драки решили стать лучшими друзьями? – открыв рот, промямлил Булгаков.
-Ага, меня Ваня по мозжечку шандарахнул, видимо отдел мозга вправил какой-то и теперь мы друзья.
–Не, Чехов, мы могли враждовать сколько угодно, но дерешься ты прекрасно!
–Взаимно, Сень. Надо будет повторить. – засмеялся Чехов, наконец-то не пряча веселость за снобизмом.
–Только через мой труп! – раздался громкий мелодичный голос со стороны оставленной нараспашку после прихода Жени двери. Коровьев сложил руки на груди и напугано осмотрел смеющихся новых старых друзей. Когда он заметил их настроение, серьезное лицо испачкала типичная для лапочки-Адама улыбка.
Музыкант обнял поочередно всех друзей с привычной ему сангвинической искоркой зеленых глаз. Есенин восторженно захлопал в ладоши, стал на стул, кое-как удержался, так, что Булгаков чуть не кинулся его ловить, но все же уперся твердо. Ваня прокашлялся и начал говорить, по мере того, как он говорил, голос его становился громче и громче:
–Дорогие друзья! Сегодня нас ждет третье путешествие, а три- мое любимое число, значит обязательно будет весело! Мы с вами направляемся на Большую Ордынку, где по легенде бродит стая призрачных кошек, предвещающих беду! Поэтому нам придется ловить каждую кошку и проверять, живая ли она на самом деле.
Таким образом, Гротеск оказался на Ордынке. Ехать в метро было пыткой для Коровьева, Базарова и Булгакова, ведь основным чувством был ужасающий испанский стыд. Когда Чехов и Есенин сошлись, на свет произвелась новая водородная бомба. На первый взгляд настолько разные, юноши успели за какую-то неделю после драки осознать, что им нравятся одинаковые фильмы, книги, что они оба не любят ваниль, что одинаково шмыгают носом, когда обижаются, что курят одни и те же сигареты и не понимают, как Булгаков курит верблюда. Ваня узнал, что даже волосы по структуре у них совпадают: правда Чехов выпрямляет, а то пряди сильно лезли бы в лицо во время лабораторных работ. В принципе, если Есенина с Женей одеть в одинаковые вещи, вернуть Ваню в натуральный цвет и запретить Чехову менять что-то в волосах, их можно было бы абсолютно спокойно перепутать. Различали лишь веснушки. Холодное и рациональное поведение доктора не было его настоящим, как выяснил поэт. Даже в абсолютно трезвом состоянии врач мог спокойно смеяться и творить такое, что свойственно Есенину. Медик не мог объяснить откуда взялся этот образ, но это не особо интересовало его нового лучшего друга.
И вот, парни зарыли топор войны, и теперь, катаясь в метро, улыбались, хохотали, носились по перрону, легко дрались, игнорируя взгляды толпы. Коровьев при возможности перекрывал их Булгаковым и Базаровым, а сам шел просить Чехова вспомнить прошлые слова и прекратить вести себя как дурак на обществе. До Вани он достучаться не мог по определению, надеялся хотя бы на врача. Но тот лишь отнекивался, давая Есенину сказать что-то по типу:
–Ну что ты, Женя наконец человеком стал. – и заливался хохотом на весь вагон.
Когда ребят вытолкнули из метро, те не прекратили смеяться, кидая друг другу какие-то обрывки фраз и тыкая в раны на лице, которые не заживали из-за через чур острых камней в Голосовом овраге. Базаров и Булгаков переглядывались, шагая рядом и наблюдая, за хохотавшими дуэлянтами и Адамом, тщетно пытающемся их успокоить.
–Все, все, наседка ты наша, тише! Ребята, мы наконец-то на Ордынке. – Есенин пересекся взглядом с Чеховым, сдерживающим смех, и сам засмеялся. – Идем ловить котов.
Он подхватил Женю под руку, и друзья зашагали вперед, стараясь не наступать на швы плитки на земле. Тонкие березки выступали из дыр в асфальте и украшали путь до Большой Ордынки. Ярко и тепло светило солнце, встречавшее друзей с радостью за это разрешение конфликта. Женя с Ваней стали у стены, остальные пристроились к ним.
–Так. Видим кота- ловим.
Чехов согласно закивал, Есенин приготовился прыгать на животное. От остальных такой готовности видно не было, Базаров засеменил в сторону Коровьева:
–Ты чего-то не особо веселый сегодня, обычно первый за любую идею Ваньки… Что-то случилось?
–Да боюсь я за этих двоих… Переживаю, как бы не растерзали друг друга. Чехов больно оптимистичный, вот и волнуюсь. – он вжал голову в плечи и сунул руки в карманы.
К своему несчастью, мимо топала большая серая кошка с побитым ухом. Никто не знал, куда она шла, но лапы занесли животное именно на Большую Ордынку.
–Лови!
–Не уйдешь!
Чехов с Есениным кинулись в сторону кошечки с двух сторон, и пока она убегала от Вани, то угодила прямо в руки Жени. Тот схватил ее за подмышки, рыжий подбежал сзади, и задние когти зверя прорезались по его лицу, а передние начали полосовать щеки Чехова. Кошка верещала и вырывалась, извиваясь как змея в руках парней, передающих несчастную друг другу.
–Чехов! Выпускай эту! Она точно живая! – закричал Есенин, держась рукой за расцарапанный лоб. Женя не стал протестовать и поставил кошку, та мгновенно бросилась наутек, подняв вверх серый пушистый от злости хвост.
Булгаков, Базаров и, разумеется, Коровьев побежали к друзьям, сидящим на водосточной трубе.
–Вы как так умудрились? Вы зачем на кошку напали? Кошка не бабушка, расцарапает! Чехов, хотя бы ты! Почему ты не проследил?
–Да что вы меня таким правильным считаете! Я тоже может иногда хочу за котами побегать! – рявкнул Женя. Ваня обхватил его за плечи, кивая.
–А мы на этой и не остановимся! Всех кошек переловим! – вскрикнул Есенин, игнорируя щиплющую боль в царапинах на все лицо.
–Ваня! – рука доктора потянула за кофту поэта, и парни побежали куда-то прямо.
–Черт подери! Когда у нас было два идиота по отдельности, все было хорошо! А теперь они объединились! – заорал Адам и кинулся следом.
Перед ним открылась потрясающая картина: маленький черный котенок, семенящий по проспекту, Есенин, на коленях летящий к нему, и Чехов, падающий на правый бок, чтобы поймать животное. Кот ускоряется и прыгает на грудь Жене, Ваня влетает головой в шею медика, хватает орущего котенка, хохочет. Чехов укатывается под ноги кучке людей, идущих навстречу, смеется. Зверенок мяукает и дергается, Есенин встает, прижимая хвостатого к себе, несется к другу, протягивает ему руку.
–Чехов, этот точно не призрак! Смотри какой хорошенький! – поэт гладит напуганное животное по голове, пока тот удивленно оглядывается.
–Давай заберем? Булгаков!
–Булгаков!
Саша, далеко не обрадованный тем, что понадобился двум дуракам, подошел к друзьям.
–Можно мы его заберем? Смотри какой черненький!
–Ребят… Я не знаю… Старшие ничего про животных не говорили…
–Ну вот! Значит и не запрещали! Он добрый, он будет жить у меня под кроватью.
Коровьев взял котенка на руки и начал чесать по подбородку, улыбаясь. Взгляд его сменился на более теплый и приятный.
–На Бегемота похож.
–Адам, твой Бегемот размером с Чехова! – усмехнулся Есенин.
Базаров наклонился над котенком, тот лизнул его в нос, Витя отлетел назад, смущенно глядя на уже привыкшего к рукам малыша.
–Мне тоже нравится этот кот.
Булгаков не мог выдержать давление от всего Гротеска, да и ему самому животное показалось милым. Он пожал плечами.
–Ладно, что уж. Давайте сегодня в больницу повезем, прививки всякие поставим, или что еще там нужно.
–Только без этих двоих! – воскликнул Коровьев, указывая пальцем на медика и поэта, те закатили глаза.
Котенка посадили в рюкзак Базарова, который в метро поставили на колени главного друга животных в лице Коровьева. Есенин что-то настырно шептал на ухо Чехову, от чего лицо врача загоралось все ярче.
–Так, мы, пожалуй, выйдем тут. Всем спасибо, всем пока. – поэт и доктор вылетели из вагона, решив ничего не объяснять Гротеску. Базаров шумно выдохнул, Булгаков закатил глаза.
Какой же был план у новоиспеченных лучших друзей, вы узнаете сейчас. Сейчас товарищи стояли у стен Большого театра и глядели куда-то в толпу. Есенин осознал, что раз мистика не идет к ним, у них самих до нее дойти не получается, нужно самим стать мертвецами и повеселить народ. Царапины и удары на лице делали их действительно похожими на ходячие трупы. Идея была такая: подходить к людям, заводить разговор о предреволюционной эпохе так, будто они сейчас в ней. Оба были уверены, что такая авантюра будет решительно забавной для всех вокруг, поэтому решили не откладывать на потом.
–Госпожа, прошу прощения-с… А Вы слышали о революционных движениях в Петербурге-с?
–Боюсь, что царской-с власти осталось мало! Что же делать тем-с, кто дослужился до тайного советника?
–Вся жизнь решительно пойдет-с под откос!
Женщина пошатнулась, начала креститься.
–Помниться был-с я в этом театре с женой-с моей, лютеранкой-с.
–И я-с! Аварийная-с тревога была!
–Пожар-с что ли какой-то-с…
Дамочка закудахтала и кинулась бежать, размахивая крокодильей сумочкой. Чехов дал «пять» Есенину, и друзья пошли дальше. В общем счете, с вопросами о табеле о рангах и революции они обошли человек семь, каждого из которых убеждали, что был когда-то в театре пожар и какие бедные тайные советники!
–Ну чего вы кричите-с, дама! – говорил Есенин милой леди, закрывающей уши.
–Мы ничего-с сделать не можем вам решительно-с!
–Граждане, а что вы такое делаете? – послышался низкий бас сзади. – Майор Петров. – мужчина в синем костюме положил руки на плечи «призраков». – Вы зачем к гражданке пристаете?
Ваня сглотнул, широко раскрыл глаза и уставился на Женю.
–Бежим-с. – крикнул он, схватил медика за воротник и, несмотря на красный сигнал светофора, понесся в метро. Там, оглядываясь в сторону преследователя, они проигнорировали эскалатор и поехали вниз по его резиновым перилам.
–Не доедем до наших сейчас… По зеленой ветке опасно ехать…– протараторил Чехов.
–Где нам спать? Ночь! Холодно! – визжал Есенин.
–Ко мне в общежитие можно, но, если ты не против лежать в ванной.
–Да я уже все не против! Главное, чтоб не на койке в тюрьме!
–Побежали на красную тогда! Собьем этого майора со следа!
Через каких-то сорок минут, Женя тащил Ваню по коридорам общежития. Он закинул друга в ванную и забежал сюда сам. Лицо Чехова, несмотря на все события, было перекрыто улыбкой во все тридцать два зуба. Есенин же наоборот выглядел обеспокоенным.
–Нас запомнили, прощай, нормальная жизнь. Голуби летят над нашей зоной…
–Спасибо тебе.
–А?
-Вань, я всегда жил в клетке. Мне нужно было быть правильным, идеальным, подходящим под стандарты. Но сегодняшний день… То, как мы ловили этих котов, претворялись мертвецами, бежали от полиции… Я никогда не был таким свободным! Не понимаю, как я мог тебя не любить раньше, Ванька! – он сел рядом, достал сигареты и поджег одну из них. -Последняя.
–На пополам скурим?
–Обижаешь.
Заполняя тесную ванную грубым табачным дымом, сигареты тлела на губах парней. Ваня скоро сам расслабился и самозабвенно курил, глядя в крохотное окошко под потолком.
–Хорошо, что мы подрались тогда, Женя. Ты никогда не замечал, как мы похожи?
–А так всегда. С первого взгляда противоположные оказываются идентичными на самом деле.
–Во-во. Я никогда не был так счастлив с кем-то. Я очень люблю Сашку, но мне кажется… он мне завидует. И мне неприятно.
–Вань, давай жить. Никому не завидовать, ничего не бояться. Словно солнце больше никогда не поднимется. Нет ничего дороже таких моментов, моментов призрачного счастья, Есенин.
Есенин улыбнулся и кивнул, передавая еще горящую сигарету. И два сердца были свободны, и Чехову не хотелось кем-то казаться, и быть правильным тоже не хотелось. Ошибки, совершенные сегодня, были бы смертью для Жени вчера и стали жизнью для Жени сегодня.
–Какая у тебя фамилия, напомни?
–Кариотский.
–Как Иуда?
–Почти.
То, как Ваня сменил тему, обрадовало Чехова еще сильнее. Это обозначало, что свобода струилась из сердец крепче, чем всегда, если даже такие серьезные и философские размышления менялись на обсуждение фамилий.
–А я Хеттский. Сашка говорил, что это как-то с Персией связано. Знаешь, как коты персидские.
–Или ковры.
–Да ну, коты лучше. Я не люблю, когда меня зовут Хеттским.
–Я уж понял. – усмехнулся Чехов, указывая на синяк на скуле.
–Когда я был Хеттским, я был очень плохим человеком. Теперь я Есенин. И я хороший.
–Ты хороший. А чего ты боишься, Ваня?
-Темноты и одиночества.
–Я высоты боюсь. Даже на чертово колесо не ходил никогда.
Ваня захихикал и спустился ниже по стене, так, что голова его была прислонена к ней, а тело лежало на полу.
Не хотелось думать ни о чем. Парней объединяло спокойное дыхание, громко шумящее на всю ванную. Чехов запрокинул голову наверх, выдохнул последнюю струйку белого пара, усмехнулся и закрыл глаза.
Утро пришло незаметно и ласково, запустило свои лучики по одному в окошко под потолком и разбудило друзей, валяющихся на полу. Рубашка Чехова была смята, Есенин никак не мог проснуться. В комнатке было прохладно, но очень светло. От ледяного пола у Жени болела спина, запуская тянущуюся горечь по всем мышцам юноши. Он потряс Ваню за плечи, тот сощурил глаза и поднялся на локти.
–Мы где? – он огляделся, наткнулся на Чехова и улыбнулся. – Вспомнил. Поехали домой, а то ребята… Черт! Ребята! Они же будут ужасно волноваться!
–Уверен, что они уже. Но мы же живы, здоровы
–И не в тюрьме!
–Вот именно. Вставай.
Квартира 12 в доме 27/13 встретила парней не очень радостно, ведь к ним сразу кинулся Гротеск во главе с котом. На лицах было искреннее беспокойство, под глазами черные синяки.
–Явились! Где вы были? Мы всю ночь не спали, не представляете, как волновались!
–Мы гуляли. – Есенин повернулся к Чехову и подмигнул.
Ваня хихикнул, остальные переглянулись и пожали плечами. Ругаться на друзей не хотелось. Они вернулись, значит все нормально. На столе стояли остывшие чашки чая, Булгаков с Базаровым сели на пол, Чехов с Есениным на подоконник, а Коровьев с котом на стул.
–Давайте Чехов к нам переедет! Он хороший, он будет жить у меня под кроватью! – прервал тишину Ваня, взмахнув руками и ударив ими по лицу Жени.
Булгаков ревниво поджал бледные губы, и рука Базарова сдавила его плечо, подталкивая вперед.
–Ни за что! – воскликнул Булгаков и вскочил. – Вы дом испортите похлеще, чем кот! Без Коровьева вас нельзя к вместе держать! Это моя квартира, и я решаю! – вена на лбу Саши пульсировала, и он не мог даже поверить, что говорит Есенину нет.
–Так Адам пусть тоже переезжает!
Все взгляды устремились на музыканта, так, что даже кот испугался.
–Такой вариант мне нравится. – сел обратно Булгаков.
–Я тоже не против, в принципе. Бегемота куда девать только?
Востоковед взглянул на Базарова, открывшего широко глаза и рот. Вечерний разговор всплыл в голове Саши, и он решил во что бы то ни стало включить все благородные чувства.
–Витька к нам тогда тоже. Отказы не принимаются. – он сел рядом, потрепал медика по голове и улыбнулся.
И вот так, под светом майского солнца, весь Гротсеск переместился на Малую Грузинскую, дом 27/13, квартира 12. Ваня радостно глядел на Женю, Женя улыбался и щурился от света, Коровьев покраснел и обнял кота, Булгаков и Базаров коротко ухмыльнулись друг другу, понимая, что, наконец-то все стало хорошо.