К полудню Кадим устал. Радостное волнение в душе немного утихло. Он решил отдохнуть и перекусить. Расположившись в тени куста возле дороги, достал каравай и отломил большой кусок. Запивая молоком, стал есть хлеб. Задумался о своём будущем. Как ему теперь жить? Одному? Что-то Кадим никогда не слышал, чтобы тринадцатилетние мальчики жили самостоятельно. Допустим, он пойдёт работать в колхоз. Если пойдет в правление и попросит, наверняка его примут на работу в колхоз. В этом он не сомневался. Будет работать в колхозе – не умрёт от голода. Но кто будет ему печь хлеб? Кто будет топить печь и согревать дом, готовить еду? Если с раннего утра до поздней ночи будет работать на поле, он не будет успевать выполнять домашние дела, это ясно. Что же с ним будет? Как же он одинок на этом белом свете! Чем больше Кадим думал, тем страшнее становилось. Тогда он решил не думать об этом – вот придёт домой, там видно будет.

Было интересно, кого же из деревенских он встретит первым, узнают ли его, что скажут. Но, как нарочно, никого на деревенской улице не было, так и пришёл домой, ни с кем не поздоровавшись. Когда приблизился к своему дому, сердце опять бешено запрыгало. Вот он, его родной дом! Окна и дверь заколочены, а вот двор весь истоптан – колхозники как хранили зерно в амбаре, так и хранят, оказывается. Кадим бросил узелок на ступеньки крыльца и обошёл дом. Тут каждый выступ, каждый бугорок знаком! Такое впечатление, что всё здесь радуется его возвращению! Побежал в сарай. Сарай тоже был родной, свой! Кадим долго и с нежностью смотрел на дверь сарая, узнавая каждую доску, каждую перекладину, потянул за ручку. «Моей мамы руки тысячи раз коснулись этой ручки», – подумалось мальчику, и он нежно погладил грубо сколоченную из дерева и ставшую с годами чёрной шершавую дверную ручку. Она была тёплая и ласковая, как показалось мальчику. Постояв немного и с трудом удерживая слёзы, зашёл в сарай. Сколько лет стоит пустой, а всё равно пахнет коровой! Пустой сарай сразу же напомнил о Перчинке. Опять захотелось плакать, но удержался.

Обойдя свой дом и двор, Кадим побежал на кладбище – навестить маму. Он не бежал, он летел к маме. Перепрыгнув через ограду, быстро нашёл её могилу. Могила была неухоженная, прошлогодний бурьян завалил небольшой камень, на котором было нацарапано имя мамы. Кадим сел на край могилы и тихо сказал: «Мама!» И вдруг, неожиданно для себя, горько заплакал. Плакал долго, прижавшись лицом к ещё не прогревшейся земле могилы матери, не обращая внимания на то, что прошлогодние колючки больно царапают лицо, что лицо и руки стали грязными. Никто не мешал ему. Он рассказал маме всё, что с ним случилось за это время. Без слов, мысленно, конечно. Жаловался. Сетовал на свою горькую участь. Обижался на тех, кто его сделал сиротой. Мама молча слушала. Он знал: она его жалеет сейчас. Ну и что с того, что ничего не говорит?

Наступил вечер. Напоследок рассказав маме о своих успехах – порадовав её хоть чуть-чуть, пообещав, что теперь будет приходить к ней часто, Кадим пошёл домой. Найдя в сарае заржавевший топор, стал снимать с окон доски. Громкий звук топора разносился по вечерней деревне. Соседи всполошились и прибежали вмиг. Кадиму пришлось оставить работу и встречать деревенских людей. Женщины радостно приветствовали мальчика, а мужчины здоровались с ним за руку, как со взрослым мужчиной. Мама Салима Мафтуха апа прибежала первой. Обняла его, как маленького, и целовала в лоб, в щёки, в нос. Кадим сильно засмущался – не привык к таким нежностям. Спросил, где Салим. «Он ещё не вернулся с поля», – ответила женщина. Односельчане расспрашивали, как жил у родственников, чем занимался. Интересовались: надолго ли? Узнав, что навсегда, удивлялись: как он собирается жить один? Такого сроду не бывало. Ну и что, что скоро четырнадцать. В таком возрасте ребёнок ещё не может жить отдельным хозяйством.

Однако, надо было привести дом в жилой вид. Соседи стали помогать Кадиму. Сняли доски с окон. Содрав всё с двери, вошли в дом. Женщины принесли воду из колодца, вытерли толстый слой пыли, помыли пол. Кто-то сходил к себе домой и принёс немного керосина, кто-то принёс каравай хлеба, кто-то – немного гороха. Мама Салима принесла дрова из своей поленницы и затопила печь, потому что в доме за несколько лет всё отсырело. Пахло плесенью. Мафтуха апа предложила Кадиму пойти ночевать к ним, но Кадим наотрез отказался. Даже ужинать ни к кому не пошёл. Не для того он в свой дом приехал, чтобы где-то ночевать и где-то питаться! Поблагодарив всех за помощь и проводив до ворот, Кадим наконец-то остался один в собственном доме. Встал в середине комнаты и стал с жадностью рассматривать все вещи. До чего же всё родное и близкое! Вот кочерга, которая много лет по совместительству служила Кадиму лошадкой. Вымажется весь сажей, бывало, скача на «лошадке»…Вот чайник, в которой мама многие годы кипятила воду для чая. А вот папины инструменты, которые так и не убрали далеко после того, как его забрали…

Кто-то заходил в дом. Салим пришёл. Тепло обнялись. Салим стал здоровым мужчиной. Сказал, что прибежал сразу же, как пришёл с работы, даже не покушав.

– Ну что ж, я тоже ещё не ужинал! – сказал Кадим. – Значит, сейчас вместе чаю попьём. Самое главное – у нас есть хлеб! Мне наши деревенские принесли!

– Тогда я мигом! – сказал Салим и выбежал из дома. Кадим не стал его останавливать. Пусть тащит что-нибудь вкусное. Как-никак, сегодня у Кадима праздник! Он подбросил в печь дрова и, налив воду из ведра, поставил чайник как можно ближе к горящим углям, чтоб быстрее закипел.

Салим вернулся с горячей варёной картошкой и с маслом в маленькой баночке. Взяв табуретки, сели перед печкой – ближе к огню, потому что уже стемнело, а лампу пока Кадим в доме не нашёл. Придётся посидеть при свете огня из печи. Всё равно здорово!

Вспоминали детство, школьные годы, родителей Кадима. За эти годы у Салима отец тоже умер, и Салим остался в доме с мамой один. Ребята не могли наговориться. Это был замечательный вечер!

Салим ушёл – ему утром рано вставать, а Кадим продолжил сидеть перед печкой, глядя на красные мигающие угли. Он ни о чём не думал. Он просто смотрел на угли. Он блаженствовал! Как же хорошо в своём доме!

Землемер

Кадим был уверен, что именно в правлении колхоза сидят те люди, которые лишили его отца. Поэтому ему очень не хотелось идти туда с поклоном. Но выбора не было. И он пошёл. Во время разговора старался ничем не выдать свою неприязнь. Благо, что опыт у него в этом деле уже есть. Живя у Камалии, много чему научился. Вёл себя сдержанно. Попросил зачислить его в колхоз полноправным членом в виде исключения, так как остался один без родителей. Попросил дать ему какую-либо должность, показал свидетельство об окончании семилетней школы. Увидев одни пятёрки, члены правления, не сумея сдержаться, цокали языками и качали головами. Переглядывались. Если честно, они первый раз в жизни видели человека, окончившего школу с отличием. Да к тому же – семилетку! Обещав, что в ближайшее время дадут ответ, они велели Кадиму вернуться домой.

На следующий день Кадима вызвали в правление. Ему предложили должность учётчика в тракторной бригаде. Счетовод колхоза перечислил ему его обязанности. Он должен будет вести учёт всей проделанной работы членов тракторной бригады, использованной солярки и всех других масел, всего объёма дров, сожжённых теми тракторами, которые работают на дровах. Такие тракторы тоже есть, оказывается. Их у колхоза несколько штук. Кадим будет отвечать за то, чтобы трактора всегда были исправны. Он должен будет отмечать трудодни трактористов и их помощников. «Это очень ответственная и серьёзная работа! – предупредил счетовод. – Посмотрим, как ты справишься». Он выдал Кадиму какие-то потрёпанные журналы учёта, схемы полей колхоза. Показал бочки с соляркой. Показал дровяник, и ушёл.

Кадим остался один. Всё! Это случилось! У него есть работа! Какое счастье! К тому же Кадиму теперь не надо заморачиваться с обедом! Учётчик бригады имеет право обедать вместе с трактористами на поле! Ему теперь тарелка горячего супа с куском мяса и краюха хлеба обеспечены! Вот так везение!

Вечером к другу зашёл Салим. Узнав новость, он немного остудил Кадима. Оказывается, всё не так просто. На этой должности, как сообщил Салим, побывали уже почти все одноклассники Кадима, и не только они. Это – очень скандальная должность. Вести учёт работы трактористов очень сложно. Во-первых, надо уметь высчитывать площадь тех полей, где работали трактористы. А поля далеко не квадратные, и даже не прямоугольные! Попробуй, правильно измерь изогнутые стороны поля какой-либо сложной формы! А потом высчитай площадь! Тут профессором надо быть, а не с тремя классами образования, как одноклассники Салима! А ошибиться нельзя – речь идёт о зарплате! Пострадавший от твоей ошибки тракторист разорвёт тебя на мелкие кусочки! «Злые они, и много о себе воображают! – рассказывал Салим. – Как же! Они же – трактористы! Пупы земли!»

Ещё Салим предупредил, что с горючим надо быть очень осторожным. Его всегда тратится больше, чем рассчитано. Понятно, что трактористы используют трактор и по своим нуждам, или шабашничают, а горючее на эти дела никто не выделяет. Трактористы будут пытаться заставить его выдать больше, взять нахрапом. Будут наговаривать, что Кадим не додал, или будут пытаться склонять его к преступлению, чтобы меньше указал. Тут тонкостей много. Надо вести чёткий учёт, не поддаваться на провокации. Требовать, чтобы всегда расписывались, получая солярку или дрова для трактора.

Салим всё говорил и говорил, а Кадим задумался. Что же с ним будет? Подсчитать площадь любого поля он сумеет наверняка, и определить объём горючего в бочках – тоже. А вот удастся ли избежать стычек с трактористами? При первой же малейшей оплошности сразу же все вспомнят, чей он сын, обвинят во вредительстве и …И что? Пойти и отказаться от этой должности? Это невозможно, потому что наверняка ему больше ничего не предложат. Значит, надо идти и работать. Значит, оплошностей не должно быть! Кадим их не допустит!

Встав рано утром и попив водички с хлебом, Кадим пошёл на работу. Так начались обычные будни. Стал вникать в тонкости работы. Трактористы и все колхозники присматривались. Кадим вёл себя скромно и спокойно. Он собирался работать на этой должности долго, поэтому первым делом решил составить подробную карту полей колхоза. Такая карта была, ему дал счетовод. Но она была очень условная, кое-как начерченная. Такая карта Кадима совсем не устраивала. Надо было составить свою, правильную, точную, с указанием размеров площадей. И Кадим с энтузиазмом приступил к работе.

Первым делом Кадим стал измерять края полей землемерным циркулем в любой свободный час, когда не был занят основными обязанностями. Этот инструмент он попросил у счетовода. В колхозе называли его просто «сажень». За день пробегал много километров, добираясь до нужного поля с саженем в руках и со своей школьной букчой на плече. Проходить по краю поля с саженем, рукой бесконечно вертя верхушку, чтобы сажень «шагал», было утомительно. Уставал так, что к вечеру глаза слипались. К тому же, в первый же день к вечеру у Кадима на руках появились огромные водянистые волдыри. Его руки привычны к лопате, к топору, ладони уже давно в мозолях и не волдырятся при работе с этими инструментами. А сажень был новым и непривычным инструментом, он натирал в самом центре ладони, где кожа тонкая и нежная. На следующий день кожа с волдырей слезла, под ними образовались язвы, но Кадим продолжил работу, обмотав ладони тряпкой. Боль стала меньше, но не прошла.

Несмотря на эти мелкие неприятности, Кадим чувствовал себя превосходно. Эта работа по составлению карты ему была по душе! Очень нравилось считать, высчитывать, чертить, напрягать мозги, чтобы узнать площадь какой-либо сложной фигуры. Кроме того, Кадим мечтал о том дне, когда он сделает очень подробную и точную карту, по которой посчитать объём работы колхозников не составит большого труда. И, вообще, колхозу такая карта просто необходима!

Постепенно колхозники привыкли, что где-то там, вдалеке, по краю поля с землемерным саженем в руках, крутя его, шагает человек. Если к нему подойти близко, он, будучи очень занятым, на встречного не обратит никакого внимания, или же слегка кивнёт и продолжит что-то бормотать себе под нос. Это он считает про себя метры. Некоторым занятие Кадима казалось странным. Зачем ему это надо? Некоторые зауважали – надо же, какой настырный! И не лень ему! Колхоз за эту работу – за составление карты, ему всё равно ничего не заплатит. Ему заплатят только за работу учётчика тракторной бригады. А ему всё нипочём – знай себе ходит с саженем по полям! А ведь труд-то, труд-то какой! «Блаженный он какой-то, похоже!» – судачили некоторые между собой. Тут же кличку дали. «Землемер».

Обедать вместе со всеми трактористами у Кадима не получалось. Пару раз, когда ещё только начинал работать, остался без обеда – повариха тётя Малика забывала про него. Когда Кадим приходил обедать, а супа уже нет, эта добрая женщина расстраивалась до слёз, начинала кричать на парня, что надо приходить вовремя. Но потом как-то всё наладилось – тётя Малика стала оставлять суп в тарелке, закрыв большим листом лопуха. Суп иногда остывал, но всё равно был очень вкусный. Тётя Малика иногда и добавку ему давала, всё больше – украдкой. Также украдкой от всех часто совала ему под рубаху краюху хлеба – на ужин. Знала, что у мальчика дома нет никакой еды. Иногда давала маленький мешочек с крупой, чтобы Кадим дома сварил себе кашу. Но Кадим так уставал, что готовить ужин просто не было сил. Заваливался спать, съев с водой тот самый хлеб. Если тёте Малике не удавалось передать хлеб, ложился без ужина.

Ну и что с того? Зато он в своём доме, в родной деревне, он – полноценный работник колхоза! Кадим был доволен своей жизнью! Что с ним будет зимой? Как он будет жить в доме один? Кто будет топить печь? Где взять дрова? Кто будет Кадиму готовить еду, ведь тётя Малика будет стряпать на поле только до конца сентября? Кадим старался об этом не думать. Сегодня хорошо, и ладно.

Война

В этот день, как обычно, Кадим отправился к правлению колхоза, чтобы на чьём-нибудь тракторе добраться до нужного ему места. Желающих проехать до поля безлошадных много, поэтому надо договариваться сразу же по приходу к правлению. Кадим, как пришёл, сразу же нашёл себе транспорт. Поехали сразу, долго прохлаждаться у здания правления не пришлось.

Хорошая вещь – трактор, но грохочет очень сильно, так, что уши закладывает. Совершенно невозможно разговаривать с трактористом, если только не орать изо всех сил. Мало того, что грохочет, трактор ещё и трясёт, как будто душу из тебя хочет вытрясти. Поэтому иногда Кадиму трактористов бывает жалко.

Кадим соскочил на землю, когда подъехали к полю. Поблагодарил тракториста кивком головы. Трактор с грохотом поехал дальше, а Кадим нырнул в кусты – искать спрятанный им вчера землемерный циркуль. Найдя, пошёл работать – измерять край поля.

День был просто знойный. Оно и немудрено – приближался июль, самая жаркая пора лета. Кадим стал вспоминать, какое сегодня число. 22 июня 1941 года. Почти месяц Кадим занимался созданием карты, никак не принося ущерб основной работе. И карта уже вчерне была готова. Это была вещь! Сколько времени и сил потратил Кадим на её создание – сам только знает! Теперь она лежала в букче Кадима. От одной мысли о ней на душе у Кадима становилось радостно! Какое там «радостно», Кадим просто ликовал! Он был очень доволен собой! Он смог, он сделал это! Скоро, очень скоро он представит эту карту перед правленцами! Сделает копию, и сам будет пользоваться.

Кадим торопился – хотелось как можно быстрее закончить. Но шагать с этим циркулем очень трудно, поэтому, как бы ему не хотелось работать без перерыва, приходилось время от времени отдыхать. Он просто падал на траву лицом вниз и слушал, как жужжат насекомые в траве. Восхищался: как же их много, этих маленьких живых существ, какие они разные! Каждый раз рассматривал новых. Жалел, что так мало знает о них, о жизни насекомых.

Обедать в этот день Кадим пришёл вовремя. За столом сидело человек двадцать, а с десяток колхозников ждали своей очереди под кустами в тенёчке, тихо переговариваясь. Кадим помыл руки и лицо под умывальником и присел к мужчинам.

Вдруг, подняв клубы дыма, из-за леса вылетел, громыхая, грузовик и подъехал к людям. Мужчины успели заметить, что это – не грузовик колхоза, а чужой, из района. Из кабины выскочили двое военных. Видно было, что они очень взволнованы, чем-то сильно озабочены. Люди уставились на них и стали ждать, что же те скажут. Зачем они приехали? Наступила тишина.

–Товарищи! Началась война! Прошлой ночью на нашу страну вероломно напала фашистская Германия! Сейчас, когда вы тут сидите и обедаете, враги бомбят наши города, ступают по нашей земле, убивают наших людей. Мы должны защитить свою Родину! – с жаром проговорил один из военных.

Люди онемели от ужаса и удивления. Казалось, это какой-то сон, наваждение. Так же стрекочут насекомые в траве, так же ярко и радостно светит солнце на небе. Так же, как несколько минут назад, люди сидят за столами. Ничего не изменилось. Но в то же время всё изменилось – это почувствовали все. Это был конец мирной жизни. А для многих сидящих здесь мужчин – это был конец их жизни в родной деревне, и, вообще, конец их жизни.

Через несколько минут заговорил второй мужчина в военной форме. Он объявил, для чего они приехали. Не для того, чтобы сообщить деревенским о том, что случилось. Они приехали забрать мужчин на войну. И тут же зачитал список. Из этого списка четырнадцать человек сидели здесь – кто за столом, кто под кустом. Некоторых из списка здесь не было – они были кто в кузнице, кто на других полях, кто в конюшне. Военные их отметили на своём листке. Шесть трактористов из бригады Кадима были в этом списке. Шесть чумазых мужчин. Кадим смотрел на них во все глаза. Кто-нибудь вернётся из них живым? Или все они погибнут? Кадим гадал: если кто-то вернётся, кто же это будет?

Мужчинам приказали построиться в ряд. Они выстроились. Военные объявили, что их сейчас отвезут в деревню для того, чтобы они попрощались с родными и собрались в дорогу.

Наступившую напряжённую тишину нарушила тётя Малика. Она истошным голосом закричала, чтобы военные разрешили поесть тем, кто не успел. «Ведь они голодные!» – плакала навзрыд тётя Малика, как будто это на данный момент было самое главное. Военные, немного поколебавшись, разрешили. Тем, кто ещё не успел пообедать, тётя Малика налила суп. Их было четверо. Все остальные люди остались на местах, как каменные статуи. Молчали. Кто-то курил. Все переваривали страшную новость. Пытались понять, что же всё-таки происходит. Стали ждать, когда поедят эти четверо. Может быть, мысли у них были далеко, но смотрели они на этих четверых, и ждали. А те не могли есть. Посидев немного, глядя на свой суп, проглотив с трудом несколько ложек похлёбки, стали вылезать из-за стола.

Военные приказали всем перечисленным мужчинам залезть в кузов машины и держаться друг за друга, чтоб во время езды не выпасть. Могли и не говорить, потому что это были ловкие и сильные ребята, и у них был уже большой опыт езды в кузове – у колхоза тоже есть машина.

Мужчины быстрым шагом направились к машине, а потом вдруг замешкались. Потоптавшись, повернули обратно – к односельчанам. На миг остановились перед ними. Растерялись. Как? Это всё? Возможно, этих людей, таких милых и родных, они больше никогда не увидят? А потом стали прощаться. Обнимались, говорили друг другу тёплые слова, просили остающихся помогать их семьям. Кадим тоже попрощался со всеми уезжающими. Ему было страшно.

Наконец, военные дали приказ всем забраться в машину. В кузове народу оказалось много, потому что близкие родственники уходящих на фронт тоже забрались на машину. Они тоже поехали до деревни. Сами военные забрались в кабину. Грузовик тронулся. Через несколько минут оставшиеся видели только облачко пыли. Долго стояли растерявшиеся люди, не зная, что дальше делать, что говорить.

Тишина затянулась. Наконец, бригадир тракторной бригады тихо сказал:

– Война, значит. Ну что ж, война, так война. Значит, будем воевать. А пока – надо работать. Давайте, все по местам.

Народ нехотя расходился. Похлебав немного супа, Кадим пошёл на край поля, где оставил землемерный сажень. В голове, как колокола в звоннице церкви соседней русской деревни, звучало одно страшное слово: «Война! Война! Война!»