Я остановился на Кругу, съехав на внешнюю стоянку, пустынную и огромную, как само лётное поле Космодрома. Мой лимузин торчал посреди неё чёрной лаковой игрушкой. Подумав, я заглушил мотор.
Дождь, серой дымкой повисший над Шоссе, монотонно молотил по крыше. Холодные линзы луж на древнем бетоне, подёрнутые серебряной рябью, равнодушно глядели в небо.
Почти никто не летал на нашу планету. Эта стоянка должна была бы вмещать сотни грузовиков-контейнеровозов, теснящихся у Юго-Восточного портала Космодрома. Ещё две такие же площадки пустовали сейчас по соседству: у Южного и у Восточного порталов. Дождь безраздельно царствовал на оставленных человеком пространствах. А что будет, если предсказанное в полученном мною послании исполнится?
Я откинулся на сидении. В голове было пусто. Барабаня пальцами по рулю, я тупо смотрел, как, поднимая тучи водяной пыли, пролетают вдали по Шоссе редкие машины.
Выходов у меня было два. Точнее, два с половиной.
Первый – самый простой: помчаться сейчас к шефу и, захлёбываясь слюной, начать излагать подробности произошедшего. Полуторный – разновидность первого – поехать к себе в оперативный гараж и составить подробный отчёт. Как можно более подробный. И завтра, а может, послезавтра явиться в контору и с невинным видом предъявить его шефу. Положительная особенность первых полутора выходов была в том, что, перекладывая ответственность на других, лично я особенно ничем не рисковал. Отрицательным фактором в данной ситуации было то, что если хоть малейшая информация об этом необычном послании просочится в правящие круги Кондуктории до момента официального приёма, то это послание со сломанной шифропечатью Лаха в заголовке навсегда останется моим личным проклятием и приговором. Ибо сказано было: «Информация должна быть общедоступна». А обеспечить это в нашей дыре можно было только одним способом – быстро, пока никто ничего не понял, поместить послание в правительственную сеть для официальных документов и зарегистрировать его там от имени секретариата правительства Кондуктории. После этого уже никто не сможет отмахнуться от того факта, что данная информация существует. А это было самое главное.
Колониальное общество наше, на взгляд чужака, устроено, наверное, довольно запутанно. Общины недолюбливают друг друга и не очень-то друг другу доверяют, правительство Кондуктории само по себе, но официальная правительственная сеть объединяет и уравнивает всех, для того её когда-то и создавали. Как только послание с ужасающими подробностями того, как нас будут топтать, стрелять и хоронить в заранее запланированных местах, появится в этой сети, каждая из сторон нашего человеческого муравейника сразу захочет получить себе персональную копию… И даже если послание из правительственной сети быстренько сотрут, каждый потом сможет получить его копию с инфора Космодрома, который моментально записывает в свои архивы все наши документарные перлы и юридические изыски. В назидание потомкам, наверное…
Так вот, если кто-то из администрации Председателя Кондуктории хотя бы почувствует, что что-то не так – ничего не выйдет… Внедрить послание без вензеля Космодрома в общепланетную сеть можно только обманом. А значит, действовать нужно немедленно. Я, конечно, доверяю всем без исключения ребятам из адвослужбы, но информация имеет свойство просачиваться – это всем известно. Да к тому же, в резиденции Председателя Кондуктории Басуты сегодня после обеда ждут агента с Аудиенции – я знал, что вызовы на Космодром по принципу солидарной ответственности всегда дублируются правительству.
А отсюда легко было сформулировать – каков он, второй путь. Этот вариант требовал повернуть со стоянки не направо, в Кодд, а налево, в Инаркт. И вёл он прямо в приёмную Председателя Кондуктории. И как можно быстрее. Преимущество в том, что поначалу в моём поведении не увидят ничего подозрительного. И у меня даже будет шанс провернуть всё в лучшем виде в процессе приёма у Басуты. После чего колония Имллт наконец официально прозреет и осознает, что её ждёт война, ну и всё такое… Недостатком данного пути было то, что я рисковал не успеть воспользоваться положенной мне теперь прибавкой к жалованию. Когда они поймут, что к чему.
Идею попросить совета у шефа я отбросил сразу – о чём спрашивать? Просто поставлю его в известность. Но сначала я сам должен окончательно решить, что буду делать…
Межзвёздная война…
Слыханное ли это дело для нашей не слишком-то процветающей цивилизации? Хотя, впрочем, почему же неслыханное? Ведь было такое, и не так давно. Атака Звёздных Бригад на планету Зит – и трёх лет не прошло… Звёздные Бригады, наёмные войска, базирующиеся на Улле и на его орбите – это была на тот момент главная боевая сила мятежников. В послании, что пряталось сейчас на моей профессиональной карточке, Звёздные Бригады, естественно, также упоминались – как основа группировки вторжения. Ну да, в общем, похожего много. Только вот, насколько стало известно, на Зит мятежники получили отпор и убрались оттуда с большими потерями. Разбился во время десантной операции крейсер «Сияющий» – однотипный со «Сверкающим», предполагаемым флагманом «нашей» агрессии. Да, как-то им на Зит удалось отбиться, хотя колония там тоже не ахти, типа нашей… Наверное, у них там тоже был свой парень, которому поручили обманом заранее обнародовать план вторжения, потому и успели подготовиться… Так вот, там он небось не трусил и не отсиживался в машине…
Я сидел и слушал, как дождь барабанит по обширной крыше конторского лимузина.
О чём я, собственно, думаю? Это ведь моя земля, моя планета…
Маленький мальчик со смешными оттопыренными ушами, в предутреннем тумане бегущий в школу по гулким мощёным улочкам Кодда… Оболтус в топорщащейся неуютной шинели с тяжёлой импульсной винтовкой в руках во время восстания Третьей Несокрушимой бронебригады… Точнее, уже не оболтус, а ополченец, который из кузова мчащего его на баррикады фермерского грузовика вместе с товарищами видит, как из высокой голубизны небес падает куда-то на окраину столицы звёздный корабль. Корабль Чакта…
А ему-то, старому космическому охотнику, что нужно было здесь? Чем его тронули наши дела? Он сказал, что не смог смотреть, как силовым полем давят людей… А чем будут заниматься здесь Звёздные Бригады под командованием какого-нибудь очередного отважного командора?
Я вздохнул и, глядя прямо перед собой, потащил за цепочку из-за ворота куртки брелок специальной связи… Всего в десять слов уместилось моё решение. Теперь Сержант знает, что произошло. Знает, что я решил. Знает, куда я направляюсь. То, что Сержант не провалит мою авантюру, не сдаст меня властям Кондуктории, я знал точно – в нём я был уверен больше, чем в себе. Уж от него-то или по его вине информация не утечёт. И ещё я знал, что никто не успеет мне помочь – до нашей базы девятьсот пятьдесят километров. Это и хорошо… Я должен сам. Я должен сделать это один. Так больше всего шансов…
Медленно, очень медленно я коснулся сенсора и завёл машину. Тронувшись с места, я описал по просторам стоянки плавную дугу и, набрав скорость, выскочил на боковую эстакаду развязки Круга, а оттуда – на Шоссе. Самосветящийся голографический дорожный указатель «Инаркт, 50 километров», проскочивший над головой, под струями дождя изменил свой законный зелёный цвет и отсвечивал тревожными и загадочными радужными переливами.
Неоконченная беседа о любви
Есть вещи, беседу о которых никак не удаётся довести до конца. Наша тёмная внутренняя сущность в контексте традиционно неблагоприятных обстоятельств начинает бунтовать раньше – и портит всё дело…
Кстати, вот уже сколько сотен лет не удаётся…
Сенатор Ао, Улл, «Размышления вне кабинета», «Бюллетень Независимого Комитета по наблюдению и арбитражу», вып. III, стр. 3
Я всегда удивлялся – откуда в столице, в Инаркт, на улицах столько народу. Я въехал в город около трёх часов пополудни. Вроде бы и не обеденное время, и не конец рабочего дня… К тому же дождь лил как из ведра. И низкие синеватые тучи вовсе не обещали скорого просветления. Но на тротуарах было полно людей, одетых в яркие разноцветные пластиковые плащи. Мода здесь, кажется, такая… У нас, в Кодде, в это время дня и в такую погоду мода – не мода, а на улицах почти никого не было бы.
Мой родной Кодд стеснён горами и бухтой. По крайней мере, его центральная часть. В Инаркт же строили широко – невысокие красивые дома не теснились к тротуарам, как у нас в Нижнем Кодде, и мне это всегда нравилось. Запомнилось, как я удивлялся этому поначалу, когда в юности приехал сюда учиться.
Пока я ехал по широкому, обсаженному высокими деревьями проспекту Торжества Кондуктории, я успел в который раз мысленно поиронизировать по поводу этого названия, которому было уже полтора десятка лет. Поначалу дела у молодого Председателя Басуты шли очень даже неплохо, и колония переживала нечто вроде экономического бума. Следом за громкими делами пошли громкие слова, а потом почему-то только слова и остались… Как раз тогда и назвали Проспектом Торжества Кондуктории центральную столичную улицу, которая берёт своё начало прямо от стрелки Шоссе и тянется почти через весь город, образуя по пути несколько просторных площадей. Как будто переименование центральной улицы что-то могло исправить…
Здание Кондуктории, заодно исполняющее роль резиденции Басуты, располагалось несколько правее основной магистрали. Я хорошо помнил поворот и уверенно направил туда свой лимузин. Правительственную площадь отделяла от центрального проспекта всего пара кварталов. Тут-то и строились обычно баррикады в случае всяческих кризисов…
Ёрзая от волнения на водительском сидении, я плавно и чинно подвёл лимузин к воротам для официальных визитов, что выходили в переулок на противоположном от площади краю правительственного комплекса. Предъявив охраннику свою обновлённую профессиональную карточку, я сделал скучающее лицо – и тому сразу стало ясно, что я везу с Космодрома официальные документы. Проехав во двор, со всех сторон закрытый от посторонних глаз высоченным забором, я поставил машину под широкую крышу, которая была очень разумно предусмотрена над парковкой для особо важных персон. Решив, что я как раз такая персона и есть, я деловито хлопнул дверцей и не спеша прошёл к высоким дверям.
Внутренняя архитектура здания Кондуктории явно питалась теми же идеями, что вдохновляли создателей Главной Резиденции. Но масштабы были помельче – тем, кто только что с Космодрома, всё это казалось немного смешным. Причём тут было заведено так: при входе сразу попадаешь в длинный мрачноватый коридор с высоким тёмным сводчатым потолком. Идёшь, идёшь по этому коридору – и никого. Хотя я знал, что тут кругом камеры наблюдения и скрытые двери с охраной. Но тебе старательно демонстрировали, что ты один. Ходишь и думаешь: «Чего я пришёл?» Но все эти фокусы мне были хорошо известны, и я сразу направился к неприметной лестнице на второй этаж, прятавшейся в нише стены.
Там, в нише, меня поджидал пресс-секретарь Кондуктории. Видимо, его вызвал охранник. Секретарь спустился, но навстречу ко мне не вышел. Неужели за те несколько раз, что я здесь бывал, он меня так и не запомнил? Странно, адвослужба на нашей планете не так уж многочисленна, а каждый приход агента с посланием от Космодрома – это стресс… Неужто правительственный пресс-секретарь просто прятался, втайне лелея надежду, что нервотрёпка с обязательным приёмом посланника сама собой рассосётся? Это до какой же степени нужно одуреть в этом сумрачном покое…
Пресс-секретаря звали Стап, он был в сером костюме, отменно подогнанном по его сухощавой фигуре, имел безукоризненно благородный профиль и безукоризненную же причёску процветающего мужчины среднего возраста. Его столь же безукоризненный блокнот для записей в дорогой обложке был пуст, что господин пресс-секретарь пытался от меня скрыть – по его мнению, гораздо лучше было, чтоб я думал, что сегодня день Председателя загружен до предела.
– Слушаю вас, – предельно вежливо обратился ко мне Стап из тёмной ниши.
– Я с Космодрома, – спокойно ответил я.
А что? Не соврал же…
– Что-то очень срочное? – не глядя на меня, Стап чуть приподнял брови, озабоченно рассматривая пустую страницу рабочего блокнота.
Такой глупый вопрос нужно было ещё суметь задать! Я в ответ только снисходительно пожал плечами. Виновато поглядев на меня, пресс-секретарь чуть замялся.
– Господин Председатель сегодня неважно себя чувствует… – признался он, чуть понизив голос. – Возможно, стоит перенести…
Я покачал головой. Конечно, меня такой вариант никак не устраивал – и этому типу было вовсе не обязательно знать, почему. Да и разве придёт кому в здравом уме в голову откладывать приём посланника от самого Космодрома? Я мог ручаться, что вопрос был задан наудачу.
И действительно, пресс-секретарь только скорбно покивал в ответ.
– Что ж, я понимаю, – вздохнул он. – Любовь к Родине не знает выходных… Но вам придётся некоторое время подождать…
Я не совсем понял, при чём он тут приплёл любовь к Родине, скорей уж тогда служение… И ещё я не понял, при чём здесь выходные – они закончились позавчера. Выходит, они в своей резиденции так бурно их проводили, что до сих пор никак очухаться не могут? Тогда придётся ждать довольно долго… Это пока никак не нарушало моих планов – просто намечалось дополнительное испытание для нервов…
Я уселся на тёмную кушетку, почти незаметную у выкрашенной в чёрно-коричневые цвета стены, и вытянул ноги на середину коридора. Я старался ни о чём не думать, руки засунул в карманы куртки – понимал, что за мной наверняка наблюдают, и если я как-то выдам своё волнение, могут что-то заподозрить. Глаза постепенно привыкли к темноте, и лишь тогда я стал различать дизайнерский изыск этого коридора, который меня всегда забавлял – под тёмными сводами, видимо, символизировавшими просторы космоса, плавали крохотные лампочки-светлячки. Хотя идея была нагло скопирована у Космодрома, а её реализация получилась куда более жалкой, в тот момент, когда отпускает тебя великое и высокое и адаптируешься ты к простецкому, приземлённому – то начинаешь понимать, что это где-то даже в чём-то красиво…
Ждать мне пришлось больше часа. Я даже старался делать вид, что задремал, хотя сердце упрямо колотилось в груди… И вот, наконец, я иду вверх по лестнице в обширную приёмную, занимающую значительную часть второго этажа здания Кондуктории…
Приёмная была обставлена со всей возможной помпезностью. Высокие окна с плотными шторами из дорогой тёмно-серой ткани пропускали в просторную комнату неуверенный свет дождливого дня. Вдоль стен стояли тяжёлые столы из тёмно-красного дерева, рядом с ними были аккуратно расставлены стулья с высокими резными спинками, украшенные накладками из какого-то блестящего сплава. На столах в нескольких местах дремали тёмно-серые пирамидки управления. Ещё одна пирамидка находилась по центру зала, на возвышении, представляющем собой нечто среднее между тумбой и кафедрой. Пресс-секретарь жестом пригласил меня именно туда.
Председатель Кондуктории появился откуда-то из боковой двери. Точнее, сначала вошли несколько его охранников-мордоворотов, одетых в строгие чёрные костюмы, а потом уже он сам. Басута молча прошёл, не поздоровавшись, и уселся к столу поодаль. Протянул было руки к одной из интерфейсных пирамидок, но не стал её трогать – поморщившись, просто положил их на стол.
Басута был выбрит до синевы. Изящные черты его лица от этого казались прорисованными более рельефно. От него исходил тонкий запах алкоголя – я его почувствовал, когда Председатель проходил мимо. И, кажется, продолжал улавливать потом, когда между нами было уже несколько метров.
Нельзя сказать, что Басута был одет небрежно. Он сам был помят, это да – но отнюдь не его костюм. Зато у господина Председателя можно было поучиться тому, как дорогие, инопланетного происхождения вещи носить так, чтобы едва заметная нотка небрежности подсказывала окружающим, что в глубине души хозяину тех вещей на этих самых окружающих наплевать. Высокий благородный лоб Басуты был чуть тронут философским страданием – но я подозревал, что вызвано оно не тяжёлыми размышлениями об экономическом положении колонии Имллт, а похмельным синдромом…
Я неспешным уверенным шагом дошёл до тумбы с пирамидкой в центре приёмной. Со мной не заговорили – и я не стал ничего говорить. Напустил на себя вид человека, исполняющего рутинные обязанности по службе, вставил свою профессиональную карточку в приёмное гнездо и молча принялся орудовать с пирамидкой управления. Так мне было проще соблюсти важное правило из кодекса космических охотников: «И не сказав ни слова лжи!» Пусть мой друг и учитель за меня порадуется – уйти, если что, тоже нужно суметь красиво…
Говорил в приёмной только пресс-секретарь. Ему почему-то показалось, что сегодня не был в полной мере соблюдён протокол, а это при общении с человеком, принёсшим сообщение от Космодрома, вообще-то чревато. Если посмотреть на вещи непредвзято, то он был, наверное, прав: то ждать приходится часами, то приём начинается без положенного официального приветствия. Но всё это было бы справедливо только в том случае, если бы я действительно принёс рутинные извещения от Космодрома, а не пытался протащить в правительственную информационную сеть документ шокового содержания без высочайшей подписи…
– … Мы говорили с агентом Ачетом о любви, господин Председатель… – слышал я краем уха. – Какое это хлопотное дело – Родину любить…
Басута слушал его, чуть опустив голову. По лицу господина Председателя Кондуктории я мог с уверенностью прочитать, что больше всего на свете он сейчас желает не любви, а того, чтобы его собственный пресс-секретарь наконец заткнулся.
– … В такой дождь не всякий к своей девушке решится пойти… Или даже поехать… – не унимался Стап. – А мы вот должны… На своём посту…
Кажется, я стал понимать – это он пытался так мне чуть-чуть польстить, чтобы, если что, я не упомянул в своём отчёте для Космодрома про мелкие служебно-алкогольные безобразия в стенах Кондуктории.
– Ты что же, бабу равняешь со служебным долгом? – не выдержав, вполголоса недовольно проговорил Басута.
– Есть много общего… как мне кажется… мать и родная наша колония… – вздрогнув, Стап с лёгкого перепугу понёсся во все тяжкие скользкой философии пафосных штампов. – Породившая нас сущность… субстанция… Посреди холодного космоса…
Басута поднял на пресс-секретаря страдальческий взгляд… Как вовремя! У меня в перевёрнутой сияющей пирамиде проекционного экрана как раз заканчивался диалог регистрации нового документа в правительственной сети. Терминал вот-вот должен был наложить входящую шифропечать секретариата Председателя Кондуктории, после чего выполняется загрузка самого послания. И как только она закончится – послание можно будет смело называть Посланием. Ибо с этого момента жаркие, но абстрактные политические дискуссии о том, может ли последовать вторжение на Имллт со стороны негативно настроенных к нам высших колоний Малого Кольца, потеряют всякий смысл. И, может быть, мы хоть тогда со страху за оставшиеся годы попробуем что-то сделать для своей защиты… Как это сделали жители колонии Зит.
Процесс загрузки документа, наверное, ещё можно было как-то прервать, если вовремя глянуть на его выходные данные, выстроившиеся лесенкой вдоль бесцветной грани… Я хорошо знал процедуру регистрации, и пальцы мои работали очень быстро, но белая грань, соединяющая добро и зло, демаскировала меня – ведь послания от Космодрома к правительству Кондуктории обычно были выдержаны в красно-фиолетовых тонах… Однако эти несколько таких нужных мне секунд, это время для короткого окрика, было упущено… Смешно, но, кажется, эта нелепая беседа о любви сыграла мне на руку… Стала той случайностью, которая способна сделать удачной самую дерзкую авантюру.
Охранники всё видели, это да. Но они, эти самые вышколенные, самые отборные на всей планете громилы, только таращили свои оловянные глазки на сияние голографического экрана и стояли в соответствии с утверждённой схемой расположения охраны, демонстративно держа руки у нижней части живота – чтобы, в случае чего, было удобно мгновенно откинуть полу пиджака, скрывающую оружие…
Вот уже и покорёженный значок взломанной шифропечати Лаха выпрыгнул из моей карточки в светящееся информационное поле над пирамидкой управления… Последняя команда: «Документ зарегистрирован». Ну, теперь держись…
Басута, жмурясь от головной боли, наконец, набрал приветствие и его пирамидка засветилась… Если бы всё было по-честному, сейчас была бы его очередь что-то делать с документом – визировать, назначать исполнителей, набрасывать стандартный унизительный ответ… На мой экран он так и не взглянул. Я постарался незаметно перевести дух. И даже надежда появилась: «А вдруг пронесёт?» Действительно, почему бы не пронесло меня, наглого агента адвослужбы, который обвёл вокруг пальца Председателя правительства собственной колонии… Ведь не враг же он своему народу, господин Председатель-то, в конце концов… И колонии родной…
«Ха-Ха! Стоп! – подумал я в приступе самоиронии. – Эдак меня в ту же дискуссию о любви сейчас затянет…»
– Так… – озадаченно пробормотал Басута.
– Так… – тон Председателя Кондуктории едва заметно изменился. Басута сосредоточенно вчитывался в текст, чёрными бисеринками висящий у белой грани его проектора. По-моему, в тот момент он уже понял, что произошло… Но по инерции всё ещё отказывался этому верить. Стап тоже внезапно умолк.
– Я же говорил, что подобной утечки давно следовало ожидать… – через полминуты подавленно пробормотал пресс-секретарь.
Басута зыркнул на него так, что тот язык, наверное, проглотил.
На длинной шее Председателя Кондуктории вверх-вниз заходил кадык. Я буквально видел, как с него слетел хмель. Нервно дёрнув пальцами, он ещё раз быстро проверил заголовок только что зарегистрированного документа. А подписи Космодрома-то на нём не было…
– Так… – сосредоточенно повторил Басута.
Председатель Кондуктории сидел и смешно морщил свой высокий красивый лоб.
– Так это что, самодеятельность? – как-то буднично спросил он, рассеянно глядя по сторонам.
– Это важная, срочная информация для правительственной сети и… – начал было я, но договорить не успел.
Басута сделал охраннику едва заметный знак и меня сзади чем-то ударили по голове. Весь мир вдруг стал каким-то большим и звонким, тумба с интерфейсной пирамидкой поехала у меня из рук…
– Министра безопасности сюда, быстро! – услышал я голос Басуты, падая на пол.
В себя я приходил очень медленно. Этому заметно мешало то, что меня продолжали избивать. Удары в живот тупой болью отдавались во всём теле.
– А ну прекратить! – ломающимся противным голоском крикнул кто-то. – И так уже напортачили! Ну почему все такие тупоголовые?!
А, вот это кто! По голосу я узнал господина Шеша, министра безопасности правительства Кондуктории. Пренеприятнейший тип – маленький, тощенький, глазки бегают, нос крючком… Да ещё и голос тонкий, противный и словно блеющий, как у козлёночка… Но когда он говорит – словно гипнотизирует тебя своей аурой мудрого, знающего своё дело человека. Стоишь, слушаешь. Но как скроется за углом – морок рассеивается, начинаешь плеваться. Правда, сегодня министр безопасности Кондуктории не пытался своим мутноватым взглядом вогнать в меня расположение к своей персоне…
– Поторопились, коллега, – в голосе Шеша слышались визгливые интонации.
Кому это он, интересно, выговаривает? Уж не самому ли Басуте?
– Нужно было дать ему возможность защищаться! – Шеш возмущался тем, что окружающие не понимают таких очевидных для него вещей. – Может, хоть пальбу бы открыл из своего пистолета! Тогда всё к попытке мятежа свелось бы! Эх!
– Ну да! – задумавшись и замерев на секунду, как он частенько делал на моей памяти, Шеш уверенно закончил:
– И тогда зарегистрированная им информация получила бы альтернативное объяснение, более приемлемое для нас… Но вы, болваны! Вы всё испортили!
Тут, судя по звуку, кому-то сильно дали в ухо…
– Но всё равно это когда-нибудь просочилось бы, – с осторожной скорбью в голосе попытался утешить всех пресс-секретарь. – Не сейчас, так через год, через два…
«А ведь он сегодня уже дважды при мне проговорился», – машинально отметил я.
– Уберите отсюда, наконец, этого придурка! – неожиданно взорвался Басута.
Из лежачего положения мне всё виделось перевёрнутым – я увидел, как пресс-секретарь полетел с набором высоты куда-то в сторону, сметая стулья, которые падали почему-то вверх, забавно нарушая интуитивное восприятие законов физики. Затем я увидел модные лакированные туфли Председателя Кондуктории, чьи острые носки замерли у самого моего носа. Простояв секунду, Басута с чувством ударил меня ногой под дых. Хорошо ударил – почти без замаха, но точно и сильно.
«А ведь так и не договорили про любовь», – я корчился на полу, почти теряя сознание, но меня разбирал смех…