Итоги
– Ну что ж, не покидая Святой Земли – места преступления по факту, – подведем итоги. Твое мнение, напарник?
– Пилат отправил Иисуса на казнь, но трижды пытался избежать этого. – Компаньон театрально развел руками и вопросительно выпучил на меня глаза. – Он не убивал.
– Думаешь, для присяжных этого будет достаточно?
– А кто присяжные?
– Двенадцать Апостолов, естественно.
Напарник усмехнулся:
– С ними тоже надо бы разобраться, – и похлопал рукой по револьверу.
– Да, недаром говорят: и палка, названная ружьем, может пальнуть. Апостолов трогать не будем, иначе рискуем закончить жизнь на костре, – подытожил я. – Идем дальше.
Компаньон согласно кивнул и продолжил:
– Теперь Лонгин, он убил Иисуса, но он его не убивал.
– Отличная логика, – заметил я.
– Я серьезно! – вспыхнул напарник. – Не доказать, был ли еще жив Иисус в момент удара, но центурион сделал это из сострадания. И, кстати, он поплатился за это головой, в прямом смысле.
Не согласиться с его аргументами я не мог. Не знаю, право, как на них посмотрят Апостолы, но Лонгин, как подозреваемый, и мне казался вне подозрений.
– А что ты думаешь об Иуде? – перевел меня в ответчики напарник, достав из кармана трубку и засунув ее с гордым видом в рот.
Образ Иуды Искариота будоражил мое воображение давно. Чем больше мир изображал его в неприглядном виде стяжателя, завистника, предателя, тем сильнее росло во мне убеждение в глобальной несправедливости к библейскому персонажу, обладающему качествами обыкновенного человека, такого же, как ты или я. Многие ли из нас, волею судьбы оказавшись подле кормушки, не отщипнут от общего, не принадлежащего им? А сколько из нас устоит перед искушением обогатиться за счет другого, пусть и не предав его, но преступив через голос совести своей, а стало быть, предав себя? Как изменил мир человек, давший именем своим столь негативный импульс? Что чувствовал он, обвивая шею ослиным хвостом, в одиночестве стоя у дрожащей осины?
– Иуда предал, но не убивал, – ответил я коротко.
– А предательство не может убить? – съязвил напарник и выпустил облако дыма, в котором утопил лукавый взгляд.
– Его предательство вело на суд, но не на смерть.
– Принято, – весело ответил компаньон, разогнав скрывающее его облако дыма. – Теперь по списку Ирод.
– Ну, с этим все просто. – Я готов был разложить Антипу.
– Обиделся, что Иисус не рассыпался перед ним чудесами? – Напарнику явно нравилось расследование в язвительных тонах.
– И нет, и да, мой друг. Находясь подле Великого, он почувствовал это величие. Антипа желал встречи с Иисусом, он был открыт, как открывает утром глаза ребенок навстречу прекрасному миру, и так же, как дитя впускает в себя мир, Антипа впустил в себя Христа, но не в сердце, а в разум, ибо сердцу чудеса не нужны – оно живет верой. Ирод понял, что перед ним Бог, но Бог не заговорил с ним, и Антипа, обиженный подобным неприятием его, а значит, и власти его, вернул Иисуса понтию.
– Витиевато для меня, – задумчиво произнес напарник, – но Апостолам будет в самый раз, им и решать. Тогда переходим к народу, что скажешь?
– Народ не поверил, но не убивал. Не поверив живому, уверовал в Воскресшего. Народу Иудеи нужна была смерть Иисуса, но они не убивали его.
– Ты хочешь сказать, что им странным и удивительным образом повезло?! – возмутился мой пытливый друг.
– Так задумал Бог.
– Значит, Бог убил Иисуса? – Напарник выглядел оглушенным собственными словами.
– Тебя предадут анафеме, а заодно и меня, – успокоил я его. – Бог есмь Любовь, Он не может убивать – Он воскрешает.
– Ладно, – оглушенный пришел в себя. – Я не хотел обидеть ни Его, ни тебя. Если народ не убивал, значит, он невиновен. Остается Каиафа, неужели первосвященник?
– Каиафа – трус. Из беседы с Иисусом первосвященник уяснил лишь одно: за этим человеком может пойти народ. Власть его столь велика над теми, кто «прикоснулся» к нему, что он свободно может расшатать сложившиеся устои. Каиафа испугался, но не убивал.
Компаньон поднялся с места.
– Следствие зашло в тупик, – торжественно объявил он. – Подозреваемые закончились, убийца не найден.
Над палестинскими холмами вставало солнце, насмешливо стягивая длинноносые маски с незадачливых сыщиков.
– Есть еще подозреваемые, – возразил я.
– Кто? – Напарник потирал руки.
Ты и я
– Мы с тобой.
– В качестве подозреваемых? – Он посмотрел на меня с опаской, затем достал лупу и навел ее на меня, разглядывая мои зрачки. По другую сторону стекол я в свою очередь мог наблюдать обезумевший от удивления глаз моего теперь уже не напарника, а доктора.
– Начну с тебя, – продолжил я, когда «доктор», удовлетворившись размерами моих зрачков, спрятал свой инструмент. – Есть вероятность того, что в одном из воплощений ты был кем-то из наших подозреваемых?
– Есть, – ответил «доктор». – Но мы только что пришли к выводу об их невиновности.
– Хорошо, – ответил я. – Но ты мог бы быть одним из римских солдат, вбивавшим гвозди в ладони Иисуса.
– От таких ран смерть не наступает. – «Доктор» улыбался, как улыбаются все доктора, беседующие с пациентами, особенно в стенах психоневрологических отделений.
– Аргумент принят, ты тоже не убивал Иисуса.
– Перейдем к тебе? – спросил довольный напарник.
– Нет, не будем терять времени, – возразил ему я. – Аргументы будут схожими с твоими.
– Тогда следует, что я прав. Подозреваемые опрошены, степень вины каждого из них определена, но убийца не найден. – Мой компаньон с загадочным видом сунул руку в карман, достал карточки с именами и, выдержав паузу, раскрошил их на кусочки, которые сухой восточный ветер тут же унес по направлению к Гефсиманскому саду. Рукотворный снег, который в этих краях не видел никто и никогда, сел белоснежным пятном на разлапистую оливу.
– Есть еще один свидетель смерти Христовой, – сказал я, глядя на одинокую белую точку посреди зеленого сада.
– Не может быть? – выдохнул напарник и пошарил в карманах – карточек больше не осталось.
Иисус из Назарета
Мы зависли над Голгофой, под нами был Крест с распятым Иисусом. Сын Божий, недвижимый и спокойный, походил на те многие копии этого момента, что человечество разнесет на иконы, водрузит на храмы и повесит себе на шеи. Лонгин подошел к распятию и осторожно ударил Иисуса копьем в бок, кров оросила копье и катаракту центуриона – Лонгин прозрел.
– Воистину говорю: этот человек