Лишь одна Звезда. Том II

– Не вижу препятствий, но зачем?

– Ах, леди Иона, при любом исходе войны велика вероятность того, что я кончу свои дни в темнице. Хочу иметь представление о своём будущем. Знаете, для меня это вроде гадания…

Иона просияла.

– О, конечно! Мне близка ваша мысль! В юности я обращалась к отцу с такою же просьбой!

Выше я писала, что заметила в Ионе проблеск здравого рассудка. Видимо, то был мираж.

* * *

Ты бывала в подземельях? Полагаю, да. У тебя есть родовой замок, а во всяком достойном замке имеется темница. Но в Стагфорте ее нет. Если отцу доводилось наказывать кого-нибудь, он всегда присуждал розги. Привселюдно объявлял, кто и за что наказан, и велел тут же исполнить приговор, чтобы скорее покончить с неприятным. Отец очень не любил наказывать. Полагаю, будь у нас темница, он все равно никого не сажал бы туда.

Так что мое знакомство с подземельями состоялось в монастыре Ульяны. Первую неделю было так скверно, что я не сомневалась в скорой смерти. А во вторую неделю поняла: все гораздо хуже – я не умерла и теперь обречена жить в гробу. Меж тем сейчас, вспоминая монастырь, чувствую двойственность. Была тяжесть обреченности, мучительная несвобода, темень, голод и холод… однако была и благость молитв, и успокаивающий методичный труд, и отточенная меткость редких слов… и даже красота, как ни странно. Темница Уэймара лишена всего светлого. Это – могила. Холодная тьма.

Иона дала в провожатые моего знакомца – похоронного мастера Сайруса. Выяснилось, он же числится смотрителем подземелья. «Ведь подземелье, барышня, суть пристанище смерти. А кто заведует всеми проявлениями смерти в Уэймаре? Я и заведую, хе-хе. Кто же еще!»

Мы постучались в малоприметную дверцу у основания центральной башни, нам отпер часовой и без лишней болтовни пропустил вниз. Я представила, как Линдси спускалась этими крутыми, скользкими от сырости ступенями, задевала плечами холодные камни стен, лампадка чадила в ее руке… Нужно очень любить человека, чтобы ради него пойти в такое местечко. Или очень бояться.

Подземелье состоит из двух кругов. Верхний круг – каменный лабиринт, проложенный прямо в фундаменте замка. Коридоры узки и темны, камеры крохотны, а камни жутко массивны. Кажется, они сдавливают тебя, расплющивают. Хочется сжаться, уменьшиться, стать мышью – иначе не проскользнешь в щель меж камней, и они раскрошат твои кости. Единственное сравнительно большое помещение – караулка у входа. Она имеет шагов пять в ширину, это много по здешним меркам. Двое часовых рубились в кости при свете масляной лампы. Говорили они громко, эхо разносилось по всем закоулкам. Я могла их понять. Я бы даже поняла, закричи они во весь голос.

Мастер Сайрус, как ни в чем не бывало, принялся за рассказ.

– Верхний круг, барышня, предназначен для первородных пленников. Если его милости графу достался кто-нибудь важный, за кого сообразно будет испросить оплату, такого пленника, значит, помещают прямо сюда. И верхний круг темницы, изволите видеть, наилучшим образом подходит для данной цели. Камни здесь крепкие – не проломаешь и не пророешь. Холод и сырость вполне умеренные, что уменьшает опасность легочной хвори среди узников. Ведь согласитесь, барышня, было бы весьма конфузно получить выкуп за пленника, отпереть его камеру со словами: «Пожалуйте на свободу, будьте добры!», – глянуть внутрь и увидеть мертвеца. И деньги тогда придется вернуть, и на похорон потратиться вне плана. А погребение первородного стоит недешево, как я вам в прошлую встречу рассказывал.

Стараюсь передать дословно его дурное, неуместное красноречие. Меня коробило от него. В темнице должна стоять тишь. Люди страдали и умирали здесь. Болтовня – кощунство. Мастер Сайрус, однако, продолжал тараторить, отпирая передо мною одну камеру за другой.

– Видите, барышня, комнатки здесь уютные, аккуратненькие. Пленник, будучи помещен сюда, не останется в обиде. Вот, извольте войти и испытать на себе. Не стесняйтесь, заходите.

Уютная камера была не больше моей кельи. Макушкой я задевала потолок. Лежанка представляла собой выступ каменной стены, отхожее место – канавку в земляном полу. Источников света не было. Я не увидела даже восковых капель.

– Им позволено выходить?.. – спросила я.

– Зачем? – удивился смотритель. – Узник потому и зовется узником, что заперт на замок и не шастает своевольно. Ведь если бы он ходил где хотел, то стерлась бы всякая граница между пленником и свободным человеком. Скверно получилось бы. Непорядочек, хе-хе.

В такой камере можно делать лишь два дела. Первое: сидеть. Второе: лежать. Месяцами. Годами. Янмэй Милосердная!..

– Должен сообщить, барышня, что в настоящее время на верхнем круге подземелья никто не обитает. Его милость граф давно не имел военных стычек, вот и пленники не образовывались.

Я услышала минорный оттенок в его голосе. Спросила, не сдержав злости:

– Вас это сильно печалит, мастер?

– Ну, барышня… Коли сооружено помещение, кто-то же должен его занимать. Иначе труд мастерового люда выходит истраченным напрасно. Да и не по порядочку.

Порою я жалею, что не имею власти. Будь замок моим, я нашла бы применение уютной камере. Закрыла бы мастера Сайруса на месяцок. Согласно порядочку, хе-хе. Чтобы труд строителей не пропадал.

– А здесь, обратите внимание, тоже занятное помещеньице.

Он скрипнул дверью. Я ждала увидеть пыточную с дыбой, цепями и жаровней. Но обнаружила странно просторную комнату, посреди которой стоял стол, по периметру – лавки, накрытые овчиной, в углу – очаг. На потолке висела люстра с огарками свечей, на столе имелся канделябр. Удивительная роскошь. И, что самое невероятное, в комнате было довольно тепло.

– Это у нас, барышня, вторая караулка. Если подземелье густо населено пленниками, то необходимо двойное количество часовых, таков порядочек. Вторая группа стражников размещается здесь. Тут раздолье: и свет имеется, и обогрев. А еще предусмотрена одна строительная выдумка. Вы встаньте на скамью и потрогайте потолок. Встаньте, барышня, встаньте!

Я так и поступила. Потолок оказался теплым.

– Прямо над нами находится большой камин графской трапезной. Когда там разводят огонь, плиты пола постепенно прогреваются, а тамошний пол здесь выступает потолком. Вот так оно и происходит.

Тут я сообразила: а ведь именно эта комната мне и нужна! Единственное помещение в темнице, где не стоит запах смерти. Здесь Линдси миловалась со своим кавалером. Больше просто негде!

Светя лампадкой, я обошла комнату, тщательно осмотрела. В очаге зола – сложно понять, свежая ли. Но слишком старой она быть не может: согласно порядочку, очаг иногда должны чистить. Канделябр сдвинут к краю стола – освободить столешницу для… хм… какого-нибудь занятия. Ближняя к очагу скамья задвинута под стол, у стены возле огня имеется пространство. А овчина на лавках лежит криво – похоже, ее сбрасывали на пол, а потом кое-как спешно швырнули обратно на сиденья. Я потрогала шерсть, зарылась пальцами… Теплая, уютная, мягкая. Приятно лежать на ней голым телом… Уверена: будь со мною пес-ищейка, он учуял бы запах Линдси.

– Вижу, барышня, вам приглянулось местечко. И не мудрено, хе-хе! Хорошо здесь. Недаром именно тут дежурят вторые часовые… Также здесь принимают пищу палачи с нижнего круга, когда имеют необходимость отдохнуть от трудов. Присядьте, коли хотите.

Я закрыла глаза и попыталась представить себя на месте Линдси. Быть с мужчиной… Быть с мужчиной вдвоем… Заниматься любовью… Я ничего не знаю об этом. Но кое-что знаю о жизни в подземельях. Мою первую напарницу звали Нора. Она была глупее козы и плаксива, как младенец, но я чувствовала ее почти своей роднею. В темени и холоде хочется стать ближе друг другу, ощутить человеческое тепло… Вероятно, это мрачное место усиливало страсть Линдси и ее мужчины. Они зажигали огонь, обнимались, целовались, делали все остальное. Иногда на столе, иногда на полу у очага, на овечьих шкурах. Лежали, утомленные страстью, заключив друг друга в объятия, и шептали слова любви… Так в романах пишут. Не знаю, что полагается шептать на самом деле. И неважно. Несущественно, чем они занимались. Главный вопрос – кто был с нею? Есть ли здесь какой-то намек на личность кавалера?

Будь со мной пес-ищейка, он взял бы след ухажера и привел меня прямо к нему. А что могу я? Только краснеть и представлять обнаженных людей, стонущих от удовольствия? Почему я думаю о служанке?.. Почему я думаю о голой служанке с голым мужчиной?! И почему я задыхаюсь, да еще морщусь, как от отвращения?! Черт возьми, Минерва, ты – ханжа. Ханжа-девственница. Прелестно. Сосредоточься и подумай! Выброси из головы любовников!

– Барышня, вы это, в порядочке? Вы будто увидели что-то неприличное.

– Я увидела вот что, – сказала я, подхватив с пола клочок бумаги. Махнула им перед носом Сайруса. – Не следите за чистотою в темнице. Мусор на полу.

– Виноват, барышня… – нахмурился мастер. – Надеру уши мальчишкам за такое упущение.

Как можно небрежнее я бросила взгляд на свою находку. То был листок белой, новой бумаги. На нем нарисован циферблат часов. Стрелки указывали восемь. Никаких надписей.

– Давайте-ка мы с вами пройдем на нижний круг, – предложил Сайрус. – Здесь мы все увидели, а там еще остались любопытные местечки.

Я согласилась. Мы покинули караулку и двинулись вниз по новым ступеням. Листок с часами я несла в руке, но очень скоро забыла о нем.

Нижний круг темницы был сплетением земляных нор. Каменные стены здесь встречались редко. В основном – спрессованная глина, кое-где укрепленная бревнами. Камни отражали свет лампадок, но темная глина глотала его, и за шаг от нас уже царила темень. Проходы стали еще уже, хотя это казалось невозможным. Земля под ногами была настолько влажной, что я чувствовала сырость сквозь подошвы.

Я не из тех, кто боится холода. Мне доводилось и бегать по снегу босиком, и купаться в проруби. Однако сейчас охватывал озноб, я вся дрожала, и вовсе не сырость была тому причиной.

– В нижнем круге, – говорил Сайрус, – содержатся безличности. Это, барышня, самые отъявленные преступники и грешники, коих его милость граф даже не ссылает на каторгу, а держит при себе, ибо желает точно увериться в дате их кончины. Отчего, спросите, их не казнят? А потому, барышня, что умереть сразу было бы для них слишком просто и весело. Этакие злодеи не заслуживают милости.

– Хотите сказать… – голос сел, – здесь, внизу, есть люди?

Он не успел ответить. Из темноты сбоку раздался сдавленный, пульсирующий рык. Я отпрыгнула, влипла спиной в глину. Выбросила вперед руку с лампадкой, чтобы закрыться от чудища. Передо мною была стена, а в ней – черное квадратное отверстие в ладонь шириной. Свет проник в него. Там, за стеной, во мраке что-то шевелилось.

Звук повторился, и я поняла: не рык, а кашель. Кто-то кашлял с надрывным хрипом, раздирая легкие.

– Кхыррр… кхыррр-кхыррр…

В темноте дыры вновь увиделось движение. Бурый лохматый ком приблизился к отверстию. Я смотрела, завороженная. Ком замер, заслонив собой дыру. Перед ним возникла желто-серая лапа с когтями, коснулась шерсти.

Я отдернула свет прежде, чем узник убрал волосы с лица. Я не могла этого увидеть. Назови меня трусихой, но не могла. И больше всего на свете боялась услышать то, что он скажет. Пусть даже одно слово – я никогда в жизни его не забуду. Не смогу забыть этого голоса.

Но узник только кашлял мне вслед:

– Кхыррр… кхыррр… кхыррр…

Монотонно. Как скрип механизма.

– Ульяна Печальная, сестрица смерти, пошли избавление… – прошептала я.

А мастер Сайрус сообщил:

– На нижнем круге дверей нет. Вход в камеру закладывается наглухо, но оставляется оконце, каковое вы изволили видеть. Через него подается вода и пища, покуда узник не перестанет в них нуждаться. Тогда окошко просто замуровывается и замазывается. Вот как здесь.

Он показал пятно светлой глины на стене чуть поодаль. Ниже пятна стена была прозрачной, как стекло. С той стороны к ней прижимался скрюченный, иссохший труп. Сидел на земле, запрокинув череп. Челюсть отпала, белели зубы. Черная рука тянулась к пятну кладки на месте оконца.

Я взмокла от холодного пота прежде, чем поняла, что вижу свое воображение. Стена глуха – темные камни в глине. Тот, кто за нею, недоступен взгляду.

– Кхыррр… кхыррр… – донеслось сзади.

– Он… давно здесь?..

– Этот кашлюн?.. Пожалуй, что четыре года. А вон там, в левом отроге, есть один, что уже семь лет протянул. А за углом от него – старуха девятый год коротает. Так что кашлюн не старожил. И, если судить по голоску, недолго ему осталось.

– В чем он виноват?

– Я не судья, барышня, и не писарь. Не моя должность помнить обстоятельства дела. На каждую задачу свой человек имеется.

– Мастер Сайрус… отведите меня наверх. Не хочу больше здесь оставаться.

– Отчего же? Мы еще не все увидели, много любопытного осталось. Вон там, к примеру, имеется пыточное отделение, а если пойти в эту сторону…

– Довольно. Я уже удовлетворила…

«…свое любопытство» – хотела сказать я, но осеклась. Нет, тьма меня сожри, любопытство все же сильнее страха. По крайней мере, когда оно вспыхивает с полной силой.

– Что это? – я подняла лампадку и осветила странную картину. – Здесь, как будто, выломана стена одной из камер?

– В точности так, барышня.

– Значит, этого пленника освободили?

– Он сам, – сказал мастер Сайрус и сделал долгую паузу. – Давно это было. Еще при старом графе, отце его милости Виттора, поместили сюда сию безличность. И пробыл тут злодей ровным счетом десять лет. Потом, уже при графе Витторе, он вырвался на свободу.

– Как?!

– Тому есть лишь одно объяснение: заключил сделку с Темным Идо. Отдал Темному свою душу, а тот взамен послал нечеловеческую силу. Узник голыми руками выломал стену и вышел из камеры. В те времена на нижнем круге работали два тюремщика – носили пищу узникам. Идов слуга убил их обоих. Одному вырвал глотку, а второму пробил грудь ударом кулака и достал до сердца. Я сам видел тела, ибо тогда уже заведовал похоронным делом. Первый бедняга сидел вот здесь, где вы стоите, а второй лежал вон там, в тупичке.

– А часовых он тоже убил?

– Нет. Часовым повезло – Идов слуга не пошел мимо них. Темный открыл ему колдовскую дверь прямо тут, в подземелье. Через нее бывший узник перенесся вдаль, и больше мы его не видели. Где бы он ни был сейчас, он творит страшные дела. Коли вы в ладах с Ульяной Печальной, попросите ее забрать этого нелюдя.

В колдовские двери и слуг Темного Идо я верю не больше, чем в гадания. По мне, из рассказа мастера Сайруса вытекало следующее: узник нашел другой путь из темницы, не тот, которым вошли мы. Это крайне важно. Если второй выход есть, мне нужно о нем знать.

Я встала спиной к разрушенной стене, прищурилась. Сложно представить себя любовницей… А узником, вышедшим из камеры? О, это легче. Правда, мои три месяца в подземелье – не десять лет… Но все же, могу попробовать. Положим, вот я справилась со стеной. Темному Идо плевать на меня. Но десяти лет хватило, чтобы ногтями проскрести швы между камней… Стирала ногти до мяса, ждала, пока вырастут вновь… Времени было вдосталь. Наконец, я вырвалась в коридор. Попался охранник, и я тут же убила его. Мои пальцы стали жесткими, как когти коршуна… Взяла лампаду у мертвеца. Обожгла зрачки светом, огляделась. Попыталась понять: куда бежать, где выход? Увидела главный коридор – но он ведет к караулке с часовыми. Что еще?..

Дверь. Поразительно! Как я раньше ее не заметила! Настоящая железная дверь! Быть может, единственная на всем нижнем круге!

– Куда она ведет?

– Да никуда, – мастер Сайрус пожал плечами. – Она сейчас открыта, а когда закрывается, перегораживает главный проход. Вот и все ее назначение. Смотрите, барышня.

Он закрыл дверь, а потом открыл вновь. И правда, будучи запертой, дверь блокировала коридор, а в открытом положении прилегала к стене. Очень странно. Спустя десять шагов, коридор кончался тупичком – тем, где Сайрус нашел труп второго охранника. Стало быть, дверь отделяла от остального подземелья слепой отросток, тупик, в котором ничего не было, кроме разрушенной камеры. Зачем?

Я сама взялась за ручку и затворила дверь. Сайрус остался снаружи, а я – внутри, в тупичке. И увидела еще более странное: с моей стороны двери имелся засов! Вырвавшись из камеры в коридор, узник мог отгородиться дверью ото всей остальной темницы! Зачем так сделано?! Что за чушь?!

Не уважаю людей, которые сперва делают, а потом думают. Так что я не гордилась собой, когда взяла и задвинула засов, запершись в тупике.

– Решили почувствовать себя на месте безличности?.. – глухо спросил Сайрус сквозь железо. – Лучше не надо, барышня. С Темным Идо шутки плохи…

Я бросилась в конец коридора, к глухой стене. Здесь узник убил второго тюремщика. Зачем?.. В смысле, зачем он вообще пошел сюда? От камеры видно: здесь – тупик. За десять лет глаза привыкли ко мраку; лампадка – что Звезда! Однако узник пошел сюда, и тюремщик пошел. Что ни оба забыли в тупике? И зачем дверь отделяет пустой коридор?!

Стены коридора – каменная кладка, вымазанная глиной. На нижнем кругу мало камней, но здесь есть. Укрепляли стены против идовых слуг… Хм. Или против обвалов. Или…

Я пошла медленно, поползла вдоль стены, держа лампаду впритирку к камням. Огонек торчал вверх в неподвижном воздухе.

– Барышня, я не шучу… Лучше вам не задерживаться в таком месте!.. – бормотал через дверь похоронщик.

Я шла шаг за шагом… Признаться, это было сложно. Черт возьми, очень трудно двигаться медленно в жутком месте. Хочется или бежать во весь опор, или замереть, как покойник. Но я плелась вдоль стены и еле дышала, и не отводила глаз от огонька.

Он дрогнул.

Около щели меж камней, как я и ждала. И с другого края того же камня дрогнул снова.

Осталось найти механизм. Верхний край?.. Нижний?.. Боковой?.. Рычажок?.. Веревка?.. Педаль?.. Где он, тьма бы его?!

– Мастер Сайрус, не беспокойтесь, со мной все хорошо. Но я сейчас умолкну на десять минут – хочу ощутить тишину!

– Барышня, не нужно этого!..

Я ударила плечом в камень, навалилась всем телом. Кажется, он пошевелился. Я отшатнулась – и врезалась в стену, сколько было сил. Кусок кладки сдвинулся и пополз вглубь, открывая щель тайного хода.

Граф Виттор Шейланд – второй человек, питающий ко мне опасный интерес. Мой сюзерен. Если вдуматься, это скверно: сюзерену привычно считать жизнь вассала своим имуществом. Успешный банкир. Что тоже плохо: расчетливый, умелый делец, всему и всем знает цену. Осторожен, предусмотрителен. Вот он точно не сунулся бы в незнакомый подземный ход. Хотя кто-кто, а граф наверняка знает все тайные ходы Уэймарского замка. В особенности те из них, что ведут в его собственные покои!

Ступени были узкими и крутыми. Какими же еще, если лестница устроена в толще стены!.. Когда они кончились, путь преградила деревянная панель. Я попробовала нажать, дернуть, сдвинуть. Наконец, панель вышла из крепления и съехала вбок, открыв взгляду комнату.

То оказался кабинет. Громадный рабочий стол на медных ногах, карта расстелена на зеленом сукне, белеет фарфоровая чернильница, лохматятся перья. За столом – кресло, перед столом – еще одно, поскромнее. Камин. Секретер – муравейник из ящичков. Резной потолок, стены в дубовых панелях, тяжелые золоченые гардины на окне с прекрасными большими стеклами. Темные цвета, громоздкая мебель – видимо, кабинет мужчины. Роскошь, богатство – кабинет вельможи. Сир кастелян, правда, тоже не бедный человек… На стене против стола два портрета. Один изображает старого графа, на втором – снежное личико леди Ионы. И это не оставляет сомнений: я в кабинете Виттора Шейланда.

Подбежала к столу, глянула на карту: северо-восток Империи, наступление мятежника отмечено стрелками. Подергала ящики. Верхний, самый большой, открыт. В нем книги с числами – кажется, учетные. Что еще?..

Я кричала себе: какого черта ты делаешь? Убирайся отсюда немедленно! Ты узнала главное: есть ход из темницы в покои графа! Возвращайся!

И продолжала рыться, дергать ящички стола и секретера. Большинство были заперты, но некоторые поддавались. Письма, гербовые печати… почта Фаунтерры… Алеридан… Клык Медведя… снова Фаунтерра… незнакомый герб, еще один незнакомый…

Минерва, остановись! Что ты надеешься найти, кроме неприятностей?!

Новый ящик – сперва не поддался, но вдруг вылетел на всю длину, посыпались бумаги. Я поползла на четвереньках, собирая их. Векселя, чеки… «Швейная мастерская Тома Тейлора»… «Бакалея Зеленого Холма»… фрахтовка судна… покупка судна… морская шхуна «Канитель»… получены средства от купца Хармона…

Минерва, ты тщеславная ханжа-девственница, а еще – мерзкая плутовка! Уходи отсюда, или никогда больше не сможешь себя уважать. Вообще никогда!

Я принялась запихивать бумаги в ящик… вспомнила овчину, криво брошенную на скамьи… стала складывать аккуратно, вексель к векселю, попутно просматривая их.

Давай, Минерва, давай, найди среди чеков непогашенный! Унеси с собой! Стань еще и воровкой для полного комплекта!

Сунула ящик на место, схватила со стола пресс-папье. К нему лепился лист промокательной бумаги с пятнами чернил. Я сорвала его и лишь тогда вылетела из кабинета.

Когда отперла железную дверь, по ту ее сторону грудились мастер Сайрус и оба часовых. В свете лампадок сложно сказать наверняка, но мне показалось, что все трое дрожат от страха.

– Ваше высочество!.. Вы живы?.. – три огонька разом взлетели к моему лицу. – Здоровы?.. Целы?..

Ваше высочество?.. Значит, часовые уже просветили Сайруса на счет личности «барышни».

– Я же говорила: не беспокойтесь, я в порядке.

– В порядке она!.. – сердито буркнул смотритель. – Здесь бродил приспешник Темного Идо, а она, видите ли, в порядке!.. Вашему высочеству в моем подземелье нельзя ни пропадать, ни умирать. Никак нельзя, запрещаю!

– Отчего так? Не умеете хоронить наследниц трона? Недоработан ваш порядочек, досадное упущение!..

– Коли вы преставитесь в подотчетной мне темнице, граф с меня голову снимет. Такой порядочек! – Он утер со лба холодный пот и крепко взял меня под локоть. – Мы сейчас пойдем наверх, а там пряменько к ее милости. Пускай ее милость своими глазами увидит, что ваше высочество вышли из темницы живехоньки.

* * *

О моей экспедиции в подземелье следующим днем узнал весь замок. Надо полагать, часовые поделились с сослуживцами волнующей историей о том, как ее высочество чуть не сцапал Темный Идо. И вдруг я обнаружила, что приобрела известность. Ловила на себе взгляды, слышала шепотки. Кажется, всякий имел что сказать обо мне.

Начнем с Инжи Прайса. Графский наемник, лукавый бандит со странным прозвищем Парочка. Надзор за мною поручен ему и Эфу. Солдатам гарнизона просто не велено выпускать меня за ворота, Инжи с Эфом имеют задачу поинтереснее: оповещать графа о том, что я делаю, о чем думаю, с кем говорю, кому пишу. В отличие от Эфа, который не переносит меня на дух и держит дистанцию, Парочка наслаждается работой. Он не делает из слежки никакой тайны, использует всякий повод, чтобы потереться около и поболтать со мною. Однажды сказал напрямик:

– Ты же сама понимаешь, кроха: граф велел мне за тобой присматривать. От этого никуда не денешься. Вот и давай общаться как добрые друзья. Тебе будет приятно и мне тоже.

Он делает мне приятно тем, что постоянно фамильярничает, называет крохой, малюткой и деточкой. Это как раз и есть показатель доброй дружбы. Парочка обожает давать советы на все случаи жизни: чем лечить простуженное горло, как говорить с мужчинами, когда остановиться при игре в карты на деньги, сколько вина можно выпить за вечер, как приготовить кролика. Все это обязательно пригодится мне, я еще вспомню добрым словом старину Инжи. Любые мои поступки он неизменно снабжает своей оценкой: правильно поступила деточка или дала маху? Где же мне самой разобраться…

Утром после косухи Парочка сказал:

– Вот недаром я тебя люблю, как родную! Потому что умница же, хоть и дворянка. Сколько тебя узнаю, все больше понимаю: ты нигде не пропадешь. Обычная благородная девица что делает, когда тоска? Вздыхает вот это в платочек, прижимает ладошки к груди, блестит овечьими глазками и блеет: «Ах, сударь, пустое… Не стоит беспокойства…». Еще может слезливые стишки почитать – словом, ерунда сплошная. А что сделала ты? Взяла и накатила чарку без лишних соплей! Так и надо. Если сама себя не порадуешь, то кто же еще!

Также он вручил мне чашку жидкости и потребовал:

– Выпей сейчас же. Полегчает.

Жидкость смердела подвалом и кислыми огурцами, но я была слишком плоха, чтобы оказать сопротивление. Выпила. На диво, действительно полегчало.

– Парочка ерунды не посоветует. Вот я до своих лет дожил – и ты доживешь здоровая да счастливая. Главное, слушай мои советы и запоминай.

Забавно слышать такое от наемного убийцы, который однажды уже царапал мне шею кинжалом…

А вот утром после подземелья я заметила его шепчущимся с Эфом и лордом Мартином – братом графа. Все трое поглядывали на меня, только Инжи делал это незаметно, Эф – отрывисто и зло, а Мартин – тяжело и пристально. Глаза Мартина – большие, навыкате – таковы, что всякий взгляд кажется тяжелым и пристальным. Неприятно, когда он смотрит. Аж мороз по коже.

Потом Инжи поймал меня и пожурил:

– Люди говорят, ты вчера наведывалась в нижний круг темницы. Так я тебе вот что скажу, кроха: лучше брось это дело. Держись подальше от подземелья. Жуткое место. Что там делать хорошей девочке?

– Меня не пугают жуткие места.

– Это я знаю, – кивнул Инжи. – Ты – девица храбрая, давно заметил. Вот и тем более: спустилась разок в идово лежбище, доказала свою смелость – и хватит. Зачем еще? И так уже все впечатлились, только о тебе и говорят.

– Да я больше туда и не собиралась…

– Вот и умница!

– Однако любопытно: отчего вы так меня отговариваете? Какая опасность в этом подземелье? Неужто верите в идовых слуг и колдовские двери?

– Деточка, поживешь с мое – поймешь: иной раз не грех и поверить ради перестраховки. От лишней веры тебя не убудет, а вот если не поверишь да не остережешься – выйдет беда.

Я поблагодарила за совет, но не удовлетворила Инжи. Он добавил:

– К тому же, Идо не Идо, а двое тюремщиков-то на Звезду отправились, и явно не самым приятным способом. Могу поспорить: не имели они в планах помереть так паскудно, да еще и в такой заднице. Об этом подумай, кроха.

– Подумаю, сударь, – пообещала я. – А что вам говорил лорд Мартин, если не секрет?

– Да об охоте. Он, видишь ли, знатный охотник. Собирается с парнями в леса на недельку: на кабанов да лис. Вот и рассказывал, что и как.

– На охоту?.. Мне думалось, он вчера уехал вместе с братом.

– Ну… они поехали было, но в дороге поговорили и решили, чтобы Мартин вернулся в замок. Знаешь, как оно у лордов: тут одно решили, а через день – другое…

Остался, значит. Не сказать, что очень рада его видеть. Но хорошо, что скоро уедет охотиться.

– Лорд Мартин что-то говорил обо мне.

– О тебе, кроха, он говорил то же, что и все: ты, мол, умница и красавица. Жалко будет, если с тобой беда случится. Потому передай, Инжи, своей крохе, пусть она больше в темницу не ходит. Нельзя, чтобы такая чудная девушка померла молодой.

Я подумала: быть может, Мартин знал о тайном ходе? А может, к тому же, знал и о связи Линдси с графом Виттором? Вот и послал Инжи запугать меня, чтобы не совала нос. Если так, то он сделал ошибку: лучше бы напугал сам. Вышло бы куда эффективнее.

За обедом Мартин Шейланд снова буравил меня взглядом. Я пыталась не смотреть в его сторону, но не могла. Мартин всегда одет кричаще, как южная птица: то в алое, то в лимонное, сегодня – в черный костюм с громадными серебряными звездами и белую шляпу с длиннющим пером. Попробуй не взгляни на такое! А взглянешь – наткнешься на выпученные темные неподвижные глаза. Он даже на еду не смотрел, только на меня.

Неожиданно на помощь пришла Иона. Отследила мою с Мартином переглядку и сказала строго, как непослушному ребенку:

– Мартин, прекратите смущать гостью.

Он стушевался.

– Иона, я это, я не…

– Леди Иона, – поправила Северная Принцесса. – Желаете есть за нашим столом – соблюдайте приличия.

Он уткнулся в тарелку и больше не докучал мне. Я понимала, что Иона поступила неэтично: делать замечание брату графа в его собственном доме!.. Однако было приятно. Я улыбнулась ей:

– Благодарю вас.

– Пустое, – она подмигнула мне. – Очень жду вас вечером!

Это было искренне. Странно…

До вечера случился еще один разговор. И снова – о темнице. Эф, мой второй надзиратель, поймал меня в коридоре и сказал:

– Нужно поговорить наедине.

Наверное, впору поверить в силу близкой Луны. Сегодня все ведут себя чудно: Мартин пучит глаза сильней обычного, Иона добреет, Эф жаждет общения. Я уже писала: Эф терпеть меня не может, и имеет на то целых две причины. Первая: он в принципе не любит никого, кроме себя и графа. Вторая: как-то я угостила его искровым ударом в ягодицу. С тех пор Эф сводит контакты со мною к презрительным взглядам и неохотным кивкам. Однако теперь он отвел меня в пустой охотничий зал, запер дверь и холодно спросил:

– Что вы разнюхали?

– Простите?.. – я скривилась.

– Не притворяйтесь. Вы только и делаете, что разнюхиваете, выискиваете, суете нос в каждую щель!

Сибил Нортвуд в подобном случае рассмеялась бы. Но я не умею притворно хохотать. Подумала: что, если уступить для начала и посмотреть, как много он понял?

– Сир Френсис, ваши подозрения пусты, я и не думаю о побеге.

– Конечно! Это у вас не выйдет! Вторично вы нас не обманете. Но я и не говорил, что вы ищете пути к бегству. Вас интересует что-то другое. Что?

– Ах, полноте…

– Что, я вас спрашиваю?! Отвечайте!

Он был зол, глаза сверкали. Казалось, готов схватить меня за горло. Я сдала еще одну позицию:

– Да ничего, сир Френсис!.. Просто ищу свою служанку, Линдси. Это и не тайна – я обращалась к самому графу, но он не смог помочь…

– И что вы узнали о Линдси?.. – прошипел Эф.

– Она уехала к себе в деревню, так все говорят… Ничего более…

– Зачем вы ходили в темницу? О чем говорили с часовыми? Что они сказали вам?!

– О боги, Френсис, вы пугаете меня! Не будьте так сердиты!

– Я прикажу – и вас больше никогда не выпустят из комнаты! Никогда, вы это понимаете?! Отвечайте честно!

Я закричала:

– Да ничего я не знаю! Святая Праматерь! Что на вас нашло!..

– Поклянитесь, что не знаете!

– Клянусь родом Янмэй.

Какая-то черточка расслабилась в его лице. Кажется, он поверил… Самое время для удара.

– Клянусь родом Янмэй, что не знаю ни о чем, кроме второй караулки. Там Линдси встречалась со своим кавалером. Она была неграмотна, так что он назначал ей встречи с помощью рисунков: присылал записки с часами, Линдси умела читать время по стрелкам.