В голове рябило, в глазах прошёл звон. Мир перепутался и остановился. Мяч? Ты просишь мяч? И всё? Хорошо. Я дам тебе мяч. Хочешь, я дам тебе не только мяч… Мяч – это очень мало, я могу больше. Для тебя я могу гораздо больше! Хочешь, я тебе его совсем подарю! Хочешь, я его вообще украду! Я его тебе домой принесу! Да при чём здесь вообще этот несчастный мяч – хочешь, я напишу тебя, двумя цветами, чёрным и белым, и ты увидишь себя настоящую! Дюрер так не смог бы выразить тебя настоящую, как это сделаю я! Да если ты скажешь, я из окна выпрыгну, да я под машину прыгну, да я под трамвай прыгну! Да хочешь, я голым разденусь! Да я тебя до кольца на руках вместе с мячом донесу! А хочешь… А хочешь, я у твоей спальни все ночи сторожить буду! Ни один вампир… Никто к тебе не приблизится! Да я даже не знаю, что ещё… Я за тебя всё отдам! Что тебе, мяч? Да господи, да конечно, да никому больше! Катенька, милая, ты хочешь, чтобы я дал тебе этот мяч? Да конечно, да без вопросов…
– Да на!!!
Грудь рвало на части. От невыраженного чувства злое лицо Сэма перекосило жуткой гримасой. Мимоходом увернувшись от Ильи, он вложил в эту передачу всё то невысказанное, что он хотел ей говорить каждую минуту и никогда не решался вслух, весь земной шар, все снега и реки, школу, Чупу, Птюню, Аристарха, свой любимый мольберт, все выброшенные её эскизы, все сохранённые черновики, все мысли о них двоих, все свои надежды и разочарования, и эту последнюю радость. Сэм с размаху одной рукой что было силы запустил баскетбольным мячом Кате в руки…
После, всё виделось и осознавалось через пелену тумана и какого-то полузабвения; голоса доносились издалека и глухо.
– Ты что творишь, пидор! – это заорал Чупа.
Мяч, проломив пальцы, с хрустом врезался Кате в лицо и отскочил. Чёрные глаза закатились, страшно обнажились белки. На прямых ногах, не сгибаясь, как срубленное дерево, Катя рухнула навзничь, голова её глухо ударилась о паркетное покрытие площадки, подпрыгнула и ударилась ещё раз, а руки раскинуло безвольно в стороны.
В зале завизжали, Верочка Долишня упала в обморок, близнецы рванули за помощью вон из зала, Ветка Латохина, захлёбываясь в слезах пыталась разблокировать телефон, чтобы вызвать скорую, весь класс бросился к Кате и столпился вокруг неё. Резван Арсенович уже делал Кате искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, одновременно отдавая указания Васпу, где в тренерской находится нашатырь для Долишни. Чупа горько плакал, уткнувшись в руку, у шведской стенки. Илья двумя руками сжимал безжизненную руку Кати, и плечи его тряслись. Олег молился. Ставрида с планшетом в руках пялилась на происходящее и, похоже, снимала. Тело Кати пошло судорогами. Глаза физрука расширились, он с удвоенной энергией принялся надавливать Кате на грудь и вдыхать ей в рот воздух. «Стой, стой, Катя, Катя, не умирай, цепляйся за жизнь!» Из-под головы на полу медленно выползала тёмно-бурая лужа…
Постепенно в зал стали забегать люди. Забежали медики с носилками, Катю переложили и унесли. И тогда обратили внимание на Макогона. Вид его был страшен. Голова втянулась в плечи, пальцы свело крюками наподобие когтей зверя. Он ходил взад-вперёд вдоль выкрашенной стены, раздирая себе грудь и издавая нечленораздельные звуки с визгом и рыком вперемежку, периодически взвывая и зыркая вокруг глазами. Футболка его была разорвана и повисала клочьями, а грудь расцарапана в кровь. Подходить к сумасшедшему никто не решался. На какое-то время растерялся даже Нохча. Макогон предпринимал чудовищные усилия, чтобы не броситься вместе со всеми к Кате. Ему хотелось оттолкнуть Илью и взять её руку, оттолкнуть Резвана Арсеновича и обнять её. Но никто не должен был догадаться, что он любит её. Никто! Это тайна! ТАЙНА! Потом подошёл Бобрис, и они с Нохчей под руки повели Макогона в директорский кабинет до приезда полиции. Макогон, не сопротивляясь, подчинился и замолчал. Жизнь закончилась.
Его вели по коридору. По пути запнулись о Шлангву. Та перегородила путь.
– Серёж! Ну ты же не специально, да? Ну скажи, что ты не хотел. Это же случайно, да?
Бобрис отодвинул её, а Макогон безразлично и молча прошёл мимо.
В кабинете их встретила размазанная Птюня. Она внимательно и как-то по-новому всмотрелась в лицо Макогона.
– Сергей, почему ты такой зверёныш? За что? Просто объясни, за что?
Макогон молчал. Он и раньше-то был мочалив, а сейчас, когда он обрёл и тут же потерял смысл жизни, говорить что-либо и когда-либо не имело никакого смысла. Приехали полицейские, Макогона вывели в приёмную, а в кабинет стали по одному заводить свидетелей. И каждый, кто выходил с допроса, считал своим долгом высказать своё презрение Макогону, отрешённо сидевшему под охраной Нохчи.
Вот нарисовался Чупин:
– Готовься к встрече, гнида.
Вот вышел Илья:
– Идиот. Как тебя земля носит!
Потом вышел огромный Васп:
– Самогон, ты чего такой зверь? Чего она тебе сделала?
Хоть Сэм и сидел в приёмной, через тонкую стенку всё равно было слышно, как его одноклассники и педагоги дают против него показания, что они говорят. Ему вспомнили всё: и оборотней, и расчленёнку в рисунках, и замкнутость, и «не понятно, что у него на уме».
Федосеева, оказывается, наблюдала сцену в столовой.
– Они сегодня поссорились с Чеботарёвой на обеде из-за столика. Я видела. Его так перекосило! Я сразу подумала, что он её убить хочет… ну, или как там, побить, причинить ей физический вред… Катя просто стояла с подносом рядом с ним, она даже не просилась за стол, ничего… А он рожу перекосил, взял поднос и как замахнётся! Я думала, он сейчас этим подносом ей и врежет…
Старый Резван Арсенович каялся, и от волнения иногда переходил на свой тарабарский:
– Моя вина, капитан. Парни задумывали вместе потренироваться на уроке, отработать зонную защиту. У них сегодня игра была запланирована после занятий. А я настоял, чтобы в командах были девушки… Ну вот, видимо, Сергей расстроился… Девчонки – они ж больше впустую бегают, больше мешают, чем помогают. Но им же тоже хочется с парнями вместе побегать… победить кого-нибудь… поиграть. Ну вот, видимо, не сдержался…
Лёлик неожиданно глубоко умел заглянуть в суть отношений – просмотр порно даром не прошёл.
– Я не знаю, за что он её. Он так-то к ней хорошо относился. Он в неё влюблён был, только никому не говорил. Может, ревновал? Да там особо не к кому было. Она не дружила ни с кем. Может, просто… Не знаю. Там это… он ей тоже нравился. Не знаю, что там между ними…
В приёмную зашёл бледный катин отец в военной форме. Тонкий и благородный. Выправка выдавала высшее офицерское сословие. Холодно и презрительно он смерил Макогона взглядом сверху-вниз, как кусок тухлого мяса, и сказал, как выплюнул:
– Будь ты проклят, сволочь!
Потом приехали родители Сэма с адвокатом, и его завели в кабинет…
V
Сергей улыбнулся своим мыслям.
– Ты чего улыбаешься?