Котик и Пёсик
Костик шмыгнул носом, потирая озябшие руки, покрытые мелкой сеткой трещинок. Ветер щипал за щёки, заставляя прятать лицо в ворот тонкой курточки.
Рядом крутился верный Пёсик – весёлый и вертлявый щенок с хвостом-бубликом. Он приставал к людям, выпрашивая еду, и тихо поскуливал, когда те равнодушно шли мимо.
Живот сводило от голода и Костик тоскливо глянул в сторону яркой вывески. Читать он почти не умел, но и так знал, что там «ма-га-зин». Это такое место, где взрослые отдают бумажки и получают за это еду. У Костика бумажек не было.
Он вспомнил, что папа часто вечерами приносил домой бумажки, и после о чём-то долго спорил с мамой. Мама кричала, а папа хлопал дверью и уходил обратно. А когда возвращался поздней ночью, то обязательно заходил к сыну и целовал того в щёку, ласково приговаривая: «Ты мой самый любимый Котик-Костик».
От него пахло чем-то горьким и неприятным, и это очень не нравилось маме. Она вбегала в комнату, включала свет и выговаривала отцу, чтобы не приставал к сыну, когда пьяный. Костик боялся ночи. Ночью всегда все ругаются.
А потом пришла она. Костик её не видел – наверное, спал. Но услышал, как утром папка сказал маме, что «она» пришла. Война. Костик подумал, что это какая-то злая женщина, потому что мама начала плакать и причитать, а папа достал из холодильника бутылку, которую Костику запрещали трогать, и снова от него стало неприятно пахнуть.
Костя тогда впервые почувствовал страх. А папа взял его на руки и крепко обнял, шепча на ушко: «Котик-Костик мой любимый, я вернусь, обещаю». Собрал большую сумку и, поцеловав на прощанье сына, вышел из дома.
Теперь мама плакала не только вечером, но и утром, и днём. Мальчик очень хотел её утешить. Он знал, что люди плачут, когда им больно или обидно – как плакал и сам Костик, когда соседский мальчик толкнул его с качелей. А маме было очень больно.
Сын подходил к ней и прижимался тёплым лбом к её бедру, шутливо бодая. Но мама начинала плакать ещё горше, отмахиваясь, и Костик вскоре перестал подходить вовсе.
Одним утром в дверь позвонили. Мама открыла дверь, и мальчик увидел, как в прихожую вошёл незнакомый человек. Он отдал маме небольшой свёрток и сунул пару бумажек. А после крепко обнял, тихо приговаривая: «Ну-ну, не реви».
Дядя заметил затаившегося в углу мальчика и вздохнул:
– Теперь ты главный в доме, малец. Расти большим, крепким, и не обижай мать.
И ушёл.
Больше мама не плакала. Она вообще больше ничего не делала, только сидела у окна и молчала, не реагируя на просьбы мальчика. Иногда варила невкусную жидкую кашу и с грустью глядела на жадно уплетающего еду сына. А спустя неделю или две внезапно собралась, одела Костю и, взяв его за руку, вышла на улицу.
Они шли долго, мальчик уже устал и морщился от боли – сапожки, из которых он давно вырос, неприятно давили на пальцы и натирали кожу до волдырей. Костя дёрнул мать за рукав, страдая от голода, но она промолчала. Бумажки, которые оставил незнакомый дядя, давно закончились, и последнее, что Костик ел утром – это щепотка-другая горького, похожего на паль, чая. Он посасывал этот чай, ощущая во рту травяной вкус, вызывающий тошноту, но от голода тошнило больше.
Возле высокого красивого здания, на котором висели большие буквы «В-О-К-З-А-Л», мама остановилась. Она посадила сына на скамейку и улыбнулась впервые за долго время:
– Костик-Котик, прости меня, если можешь. Война всех забирает, и меня заберёт. Мне надо к папе. Люди помогут, они добрые.
А затем вложила в руки сына кусочек пожелтевшего сахара и ушла. Костик так был рад сладкому, что даже не услышал скрежет тормозов поезда и крики прохожих. Маму же он больше не видел.
Сколько прошло времени, мальчик не знал. Он знал только, что плакать больше не мог – ведёрко со слезами, спрятанное где-то внутри, закончилось.
Костик бродил по улицам, прячась в подъездах от дождя и снега. Спал там же, около батарей. Иногда его выгоняли, пугая милицией, но Костик не обижался. Понимал, что и к людям приходила та самая тётка Война, поэтому они и злятся. Они боялись её и ничего не могли поделать.
Когда его в очередной раз выгнали из подъезда, Костик добрался до подвала, дверь которого забыли запереть, и спрятался там. В подвале было сыро, но тихо и спокойно. Дрожа всем телом, мальчик лёг подальше от выхода, где почти не дуло, и внезапно кто-то тёплый прижался к его спине.
Обернувшись, Костик увидел маленького рыжего щенка всего с одним ухом – вместо второго зияла дыра. Вздохнув, мальчик обнял щенка, как обнимал его раньше папа, и уснул под тихое сопение нового друга – Пёсика.
Вдвоём они изучали город, неспешно прогуливаясь от одной улицы до другой, пока ночь не сменяла день. Костя замечал, что улицы пустынны, а редкие прохожие, спешащие по своим делам, всегда хмурятся, торопливо переговариваясь друг с другом. Костик не спешил. Ему просто было некуда спешить.
Иногда люди давали Костику что-то из еды: то половину булочки, так сладко таявшей во рту, то небольшое яблоко. Мальчик всегда делился с другом, но Пёсик ел всё реже и реже. Шерсть его свалялась, а в некоторых местах и вовсе выпала, оголяя худые бока с выпирающими рёбрами.
В одну ночь, которым давно был потерян счёт, Костик совсем замёрз. Спрятавшись в переулке, он закутался в рваную тряпку, выброшенную кем-то в урну. Ноги почти не сгибались, а пальцы, натёртые сапожками, и вовсе перестали слушаться. Чувство голода, преследующее мальчика, внезапно отпустило. Он совсем перестал что-либо ощущать, наблюдая за медленно падающими с неба снежинками.
Костик понял: надо поспать. Как только он закроет глаза, всё станет, как прежде. Не будет голода. Не будет холода. Не будет такой тоски по когда-то существующему дому. Надо только закрыть глаза.
– Пёсик, пусти! – сердился Костик, пытаясь уснуть. – Мне к маме надо. И папе. Да отвяжись ты!
Но Пёсик не сдавался. Он прыгал рядом, заливисто лая, и теребил рукав куртки. Костик вяло отмахивался от него, не замечая, как засыпает.
Костик очнулся в незнакомом доме. Пахло хлебом и какими-то цветами.
– Где я? – он вжался в спинку кровати, со страхом взирая на стоявшую в дверном проёме женщину.
Та мягко улыбнулась ему:
– Ты так похож на моего погибшего сына… Я забрала тебя домой. Как тебя зовут?
– Котик… то есть, Костик. Вы забрали меня… Вы – Война, да? Это она всех забирает, так мама говорила.
Женщина грустно вздохнула, присаживаясь на краешек кровати и накрывая одеялом ноги мальчика.
– Всех забирает… Нет, Котик. Меня зовут тётя Катя. Ты совсем один?
– Я не один, – насупился Костик. – Я с Пёсиком. А где он? – мальчик завертел головой в разные стороны, пытаясь отыскать друга. – Пёсик? Пёсик!
Тётя Катя попыталась успокоить мальчика:
– Мы найдём пёсика, обязательно найдём, ты только отдохни немного.
Мальчик упрямо откинул одеяло в сторону и соскочил с кровати, но тут же неловко упал – ноги уже согрелись, но всё ещё не слушались. Женщина заботливо уложила его обратно и покачала головой:
– Ты устал. Отдохни, наберись сил, и тогда уже пойдём искать твоего пёсика.
Тётя Катя не обманула.
Как только Костик смог твёрдо стоять на ногах и перестал набрасываться на еду, боясь, что она внезапно закончится, они тут же направились искать Пёсика. Вдвоём обошли все дворы и знакомые Костику подвалы, выкрикивая имя щенка, спрашивали у соседей, у продавцов магазинов. Добрались даже до вокзала.
Но так и не нашли.
Температура плавления сердца
В шесть сорок пять прозвенел будильник. Не открывая глаза, я негромко буркнула, переворачиваясь на другой бок:
– Отключить режим «будильник» у телефона.
Аппарат завибрировал, сигнализируя о новом сообщении из банка. После этого звон будильника отключился, ираздался бесстрастный голос:
– Запрос одобрен. Снятие оплаты проведено успешно.
Я нехотя поднялась с кровати и, зевая на ходу, вышла из комнаты. Датчик сбоку от двери беспрерывно мигал красным цветом и я тихонько хмыкнула. В целях экономии приходилось держать все межкомнатные двери настежь открытыми, иначе каждое списание средств при активации датчиков быстро лишило бы меня финансов.
Скинув пижаму на пол, я залезла в ванну.
– Включить душ, режим «тёплый».
Вода потекла синхронно с вибрацией телефона. Все мои движения были доведены почти до автомата: гель для душа выдался после фразы: «Гель, одна порция», зубная паста капнула на щётку после похожей команды, сухое полотенце…
Я выругалась. После вчерашнего рабочего дня, наполненного постоянными пересчётами при инвентаризации, я настолько устала, что забыла оплатить сушку одежды. И теперь полотенце – мокрое, тяжёлое и грязное – комом лежало на бесполезных холодных трубах. Оплатив выключение воды, я вылезла из ванны.
Двумя пальцами взявшись за краешек полотенца, я отыскала более-менее сухой участок ткани и промокнула кожу, а затем забросила все вещи в стиральную машину:
– Стирать вещи, режим «смешанные ткани», затем режим «сушка».
– Запрос одобрен. Снятие оплаты произведено успешно. Запускаю режим «смешанные ткани».
Оповещения на телефоне об очередном списании средств раздражали, но я постаралась отвлечься, планируя дела на приближающиеся выходные.
За завтраком, лениво пролистывая новостную ленту, я наливала в чашку кофе, когда раздался телефонный звонок. Механический голос, до ужаса неприятный, сообщил, что мой финансовый лимит походит к концу, и вскоре счёт будет заблокирован. Я положила трубку и тут же набрала номер бухгалтерии, чувствуя, как колотится сердце.
– Позвонить «Виктория, ГлавБух».
– Запрос…
– Да замолчи ты!
Мне пришлось прослушать несколько гудков, пока на том конце не раздалось долгожданное «Отдел финансов слушает».
Стараясь не выдавать волнения, я глубоко вдохнула.
– Виктория Андреевна, утро доброе. Мне неловко вас беспокоить, но сегодня уже двадцать девятое.
– Здравствуй, Мила, – главный бухгалтер фирмы с готовностью отозвалась. В голосе её слышались сочувствующие нотки. – Да-да, я знаю. К сожалению, не от меня зависит, запрос я ещё неделю назад отправила. Обещали перечислить зарплату к концу дня. Ну, до выходных – точно! Сама знаешь, как это у нас бывает: то бумажки не хватит какой, то запрос не в ту папку попадёт…
Я занервничала.
– Понимаете, мой лимит…
Виктория со вздохом перебила меня:
– Мила, я понимаю, но и ты пойми. Я доношу ту информацию, которую сообщают мне, не более. – Голос её чуть смягчился. – Не переживай. Я угощу тебя обедом.
– Спасибо. – Положив трубку, я невидяще уставилась на стену напротив.
С наступлением МОЛТ – моментальной оплаты любого труда – воцарился хаос. Люди не могли никак свыкнуться, что каждое их действие должно быть оплачено, и участились случаи грабежей, вандализма, самоубийств. Митинги и бунты вспыхивали в каждом уголке страны, неся за собой только горький привкус поражения, и быстро угасали под напором силовых структур.
Тюрьмы переполнялись, вводя людей в новые и новые долги – даже нахождение в местах лишения свободы должно было быть оплачено. Но правительство не реагировало. Прикрываясь заботой о людях, депутаты вещали о честной оплате любого труда, обещая фиксировать каждое ранее неоплачиваемое действие и сетуя на непонимание граждан.
Я была согласна с бунтующими, так как при хвалёной оплате всех моих рабочих действий не могла свести концы с концами, но в открытый бой не вступала. Как бы иронично это не звучало, сидение в тюрьме было мне не по карману. Даже обычные блага стали на вес золота: кто задумывался, сколько стоит один лист туалетной бумаги? А капля моющего средства? А отключение горящей конфорки? Не говоря уже о цене потребностей и желаний дочери Саши.
В моём детстве дети её возраста мечтали о Барби и кукольном домике, о самокате и роликах, походе в кино или пицце с одноклассницами. Сейчас же Саша, увлекающаяся рисованием, мечтала, чтобы стакан воды не стоил тридцать рублей. При мытье кисточек от краски расходуется от двух до четырёх стаканов, а с нашим доходом это баснословно дорого.
Сашин голос подключен к моей банковской карте, но на траты установлен лимит в размере тысячи рублей в день. Проснуться, умыться, почистить зубы, включить конфорку и чайник, выключить их, приготовить завтрак, помыть посуду, выйти из дома – и за утро набегает уже четыреста рублей. Оставшиеся средства она тратит на проезд, туалетную комнату в школе, обед. И воду для кисточек, конечно.
Покончив с едой, я зашла в комнату к спящей дочери и осторожно поправила колючее одеяло. Саша дышала тяжело, с посвистыванием, волосы прилипли к мокрому лицу. Я осторожно убрала их и прислонилась губами ко лбу дочери. Температура никак не спадала.
Вызов врача откладывался уже третий день из-за задержки моей зарплаты. Мне пришлось лечить дочь старыми народными способами: мёд, молоко, одеяло, чтобы пропотеть… Но это не помогало. На несколько часов Саше становилось лучше, но затем жар и кашель возвращались.
Оставив у кровати дочери пару кусочков лимона и раствор соды с йодом для полоскания горла, я положила рядом записку. Затем вышла из дома и, оплатив закрытие входной двери, поспешила на автобус. До начала рабочего дня оставалось полчаса.
* * *
– А я ему говорю: «Котик, это ты хотел большой дом! Теперь нанимай домработницу, и мне всё равно, во сколько это обойдётся! А не хочешь – так я все датчики активирую: на воду, свет, газ! Посмотрим, какой счёт тебе за это выставят!», – хлопнула ладонью по столу Лена, первая красавица нашего магазина и моя давняя подруга. Остальные продавцы зашепталась: одни – одобрительно, другие – возмущённо.
Я поддела вилкой тонкую макаронину и отправила её в рот, разглядывая подругу с долей скуки: подобные концерты – не редкость. Семейная жизнь Лены трещала по швам и раньше, а уж сейчас, в век технологий и МОЛТ, ситуация только усугубилась. Но учить жизни я никого не собиралась, пытаясь по кусочкам собрать свою.
– Сегодня уже третий день работает у нас эта… как-то её там… Люба, вроде. Ничего, хорошо убирается, готовит вкусно. Как я захотела, так и получилось. Считаю это полной капитуляцией врага и зову вас всех сегодня в бар! – Лена победно улыбнулась и коллектив зашумел, словно улей.
– К сожалению, без меня, – я взглянула на Лену. – Сашка простыла.
Доев безвкусный холодный обед и мимолётом вспоминая обещание главного бухгалтера, я тоненькой струйкой воды помыла за собой тарелку, морщась от полученного сообщения, а затем вышла в общий зал.
Сбоку промелькнула тень – и Лена подхватила меня под руку:
– Ну кисунь, я обижусь! Мы с тобой сто лет никуда не выбирались!
– Лен, не могу. Так ещё же зарплату задерживают, – я поджала губы.
– Да и чёрт с этой зарплатой! Эти копейки кому вообще нужны? Тем более, говорю же: я всех угощаю! Ну, не совсем я, конечно, – Лена звонко рассмеялась, острыми ногтями впиваясь мне в предплечье, – карта-то хранится у котика. Будет ему наукой, как отказывать работающей, между прочим, жене в маленьких прихотях!
Я тихонько хмыкнула, освобождая руку, и направилась к кассе, попутно раздавая указания сотрудникам. Те послушно разошлись, приступая к обязанностям. Лена стояла около прилавка, облокачиваясь локтями на стеклянную витрину и, разглядывая своё отражение, подкрашивала губы.
На секунду мне стало горько. Кто-то работает без выходных и воспитывает дочь в одиночестве, а кто-то сумел удачно выйти замуж, ходит на работу для того, чтобы было с кем посплетничать, и не ценит имеющегося богатства.
Я постаралась заглушить нарастающую зависть, но не смогла:
– Как бы не разозлился твой котик, что ты направо и налево транжиришь его деньги!
– Так это не его, а наши общие, – неподдельно удивилась Лена. – В конце концов, зачем было тогда жениться, если не можешь содержать жену? Нет, мой котик покладистый. Поругается-поругается, я ему устрою скандал – и он замолкает. А потом делает подарок. Вот недавно, например, часики подарил. – Словно ненароком повела рукой подруга, оголяя украшенное изящными браслетом запястье.
– Говорят, дарить часы – плохая примета, – буркнула я, активируя кассовый аппарат. – К расставанию.
Лена снова рассмеялась, собираясь возразить, но подошёл покупатель, держа в руках огромного плюшевого зайца, и мне пришлось отвлечься. Коллега же, заскучав, направилась в свой косметический отдел.
Спустя несколько часов, когда от беспрерывной работы у меня загудели ноги, зазвонил телефон. На том конце раздался осипший голосок Саши и я поняла, что она плачет.
– Мама… я не хотела, но теперь не могу… хватило на звонок тебе!.. Мама, приезжай!
– Что случилось?! – я прикрыла рот рукой, ощущая беспокойство. – Саша, что случилось?
Связь прервалась.
Я попыталась дозвониться до дочери, но вызов сбрасывался, а приходившие одно за другим сообщения начали вводить меня в панику: «Баланс 0 рублей. Пополните карту». Чертыхаясь, я прокрутила экран вниз, проверяя траты за сегодняшний день. Из-за нулевого баланса сайт банка работал из рук вон плохо, а затем и вовсе запестрил ошибками.
Недолго думая, я схватила сумку и побежала к выходу. Вслед мне доносились удивлённые возгласы коллег, но времени на объяснение не осталось.
Автобуса всё не было, как и денег на него, и я беспомощно оглянулась, готовясь сорваться на бег в любую секунду. Внезапно раздался приглушённый голос Лены, и я обернулась:
– Садись скорее, что у тебя случилось?
Я во все глаза уставилась на подругу, восседающую за рулём своей машины, и юркнула на переднее сидение, переводя дух.
Лена покачала головой:
– Я как увидела, что ты побежала, сразу поняла – что-то с Сашей. А автобуса ты бы ждала ещё долго. – Подруга уверенно управляла машиной, слушая моё торопливое объяснение, и протянула свой телефон. – Набери домашний номер, я оплачу.
Я послушно вбила цифры. Длинные гудки подняли внутри меня очередную волну паники. Вернув телефон Лене, я стиснула зубы, разглядывая проносящийся за окном пейзаж, и принялась мысленно читать молитвы. Коллега молчала, сконцентрировавшись на дороге.
До моего дома мы доехали за пятнадцать минут. Когда показались знакомые бежевые полотна сайдинга, я похолодела: из раскрытой форточки на первом этаже валил дым. Не дожидаясь полной остановки транспорта, я выскочила из машины.
– Лена, вызывай пожарных!
Подруга засуетилась:
– Конечно, сейчас… Ой, котик звонит. Быстренько скажу ему, что занята… Алло!
Я побежала к дому, спотыкаясь и задыхаясь от ужаса:
– Саша! Саша!
– Мамочка! – С другой стороны входной двери послышался надсадный кашель, затем – плач.
– Откройся! – крикнула я прямо в датчик, но тот замигал красным цветом и безликий голос произнёс: – Доступ запрещён. Пополните баланс.
– Откройся, откройся! Чёртова машина! – Я заколотила кулаками по двери, не веря в происходящее и чувствуя, как жар от огня плавит не только обшивку дома, но и моё сердце.
Раздался очередной приступ кашля.
– Прости меня, прости, я прочитала, что нужно экономить… Но мне так хотелось порисовать! – голос дочери сорвался на крик. – Я огонь включила, когда яйца жарила, а потом налила воды для кисточек… И не смогла выключить плиту, просила и просила… Загорелся шкафчик, и стол, и палас… Мамочка, прости меня, я никогда не буду больше рисовать, только забери меня отсюда!
Моё горло сжалось от спазма. Захлёбываясь слезами, я отчаянно боролась с дверью, наваливаясь всем весом и пытаясь разломать её.
– Саш, там форточка же открыта! Попробуй вылезти!
– Там огонь, мам, везде… огонь. Дышать… не могу!
Послышался звук падающего тела. Я закричала, бросаясь к окнам и швыряя в них всё, что попадалось под руку: камни, одинокий стул на террасе… Но высокотехнологичные окна действительно заслуживали звание «самых крепких». Даже трещины не покрыли стекло.
Меня трясло от слёз, и я беспомощно обернулась, выискивая подругу. Та брела по дорожке и плечи её мелко подрагивали.
Я бросилась к Лене:
– Ты вызвала пожарных? У меня там дочь!
Но Лена схватила меня за руки, поднимая опухшее красное лицо:
– Я телефон разбила…
– Что? – Белые мушки запрыгали у меня перед глазами и я пошатнулась.
– Прости, Мил… Представляешь, этот ко…козёл сказал, что домработница ему дешевле обходится, чем жена, да и от секса она не отказывается! Нет, ты представляешь? Он меня бросил! Сказал, что отправил документы на развод! И я не получу ни-че-го, ты можешь поверить?
– У меня горит дом! – я встряхнула Лену и истерично завизжала: – Там Сашка!
Лена вздрогнула, словно просыпаясь от кошмарного сна, и пришла в себя:
– Так давай я на твою карту переведу средства! Мой голос же твой телефон распознает! И ты сможешь позвонить!
* * *
Я сидела на траве, бездумно разглядывая обгоревший каркас дома. Крыша рухнула, погребая под собой всё, что было создано с превеликим трудом. Пожарные приехали довольно быстро, но им потребовалось не менее часа, чтобы потушить пламя.
Пока они разгребали последствия пожара, их командир нерешительно приблизился ко мне и снял каску:
– Мне очень жаль… Ваша дочь… По регламенту мы всё равно обязаны вызвать врачей, но тогда вам придётся оплатить вызов по двойному тарифу. Но я не стал никуда звонить. Думаю, что вам и так придётся несладко в финансовом плане после… – он неловко махнул рукой в сторону пепелища. – После этой трагедии.
Я не слушала его. Пожарные прикрыли тело за дверью чёрным пакетом, но я словно наяву видела обгоревшие останки дочери и чувствовала, как внутри меня образуется огненный шар, сметающий всё на своём пути.
Рядом присела Лена и осторожно меня обняла:
– Кисуль, мне так жаль. Помни – ты не одна, мы рядом, и всегда готовы помочь. Вокруг много друзей, слышишь? Только… ты не обижайся, но сама понимаешь, у меня теперь с финансами беда из-за этого… Сможешь потом за звонок отдать? – она поспешно добавила: – Когда зарплата придёт, конечно.
Мне не оставалось ничего, кроме смеха, и я, поддавшись порыву, неестественно захохотала. Горячий клубок поднимался к горлу, и боль, сдерживаемая всеми силами, всё-таки нашла выход, превратившись в вой.
Лена до крови закусила губу и снова обняла меня, поглаживая по голове и ласково баюкая:
– Забудь, забудь, что я сказала. Всё будет хорошо, кисунь… Жизнь – сложная штука. Но все её испытания только закаляют нас. Один неправильный выбор, или правильный, но когда слишком поздно – и всё заканчивается. И кто виноват? А виноваты деньги! Из-за них рушатся счастливые семьи, мужья бросают жён, а матери теряют детей. Не позвони мне ко… – она запнулась на полуслове и лицо её исказила мука. – Бывший муж… То я не разбила бы телефон и сумела вызвать помощь. А если бы тебе не задержали эту треклятую зарплату, ты бы не только на звонок пожарным деньги потратила, но и на открытие двери. Не пришлось бы выбирать… Ой… Я не то хотела… – Лена испуганно прикрыла ладонью рот.
Но выбор был уже сделан. Я враз замолчала, и до меня, хоть и не сразу, дошёл смысл сказанного. «Не позвонить, а открыть дверь. Не позвонить, а открыть дверь»… В голове, помимо этих, мелькнула ещё одна равнодушная мысль: «Хорошо бы оказаться сейчас внутри горящего дома вместе с дочерью». И не было бы вокруг сочувствующих лиц, не было бы непонимания, как жить дальше, не было бы развалин вместо дома, и не было бы только одного целиком расплавленного сердца – моего.
Из состояния оцепенения меня вывел звук сообщения. Я по привычке бросила взгляд на экран бесполезного телефона.
«Зачислена месячная оплата труда в размере 80.000 рублей. Приносим свои извинения за задержку, в качестве компенсации снижаем оплату коммунальных услуг на 25%».