Шизофрения. Том 1

Сергей даже немного потерялся от этого вопроса, потому что по тону собеседника никак нельзя было понять, насколько хорошо он помнит предыдущие события и, соответственно, какой степени подробности он желал бы услышать ответ: адрес и название заведения, или к тому же ещё пояснить, кто они с Инной, или же и вовсе начать от печки и выложить историю последних двух часов. Впрочем, жизнь научила его никогда не теряться и в гораздо более затруднительных ситуациях, а потому, чуть подумав, он многозначительно возвестил: «В одно приятное место».

Михаил, похоже, удовлетворился ответом, хотя последний, казалось, был не слишком информативен. Вопреки его предположениям, вместо пафосного ночного клуба они остановились у какого-то дорогого на вид ресторана, но в то же время без присущей большинству московских заведений претенциозности. Внушительного вида швейцар на входе, видимо, исполнял попутно роль face-контроля, потому что, только узнав Сергея, пропустил и его сопровождающих: натянув улыбку радушия, хотя всё-таки без приличествующего моменту энтузиазма. Они вошли внутрь, неотягощённые по случаю летнего вечера верхней одеждой прошли мимо гардероба, отдались на милость хостесс, которая, радостно просияв при виде Сергея, проводила гостей на удобный кожаный диван, способный в другое время вместить человек шесть, но сегодня приютивший лишь троих: лениво утопил в своей плоти измученные дневными заботами тела, подарив им желанное ощущение неги, уюта и почти домашнего комфорта.

Разговор уже давно не клеился, и было непохоже, чтобы это сильно смущало кого-то из троих, разве что Инна немного расстроилась, что её обида и презрение остались совершенно без внимания обоих мужчин. Сегодня был как будто не её день: если можно было ожидать холодности от Сергея, слишком явно избалованного женским вниманием, то уж Михаилу следовало отнестись посерьёзнее к её знакам внимания, тем более, что такое благосклонное настроение очевидно не вечно. Она знала силу своей красоты и частенько, порой, искренне не желая того, шутя сводила таких вот средненьких офисных клерков с ума, и в опьянении захватившей их страсти они мялись и заискивали, сыпали пошлыми комплиментами и иногда даже сочинёнными на ходу виршами, чтобы в финале, преодолевая смущение и страх алкоголем, захотеть бросить к её ногам всё, что удалось накопить многолетним ежедневным трудом, лишь бы она снизошла до них хотя бы единожды. Такие предложения были, безусловно, оскорбительны, но в то же время приятны её тщеславию, и потому она хотя и отклоняла их с известной долей негодования, но всё-таки удерживалась от того, чтобы совсем растоптать несчастных влюблённых, говорила им что-то, скажем так, общеукрепляющее, непременно оставляя с приятными воспоминаниями и слабой, еле теплящейся надеждой на новую встречу. Она считала это принципом – не спать с неудачниками, хотя как таковой принципиальности здесь не было, её просто не влекло к тому почти уже сословию отечественных работников, гордо именующих себя менеджерами. В целом, для ослепительно красивой молодой девушки Инна была очень даже неплохим человеком: её жизнерадостности хватало на то, чтобы даже в московской действительности оставаться не злой, в меру повёрнутой на себе целеустремленной карьеристкой, и тем обиднее была эта сегодняшняя насмешка судьбы, вылившаяся в двух равнодушных спутников по контрасту с таким приятным летним вечером пятницы.

Лето в Москве – вообще особенная пора. Единственные три-четыре месяца в году, когда вечерами огромный мегаполис становится привлекательным и уютным городом, где прогуливающаяся студенческая молодёжь вечно смеется, источает жизнерадостность и любовь, живёт полноценной жизнью, жадно вдыхая прохладный вечерний углекислый газ, как может радуется и заражает своим настроением даже самых закоренелых пессимистов и разочаровавшихся в жизни скептиков, которыми так полна любимая столица. Пусть ненадолго, но мы начинаем по-настоящему любить наш город, восторгаемся им, разбредаясь по редким уютным кафешкам и кофейням, умиляемся ещё встречающимся изредка сочетаниями вкусного меню и хорошего, почти душевного, обслуживания, которое в промозглый осенний вечер снисходительно окрестили бы ненавязчивым. Ходим парами в кино, гуляем по бульварам и вообще ведём себя так, будто находимся в маленьком уютном курортном городишке, а не в огромной неповоротливой столице русского царства, живущей по безжалостным дарвиновским законам выживания. Образованный русский человек считает почему-то недостойным любить что-либо, связанное с его родиной, но в этом непрекращающемся летнем карнавале мы позволяем себе ненадолго забыть свой стыд и радоваться ярко освещённым ночным улицам, редким уцелевшим архитектурным памятникам и даже каким-нибудь уродливым высоткам, которые теперь то ли в шутку, то ли серьёзно стали называть лужковским ампиром. Встречая скучающим взглядом безошибочно различаемые в толпе лица своих, мы предусмотрительно не замечаем их радостного умиления, потому что в этот мягкий тёплый вечер можно, разрешено и даже негласно поощряется ненадолго позволить себе найти что-то хорошее в этой улице, этом городе, да что уж там – в этой стране. Не примириться с ней, потому что примирение есть отказ от борьбы, а мы ведь так… просто нудим монотонно, читаем западные новости и всё лучше всех знаем – это же не преступление.

Так, может быть, размышлял почти уже протрезвевший Михаил, неожиданно оказавшийся в компании золотого мальчика и самовлюблённой девки, которые ещё недавно казались ему почти занимательными собеседниками. Сказывалась преждевременная трезвость, а вместе с ней и далёкий, но очевидный отголосок наступающего похмелья, который грозил развиться в настоящую тоску, но не ту желанную пьяную депрессию с одинокими бессильными слезами, чоканьем с зеркалом и непременной эйфорией яркого как вспышка неожиданного осознания собственного ничтожества, которое так приятно размазывать, а в обычную бестолковую и совершенно ненужную грусть с погасшим настроением и неясными перспективами. Чтобы спасти ситуацию, требовались действия решительные, без оглядки на условность приличий и нелепость последствий.

– Концерт начнётся минут через двадцать, – прозвучал смертным приговором где-то в стороне Сергея голос официанта, и Михаил, понимая, что не сможет вынести ожидаемых бардов, песенников, джазменов или кого бы то ни было, решил, как он сам выражался, промотать плёнку, а потому резко, как приказ, даже не глядя в сторону официанта, но тем не менее, ощущая его рядом, произнёс:

– Бутылку Jameson, пожалуйста. И лёд, – прибавил он малодушно, пытаясь, как ему казалось, придать оттенок лёгкого благородства тому, что на самом деле собирался проделать. Официант посмотрел на Сергея, но, не увидев в его взгляде порицания или хотя бы комментария, пошёл, как опять же любил про себя выражаться Михаил, «исполнять предначертанное». Вообще вся троица продолжала сидеть в молчании и уже дошла до той стадии, когда неловкость такого поведения преодолена совсем, и незнакомые на самом деле люди вдруг осознали все прелести такого поведения: по сути, никто из них по-настоящему не тянулся друг к другу, и, сумев отбросить ненужные условности, они могли спокойно каждый думать о своём или даже заниматься каким-то делом, как в случае с Инной, которая почти демонстративно достала телефон и углубилась в переписку. Михаил, закинув голову, рассматривал непритязательный потолок, когда официант принёс желанную бутылку, по счастью, двенадцатилетнего виски, три бокала и какую-то непонятную плошку со льдом. Жестом остановив официанта, он сам налил себе с ходу почти треть сосуда, обвёл ради приличия вопросительным взглядом присутствующих и, ожидаемо не встретив желания составить ему компанию – Сергей только сделал отрицательное движение глазами, впрочем в целом благодушное, а Инна даже не подняла взгляд от телефона – залпом влил в себя настроение, мотивацию и даже сумел чудом подцепить почти что радость от присутствия здесь и сейчас.

Реакция на заставила себя долго ждать. Вот уже контуры реальности мягко размылись, время потянулось медленно, скорее даже не спеша, еле слышно отбивая свой ритм окружающими звуками, которые теперь разделились на основные – те, что задают настроение и тон, и второстепенные, мушиным жужжанием отдающиеся на периферии сознания. Появилось ощущение детства – радостного возбуждения почти что от всего вокруг, когда ты вдруг отчётливо понимаешь себя центром этого места и вообще всего мироздания. Становится очевидно, что всё существует лишь для тебя и только в твоём сознании: люди, их лица, движения и эмоции подчинены одной цели – обратить на себя твоё внимание, заинтересовать и развлечь или, наоборот, напугать, лишь только затем, чтобы отчётливее осозналась ценность уже имеющихся доступных удовольствий. Михаила больше не интересовало, что будет завтра или даже через пять минут: перед ним, как в юности, была целая вечность, и он стоял у самого начала её, так стоило ли задумываться о почти нереальном своей дальностью будущем, когда вместо этого можно загребать эту жизнь жадными руками, пропускать через себя всё новые и новые ощущения и знать, что так будет всегда. Этот непрерывный поток наслаждений никогда не иссякнет, и вся жизнь будет нескончаемой чередой приятностей без забот и огорчений. Ты – центр вселенной, и для тебя открыты все дороги и пути, трудности которых не пугают, ведь что может испугать полного жизненных сил юного мужчину, только открывающего для себя мир. Пусть и кратковременный, но зато не слишком дорогой возврат в ощущения лучшей поры жизни, ценой в несколько тысяч за бутылку, да привычное похмелье с утра. В такие моменты он понимал, что думать о будущем есть почти преступление перед самим собой, потому что ты крадёшь у себя настоящее: тот единственный и неповторимый, безвозвратно уходящий миг, в котором находишься сейчас. Истинное наслаждение моментом, секундой, мгновением стоит того, чтобы забыть о мифическом завтра и отдаться этому потоку счастья, не знающего сомнений, границ и даже направлений, но вместо этого дающего тебе по-настоящему почувствовать жизнь, заново узнать и оценить её прелести, подаренные незаслуженно щедрой судьбой.

За минуту до этого Михаил был депрессивным одноклеточным, а сейчас, окинув взглядом окружающую действительность, осознал себя удобно устроившимся на мягком диване, в приличном месте, где наверняка неплохо готовят, а мерному чавканью гостей аккомпанирует живая, скорее всего джазовая, музыка. По левую руку от него сидел улыбающийся жизнерадостный Сергей, настолько простой, насколько же и мудрый, чтобы не замечать многочисленных чудачеств нового знакомого на протяжении всего вечера, а по правую руку располагалась и вовсе богиня привлекательности и сексуальности в одном отдельно взятом и, что особенно приятно, не помятом суровой московской действительностью лице. И какое кому дело, если один из них удачно сочетает окучивание крупного клиента с потехой над шутовскими выходками преждевременного алкоголика, а другая даже в самых страшных кошмарах не смогла бы представить себя в его объятиях. Да разве это важно, когда тебе-то при этом так хорошо. Зачем позволять уязвлённому самолюбию отравлять удовольствие в компании, да ещё и за счёт людей, которых, наверное, никогда больше и не увидишь. Казалось бы, очевидная мысль… но почему же нужно дать мозгу известную дозу, чтобы он начал в конце концов соображать, а не просто думать.

– Знаете, Сергей, мне как-то очень хорошо, – вдруг неожиданно сам для себя благодушно выговорил он, и то, что показалось бы ему недавно странным, сейчас стало естественным и даже уместным, потому что оба соседа по гостеприимному дивану вдруг невольно улыбнулись этой ничего, по сути, не значившей фразе, как бывает, взрослые улыбаются, когда ребёнок скажет какую-нибудь не слишком подходящую глупость, но его простота и искренность настолько подкупающи, что появляется ощущение, будто он поделился с тобой чем-то сокровенным и важным, приобщил тебя к какой-то ему одному известной тайне, попутно подарив частичку своего душевного тепла.

– Мы, кстати, были на ты. Если помнишь, за душещипательной беседой о моей сексуальной ориентации мы решили обойтись без официальностей. А, впрочем, решать тебе, или Вам, – счёл нужным закончить Сергей, которому почему-то всё больше начинало нравиться происходящее. «Уже одно то, что этот спивающийся карьерист мне нисколько не завидует, делает его приятным собеседником, а если присмотреться, то ему и вовсе, похоже, наплевать на всё и всех, включая, что особенно интересно, и самого себя. Это даже не буддизм, это что-то поинтереснее. Определённо, вечер складывается удачно», – подумал он и, движимый неожиданным порывом, разлил остатки виски Михаилу и себе.

– А мне вы не хотите предложить? – подняла глаза от телефона Инна. Она легко перенесла бы хоть сутки гробового молчания, но, будучи женщиной, не могла оказаться проигнорированной, раз уж вечер стал несколько оживляться. Её вдруг уязвило то, что двое мужчин предаются какой-то интересной беседе и совершенно не пытаются втянуть в разговор её. Это было и не то знакомое ей мужское общение, когда два каких-нибудь гипер-успешных клерка вели заумную беседу друг с другом с единственной целью произвести впечатление на неё: она любила в таком случае с виду отрешённо копаться в телефоне, на самом деле от души потешаясь их слабоватой актёрской игрой. Сначала лишь колкими, но скоро уже агрессивными выпадами в адрес соперника и непременным желанием поразить её как бы случайно выданной информацией о размере зарплаты, квартире в Москве, бывало даже и в центре – щедрый дар почившей в бозе бабушки, дорогой машине – непременно кредитной, но эта деталь также непременно опускалась, и ещё кучей достоинств, ограниченных лишь воображением собеседников. Как-то один даже умудрился в почти светскую беседу впихнуть информацию о толщине своего бицепса и длине члена: она по достоинству оценила его лингвистические способности, но к остальным параметрам осталась в тот вечер равнодушна.

Хорошо быть красивой и умной, а Инна именно полагала себя таковой, девушкой в городе, до отказа забитом деньгами и похотливыми мужчинами, которые в порыве тщеславия не умеют толком и получить причитающееся с женщины, больше озадачиваясь её оргазмом, поскольку наличие такового даст им повод именовать себя хорошими любовниками, но сейчас происходило что-то для неё непонятное. Она по опыту знала, что стоит ей в компании мужчин встать и, извинившись за необходимость срочно уехать к больной подруге или ещё куда подальше, как она непременно прочтёт в глазах всех присутствующих самцов, даже и наделённых уже на вечер самками, неприкрытое разочарование и почти обиду за то, что променяла их на кого-то ещё (понятно, что в байку про подругу верили только уж самые дубоголовые), а тут она отчётливо осознала, что стоит ей произвести данный выпад и в ответ она услышит лишь вздох облегчения, и эта новая реальность ей, мягко говоря, пришлась не по душе. Она впервые со времени чудесных школьных лет и первых разочарований почувствовала себя лишней на этом празднике жизни: скучном и неинтересном, который она бы с удовольствием сейчас же покинула, но перспектива увидеть радостные лица двух мужчин буквально придавила её к дивану. Ахиллесова пята победителей, так сказать, по праву рождения в том, что они совершенно не умеют проигрывать, даже когда победа не нужна совершенно или, более того, вредна. Вид поверженного противника со временем становится для них из привычки потребностью – сначала насущной, потом главной, и вот уже они почти разучиваются наслаждаться плодами побед, как наркоман со временем начинает принимать наркотики не ради удовольствия, а для возврата в привычное и единственно уже возможное состояние кайфа, забывая, что удовольствие, ставшее перманентным, перестаёт быть таковым.

Слишком явно эти двое были заняты самими собой, друг другом, но только не ею, и завязавшаяся будто беседа и попойка – а Инна знала, что Сергей более, чем равнодушен к алкоголю, прозвучала для неё боевым горном, кличем и просто руководством к действию. Здесь во многом сыграла роль неожиданная готовность босса изменить своим принципам ради того, чтобы сблизиться с новым знакомым, что, как это часто бывает у женщин, придало последнему исключительный вес в её глазах. «Чего это он так его обхаживает, надо присмотреться», – игриво подумала она, и в этот момент, сама ещё не осознавая того, решила непременно и любыми средствами уложить Михаила сегодня же в свою постель. Такова логика женщины: она инстинктивно интересуется тем, кто уже занят другой, особенно если более красивой девушкой, роль которой в данном случае взял на себя Сергей, так как наличие блистательной подруги подразумевает в мужчине, на взгляд конкурентки, непременную массу достоинств, которых она не прочь и отведать. С этого момента Михаил оставался бы её сексуальной фантазией в любом виде и качестве, но только покуда им интересовался Сергей. Она охотно подралась бы за него, хотя бы и лежащего под столом в луже собственной блевотины, лишь только бы тот изъявил желание борьбы. Мужчинам свойственно снисходительно улыбаться такой близорукости, но этот принцип работает безотказно в девяти случаях из десяти, и снова опьяневший Михаил был как раз тем единственным из десятки исключением, эдакой прорухой, которой он должен был сегодня ночью в прямом смысле обрушиться на по-старушечьи опытную в любовных делах Инну. К чести счастливца стоит отметить, что, узнай он правду о блистательных перспективах своего вечера, то, хотя и порядком испитая, но всё-таки ещё живая некая джентльменская составляющая его мужской натуры непременно ограничила бы дальнейшие возлияния из уважения к партнёрше, но так уж устроена была Инна, что считала унизительным первой показать свою симпатию, пусть даже и решилась уже отдаться на милость неожиданному победителю.

Ничего не подозревавший Михаил, молча плеснув в ответ на просьбу положенную дозу на дно её бокала, продолжал с Сергеем какую-то чересчур содержательную беседу, которая с виду безмерно увлекала обоих. Они прямо-таки лоснились от удовольствия общения и со стороны походили на двух влюблённых педиков, встретившихся после долгой разлуки и спешащих наперебой рассказать друг другу обо всём, что произошло в период отсутствия любимого, через слово вставляя полные нежности эпитеты, дабы показать своему единственному и неповторимому всю силу обуревающих их чувств. К счастью, скоро начался обещанный концерт, какой-то звёздный московский джазбанд вдарил по струнам, клавишам и стаканам, и дело пошло веселее. Голубки вынуждены были примолкнуть и, воспользовавшись моментом, Инна, съевшая в делах обольщения незадачливых мужчин не одну здоровенную собаку, нежно, как бы испугавшись слишком громкой музыки, всем телом прижалась к Михаилу и как-то само собой получилось, что положила голову ему на грудь, благо он полулежал теперь, утопая в мягком диване. Её избранник, недоумевая, посмотрел на этот жест искренней дружбы, с минуту поразмыслил над этим новым обстоятельством и затем жестом пьяного собутыльника, обнимающего друга перед сакраментальным вопросом «ты меня уважаешь», бросил на неё свою правую руку, да так удачно, что ладонь оказалась прямо на её заднице. Инна чуть вздрогнула, когда не неё всей мощью обрушилась эта клешня, и на лице её отчетливо выразилось подавленное желание выругаться, которое не осталось незамеченным для веселившегося Сергея. Она подняла глаза и посмотрела на своего соперника, который, от души веселясь, кажется уже распознал её игру и, подмигнув ей вроде бы примирительно, тем не менее, налил ещё по бокалу и подал один в левую свободную руку Михаилу, сказав ему на ухо какой-то тост. Итак, он принимал вызов и теперь в его глазах светился азарт охотника и где-то даже злость: предстояла схватка за ими же выбранный трофей, бесполезный жестяной переходящий кубок, который на этот вечер стал для них гораздо большим: мерилом собственной успешности в этом не прощающем поражений мире.

Опьяневший мозг Михаила, хотя и смутно, но тем не менее отчётливо начал улавливать этот нездоровый интерес к собственной персоне, но, раз решив отдаться чужой воле, счёл правильным быть последовательным и не сопротивляться обстоятельствам, которые развивались вокруг него с поразительной быстротой. Инна прошептала ему что-то нежное, и, хотя из-за играющей музыки он и не услышал слов, зато уловил, как она случайно коснулась губами кончика его уха, и этот ничего не значащий жест вдруг всколыхнул в нём целую волну эротических впечатлений. Через меру наполненный эстрогеном, он, видимо, уже и эрогенные зоны имел женские, потому что даже заметно вздрогнул от этого мимолётного прикосновения, с такой силой по телу прошёл, казалось, возбуждающий электрический разряд. Сергей заметил успех противника и тут же бросился в контратаку, наполнив из второй уже бутылки бокалы на этот раз всем трём участникам пирушки. Инна лукаво улыбнулась, Сергей не сдержался и даже слегка огрызнулся в её сторону, они выпили и, отдышавшись, все трое приготовились к новой битве.

Тот вечер знал ещё много маневров, наступлений, поражений и побед, но главное действующее лицо уже не сумело оценить находчивость сражавшихся. Он устало водил глазами по сторонам, с виду даже наслаждался музыкой, но мозг был давно в отключке, поэтому, когда Михаил встал в туалет, то не сделал и трёх шагов, как под влиянием коварного земного притяжения очутился лицом на полу, который стал быстро убаюкивать его своей мраморной прохладой, и он всё менее отчётливо различал какую-то вокруг себя суету, голоса и звуки, пока вся мишура этого мира наконец не покинула его, и он удовлетворённо захрапел.

Пробуждение не обещало ему ничего хорошего, но на этот раз, видимо, сжалившись, поместило в просторную двуспальную кровать, заботливо раздетого, хотя почему-то до гола, и, открыв глаза, первой его мыслью было, что всё, должно быть, не так уж плохо, коль скоро он очутился в таком уютном месте, да ещё и заботливо накрытый одеялом. Вспышка справа, какое-то движение заставили его повернуть гудевшую голову и даже зажмуриться, чтобы, снова открыв глаза, убедиться, что он уже не спит. Рядом нежно посапывала его вчерашняя спутница и, очутись на её месте нильский крокодил, он удивился бы меньше. «Однако, я мужик», – подумал Михаил, впервые с похмельного утра примеривший на себя костюм супермена и блестящего любовника, умудрившегося в полнейшей бессознанке уложить в постель такое сокровище.

По правде говоря, Михаил сомневался в своей способности что-либо сделать в хорошо знакомом ему состоянии чрезмерного опьянения, но, напиваясь почти всегда в одиночестве, он всё-таки не имел случая проверить на практике функционал своих гендерных признаков, так что вполне мог рассчитывать и на пару фрикций, прежде чем совершенно отрубиться. Anyhow, скоро всё должно было разрешиться, тем более что данная проблема стремительно вытеснялась двумя более насущными: нужно было найти воду, а лучше – какой-нибудь кефироподобный напиток и по возможности ещё и таблетки от головной боли. Плавно, чтобы не разбудить девушку, он сполз с кровати прямо в тапки, что лишь увеличило его замешательство: вокруг, насколько хватало взгляда, отсутствовали следы раздевания пьяного в виде разбросанной одежды, зато явно наличествовал просторный халат, который недвусмысленно говорил о том, что он дошёл сюда сам и после душа – обстоятельства, усилившие его подозрения касательно способности всё-таки произвести накануне несколько любовных па, прежде чем отъехать в царство Морфея.

С доселе незнакомым ему по утрам чувством победы, которое отчасти даже нивелировало похмельные симптомы, он тихонько надел халат, вышел из комнаты и очутился в огромном, по меркам обитателя панельной девятиэтажки, холле, совершенно не имея представления, куда ему идти дальше. Как всегда, обострённая алкогольной интоксикацией интуиция подсказала ему, что даже блистательная Инна вряд ли могла быть обладательницей подобных хором, поскольку заполучить их ценой лишь своей красоты (уж точно не на зарплату сэйлз-менеджера) означало бы для неё навсегда потерять тот свежий, почти юный цвет лица, который в таком случае закономерно отдан был бы в жертву бесчисленным похотливым фантазиям доброго десятка богатых папиков. В арендованную же содержателем квартиру приводить любовника небезопасно – с учётом повсеместно распространённых и недорогих уже технологий тотального видеонаблюдения. Предоставив обстоятельствам разрешить для него и эту дилемму, он пошёл по коридору в сторону, как ему казалось, кухни и на пути встретил открытую дверь в ванную. Решив не упускать открывшуюся возможность и всерьёз опасаясь не найти потом к ней дорогу, шатающийся первооткрыватель заглянул в помещение и увидел там светловолосую копию Инны в одном нижнем белье – те же длинные стройные ноги, подтянутая спортивная фигура и приятное лицо.

– Доброе утро, – приветливо улыбаясь, сказала она ему, и как ни приятно было бы пофантазировать на тему того, как он героически поимел сразу двух потрясающе красивых девушек, но Михаил оборвал себя, потому что был всё-таки слишком реалистом, чтобы пускаться в такие откровенно лживые мечтания. Он уже было открыл рот для ответного приветствия, но успел лишь обдать новую знакомую мощной волной перегара, когда услышал сзади знакомый голос:

– Как видишь, девушки нам тоже нравятся одинаковые.

Михаил повернулся и с неожиданной радостью увидел Сергея, к слову, как будто и не пившего, потому что это тут же расставило по местам все составляющие его доселе загадочной мозаики: квартира явно была его, блондинка тоже, а он на правах гостя и сопровождаемый Инной занял одну из спален. Следовало признать, что это одно из самых, если не самое блестящее его похмелье, в котором будет явно присутствовать не только обычные душ, кефир и кодеин, но к тому же наверняка вкусный завтрак – а он вдруг почувствовал голод, приятная компания, возможно, даже продолжение вечера накануне и, буде на то воля провидения, ещё и тяжёлый по исполнению, но феерически приятный похмельный секс с красивейшей из девушек.

«Вот это я удачно зашёл», – не без видимого удовольствия подумал он, пожелал всем доброго утра, полюбопытствовав у девушки Сергея насчёт душа: «Вы закончили?», получил утвердительный ответ и напутствуемый предложением непременно присоединиться к завтраку, чуть только не похрюкивая от удовольствия, полез в душ. Принимая на себя потоки освежающей влаги, он вспоминал ещё раз все обстоятельства вчерашнего вечера и не мог не признать их достойными лёгкого непритязательного романа про похождения скучающего, чуть правда больше нормы пьющего Байрона, лениво и частью даже неохотно покоряющего многочисленных красоток. От утренних приятных впечатлений он снова сделался почти что пьян и потому лишь с опозданием услышал, как приотворилась дверь и, сбросив на пол халат, Инна ловко юркнула к нему. В этот день провидение, видимо, решило вывалить на него все свои блага, и он уже начинал с тоской задумываться о том, чем таким особенным ему придётся за это расплачиваться, когда его почти уже любовница, деловито отстранившись от поцелуя, который, принимая во внимание резкий запах изо рта, обещал ей мало приятного, и решив, видимо, из двух зол выбрать всё-таки меньшее, чмокнула его в нос, а затем опустилась на колени, чтобы устами, так сказать, припасть к источавшей этим утром наименьшую вонь части его тела. Часть, и без того взведённая на боевой режим похмельем, не замедлила отреагировать и отдалась в приятные, уютные и, главное, опытные руки и рот русской девушки. Квалификация сказалась быстро, и не прошло и пяти минут, как Михаила затрясло в конвульсиях похмельного оргазма, ноги задрожали, он с силой упёрся затылком в стену, и лишь эта точка опоры спасла его от сползания прямиком на дно ванной.

Пока он, находясь в приятной ватной дымке, впитывал бесчисленные волны серотонина, обрушившиеся на него из туманных областей благодарного мозга, Инна прополоскала рот, нежно, но решительно, как заслужившая это делом, отодвинула его в сторону и, улыбнувшись своей фирменной обаятельно-обольстительной улыбкой, стала принимать душ. На этот раз она видела устремлённый на себя полный искренней благодарности и обожания взгляд, который её обрадовал, но в то же время как-то и успокоил. Возьми он её равнодушно и грубо, это сохранило бы интригу и заставило её, признаться, даже охотно, и дальше изрядно попотеть для доказательства своей женской состоятельности, а теперь ей оставалось лишь с сожалением проводить только лишь появившееся новое чувство покорности чьей-то действительно силе, даже если сила эта пока что выражалась лишь в пьяном сонном равнодушии к её соседству ночью. Такому, каким он был вчера, она отдавалась бы с удовольствием, ей самой непонятным и где-то противным, но от того ещё более сладостным. Впервые, может быть, она увидела что-то, не дрогнувшее перед её красотой, и уже готова была всерьёз увлечься этим новым открытием, когда этот чёртов философ вдруг беспомощно сдулся от одного посредственного минета. Всё-таки мужчины, похоже, одинаковы, и тогда уж лучше делить с многочисленными конкурентками пресыщенного Сергея, чем ловить на себе этот жалкий влюбляющийся взгляд. Впрочем, хоть на некоторое время и как-то боком, но он дал ей прочувствовать эту манящую своей холодной безжалостностью власть сильного мужчины, и за эти несколько часов унижений и борьбы она была ему по-настоящему благодарна, а потому решила провести с ним остаток дня и подарить ещё пару приятных воспоминаний, смотря по тому, насколько хватит его измученного пьянством организма.

Что же касается Михаила, то он действительно был почти что счастлив в это утро, но Инна всё-таки поспешила нацепить на него ярлык беспомощного влюблённого. В этот день вопреки ожиданиям он ещё не один раз воспользовался её благосклонностью, так что к вечеру измученная девушка уже разочаровалась в своей чрезмерной доброте и была очень довольна, когда распрощалась с ним поздним вечером у открытой двери такси, подарив напоследок прощальный, чуть менее холодный, чем рассчитывала, поцелуй. Её изрядно озадачило, почему он даже не попытался взять у неё личный телефон: то ли надеялся на помощь Сергея, то ли рассчитывал продолжить знакомство на ниве деловых отношений, но, покидая их сплочённую компанию, она поймала себя на мысли, что какая-то, возможно, главная часть этого спивающегося недотёпы осталась для неё закрытой.