Талисман. Книга посвящений

Друг для друга

Н. К.

 
   Мы созданы друг против друга,
нам тесно вдвоём на земле,
   и чувств остывающих уголь
тускнеет в печальной золе.
   Мы созданы друг против друга,
такая уж выпала жизнь,
   вращающаяся по кругу,
за поручни только держись…
  Мы созданы друг против друга,
натягивая удила,
  не знаем, чья это заслуга
нас друг против друга свела.
  Читай напряжённую повесть
про бешеную карусель,
  измучив друг друга на совесть,
какую преследуем цель?
  Мы созданы друг против друга,
со взглядом сшибается взгляд,
  косится зрачком конь муругий,
безумен у белого взгляд.
  Но – лопнула резко подпруга,
и времени грохнул заряд,
  волною швыряясь упругой
в тела, что, обнявшись, летят.
  Над бездной летят друг для друга!
Какая прекрасная жизнь…
  Над взорванной площадью круга
и после меня держись!
 

Терпение

Таше

 
Всю страсть спрессовали в словесный заряд,
такое в беспамятстве вместе творили,
что каждый другого убить был бы рад
за то, о чём через секунду б забыли.
В духовной тщете – мы часть голытьбы —
рвались, чтоб испить из иного колодца,
губами прильнуть к измененью судьбы,
с которой, известно, напрасно бороться.
Всё мнилось, наладятся наши дела:
не золото нас защитит, а полуда
от окиси жизни, что ржой зацвела,
покуда в друзья набивался Иуда…
Защитнее олово то серебра,
скромна из советского быта посуда,
мы честно желали друг другу добра,
как дети в сочельник, в надежде на чудо.
Терпенью учусь у травы и вола,
на сердце не копится злая остуда,
не зря же до срока сирень расцвела
и голубь взлетел неизвестно откуда.
 

Награды

Александру Радашкевичу

 
И клумпы вешали мне на уши и лапти,
два ордена двух стран легли на грудь…
Пытались и залапать, и облапить,
от их объятий не передохнуть.
«…не дорожи любовию народной…».
Она подлей истории самой;
гнусна она и столь же благородна…
Ну и идёшь к ней, шлюшке, на постой.
Какой, пусть никакой, а – академик!
З. д. искусств России – не хухры! —
которой верен не за ради денег,
да и Литве не за понюх махры.
Не честь мне оказали, дав награды,
я оказал им честь, приняв их лесть!
Ты скажешь: «Отказаться было б надо…».
Но мир – театр. И роль моя в нём есть.
Не затравить. Не взять и тихой сапой.
Сам вышел из игры. Сам превозмог.
Латаю я простреленные латы…
Железный волк меня коснулся лапой.
               И лёг. У ног.
 

Спящий мальчик

Глебушке

 
Упрямый мальчик длинноног, нескладен…
Измяв подушку жаркою щекой,
припоминает всё, что было за день
в горах, на берегу и под водой.
Скала краснела ржавчиной, и дали
казались ближе, млели облака,
плоды шиповника, зардевшись, ждали,
чтоб их коснулась детская рука.
Всплывало солнце, и сжималось сердце
от сизоватой блёклости степной…
Ты вырастал из призрачного детства,
вцепясь ступнёй в разлом коры земной.
От пуговицы русского солдата
осталась пыль. Татарского мурзы
истлели кости. Здесь плелись когда-то
волы, таща чумацкие возы.
Над Тихой бухтой был винтообразен
след самолёта. Наши имена —
на крыльях чайки, что спустилась наземь,
на мидиях, устлавших камень дна.
Ты стебельком вонзался в свод небесный.
И женщина сказала:
                            «Нас из тьмы
он вывел. Он помог забыть о бездне,
но что он в мире, если бы не мы?..»
Дрожало море слюдяною плёнкой,
и, замирая, видели втроём,
что даль уже не та за дымкой тонкой,
и голос звонкий смуглого ребёнка
раздался:
            «Для чего живём?»
 

Русская поэзия

Андрею Битову

 
Что такое русская поэзия?
   Это каждый день ступать по лезвию,
властвовать собой и знать безумие,
   айсберг расплавлять в жерле Везувия!
А ещё – высокое смирение
   и гордыни дерзкое сомнение,
противленье Богу, с сердцем битва,
   а в конце – раскаянье, молитва.
Что такое русская поэзия?
   В дебри разъяснений не полезу я.
Лучшие читатели империи —
   бенкендорфы, дубельты и берии…
В каждую строфу ломились в гости
   так, что женских рифм трещали кости!
Знали даже скрытых в неизвестности
   сыновей и пасынков словесности.
Что такое русская поэзия?
   Девочка в цветах босая, резвая
и шалава грязная, запойная,
   грусть-тоска по родине разбойная,
белый вальс, смущенье гимназистки,
   жар любовный в скомканной записке.
Что такое русская поэзия?
   Душ сгоревших белая магнезия,
ночи без ночлега с папиросами,
   жизнь с неразрешимыми вопросами,
искорка, погасшая под бровью
   вслед за потухающею кровью,
запятые, точки бесполезные,
   строчки с самой юности любезные
Пушкина, Кольцова, Пастернака,
   выгнанная на мороз собака…
 

Exegi monumentum³

Глебу Нагорному

 
Поминая Пушкина и Блока,
с юным Бродским, юный поддавал.
Говорили, спорили; эпоха
щами пахла, как столовый зал.
Я ещё застал такое время,
а не веришь, то перекрестись!
Мне стихи мои читал, добрея,
наизусть Красаускас Стасис…
Сам себе exegi monumentum.
Я с Тарковским знался в дождь и гром,
и Вильняле, пользуясь моментом,
в томик мой плеснула серебром.
Знаю сам, замечен Кем, отмечен,
Кто велел, водя моим пером,
в затихающей российской речи
стать неразгибаемым звеном.
 

15 Мая 1984

Т. А. Озёрской,

А. А. Тарковскому

 
В Переделкине черёмуха цветёт,
старый мастер в Переделкине живёт.
 
 
Плоть изранена, и голос болевой,
самолёт ревёт над белой головой,
соколиные прищурены глаза,
пузырится холодком в стекле нарзан.
 
 
…одиночество приходит, как вина,
выпить, что ли, итальянского вина…
 
 
На пригорке фиолетова сирень,
у Татьяны Алексеевны мигрень,
бирюзовые прищурены глаза,
говорит она: «Курить тебе нельзя…
Жили рáзно мы, но рóзно – никогда,
и на этот раз минует нас беда».
…горьковато итальянское вино,
вот такое получается кино…
Самолёта оглушительный аккорд!
 
 
– Для чего перевела «Аэропорт»?
 
 
Засинели купола. В беседке – тень.
Вот бы выдумать от времени женьшень,
не бывало б виноватых без вины
и Отечественной не было войны,
замечательно всё было у страны!
 

Давид Яновский / Берлин /

Родился в 1933 г. в Киеве. По профессии инженер – металлург. Более 60 лет пишет стихи, более 50 лет переводит с немецкого. Издал книги стихов и переводов с немецкого в 1997 г. в Киеве, в 2002 г. в Берлине. Печатал стихи и переводы с немецкого, идиш и украинского в альманахах «До и после» №№ 3–17 клуба литературы и искусства при еврейской общине Берлина, в сборниках «Скрипач из гетто (Берлин 2002, 2005 гг.), «Еврейские мотивы» (Берлин 2011 г.), Переводы с немецкого в сборнике лучших переводов конкурса «Переводы – мосты между культурами», «Мосты» (Гамбург 2007 г.). Переводы с немецкого на украинский в журнале «Соборність». Стихи в антологиях русских поэтов Германии, «Ступени» (2005 г. СПб., Алетйя) и «Голоса» (2006 г. СПб., Алетейя). С 1997 г. живёт в Берлине.

Антиподы

Моей любимой жене Лике

«В куст вереска, в сиреневый туман…»

 
В куст вереска, в сиреневый туман,
Влетела бабочка и словно растворилась,
Но, сделав крыльями блистательный батман,
Она мгновенно снова появилась.
 
 
Движенье белых крыл обманчиво легко,
Ей тяжело бороться с притяженьем.
Она, наверно, дышит глубоко,
Прерывисто, с огромным напряженьем.
 
 
Затем явился тощий чёрный кот,
Продефилировал походкою пантеры
И, совершив внезапный поворот,
Исчез в кустах подобием химеры.
 
 
Кругом покой, всё стихло, и едва
Под ветерком колышется листва.
 

«Да, не молюсь я так, как положено…»

 
Да, не молюсь я так, как положено,
Вера моя – как лезвие бритвы:
С религией – ничего похожего,
Но разве стихи мои не молитвы?
 
 
Доброе слово, рождённое в сердце,
Какую бы ни надело бы тогу,
Поможет в стужу душе согреться.
В конце концов придёт оно к Богу.
 

«Стерильное лезвие правды…»

 
Стерильное лезвие правды!
Ты вскрываешь нарывы мифов,
Обнажая раны истории,
Чтобы их исцелило время.
Ты – скальпель в руке хирурга.
И топор в руке палача.
Ты – маникюрные ножнички
В руке легкомысленной модницы
 
 
И нож, вонзаемый в спину,
В беспощадной руке убийцы.
Ты приносишь горя не меньше, чем радости,
Но всё-таки без тебя,
Как без веры, любви и надежды,
Мертва душа человека.
 

«Стихи, что рождаются на ходу…»

 
Стихи, что рождаются на ходу,
Хрупкие, словно стекло,
Нежней лепестка фиалки.
Хочу удержать вас в памяти,
Записать на клочке бумаги,
Но вот улетела мелодия,
Какое-то слово забыто —
И вместо полного жизни тела
Остался скелет, одетый
В лохмотья случайных рифм.
 

«Флейтист о чём-то молит Бога…»

 
Флейтист о чём-то молит Бога,
Целует нежно флейту он,
И сердца смутная тревога
Летит за музыкой вдогон.
 
 
Певучая сестра шофара,
Тоскует, заливаясь, флейта,
И кажется: в огне пожара
Кричит от боли голос чей-то.
 
 
И вот услышана мольба,
Печаль куда-то улетела,
И, флейты верная раба,
Мелодия повеселела.
 

«Птица счастья прихотлива и капризна…»

 
Птица счастья прихотлива и капризна:
Если где и сядет – ненадолго.
И напрасны все мольбы и укоризны,
Все уловки и расчёты – всё без толка.
 
 
Если счастье упорхнуло отчего-то,
Жди спокойно возвращенья птицы,
Ты надейся и готовь к её прилёту
Место, где удобно ей садиться.
 

«Оценишь колодец ты только тогда…»

 
Оценишь колодец ты только тогда,
Когда в нём до капли иссякнет вода.
 

«Как трудно даже самым близким…»

 
Как трудно даже самым близким
Услышать и понять друг друга!
Живём подобно василискам
Внутри очередного круга.
 
 
В своей вселенной каждый заперт,
Гордыня – чёрною дырою.
Не вырвется на волю капер
Из тихой гавани покоя.
 
 
Лишь изредка протуберанцы
Бурлящих чувств летят наружу,
И в их неукротимом танце
Мы видим подлинную душу.
 

«Вся наша жизнь – рисунок на песке…»

 
Вся наша жизнь – рисунок на песке.
Подует ветер времени голодный —
И там, где билась жилка на виске,
Один песок останется холодный.
 

«Осенний лист легко слетает…»

 
Осенний лист легко слетает
С озябших клёнов и рябин.
Осенний снег мгновенно тает
Под натиском рифлёных шин.
 
 
Осенний дождь несёт простуду,
Осенний воздух густ и сыр,
Тоска осенняя повсюду,
Осенний сад убог и сир.
 
 
Осенний ветер мечет в стёкла
Песок и листья, дождь и снег.
Осенний луч мерцает блёкло,
Как взгляд из-под усталых век.
 
 
Осенних дум летят полотна
Подобно тучам в ноябре,
И только дети беззаботно
По лужам скачут во дворе.
 

«Опять рояль ломает пальцы…»

 
Опять рояль ломает пальцы,
И буря рвёт тугие снасти.
Опять дрожат на струнных пяльцах
Распятые аккордом страсти.
 
 
Опять смычка шальные ласки
Кончаются любовным стоном,
И звуки сказочной окраски
Плывут над залом и балконом.
 
 
Душа на волю жадно рвётся
Из тесноты земного плена,
И дно бездонного колодца
Взлетает в небеса мгновенно.
 

«Вчерашней правды тусклый свет…»

 
Вчерашней правды тусклый свет
Не освещает нам дороги.
Отцов и дедов пыльный след
Затаптывают наши ноги.
 
 
Вдали виднеется чуть-чуть
Плафон грядущего рассвета,
И нам не освещает путь
Огнём хвостатая планета.
 
 
Нам остаётся лишь мечтать,
Вдыхая аромат сирени,
Надеяться – и ожидать
В душе рождённых озарений.
 

«Ноябрь. Похолодало, задождило…»

 
Ноябрь. Похолодало, задождило,
И краски осени поблекли, потускнели.
За тучи спряталось ленивое светило,
Деревья шьют защитные шинели.
 
 
Тоской осенней дышит влажный воздух,
И птицы не поют в садах осиротевших.
Осталось мало их в холодных, мокрых гнёздах,
В далёкий тёплый край не улетевших.
 
 
Темнеет рано, поздно рассветает,
Уныло всё вокруг, совсем как на погосте.
По городу какой-то новый грипп гуляет.
И от сырой погоды ноют кости.
 

Антиподы

1

 
На свет явились мы из тьмы
И тень её в себе несём.
Мир – это дерево, а мы —
Плоды незрелые на нём.
Созреет плод и упадёт,
И снова в темноту уйдёт.
 
 
Из света мы, а не из тьмы,
И вечный свет в себе несём.
Мир – это дерево, а мы —
Птенцы беспёрые на нём.
Птенец окрепнет, станет птицей
И в бесконечный свет умчится.
 

2

 
Из мудрых книг я пью давно
Познанья терпкое вино,
Хоть знаю: радости в нём мало,
И горечь спит на дне бокала.
 
 
Из мудрых книг я пью давно
Познанья чистое вино.
Мой ум и душу воспитало
Вино из этого бокала.
 

3

 
Не видеть, не слышать, не знать, не быть!
Как Сакья-Муни, уйти в нирвану.
Или, чтоб грязь бытия отмыть,
Принять, как Люций Сенека, ванну.
 
 
Всё видеть, всё слышать, за всех страдать!
Быть ухом, быть глазом, быть нежною кожей.
Сердце людям, как Данко, отдать,
Зная, что каждый попрать его может.
 

4

 
Лишь прошлое – наше. Грядущее – тень.
Действительность – призрачный мир перехода.
Создание прошлого изо дня в день —
Цель жизни личности и народа.
 
 
«Сейчас и здесь!»– другого не дано.
Зачем грустить о том, что кончилось давно?
Зачем мечтать о днях, которые придут? —
Напрасный труд ума, души напрасный труд.
 
 
Как настоящее мгновенно и ничтожно!
А прошлое исправить невозможно.
Лишь в будущем найдут дурак и гений
Безбрежный мир надежд, возможностей, свершений.
 

«Мечутся в мучительной заминке…»

 
Мечутся в мучительной заминке
Клочья дыма в зареве заката —
Словно стайки розовых фламинго
С труб срывает ветер бесноватый.
 
 
Но мгновенно сказочные птицы,
Перелившись радужным опалом,
Начинают сумрачно стелиться
Грязно-серым дымным покрывалом.
 
 
Так и вы, весны моей мечтанья,
Чуть взлетев, увязли в скуке будней,
И под вьюги снежной причитанья
Спите с каждым днём всё непробудней.
 
 
Но настанет день – и сон тоскливый
Прочь снесут весенние разливы.
 

«Запоздала зима, запоздала…»

 
Запоздала зима, запоздала:
Уж декабрь, а снега всё нет.
Грусть осенняя мне приказала
Заковать эту тему в сонет.
 
 
Загрустилось душе, загрустилось
От родных и любимых вдали.
Если б солнце сквозь тучи пробилось
Или хоть снегопады пошли!
 
 
За окном величавые ели
И озябшие тельца берёз…
Усыпляющей снежной постели
Всё в природе давно заждалось.
 
 
Всё вокруг и гнетёт и тревожит:
Ни ожить, ни забыться не может.
 

10.12.72, Москва

Дорога на Казантип

 
Однообразный и унылый
Пейзаж таврической равнины:
Лесополос кустарник хилый
Да сёл печальные картины.
 
 
Лишь на бахчах, довольны зноем,
Лежат пузатые питомцы,
Да виноградник ровным строем
Несёт вино навстречу солнцу.
 
 
И вдруг средь выжженной пустыни
Всплывают, будто миражи,
Зелёно-белы, бело-сини,
Озёр солёных витражи.
 
 
И вновь, что ни окинешь взором,
Лишь только чахлые поля,
Вся в трещинах, немым укором
Лежит иссохшая земля.
 

«Душа поэзии печальна и проста…»

 
Душа поэзии печальна и проста,
Ей не нужна изысканность сравнений.
Определяя главные цвета,
Всегда неприхотлив народный гений.
 
 
Есть в речи изначальные слова,
Что сами родились собою:
Солнце красное, зелёная трава,
Море синее и небо голубое.
 

Римма Запесоцкая / Лейпциг/

Римма Запесоцкая родилась в городе на Неве, окончила факультет психологии. Работала социологом, зоопсихологом, в археологических экспедициях, дворником, кочегаром, машинисткой, редактором и библиографом в Библиотеке Академии наук, редактором и корректором в различных издательствах, редактировала самиздатский журнал «ЛЕА». В 1980-е годы её стихи публиковались в журналах «Континент» и «Вестник РХД». Стихи, проза и эссе Риммы Запесоцкой печатались в основном в журнале «Крещатик», а также в ряде других журналов, в различных сборниках и альманахах. В 2000 г. в Москве вышла с её стихами книжка для детей «Житие Сергия Радонежского». В Санкт-Петербурге опубликованы две её поэтические книги: «Постижение» (1994) и «Мост над пропастью: Избранные стихотворения» (2014).

Памяти Осипа Мандельштама

1

 
Сущность – в кошмарном сне.
Встать бы – и умереть.
Времени нет вовне.
Смысла не будет впредь.
 
 
Сквозь протокольный бред —
рой неземных тревог.
Если сотрётся след —
в мир не вернётся Бог.
 

2

 
Избранничества долю
души, излитой в строфы,
он мерил общей болью
с рожденья до Голгофы.
 
 
Стихи его – молитвы
и свет во мраке мира.
Орудье вечной битвы —
непобедима лира.
 

Навсегда

E. K.

 
Невозможно, чтобы навсегда!
Неужели больше никогда?
 
 
За барьером лица и глаза,
кто-то что-то так и не сказал…
 
 
По земле последние шаги,
на ступеньку не поднять ноги.
 
 
Через миг – проглотит самолёт.
В мир иной нелёгок перелёт…
 
 
Суждено ль за вами этот путь
Мне самой пройти когда-нибудь?
 

7 февраля 1979

«Всё дальше расходятся наши пути…»

К ^***

 
Всё дальше расходятся наши пути
от общей заросшей тропы,
и мне тебя вновь никогда не найти,
не вырвать тебя из толпы.
 
 
Для нас невозможен был выбор иной,
и я расплачусь до конца
всей болью отсутствия рядом со мной
такого родного лица.
 

«Едва из школьной выйдя колыбели…»

Ирине Блохиной

 
Едва из школьной выйдя колыбели,
«Gaudeamus igitur» мы пели,
учили демократии законы,
где роль судьбы играли остраконы.
 
 
Мы познавали опыт поколений
на фоне современных нам явлений,
вопросы очень важные решали
и каждый день открытья совершали…
 
 
Давно ушло то время золотое,
когда мы жить могли одной мечтою,
но ощущать мы будем крепость тыла,
доколе наше сердце не остыло.
 

Марине Цветаевой и всем сорвавшимся в полёте

 
Вам, сорвавшимся в полёте
посреди прыжка,
вам, познавшим тяжесть плоти,
вам моя рука.
 
 
Через жизни, через страны,
через космос весь
ощущаю ваши раны
я сейчас и здесь.
 
 
Все мы дети общей доли,
мы в цепи одной.
Верю: встретимся на воле,
воля – за стеной.
 

Памяти Владислава Ходасевича

 
Сон вещий, нежность, боль – вот ключ
к душе ушедшего поэта.
Он беззащитен и колюч,
он странный гость с другой планеты.
 
 
Свобода – родина его,
и он, поэт, имеет право
не быть рабом, и оттого
предпочитает он отраву,
 
 
изгнанье, пулю иль тюрьму,
не видя выбора иного,
доколь юродивый в суму
живое впихивает слово.
 
 
И лира слишком тяжела,
и тяжко жизни коротанье,
когда набухшие крыла
торопят духа прорастанье.
 

Памяти Марка Шагала

 
Открылась мне душа твоя в скитаньях:
в ней ангелы, трубящие в ночи,
влюблённые, парящие в мечтаньях,
и грустные на крышах скрипачи,
 
 
видения нездешней перспективы,
летящие в пространстве голубом,
и сказочные чистые мотивы,
звучащие в мазке твоём любом,
 
 
и скорбный путь библейского народа,
и жалость к потерявшимся во мгле…
Тобой преображённая природа
плоды свои оставила земле.
 

Памяти скульптора Вадима Сидура

 
Открытые Господа очи
вобрали спрессованный миг.
Взывающий к свету из ночи
в разверстую душу проник.
 
 
И зла роковое всесилье
разрушено парою рук,
воздетых у Жертвы насилья
уже за пределами мук.
 
 
И вновь воскресает надежда,
что факел Любви не потух.
В скульптуры в суровой одежде
вошёл созидающий Дух.
 

«Тебя узнать всем сердцем – это счастье…»

N.

 

 
Тебя узнать всем сердцем – это счастье
судьба как редкий дар смогла мне дать.
И сильную у слабого во власти
приходится мне с грустью наблюдать.
 
 
Высокая меня пронзает жалость.
Не описать мне с помощью пера,
как на лице твоём отображалась
сложнейших чувств мгновенная игра.
 
 
Тебя узнать всем сердцем – это милость,
и нам не надо тратить лишних слов.
Моя душа к твоей душе склонилась
и драгоценный собрала улов.
 

«Бухта в Тихом океане…»

Алине Е.-К.

 
Бухта в Тихом океане,
шум прибоя в час ночной,
и душа моя на грани
всей реальности земной.
 
 
Острота прикосновенья,
шёпот инобытия…
И судьба смыкает звенья,
и лечу над миром я.
 
 
И пронзает ощущенье,
что мы духи во плоти́,
и заслужим мы прощенье,
если сможем Путь пройти.
 

Белоруссия

Моей сестре Марине

 
Белоруссия, родина предков,
пересыльная зона галута…
Я с ней чувствую связь, и нередко
душу жжёт непонятная смута.
 
 
От Двины и до Припяти где-то
затерялись могилы в столетьях,
но струна болевая задета,
и бушует огонь лихолетья.
 
 
И бушует огонь лихолетья,
рвётся с криками он из сарая,
где родные мне мучились дети,
задыхаясь в дыму и сгорая.
 
 
Ничего там уже не осталось,
только жизни исчезнувшей вздохи
да такая прозрачная малость,
как нестынущей памяти крохи.
 
 
Вижу Витебск я маминым взглядом
и глазами отца – Запесочье.
Я пропитана судеб их ядом,
и наследство моё – многоточье…
 

Письмо в Лондон

Ю. К.

 
Ты спрашиваешь, друг, что здесь творится
и как я выношу весь этот мрак? —
Эпоха здесь крушит свои границы,
и в душах у народа – кавардак.
 
 
В соцстранах – эйфория революций,
а тут, в затишье массовой резни,
пока лишь митингуют и плюются
на всё, что было свято в оны дни.
 
 
И кажется, к чему все эти строфы,
когда грядёт империи развал,
и мы уже на гребне катастрофы,
вот-вот накроет нас девятый вал…
 
 
История, взошедшая на сцену,
заканчивает свой эксперимент,
и платим непомерную мы цену
за этот исторический момент.
 
 
В абсурде мы живём, и я согласна,
что нет безумья хуже наших грёз. —
Но что-то здесь удерживает властно,
помимо ностальгических берёз.
 
 
Вокруг меня клубятся все стихии,
и кое-что мне нужно досмотреть. —
Есть только здесь синонимы такие:
уехать – пробудиться – умереть.
 

14 марта 1990

«Семья, мне близкая, жила…»

Н. и А. Левтовым

 
Семья, мне близкая, жила
на Моховой, в часовне этой.
И дружбы сломанной зола
лежала здесь саднящей метой.
 
 
Но мир ушедший воскресить
сумело жизненное чудо.
Вновь можно радость приносить,
и вновь цела осколков груда.
 
 
И нет в душе моей помех,
и нет реальности невзрачной.
Опять я слышу детский смех
и звуки музыки прозрачной.
 

Вирши антиалкогольные

G.

 
Вызвать его из бутылки так просто —
этого джина огромного роста.
 
 
Но коль прикажешь ему убираться —
он не желает назад забираться.
 
 
Весь ты во власти коварного духа —
как в паутину попавшая муха.
 
 
Раб ты его, перекатная голь —
правит тобой господин Алкоголь.
 
 
Где же всесильный магический Голем,
чтобы покончить навек с Алкоголем?!
 

Коктебель

Л. Л.

 
Стою я на горной дороге,
и пот вновь струится со лба,
и здесь, на последнем пороге,
в душе затихает борьба
пред этой слепящей и чистой,
высокой, живой красотой:
здесь море громадой лучистой
лежит под небесной чертой,
здесь гор ускользающий абрис
навечно скрепил Карадаг,
и нам свой мистический адрес
оставил бродивший здесь маг.