Талисман. Книга посвящений

Катулл

Саше Дрюгину

 
Люблю и ненавижу. Далеко
Стоит прохлада северного лета
Проплывшей тучи выпив молоко
Я пьян судьбою первого поэта
 
 
Люблю и ненавижу. В самый раз
Остаться здесь, развеяв пыль дороги
Смотреть на небо, день уже погас
И вечер ночи удлиняет ноги
 
 
Дождусь утра. Сквозь тонкое стекло
Мерещится легко и обозримо
Летящего пространства волокно
И слышен голос будущего Рима
 
 
Люблю и ненавижу. Этот звон
Из конуры мне цербер лает хлебный
Уж тьму столетий вижу тот же сон
И пью его настой целебный
 
 
Открою дверь и жажду утолю
Глоток с похмелья опрокинув света
Пою я. Ненавижу и люблю
Терплю покой последнего поэта
 

Июль, 97, Cold Springs, Pen

Приличия ради

М. В. Ломоносову

правда, приятно согласие музыкальное, приятны и колеры, но их приятность весьма  разная

к чему кто склонен, тому то больше и приятно, не всем одна забава угодна.

(из речи академика И. Вейтбрехта о клавесине для зрения)

 
мы в колбочках теперь
летим в стекляшках
бусинах
летим теперь
и вежливо киваем встречным:
«с добрым утром
«здравствуйте
«когда
«мы снова встретимся
«на этом промежутке
«когда мы вновь
«в той паузе столкнемся лбами».
 
 
(ах что за удовольствие
лететь на чистой ноте
иль плыть покачиваясь
на второй линейке
упрятавшись в бадью диеза)
 
 
 и каждый раз
 суворова встречая
 снимаем с головы ультрамарин
 а колер полководца подбоченясь
 нам тоже весело
 кричит «ура» с монблана
 
 
 вот всем на удовольствие
 война
 за право
 наслаждаться трением
 соприкасаясь с хрупкостью стекла
 и щуриться
 на яркие дощечки.
 

Город

Лизе Лозинской

 
Простой и ясный выстрел в небо
Пустырь, над ним колодец плотный воздуха
Плывёт огромный дирижабль
В колосьях тронутого полиса
 
 
Мир рассыпается на части
Свирепым блеском до фундамента
И близорукий полицейский
В него гидрантом медным тянется
От слова к действию. Что мыслью
 
 
Основано на башне солода
Шахтёр с лопатой золотою
Спускается по руслу города
Он так внимателен и цепок
И так его рассудок пенится
Что разгулявшийся прохожий
Мораль припомнить не поленится
 
 
Ночь, горизонт встаёт над морем
И устремляется проливами
В свой материк, к своим потокам
Что полнятся его служивыми
 
 
А те по дюнам-великанам
Кирпич на камень, как положено
Из дома в дом бегут с тимпаном
Ручьям открыв природы госпиталь
 
 
О врач, последним доходягой
Склоняя плотное и полое
Я брошу посох свой и лягу
Под исцеляющим навечно пологом
 

23.03.97 N.Y.C.

Воспоминание о плоде граната

 
Как был начертан тонко плод
Мы видели вдвоём
В нём целый день копился мёд
Перед ночным дождём
 
 
В нём целый век варился сок
Чтоб отойти ко сну
Он был начертан как цветок
В персидскую весну
 
 
И средь невидимых светил
Струящихся огнём
К нему наш взор прикован был
Чтоб стать его вином²
 

Ноябрь 1974

Владимир Авцен / Вупперталь /

Родился в 1947-м в Донецке (Украина). Филолог. Член Союза журналистов Украины. Член Международной гильдии писателей. Член редколлегии журнала «Дикое поле. Донецкий проект». Редактор альманаха «Семейка» и трёхъязычного альманаха «На перекрёстке культур». Руководитель «Вупперлиткафе». Публикации: газеты, альманахи, журналы, антологии Украины, России, Казахстана, Америки, Канады, Германии. Книги: «У самого края разлома» (Стихи. Донецк, 1992); «Мой первый праздник Пурим» (Проза. Донецк, 1997); «…ни с чем не сравнимая Жизнь» (Стихи и переводы. Донецк, 1999); «Очки от глухоты» (Иронические стихи и рассказы. Донецк, 2002); «Стихи» (Избранное. Донецк, 2010), «…пусть думает река» (Стихи. Соло на двоих со Светланой Куралех. Донецк, 2015). С 2002 года живёт в Германии.

Поэт

Борису Чичибабину

 
Эпохи постыдная мета —
державный мажор и елей.
Непраздное слово поэта
непразднично в сути своей.
Вожатый нелеп и кромешен,
со спесью якшается лесть.
Чем больше смешного, тем меньше
к веселию поводов есть.
 
 
В те дни остальным в назиданье
за горечь крамольную строк
судилось ему неизданье
на вечный, казалось бы, срок.
Когда ж засинели апрели
и, перья почистив свои,
весенние песни запели
 
 
оттаявшие соловьи,
остался в восторженном гаме
по-прежнему горек и тих,
как нота случайная в гамме,
его отрезвляющий стих.
Как будто бы пламенем серным
нутро его обожжено,
как будто он знает, что смертным
ни ведать, ни знать не дано…
 

«Ополоумевшим роем…»

Григорию Медведеву, автору «Чернобыльской тетради»

 
Ополоумевшим роем
глубь, поднебесье и ширь
бурим, утюжим и роем,
 
 
травим, кромсаем, крошим.
Будто пространства безмерны,
будто несметны куши,
будто, и вправду, бессмертны,
будто, и впрямь, без души!..
 

«О нет, не существует мастерства…»

Матвею Грубияну

 
О нет, не существует мастерства,
лишь иногда бывают озаренья,
когда ложатся намертво слова
в послушное тебе стихотворенье.
А в остальные дни – такая жуть:
ничтожный раб, беспомощный невежда
сдираю мира пыльные одежды,
но только дальше отступает суть.
Когда же обнажится естество
и зазвучат стихи, вдруг обнаружу,
что существует всё же мастерство —
кровавый пот, насквозь прошибший душу.
 

«„Я стихотворец – не поэт‟, – она сказала…»

Инне Лиснянской

 
«Я стихотворец – не поэт», – она сказала
под мерный шелест пристального зала,
где чуть не каждый гений и пророк
(о чём в строках у них и между строк).
 
 
Воскликнуть впору: «Боже, что за поза!» —
когда б не жизни искренняя проза,
когда бы не стихов знобящий зной,
не скорбный ангел за её спиной.
 
 
Увы, увы – нам, сонмищу поэтов,
повсюду возвещающим об этом
без страха, без упрёка, без стыда.
Вот – стихотворец. Кто же мы тогда?
 

Бард

С. Я.

 
«Гитара» рифмуется с «тарой»…
В болоньевой курточке старой,
облезлый, смурной и усталый,
и трезв, как всегда, не вполне,
худой, в гроб кладут много краше
(где много вина – мало брашен).
«Живу, – говорит, – у параши», —
а Горький сказал бы «на дне».
С усмешечкою самурая
взирая на мир из сарая,
по странности не помирая,
судьбу проживает – не роль,
в стихах его пенится брага,
от матов дымится бумага.
Джанкойский поэт и бродяга,
а Бабель сказал бы «король».
На тех, кто проворней, не злится
(пускай им безоблачно спится),
ему же пивбар и больница,
базар и вокзал – всюду зал,
на грифе не струны, а нервы,
саднят обнажённые стервы.
Шепчу восхищённо: «Ты – первый», —
Булгаков бы «мастер» сказал.
Я знаю, на свете есть песни
красивее и интересней,
но лучше не скажешь, хоть тресни
про жизнь и её естество.
Запел – и мурашки по коже…
Рабу Яцуненко Серёже
прости прегрешения, Боже,
за каждое слово его.
 

Попадалово, или объяснение в любви Ларисе Щиголь

 
В саду поэтическом шляясь без дела,
но с умыслом всё ж: не увижу чего ль,
я вдруг обнаружил, что в сад залетела
неведома птаха – Лариса Щиголь.
 
 
И так щеголяла она опереньем,
такой был у песенок ейных запал,
что, как Одиссей на сиренино пенье,
на птицу я эту конкретно запал.
 
 
Кто с бабками – лопает супчик севрюжий,
хлебает уныло пустые щи голь,
а я же на завтрак, обед и на ужин
смакую, вкушаю Ларису Щиголь!
 

Веронике Долиной

 
Эти очи – на пол-лика.
Эти руки – два крыла.
То ли Вера, то ли Ника,
то ли Долина была…
 

«Шаги мои неспешны и не гулки…»

Ольге Бешенковской

 

 
Шаги мои неспешны и не гулки,
бреду сквозь рощу, пью покоя хмель.
Я полюбил бесцельные прогулки,
в бесцельности которых вся их цель.
Всего-то и работы – дотянуться
до ягоды какой-нибудь съестной,
всего-то и заботы не споткнуться
о ржавый корень, спящий под травой,
всего-то и делов – не оглянуться
на жизнь, что притаилась за спиной.
 

Всё поровну, всё справедливо

Татьяне Ивлевой

 
Поэтам деньги не нужны,
их бабки губят безвозвратно,
с приходом денег им в штаны
дуть начинает бес разврата:
дружки, зелёное вино,
шальные девочки-нимфетки,
картишки, скачки, казино,
в итоге – «русские рулетки»…
Чтобы от этой маеты
бедняги кровушкой не харкали,
бабло метётся олигархами —
оне безгрешны и чисты…
 

Стихи, написанные после безуспешного поиска могилы друга на безлюдном кладбище

Петру Свенцицкому

 
Наглая сойка и шустрая белка —
пряник с конфетой обеим пожива.
Бабушка ветхая крестится мелко,
мы здесь одни, может, только и живы.
В городе, где нескончаема стройка,
в новом недоме новый нежитель.
– Бабушка ветхая, белка и сойка,
где он покоится, мне подскажите.
Не отвечают ни сойка, ни белка,
бабушка тоже ушла в несознанку.
Был он алкаш, допивался до «белки»,
вывернув души нам всем наизнанку,
но был поэт и саднящие строки
нам, не ушедшим, оставил в награду.
…Вот уж и к нам подбираются сроки
те, о которых нам ведать не надо.
Гипсовый мальчик с уснувшею дудкой —
напоминанье о тех, кто под нами.
В детстве на кладбище странно и жутко
и всё спокойней, покойней с годами.
 

Памяти Наташи Хаткиной

I

…Володя умеет смешить, но сам никогда не бывает смешон

Н. Хаткина

 
Увы, Наташа, быть смешным
случалось мне не раз:
всю жизнь меж пьяных – трезвый в дым,
частенько Гондурас
меня так сильно волновал,
что было спать невмочь
мне от того, что я не знал,
как бедному помочь,
порой в чужой впрягался плуг
и был кнутами бит,
от ржачки лошади вокруг
копытились с копыт,
и уж подавно был смешон,
когда в чужой толпе,
ужасной вестью поражён,
я плакал по тебе.
 

II

Но старость, это Рим, который…

Б. Пастернак

 
На блёклых снимках – братья, дяди, тёти,
отец и мать, и прочая родня.
– А вот и я… Меня не узнаёте?
Мне 20 здесь. Ей-богу, это я!
Показываем старенькие фото
друзьям-знакомым в вечной маете,
чтоб убедить себя или кого-то —
мы изменились, но мы те же, те!
Ещё сумеем сдвинуть с места горы,
ещё, как прежде, можем пить и петь.
А старость? Старость – только грим, который
наносит Жизнь, чтоб нас признала Смерть.
Да вот засада – со времён Адама,
кривя ухмылкой свой щербатый рот,
по свету бродит сумрачная Дама —
глуха как стенка и слепа как крот.
И потому под общую гребёнку,
не видя и не слыша никого,
она стрижёт и старца, и ребёнка,
не обминув из нас ни одного.
 

III

 
Дар напрасный, дар случайный
 

А. Пушкин

 
Жизнь случайна и тем дорога,
и поэтому, верьте не верьте,
я не радуюсь смерти врага,
ибо сам отвратительно смертен.
А к уходу любимых друзей
невозможно вовек притерпеться.
Не с того ль среди зябких ночей
в сны мои вы приходите греться?
Как живётся вам в горнем краю?
Хоть была небезгрешною ваша
жизнь, я знаю, вы нынче в раю —
Гриша, Славик, Петро и Наташа.
Потому что Господь справедлив,
не отдал вас нечистому в руки —
ношей адскою здесь наделив,
там, бесплотных, вас взял на поруки.
Но в обители дружб и любви,
среди миртов и запаха мирры
вы забыли ль обиды свои,
вы вкусили покоя и мира?
Но, как видно, молчанья обет
вами дан. Как всегда, безответно
исчезаете, чтобы тот свет
хоть немного согреть этим светом.
 

Донецким поэтам

Григорию Ициксону

 
Ах, что всё это значит,
с чего такая боль?
 
 
Так от вина не плачут —
так платят за любовь
 
 
к друзьям, что вероломны,
к любимой, что ушла,
к стихам, что так бездомны
 
 
средь суеты и зла.
Потом ему расскажут —
он станет хохотать
 
 
и всю картину смажет,
юродивый и тать.
 

«Любимая, не плачь…»

Светлане Куралех

 
Любимая, не плачь,
не то ноябрь разбудишь —
дохнет на город наш
дождями и тоской.
Он нынче тих и добр.
А что меня не любишь,
так это ведь для слёз
не повод никакой.
 
 
Что делать, если нам
отмерены судьбою
неравный срок любви
и долгий – нелюбви?
Что делать, если нам
намечено с тобою
такую жизнь прожить?
Что делать? Се ля ви.
 
 
Ну вот, я так и знал:
по окнам дождик лупит,
по веткам ветер бьёт
размашисто и зло.
Что ж делать, если тот,
другой, тебя не любит?
Любимая, не плачь,
нам всем не повезло.
 
 
Опавшая листва
с годами прахом станет.
Настанет час – и мы
вот так же опадём.
Не плачь. Ещё на век —
на твой и мой – достанет,
о чём погоревать
и порознь, и вдвоём.
 

Светлана Куралех / Донецк /

Родилась в пос. Горный Саратовской обл. (Россия). Закончила Харьковский институт ж.д. транспорта – строительный ф-т, Литературный институт им. Горького (Москва) – отделение поэзии. Работала инженером, ст. инженером в проектных институтах Уфы и Донецка. С 1977 года работает в Донецком академическом областном театре кукол руководителем литературно-драматургической части. Автор поэтических сборников для взрослых и книжек для детей, инсценировок и пьес, рецензий, творческих портретов художников, писателей, артистов, музыкантов, автор текстов эстрадных песен и песен к спектаклям. Публиковалась в альманахах и сборниках Украины, Армении, России, Германии. Заслуженный работник культуры Украины. Член Национального Союза писателей Украины. Член Национального Союза театральных деятелей Украины. Дипломант международных литературных конкурсов в Украине, России, Германии.

«Дни холодны, как белые дома…»

Памяти Зиновия Гердта

 
Дни холодны, как белые дома,
и нет тепла в стихах от белых строчек.
…Ах, Зяма, это – первая зима
без замыслов твоих и заморочек.
Озябший Зямородок, балагур,
ударили крещенские морозы.
…И реквием тебе сквозь каламбур
рождается, как будто смех сквозь слёзы.
Пускай твоя душа легко парит,
то с Богом говорит, то балом правит,
а время, что тебя боготворит,
само рассудит всех и всё расставит
по полочкам, по облачным местам,
где ты опять играешь бесшабашно…
– Ах, Зяма, где ты, где ты?
– Где-то там…
– Там страшно, говорят?
– Совсем не страшно.
 

Белле Ахмадулиной
(акропосвящение )

 
Ах, Ахмадулина Белла Ахатовна,
Хрупкий Ваш голос – мольба и свирель.
Море Цветаевой, небо Ахматовой,
Август премудрый, пречистый апрель,
Дождь и свеча, что из мрака восстала,
Узы друзей, поразительный троп,
Локоть и ваза, и проза вокзала,
Истовый плач и внезапный озноб…
Непостижимо объять на странице
Азбуку истин, что рифмой связала
Белла – Сибилла, швея, кружевница.
Есть только голос – мольба, ворожба,
Льётся над залом, чтоб души охватывать,
Лёгкий Ваш голос – свирель и судьба.
Ах, Ахмадулина Белла Ахатовна!
 

Плач волчицы Акбары
(читая айтматова)

 
Что ты рыщешь, беда, не обходишь меня стороной?
Не тебе я на радость детей своих кровных растила.
Где же дети мои? – Только холод сквозит ледяной.
Где же дети мои? – Только б сил на погоню хватило.
Но проклятый наездник всё хлещет и хлещет коня
и в застывшую степь моё тёплое счастье уносит,
и последние силы уже покидают меня.
Оглянись, человек, – это матерь несчастная просит.
Не к добру над курганами чёрные птицы кричат,
не к добру над курганами красное солнце склонилось.
Человек, оглянись! Отпусти моих серых волчат,
если что-то звериное в сердце твоём сохранилось.
 

Евгению Евтушенко
(акроэкспромт на фотовыставке «невидимые нити»)

 
Его ли нам не знать?! Поэт, новатор,
Вития и знаток хороших вин,
Грузинских строк тончайший дегустатор,
Ещё – земного шара гражданин.
Необычайно нежен, но упрям.
Имеет связи, то есть, Катер связи.
Юн. Хаживал по Ягодным местам. —
Едва ли перечесть все ипостаси.
Взлёт неземной душа его познала.
Теперь вот потянуло в Детский сад.
Уже Невидимая нить связала
Шутя его и фотоаппарат.
Ему любой барьер дано осилить —
На этот счёт давно сомнений нет…
Когда поэт является России,
Он, как известно, больше, чем поэт!
 

К 60-летию Юрия Любимова

 
Послушайте! – путём Обмена и обмана
на Мастера билетик лишний нам достать
не смог помочь ни Добрый человек из Сезуана,
ни Гамлет, ни Тартюф, ни даже ваша Мать.
Таганку, как Москву, не взять слезой во взоре —
Здесь вечером Час пик – качнуться не дадут.
Что делать? – говорят, мол, Тихие здесь зори.
Да только на заре спектакли не идут.
Но это всё к вам не снижает интереса,
Ремни попристегнём, прорвёмся кое-как,
А не прорвёмся, нам о вас расскажет пресса,
А это всё равно как если бы спектакль.
Желаем от души, на этот раз в Париже
Мир потрясти Высоцким уровнем игры,
А там, глядишь, Донецк – он всё-таки поближе,
А там не за горами и Антимиры.
Вам верит зритель Ваш. Вкушайте год от года
Божественную смесь находок и потерь.
Без терний нету звёзд. Работа есть работа.
А главное – всегда в себя Товарищ, верь!
 

На могиле Высоцкого

 
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берёт.
 

М. Лермонтов

 
Вот уж кто не принял славы даром,
жизнью оплатил свои слова.
А слова крутили всем базаром,
и плелась за песнею молва.
 
 
Подступала боком да рысцою:
кто-то что-то как-то отмечал,
этот хаял голос с хрипотцою,
этот в душу лез, а тот молчал.
 
 
На крестинах или в праздном споре
грязным словом целились в висок…
И, в каком-то смысле, в общем хоре
был и мой проклятый голосок.
 

Юрию Левитанскому

 
Что-то тарелки давно не летают,
Снежные люди куда-то пропали.
 

Ю. Левитанский

 
Что-то над нами никто не кружится,
Что-то над нами никто не летает —
видимо, что-то в природе вершится,
видимо, крыльев пока не хватает.
 
 
Но неизвестно, когда и откуда
Вдруг подступает дыхание марта,
Как приближение детского чуда
И обещание нового старта.
 
 
Что за вторженье и что за движенье,
что за невидимых крыл трепетанье,
что за смятенье, смешенье, сраженье?
Или круженье уже и взлетанье?
 
 
Среди догадок и спорных и сложных
есть только два варианта возможных:
либо взлетает корабль марсианский,
либо читает стихи Левитанский!
 

«Не зная Бродского, не суйся в воду…»

 
«Не зная Бродского, не суйся в воду», —
сказала я себе и поплыла,
и вырвались лопатки на свободу,
и ноги вознеслись, как два крыла.
Раздайся, море! Боком, на спине
ныряю, как могу и как желаю,
гоню одну волну к другой волне,
а третью догоняю и седлаю…
Вот так бы и Пегаса оседлать.
Но где тетрадь? За горизонтом где-то
лежит на берегу моя тетрадь
и томик гениального поэта.
Да, Бродский – гений, целая эпоха.
А что же я? Я плаваю неплохо.
 

Елене Камбуровой
(акровпечатление)

 
Красота согревается светом,
А без музыки холоден стих.
Мир разумный не знал бы об этом
Без прекрасных безумцев своих.
Уж такая Вам доля – скитаться,
Раны в сердце, как воздух, вбирать,
От счастливой судьбы настрадаться,
В каждой песне навеки сгорать,
А назавтра – из пепла рождаться.
 

Сергею Образцову
(акропоздравление)

 
Облака поздравляем, луну, окоём —
Бесконечной вселенной прекрасные знаки,
Рыбам, птицам свои поздравления шлём,
А ещё – каждой кошке и каждой собаке.
Зеленеющий лес, поздравленье прими.
Царство кукол и детство под кровом отцовским,
Образ каждый, любовно взращённый людьми, —
Важно также поздравить нам с днём Образцовским.
А не трудно Вам с куклами век вековать,
Живописцем бывая, кино создавая,
Добиваться, творить, убеждать, издавать,
УНИМА президентом к тому ж пребывая?
То в чужой стороне, то в пределах страны
В каждом доме Вам рады, в саду или в классе.
Да, ещё мы особо добавить должны:
Образцова все ждут не дождутся в Донбассе.
Но сказать не пора ли о Ваших грехах:
Боже, Гердт Ваш Зиновий – Апломбов державный,
А Сперанский по ширме ходил в сапогах,
Самодур у Вас пишется с буквы заглавной!!!
Суть не в этом – в другом: вечно юный и новый
Есть на этой земле Ваш театр Образцовый!
 

Колыбельная говорящей собаке

Памяти Натальи Хаткиной

 

 
Набираю «cot.cot@net»…
Странно, что нет тебя на свете,
но собачий след ведет в интернет,
и я ищу тебя в интернете.
Как там? Легко ли по небу ступать,
плыть и струиться в колечках дыма?
Сладкое дело – в раю засыпать,
но колыбельная необходима.
Вздрагивают часы от каждого тик-така.
Лучшие годы вспыхивают, как спички.
Баюшки-бай, Говорящая собака!
Привет от Бабочки-шизофренички.
 

Эпиграммы

Евгению Леонову

 
Нам с детства путь его знаком.
Вот только много лет,
куда идёт он с Пятачком —
большой-большой секрет.
 

Валентину Гафту

 
О поклоненье без предела!
Вас любит зритель оГАФТелый.
Пускай комедии и драмы
отыщут Вас и вдохновят.
Пускай почаще эпиграммы
в свет выпускает «ГАФТиздат».
 

Льву Дурову

 
Мы любим в цирке Дуровых смотреть:
умеют от зверей не озвереть.
Куда сложнее жить не озверев,
когда ты сам и Дуров, сам и лев.
 

Юрию Никулину

 
Никулинская слава голосиста.
Казалось бы, заслуженный почёт,
но, если приглядеться, жизнь артиста —
не жизнь, а просто цирк и анекдот.
 

Богдану Ступке

(исполнителю роли Тевье-Молочника)

 
Он – бог, он – Шива многокрылый,
нет, русский человек скорей,
нет-нет, он – українець щирий,
но, боже мой, какой еврей!
 

Театру «Ромэн»

 
Что за песня – это крик вселенной,
страсть такая и такой дурман,
что с любым цыганом из «Ромэна»
просто грех не завести роман.
 

Зиновию Гердту

(исполнителю роли Люциуса в театре кукол и Мефистофеля – в кино)

 
Мы изучили фас его и профиль,
и голос полюбили горячо.
Был Люциус, теперь он – Мефистофель.
Какого Гердта надо вам ещё?
 

Юрий Кобрин / Вильнюс /

Родился 21.05.1943 в г. Черногорске Красноярского края в семье офицера Советской Армии. В связи с переназначениями отца учился в пяти школах СССР. С 1950 г. по настоящее время (с перерывом 1956– 1960) живёт в Литве. Работал на ТЭЦ «Сахалинэлектро», заводах Каунаса и Вильнюса. Учился в Вильнюсском госпединституте и на Высших литературных курсах в Москве. Первые публикации относятся к 1961 году. Рекомендацию в Союз писателей СССР в 1966 г. ему дал Арсений Тарковский. Автор 13 стихотворных книг и 13 переводных сборников литовских поэтов. Ю. Кобрин – заслуженный деятель искусств России, академик Европейской Академии Естественных Наук (ФРГ), кавалер ордена Дружбы (РФ) и ордена Великого князя Литовского Гедиминаса (ЛР), вице-президент Международной Федерации Русскоязычных Писателей, член Высшего Творческого Совета Союза Писателей XXI века, член Союза писателей Москвы, Союза российских писателей, Союза писателей Литвы.

Лестница

Наташе

 
Двадцать две ступеньки – вверх и вниз,
лестница крутая винтовая…
Голос свыше тихий: «Не сорвись,
лёгкой жизни нет и не бывает…»
Лестница узка и без перил,
слева, справа – пустота сквозная.
Кажется, идём уже без сил,
каждая ступенька ледяная!
Двадцать две ступеньки – это жизнь.
Лёд и пламень, ложь и правда рядом.
Голос свыше тихий: «Не смирись,
балансируй и не жди награды…»
Двадцать две ступеньки – вверх и вниз,
сделал первый шаг, а там – не сетуй!
За руку мою сильней держись,
через темень мы выходим к свету.
Двадцать две ступеньки… Аноним
из подвала в спины целит взглядом.
А над нами – белый Серафим,
а под нами – сатана из ада!
Каждая ступенька – это год,
и судьба такая винтовая…
В небо
         жизни лестница ведёт,
но об этом речь пойдёт другая.