Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Во-вторых, комментируя признание Мирзы Джалила, Гамида ханум приводит собственную характеристику мужа:

«Мирза Джалил и через много лет, не удивлялся своему поступку. Он был настолько нервным, что плач невинного ребёнка мог привести его к потере контроля над собой. В других случаях, он был очень мягок, готов был поделиться последним куском хлеба с голодным человеком. По натуре он был мечтателем. Целый день проводил в раздумьях, взгляд его был устремлён куда-то вдаль. Даже небольшой шум отвлекал его от раздумий и заставлял нервничать. Он выходил из себя, когда кто-то громко чавкал во время еды. Если это был близкий человек, он делал ему замечание. Если это был чужой человек, он находил какой-нибудь повод, и выходил из комнаты.

У него был обострённый слух и обострённое обоняние. Он мог услышать даже небольшие шорохи в соседней комнате. От малейшего запаха газа в зажженной печи у него начиналась головная боль. Неопрятных людей он различал по запаху. Он был очень осторожен и подозрителен. Порой становился очень пугливым. Перед сном тщательно закрывал окна и двери… Его многое нервировало, поэтому он не любил ходить в гости и принимать гостей. Он избегал любых приёмов, собраний, везде, где было много людей, ему было не по себе. Окружающим его людям такая его замкнутость, нелюдимость, казалась странной. Его поведение раздражало окружающих, поэтому его не любили, считали высокомерным».

Мирза Джалил даже позволил себе не пойти на свадьбу собственной дочери. Гамида ханум посылала ему телеграмму за телеграммой, но он отказался приезжать, только прислал деньги и продукты. Пришлось Гамиде ханум самой готовить приданое для дочери Мирзы Джалила.

Гамида-ханум вспоминает, что сестра Мирзы-Джалила как-то сказала:

«Моему брату Мирзе Джалилу повезло со всеми женитьбами. И первая, и вторая его жёны были хорошими женщинами, они его искренне любили, но мой брат никогда не понимал, какое счастье выпало на его долю, и сделал этих женщин несчастными».

Не знаю как с первыми двумя жёнами, но, думаю, это не относится к третьей жене. Если бы это было бы не так, она не писала бы о муже с таким пониманием и с такой нежностью.

…вещие сны

Гамида ханум пишет, что Мирза Джалил не был суеверным, не верил в вещие сны. Но 18 мая 1923 года он встал в подавленном состоянии и сказал, что видел плохой сон. Ему приснился умирающий человек и много крови.

В тот же вечер пришло страшное известие, что Мина, дочь Гамиды ханум от первого брака, покончила с собой. В письме перед самоубийством она писала, что устала от жизни и просила, чтобы Гамида ханум взяла её детей на своё попечение.

Был и другой случай. Однажды ночью Гамида ханум проснулась, услышав, что Мирза Джалил стонет во сне, будто кто-то его душит. С трудом он разбудила его, когда он окончательно пришёл в себя, он рассказал свой сон:

«я видел во сне, что меня судят, признают виновным, и заживо замуровывают в подвале. Сначала они кирпичом закладывают дверь. Потом хотят заложить единственную форточку на крыше. Я кричу, умоляю их, оставьте мне хоть эту форточку, не лишайте меня хотя бы воздуха».

Потом он вынужден был признаться, что в последнее время чувствует себя угнетённым, подавленным, уставшим от бесконечных нападок на журнал. Дело дошло до того, что с очередного номера журнала он вынужден был снять своё имя.

Своего сына Мидхета Мирза Джалил любил не просто очень сильно, но с какой-то болезненной неистовостью. Тем не менее, однажды он чуть не нанёс ему смертельную травму.

В детстве Мидхат увлёкся радио. В соответствующей литературе разыскал схему и собрал радиоприёмник. Он экономил деньги, которые ему давали на завтрак, и покупал необходимые детали. Всё остальное делал собственными руками.

Мидхат не играл со сверстниками, не ходил гулять, всё свободное время отдавал своему увлечению. С помощью его радио можно было принимать не только Москву, но и зарубежные радиостанции. Соседи приходили слушать радио и поражались, как обыкновенный мальчишка мог всё это сделать.

Но всё это привело к тому, что в конце года по некоторым предметам Мидхат получил неудовлетворительные отметки. Когда Мирза Джалил узнал о том, что Мидхета могут не перевести в следующий класса, он был сильно разгневан. Взяв в руки кирпич, он уже готов был вдребезги разбить радио, на которое сын потратил столько времени и денег. Мидхат стал бледным как полотно, и только повторял трясущимися губами: «бей… давай бей… бей».

Гамида ханум смогла вовремя вмешаться, вырвала кирпич из рук Мирза Джалила, отвела его в другую комнату успокоила. Потом постаралась успокоить Мидхета, боялась, что в таком состоянии он может наложить на себя руки.

На следующий день Гамида ханум вместе с Мидхатом пошла к директору, всё ему рассказала. Директор Киреев^[1023] не только внимательно выслушал её, но и попросил принести ему радиоустройство, которое для всех тогда было в диковинку. Мидхату дали отсрочку, помогли сдать экзамены, а на следующий учебный год перевели в школу с электротехническим уклоном. В этой школе он стал учиться с увлечением и даже оказался одним из лучших учеников. Директор этой школы, Попов^[1024] на всех собраниях говорил о блестящем будущем Мидхата. Мирза Джалил не скрывал своей радости по поводу успешной учёбы сына.

Этим же летом выяснилось, что у Мидхата больные лёгкие. Его водили даже к профессору, который порекомендовал сделать операцию. Летом Гамида ханум отвезла его в Шушу, там он подлечился, что позволило ему продолжить учёбу.

Мидхет закончил школу, поступил в Азербайджанский Институт нефти.

Однажды, вспоминает Гамида ханум, от Мидхета, который был на летней практике на Дону, долго не было писем. Мирза Джалил был взволнован до такой степени, что вдруг заплакал навзрыд, слёзы застилали его лицо, он признался, что боится получить неожиданную телеграмму о смерти сына, поэтому его не покидает постоянное чувство тревоги. Гамида ханум пыталась успокоить мужа, но он никак не успокаивался.

В 1931 году Мидхата послали работать в «Северстрой», место его работы находилось севернее Ленинграда^[1025]. Мирза Джалил в это время был сильно болен, рука его после паралича плохо двигалась, он был не в состоянии писать письма сыну, что ещё больше усиливало его тревогу.

Как оказалось позже, на Севере у Мидхата стал стремительно прогрессировать туберкулёз, он не сообщал об этом отцу, не хотел его расстраивать.

Домой он вернулся уже смертельно больным. Умер Мидхат ровно через пять месяцев после смерти своего отца, в возрасте 24 лет.

Гамида ханум в своих «Воспоминаниях» часто говорит «покойный», «покойная», ведь большинство людей, о которых она пишет, к этому времени уже были «покойными».

Это относится и к её сыну, а однажды она так и напишет:

«тогда я была беременна, своим покойным сыном Мидхатом».

…как преодолеть национальную вражду

В очередной раз позволю себе то, что выше называл «аппендиксом» к сквозной теме книги. Не остановиться на этой теме не имею морального права.

Сегодня, когда пишу это строки, на календаре 27 апреля 2016 года. В начале апреля прошла четырёхдневная кровопролитная «война», в мотивах которой разобраться не в состоянии.

Удручает не только то, что погибли невинные люди, мало кто вспоминает о них и об их близких не как о безликой массе, а о сумме индивидов, каждый из которых целый космос. Ложные фетиши заслонили и смерть одних людей, и боль других людей. Удручает дикая вакханалия, которая захватила Интернет. Кто-то метко назвал их героями клавиатуры, другие проницательные люди заметили, что эти «герои клавиатуры» воспринимают происходящее как электронные игры. Во всех случаях, с огорчением должен признать, что многие из этих людей даже не заметили, как превратились в роботов, которые лишены элементарного чувства человеческого сострадания, поэтому ими легко манипулировать. Может быть, это и есть «толпа Просвещения»^[1026], о которой умные люди предупреждали и сто, и двести лет тому назад, а саркастичный Хосе Ортега-и-Гассет метко назвал «Восстание масс»^[1027].

Увы, к нам это имеет самое непосредственное отношение, потому что нашей «толпе Просвещения» нет дела до того, как вели себя и как поступали их великие соотечественники Гамида Джаваншир и Мирза Джалил. Они или ничего об этом не знают, или не хотят знать.

В окружении Гамиды ханум и Мирза и Мирза Джалила было немало людей других национальностей, прежде всего, русских и армян. Причём чаще всего, русские были пришлые, а армяне местные.

Напомню о некоторых из них.

Когда сыновья брата основательно разграбили дом Ахмед-бека, он отдал детей на воспитание в русскую семью Федорченко. Гамида ханум и позже называла Надежду Гавриловну Федорченко^[1028] своей воспитательницей.

Мирза Джалил в Нахичевани четыре года учился в русской школе. После окончания школы буквально заставил родителей, чтобы его послали в Горийскую семинарию. Семинария сыграла огромную роль в становлении многих выдающихся деятелей азербайджанской культуры, все они с признательностью вспоминают директора семинарии, Чернявского^[1029]. Семинария сыграла решающую роль в духовном становлении Мирзы Джалила.

Гамида ханум приводит имена двух директоров школ (Киреев и Попов), которые проявили внимательность к её сыну Мидхату в самый сложный и драматический период его школьной жизни.

Наконец, последний факт.

Мирза Джалил и Гамида ханум переписывались на русском языке. Давно следовало издать эту переписку в академическом издании, с самыми подробными комментариями.

В селе Нехрам, где Мирза Джалил преподавал после окончания Горийской семинарии, его другом был Смбатьян^[1030]. Мирза Джалил учил его тюркскому языку, а Смбатьян его армянскому.

Мирза Джалил был близко знаком с известным армянским писателем Ширванзаде^[1031], который подарил ему свою книгу с такой надписью: «Дорогому другу по перу Мирзе Джалилу (Молла Насреддину), с глубоким уважением. А. Ширванзаде».

Когда Гамида ханум сильно заболела, температура достигла 40, никак не спадала, и срочно требовалось отвезти больную в Тифлис, взялся её сопровождать друг их семьи Эритсян^[1032].

…кстати в Тифлисе её оперировал известный хирург Климонт^[1033]…

Когда через несколько лет, Гамида ханум вновь сильно заболела и ей рекомендовали серные ванны в Тифлисе, она попросила Мирза Джалила написать их «старому другу» Эритсяну, чтобы он вновь сопровождал её в поездке в Тифлис.

Гамида ханум собиралась открыть в селе Кехризли школу для мальчиков и девочек. Мирза Джалил поддерживал её в этом начинании и всячески помогал. Было построено даже специальное здание, куплены необходимые учебники, тетради. Пригласили уже пожилого человека, мастера Крикора, поручили ему изготовить 20 деревянных парт. Когда парты были готовы, красил их сам Мирза Джалил.

После долгих уговоров, пользуясь тем авторитетом, которым пользовалась в селе Гамида ханум, удалось привлечь в школу 30 мальчиков и 10 девочек. На первых порах тюркский язык преподавал сам Мирза Джалил. Гамида ханум помогала бедным учащимся, лечила их, давала необходимые лекарства. Позже Гамида ханум, на свои деньги пригласила учителя из Самары, чтобы он обучал детей русскому языку.

…Вновь вспоминаю селение Кяхризли, в котором недавно побывал. Где жил «учитель из Самары»? Скорее всего, в тех же четырёх комнатах дома «помещицы». Сколько лет он здесь прожил, сколько ему платили?..

Через несколько лет Мирза Джалил приехал в село уже больным. У него болели спина и левая нога. Гамида ханум прибегала к целительным мазям, согревала ногу в горячей воде, но ничего не помогало. Тогда тот же мастер Крикор принёс из дома настоящую тутовую водку, настоянную на красном перце. Гамида ханум, дважды в день, смазывала больную ногу Мирзы Джалила этой водкой, и вскоре он пошёл на поправку.

Гамида ханум не могла остаться безучастной, когда в 1905 году вражда между азербайджанцами и армянами переросла в кровавое столкновение.

Во главе группы конных сельчан, сама верхом, она направилась в Аскеран^[1034] и Ханкенди для примирения двух общин. Во многом ей это удалось.

Гамида ханум с детьми и домочадцами, как правило, летом ездила отдыхать в Шушу. В 1907 году они намеренно поселились в армянской части города, в доме у Шакарянов. Это был её ответ на происходившие в тот период события. Её предупреждали, это может быть опасно, нельзя подвергать детей риску. Она возражала, ни со мной, ни с детьми, ничего не может случиться.

Что могло с ней случиться, она же из рода Джаваншир.

В Шуше она организовывала спектакли, приглашала представителей армянской интеллигенции. Они приходили, с интересом смотрели, ведь между ними не было языкового барьера. После спектакля дружеские отношения между азербайджанцами и армянами начали восстанавливаться. Гамида ханум подробно описывала эти события в письме к Мирза Джалилу.

В 1907 году в Баку проходил съезд, одной из задач которого было примирение азербайджанцев и армян. На съезд от Шуши была приглашена и Гамида ханум. Это было признанием её огромного авторитета, как среди азербайджанцев, так и армян.

Через несколько лет, когда Гамида ханум и Мирза Джалил возвращались из Персии домой, армянские беженцы из Карабаха, которых не пустили в вагон, именно Гамиду ханум попросили передать их родственникам в Баку и Тифлисе их письма. Гамида ханум не могла им отказать и выполнила их просьбу.

В 1918 году в Шуше цены на продукты сильно возросли. Бедняки оказались в страшной нужде. Гамида ханум написала об этом Мирза Джалилу, который был в это время в Баку. Он прислал две телеги с мукой. Часть муки (стоимостью приблизительно 300 манат) Гамида ханум и её сподвижники раздали бедным мусульманам. Такую же долю муки выделили для армянского населения. Но поскольку у них не было списка армянских бедняков, они решили, что из муки, выделенной для бедного армянского населения, порциями будут выпекать хлеб и раздавать его беднякам. Заранее сообщили, что будут бесплатно раздавать хлеб и нуждающиеся собрались во дворе церкви. Дочь и сын Гамиды ханум, вместе с женщиной, которая выпекала хлеб, направились в армянскую часть города, и во дворе церкви стали раздавать хлеб.

Как пишет Гамида ханум после этого, богатые армяне стали собирать пожертвования и помогать своим беднякам.

Своё отношение к армяно-азербайджанскому конфликту Гамида ханум выражает прямо и откровенно:

«Когда я услышал о событиях, которые произошли в Шуше и Ханкенди, мне казалось, что все они обезумели! Трудно представить себе, чтобы люди до такой степени потеряли человеческий облик! Это было огромным несчастьем, большой бедой».

Нет необходимости долго комментировать эти события, слова Гамиды ханум говорят сами за себя, но один вывод не могу не сделать.

Миротворчество далеко не сентиментальный акт, напротив, именно в миротворчестве проявляется высокое человеческое достоинство, требующее и мужества, и выдержки. Напротив силовые решения, только кажутся героическими, на самом деле за ними зачастую прячутся неврозы и неуверенность в себе.

Наверно, Гамида ханум не знала самого слова «миротворчество», но была истинным миротворцем.

…повседневная жизнь

Повседневная жизнь, каждодневная жизнь, будни, вечное настоящее. Здесь «небо» проходит испытания, порой мучительные, порой жесточайшие. Здесь болезни, потери близких, разочарования, всё то, без чего практически не обходится «земное». Парадокс, однако, в том, что если лишить «небо» испытания «земным», оно оказывается пустым и выхолощенным.

Уже говорил, повторю, Гамида ханум оказалась для Мирза Джалила женой в высоком значении этого слова. Долгие годы их общим делом оказались семья, дети, журнал, хозяйство в селе. Но думаю, что именно в повседневной жизни, в буднях, это «высокое» прошлое через самые серьёзные испытания. И возьму на себя смелость сказать, что именно в повседневной жизни, в буднях, Мирза Джалил и Гамида ханум стали близкими и родными людьми, настолько близкими и родными, насколько способны на близость два человека, у которых по определению разные темпераменты и разные «бэкграунды»^[1035].

Вот это и постараюсь показать в этой последней главке о судьбе Гамиды ханум.

…деньги, имущество

Начну с самого болезненного, можно сказать, щепетильного, деньги, имущество.

В Иране, куда им пришлось переселиться в 1920 году женщины не могли скрыть своего изумления, когда узнавали, что Гамида ханум не только не закрывается платком в присутствии мужчин, но у неё есть своё имущество, она сама управляет своим хозяйством.

По-видимому, долгие годы так и было, у каждого было своё имущество, и каждый распоряжался им по своему усмотрению.

Деликатная Гамида ханум об этом не пишет, но по другим источникам не трудно судить о том, что многие годы она финансово поддерживала издание журнала «Молла Насреддин».

Но были и другие времена (по-видимому, после 1927 года), о которых пишет сама Гамида ханум, когда Мирза Джалил выделял 50–60 рублей в месяц на каждодневные расходы.

Гамида ханум пишет и о другом:

«несмотря на наши разногласия, взаимные обиды, он (Мирза Джалил) занимался документацией моих имущественных дел в Гяндже и Тифлисе».

Во всех случаях, деньги, имущество, не стали для них предметом размолвок и взаимных обид, никому из них и в голову не приходило, что можно подумать о личной выгоде в ущерб другому.

…Тебриз

События, связанные с переездом в Иран, Гамида ханум описывает с такой подробностью, с таким вниманием к деталям, и с такой эмоциональностью, что есть все основания говорить о её писательском таланте.

Не буду касаться политической подоплёки происходивших событий, но, так или иначе, в мае 1920 года сельчане Кехризли и соседних сёл были сильно перепуганы. Различные слухи и приближающаяся оружейная канонада рождали всеобщую панику. Гамида ханум и Мирза Джалил пытались успокоить сельчан, но в общем переполохе трудно было расслышать разумные слова. Брат Мирзы Джалила, Мирза Алекпер, предложил перебираться в Иран, где у него к тому же были хорошие связи, сельчане согласились. Гамиде ханум и Мирзе Джалилу не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Погрузили на арбы имущество, которое в состоянии были взять с собой, оставшееся имущество и библиотеку Гамида ханум оставила на попечении старого садовника, который остался в селе один (Фирс!?^[1036]).

Гамида ханум запомнила этот день на всю жизнь: 11 июня 1920 года, пятница, полдень, часа 2 или 3, очень жарко, тишина, как перед грозой.

Огромное кочевье сдвинулось с места, кто верхом на лошадях, кто на фаэтонах, фургонах, арбах, многие женщины плачут, бьют себя в грудь, мужчины погоняют домашний скот, который всё время расползается, по пути к кочевью присоединяются другие, кочевье продолжает расти.

Гамида ханум вспоминает, как она смотрела на стихийно возникшее кочевье, и вспоминала слова своего отца.

Он говорил:

«Кавказ – дверь между Европой и Азией. Проходит время, эпоха сменяет эпоху, каждые сто лет наш народ начинает стихийно двигаться то в сторону Севера, то в сторону Юга. По этой причине он такой дикий и бедный, не может прийти в себя, привести в порядок свои дела, своё хозяйство, поскольку каждый раз начинаются войны, люди вынуждены становиться беженцами. Всё население, взрослые и дети, со всем своим скарбом, убегают или в горы, или в Иран, или прячутся в пещерах».

…привожу эти слова Ахмед-бека, чтобы обратить внимание как изменилось за прошедшие сто лет наше самомнение. Мы мним себя не народом, который мечется из стороны в сторону, с Севера на Юг, с Запада на Восток, а народом, который способен сыграть цивилизационную роль, как культурный мост между Востоком и Западом, Севером и Югом…

Такое большое кочевье не могло не стать приманкой для грабителей, которые рыскали вокруг.

…не могу не вспомнить ситуацию Старика, Большой рыбы и снующих вокруг акул^[1037]…

Были дни, особенно ночи, когда всюду их подстерегала опасность, и они не знали то ли двигаться вперёд, то ли повернуть назад, казалось, что можно не только потерять имущество, но и погибнуть самим.

…когда читаешь, как всё это кочевье, фаэтоны, фургоны, арбы, а за ними упирающийся домашний скот, который приходилось подгонять, переходил по старому мосту через бурный Аракс, их преследовали грабители, а сзади нарастали звуки орудий, невольно представляешь себе, что это эпизоды фильма, который мы не удосужились снять…

Но каким-то чудом, рассыпавшись по дороге на отдельные группы, растеряв изрядную часть своего домашнего скота, они невредимыми оказались сначала в Иране, а затем и в Тебризе.

Всегда думал о том, что следует побывать в Тебризе. Моё восприятие этого, столь важного для азербайджанцев города, всегда было противоречивым, с одной стороны мне казалось, что это буквально средневековье, не затронутое цивилизацией. А с другой, понимал, понимаю, это «вещь сама по себе»^[1038], которой ещё предстоит раскрыться, а мне ещё предстоит сделать усилия, чтобы преодолеть привычное клише, и открыть для себя глубокую связь культуры Тебриза с тем, что для себя называю «шаль моей бабушки» как существенная часть моего азербайджанства.

Такое же противоречивое чувство оставляет Тебриз в описании Гамиды ханум, хотя отдаю себе отчёт, что всё дело в моём клише «образованного» и «не образованного народа».

Практически во всех семьях, в которых семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум оказывались в Тебризе, их встречали с искренним гостеприимством и почтительностью к высоким гостям. Оказалось, что Мирза Джалил в Тебризе достаточно известен, и ему пришлось принимать большое количество посетителей. Сначала это были его давние знакомые, непосредственно связанные с распространением в Тебризе журнала «Молла Насреддин», потом читатели или просто те, кому было известно имя Мирзы Джалила. Эта известность радовала Мирзу Джалила, но в какой-то момент посетителей стало так много, что не успевали подавать всем традиционный чай. Количество посетителей встревожило полицию и у входных дверей они установили полицейский пост. Мирза Джалил постепенно стал уставать от большого количества посетителей, предпочитая оставаться одному, тем более необходимо было готовиться к продолжению издания журнала в Тебризе.

Многое Мирзу Джалила раздражало и в Иране, и в Тебризе.

Не успели они перебраться через Аракс, как к фаэтону приблизился конный, заставил остановиться, и, соблюдая почтительность, объяснил, что в одном фаэтоне запрещается находиться мужчине и женщине. Мирза Джалил ответил, что это не чужие для него женщины, одна из них его жена, другая – дочь. Конный ответил, что запрещено, даже если это близкие родственники. И добавил, показывая на 9-летнего Энвера, «даже этому мальчику запрещается ехать в одном фаэтоне вместе с женщинами». Мирза Джалил опешил, даже подумал, что этот конный шутит, узнав в нём «Моллу Насреддина». Не понимая, что происходит, он спросил у конного: «А я где должен сидеть?». Конный предложил ему сесть на его лошадь. «Тогда, а вы где сядете?», спросил вконец растерянный Мирза Джалил. «А я сяду на козлы». «Но в этом случае – ответил Мирза Джалил – лучше я сяду на козлы и поеду со своей семьёй. А вы продолжайте путь на своей лошади».

Новые испытания ждали Мирзу Джалила во время священного для мусульман месяца «махаррам». Ритуальное шествие пришло и во двор дома, в котором жила семья Мирзы Джалила и Гамиды ханум. Верующие, как и везде в городе, прыгали, танцевали, приходили в экстаз, до крови били друг друга железными цепями. Мирза Джалил позвал детей в дом, закрыл окна занавесками.

Оказалось, что Мирза Алекпер, когда нанимал квартиру, согласился, что во время месяца «махаррам» в большой комнате будут проводиться траурные мероприятия. Это было завещано отцом хозяина квартиры, и он не мог его нарушить. Мирза Джалил, когда узнал обо всём этом, сильно разгневался, не хотел предоставлять комнату для траурных церемоний. Мирза Алекпер с трудом уговорил его согласиться.

Весь этот священный месяц Мирза Джалил нервничал, не находил себе места, не выходил на улицу, сидел, запершись, дома.

Ко всему этому добавились материальные затруднения. Всех домочадцев было десять человек, их содержание требовало немалых расходов. У Гамиды ханум не было фамильных драгоценностей, которые можно было бы продать. Только золотой пояс матери и золотые часы отца, которые она хранила как память о родителях. В конце концов, она вынуждена была продать золотой пояс, чтобы заплатить за квартиру, купить на зиму дров, а остальное потратить на каждодневные траты.

Зима в Тебризе была очень суровой, надо было отапливать хотя бы комнаты детей. Все эти материальные невзгоды, нехватка еды и тёплой одежды, сильно удручали Мирзу Джалила, который чувствовал себя виноватым.

Детей они отдали на обучение в Американскую школу, в которой обучение и учебники были бесплатными, да ещё кормили бесплатным завтраком. В школе изучали они английский, французский и фарсидский языки.

Армянский квартал Тебриза, пишет Гамида ханум, отличался тем, что был более ухожен, окна открывались на улицу, магазины, аптеки, клубы, школы, содержались в чистоте. В этой части города располагался единственный в городе театр, в котором в 1921 году была сыграна трагикомедия Мирзы Джалила «Мертвецы», режиссёром спектакля стал сам Мирза Джалил.

В Тебризе соглашались продолжать издание журнала «Молла Насреддин», готовы были закрыть глаза на обличительную сатиру но только при одном условии, журнал должен был выходить на фарси. Мирза Джалил категорически не соглашался, он пытался объяснить, что и в Кавказском Азербайджане^[1039], и в Иранском Азербайджане, и в самом Тебризе и его окрестностях, основная часть населения, тюрки.

Он разъяснял:

«русское правительство разрешило мне выпускать журнал на тюркском, а вы, в мусульманской стране, не разрешаете. В Тебризе издаётся четыре армянские газеты, хотя ни один из вас не говорит на армянском. Я знаю армянский, тогда разрешите я буду выпускать журнал на армянском языке».

После долгих обсуждений, губернатор, наконец, согласился, чтобы журнал «Молла Насреддин» выходил на тюркском, но с условием, что передовая статья журнала будет выходить на фарси. Мирза Джалил снова не соглашался. Пришлось его уговорить, иначе разрешение получить было бы невозможно. Точно также ему пришлось согласиться с тем, что журнал не будет задевать высокопоставленных духовных лиц.

Наконец, в феврале 1921 года журнал вышел в свет, и уже в первый день было продано шестьсот экземпляров.

Журнал то закрывали, даже проводили обыск в квартире, в которой жили Гамида ханум и Мирза Джалил с семьёй, то вновь разрешали. В конечном счёте, в Тебризе вышло 8 номеров журнала «Молла Насреддин»….

В один из дней, Мирза Джалил получил сообщение из Баку, что выбран комиссаром просвещения, и через какое-то время (1921 год) семья Мирза Джалила и Гамиды ханум покинула Тебриз, и на специальном поезде, отправилась в Тифлис.

…советские годы

Скажем откровенно, по заявленным принципам, Советская власть была своей для Мирзы Джалила, и чужой для Гамиды ханум. Другой вопрос, что сама Советская власть далеко отошла от заявленных принципов.

После возвращения из Ирана, прежде всего, пришлось заниматься бытовыми проблемами.

…Смешно и грустно читать, как Мирза Джалил вместе с Гамидой ханум ходили в Народный комиссариат, чтобы новая власть помогла им с необходимыми предметами быта, купить было негде, да и денег не было, им предложили составить список всего необходимого, уже дома, когда Гамида ханум составляла список, Мирза Джалил стоял над головой и всё повторял «только самое необходимое, только самое необходимое». Потом с разрешением и составленным списком они пошли в склад на улице, которая тогда называлась Большая Морская, оказалось, что в складе нет ни одного целого предмета, только сломанные столы и стулья, старый шкаф, нуждающийся в ремонте, посуда из разных наборов. Этот эпизод Мирза Джалил описал в своём рассказе «Амбалы»…

Мирза Джалил пытался заниматься журналом, но необходимо было получить разрешение от новой власти. Гамиде ханум дали мандат на руководство ткацкой фабрикой в Шуше, а сельчане из Кяхризли просили её вернуться в село, без неё невозможно было наладить хозяйство. Жить в Баку было не на что, Мирза Джалил сам попросил Гамиду ханум вернуться в Карабах, чтобы всем как-то прокормиться.

Гамида ханум вернулась в Кяхризли.

Узнав о её приезде, в мгновенье ока сбежалось всё село, женщины обнимали её, плакали, мужчины стояли чуть в стороне и тоже не могли сдержать слёз. Они видели в ней спасительницу, которая поможет справиться с разрухой.

Положение действительно оказалось крайне тяжёлым, мельница требовала серьёзного ремонта, в кяхризах практически не было воды, а без воды выжить было невозможно.

Жизнь налаживалась с трудом, свирепствовал сыпной тиф – жара, комары, нехватка воды, недоедание, сделали своё дело. Не меньше сыпного тифа свирепствовали разбойники, от них постоянно приходилось защищаться. Гамида ханум получила письмо от Мирзы Джалила, который писал, что разрешение на издание журнала не получил, пытается получить деньги, которые ему обещали за переезд из Тебриза, и приехать к ним, в село.

Через два месяца, в декабре 1921 года, Мирза Джалил приехал в село и столкнулся с отчаянным положением.

Голод. Мирзе Джалилу пришлось все дни проводить на мельнице, чтобы помогать не только собственной семье, но и остальным сельчанам.

Болезнь. Гамида ханум пыталась помогать заболевшим сельчанам, но в результате сама заболела сыпным тифом. К этому прибавилась серьёзная болезнь брата Мирзы Джалила. Он работал в Шуше, у него украли пальто, он простудился, заболел, у него начался процесс в лёгких.

Мирза Джалил буквально потерял голову. В одной комнате умирал от туберкулёза брат, в другой комнате, без сознания лежала жена, дети были голодны, так и слышалось хлеба, хлеба, хлеба.

Позже Мирза Джалил будет укорять себя, что не смог нормально кормить детей, поэтому они часто болели.

Но как только жизнь стала чуть налаживаться, Гамида ханум поднялась с постели, с трудом удалось, хотя бы отчасти почистить кяхризы, с началом весны сельчане смогли питаться хотя бы молодыми травами, Мирза Джалил, наконец, получил разрешение на издание журнала и уехал в Баку, возникли новые проблемы.

На Гамиду ханум посыпались доносы. Недругов хватало, советская власть разбудила в людях классовую бдительность. Они вдруг обнаружили, что рядом с ними живёт помещица, у этой помещицы собственная мельница, большой дом (?!), а то, что эта «помещица» делила с ними все невзгоды, помогла им построить кяхризы, что они встречали её как спасительницу, кого это интересовала. Люди переменчивы, особенно, когда живут в бедности и нужде. Дело дошло до того, что сотрудники Управления Образования из Агдама, потребовали, чтобы она освободила свой дом, они собираются открыть в нём школу. Гамида ханум показывала свой мандат, по которому Советская власть возвратила её имущество, но они считали себя единственной властью, которая выносит решения.