Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

5. Пересечение параллельных: Гасан-бек и Ханифа ханум

«Друг друга отражают зеркала

Взаимно отражая искаженья»

Г. Иванов, поэт Серебряного века^[216]

…встреча, которая не могла быть случайной

Их первая встреча могла показаться случайной.

Ему 30 лет. Он родился на равнине в селе Зардоб Геокчайского уезда Азербайджана.^[217] Его отец был помещиком. У них было небольшое имение. Он окончил Московский университет, преподаёт в гимназии.

Ей 19 лет. Она родилась в высокогорном ауле Шканты, Терской области Балкарии^[218]. Она из княжеского рода, у них старинное родовое поместье. Она закончила учебное заведение «Святой Нины»^[219] в Тифлисе и собирается стать педагогом.

Они встретились не только как молодые люди, не только как мужчина и женщина – не будем этим пренебрегать, без этого всё остальное не могло случиться. Они встретились как образованные люди, в известном смысле первые в своей родовой истории. Оказалось, что у них общие намерения, общие планы, общие мечты.

Они шли параллельно друг другу, не подозревая о том, что параллельные могут пересечься, и окажется, что они идут навстречу друг другу.

Однажды он открыл газету «Кавказ»^[220], увидел список девиц, окончивших в Тифлисе учебное заведение «Святой Нины», и наткнулся на её имя. Он отложил все свои дела, отправился в Тифлис, явился к начальнице учебного заведения, рассказал о цели своего визита и познакомился с Ней.

Он – Гасан-бек Меликов, впоследствии Зардаби, псевдоним по названию местности, откуда он родом.

Она – Ханифа ханум Абаева, впоследствии Меликова-Зардаби.^[221]

За этой случайностью – как иначе назвать брак азербайджанца и балкарки в конце XIX века, возможно, первый в истории двух народов – была своя закономерность.

Говорят, за случайностью скрывается божественная логика. В данном случае, если говорить более реальными категориями, встреча Гасан-бека и Ханифы ханум стала возможной благодаря неведомой им самим логике Большой истории. Будто они переступили из одного исторического времени, в котором было много локальных времён, в другое, в котором эти локальные времена стали сливаться в единый поток. Из локальных историй своих родов они вступили в другой мир, в другое измерение, в котором оказалось, что эти локальные истории могут пересечься. За различием этносов, кланов, семей, равнины и гор, помещиков и князей, пробивалось историческое время, в котором главенствовали просветительские идеи, способные разрушить любые границы, любые демаркации.

…движение навстречу: Гасан-бек

Маленького Гасана отдали в школу-медресе, но толку было мало, мулла даже приходил жаловаться на отсутствие должной прилежности у мальчика. Тогда отец мальчика, образованный для своего времени Селим-бек, отвёз его в Шемахинское городское училище^[222]. Маленький Гасан, наконец, попал в свою стихию: в мир знания, в мир книг. В училище он настолько выделялся среди сверстников, что за казённый счёт его послали учиться в Тифлис, в гимназию. После успешного окончания гимназии в Тифлисе, вновь за казённый счёт, он был послан в Московский университет^[223], и окончил естественно-математический факультет университета. За время учёбы проявил незаурядные способности, и его решили оставить в университете для научной работы. Но Гасан-бек решил вернуться на родину, где он собирался осуществить свои просветительские идеи.

Впереди его ждала встреча с Ханифой…

…движение навстречу: Ханифа ханум

Отец Ханифы, балкарский князь Аслан бек Абаев^[224], один из первых кавказских офицеров царской армии, после выхода в отставку, решил заняться просвещением своего народа. И прежде всего решил начать со своих детей. В 1861 году князь Аслан бек обратился к начальнику Кабардинского округа князю Орбелиани^[225] с просьбой о принятии его дочерей в женское учебное заведение «Святой Нины» в Тифлисе. Начальник округа обратился с ходатайством к командующему войсками Терской области об отправлении дочерей Асланбека Абаевой Паша хан (Фуза)^[226], 10-ти лет, и Абаевой Ханифы, 8-ми лет в Тифлис для поступления в женское учебное заведение «Святой Нины». Обе были приняты и обучались за счёт «Кабардинской общественной суммы», т. е. не за государственный счёт, а за счёт пожертвований жителей округа. Таким образом, Паша хан и Ханифа стали первыми горянками, получившими светское образование. За отличные успехи девушки были удостоены перевода в специальный класс для слушания педагогических курсов: если основную часть учениц просто готовили к жизни в «благородных» семьях, особо отличившиеся сами должны были стать педагогами.

Паша хан и Ханифа были первыми не только на Северном Кавказе, но и первыми мусульманками Кавказа, получившими такое образование. Позже их примеру последовали десятки других горянок. Добавим, что брат Ханифы ханум был известным балкарским скрипачом, два года он учился в Петербургской консерватории у великого Генриха Венявского^[227], потом гастролировал и преподавал, а в последние годы своей жизни перекладывал на ноты горские мотивы. Как пишут источники, остаётся только сожалеть, что из-за нужды и необходимости содержать пятерых братьев и сестёр (среди которых была и Ханифа) Султан беку Абаеву^[228] не удалось в полной мере реализовать свой редкий талант.

Для Ганифы с училища «Святой Нины» началась дорога в новую жизнь.

Впереди её ждала встреча с Гасан-беком…

…тетради, которые с трепетом держал в руках

В нашем Республиканском архиве хранятся тетради, в которых Ханифа ханум уже после смерти мужа написала «Биографию Гасан-бека Меликова-Зардаби». «Биография» эта напечатана, но мне захотелось посмотреть на эти тетради, подержать их в руках. Текст написан обычными чернилами,

…молодые люди скоро не будут знать это слово…

бисерным почерком. Признаюсь, всматривался в эти строки с трепетом, пытался представить себе эту женщину, её характер, её чувства, её долгую трудную жизнь.

О Ханифе ханум мы знаем мало, это естественно, какие сведения могла оставить о себе мусульманская женщина, жившая на рубеже XIX–XX веков. Но, как это ни удивительно, именно по этим тетрадям, и по этим воспоминаниям мы узнаём о сердечной истории, которая произошла с Гасан-беком во время учёбы в Москве.

…Гасан-бек Зардаби и Марина Соловьёва^[229]

Гасан-бек «был принят как свой в семье историка С. М. Соловьёва.

…знаменитый русский историк СМ. Соловьёв^[230], будущий ректор Московского университета…

и серьёзно полюбил дочь Соловьёва.

Чувства девушки к нему были слишком серьёзны, но Гасан-бек знал, что народ с тогдашними взглядами отвернётся от него и от жены, если он, первый, получивший образование мусульманин, женится на христианке, и он отказался от брака с любимой девушкой, и по окончании учения вернулся на родину служить своему народу» (из воспоминаний Ханифы ханум.).

Остаётся предположить, что молодая Соловьёва предлагала Гасан-беку остаться в Москве, где он с его знаниями и способностями мог сделать успешную научную карьеру, а не ехать с «просветительской миссией» в свой «дикий» Зардоб.

Гасан-бек вернулся в Азербайджан, чтобы совершить просветительскую «революция». Не будем иронизировать, «преждевременные люди», а именно так я бы назвал Гасан-бека, всегда готовы пожертвовать всем, чтобы осуществить свои идеи. Гасан-бек решил пожертвовать любовью.

…встреча Гасан-бека и юной Ханифы

В Баку Гасан-бек решил основать «Общество воспомоществования учащимся мусульманам». Поверим Ханифе ханум, что деньги на образование даже богатые «мусульмане» давали в те годы с трудом, но, в конце концов, удалось собрать столько денег, что на проценты от этой суммы, можно было содержать 1–2 учащихся

…не будем комментировать цифры, которые приводит Ханифа ханум, приблизительно через 140 лет, они вызывают оторопь…

Сведущие люди, подсказали Гасан-беку, что был бы он женатым, можно было бы иметь домашний пансион, и, на такие же деньги, учить большее количество детей. Вот тогда, когда он задумался о женитьбе, ему попалась на глаза газета «Кавказ» и он натолкнулся на имя Ханифы Абаевой.

Приходится только догадываться, сразу ли молодые люди почувствовали симпатию друг к другу, сразу ли почувствовали доверие друг к другу, или, в начале, проявляли некоторую настороженность, поскольку сказалась разница в возрасте и отличие в семейных традициях. Конечно, не последнюю роль сыграло то, что Гасан-бек увидел перед собой не просто образованную мусульманку, а красивую девушку, с изысканными манерами (это входило в программу обучения), которая, к тому же, проявила такую отзывчивость к его словам.

Юная Ханифа ханум, в свою очередь увидела молодого мужчину, с выразительными глазами и сократовским лбом, который увлечённо рассказывал о своих будущих планах. Может быть, разговор начался с того, что Гасан-бек спросил у юной Ханифы, знает ли она что-нибудь о Зардобе, и, скорее всего, не удивился, когда она призналась, что ничего не знает.

В свою очередь, Ханифа ханум могла спросить, а знает ли он что-нибудь об ауле Шканты. Гасан-бек, скорее всего, также признался, что не знает, и, возможно, улыбнулся своему незнанию. Потом Гасан-бек стал рассказывать, как красиво у них в Зардобе, который расположен на излучине реки Куры, в детстве он любил переплывать реку, но можно просто часами смотреть, как река появляется из-за горизонта, а потом исчезает вдали.

Ханифа ханум, наверно, заметила, что на её взгляд, в горах, где она живёт, намного красивее, за одной горой открывается вторая, третья, а снежный Эльбрус, кажется, недосягаемым.

Гасан-беку пришлось соглашаться, возможно, он даже признался, что в Зардобе летом нестерпимо жарко, трудно бороться с полчищами комаров.

Не исключено, что Ханифа ханум проявила снисходительность к молодому мужчине и заметила, что люди есть люди, всё равно в горах они живут или на равнине. А потом многозначительно добавила, что комаров она не боится, а лето, в конце концов, можно проводить в горах.

…просветительские планы

Потом наступила очередь просветительских планов на будущее. Гасан-бек признался, что недавно решил создать «Общество воспомоществования учащимся мусульманам». Но всё оказалось совсем не просто, ему со своими учениками пришлось пройти огромное расстояние от Дербента до Шуши, от Эривани до Гянджи, но ему мало кто верил, некоторые от него прятались, другие притворялись больными. Денег оказалось недостаточно, но, несмотря ни на что, «Общество» удалось создать, к нему уже обращаются из многих мест, хотят прислать детей, но нужен пансион, а в одиночку справиться с такой задачей он не в состоянии.

Наверно позже, когда Гасан-бека уже не было в живых, когда она писала в школьных тетрадях «Биографию» своего мужа, она вновь вспоминала тот первый день и мысленно назвала его счастливым, несмотря на все трудности, с которыми им с мужем пришлось в будущем столкнуться.

…и сам он одинокий

Хотя Гасан-бек часто цитировал азербайджанскую пословицу «если время не ладит с тобой, то сам поладь со своим временем», сам он не собирался ладить со своим временем, напротив, ополчался на него, стремился его переделать. Не удивительно, что его будущая семья, включая детей, долгие годы жила в атмосфере непонимания и даже враждебности не только со стороны представителей царской администрации, но – в ещё большей степени – со стороны своих соотечественников.

Ханифа ханум писала в «Биографии»: «Он (Гасан бек Зардаби) писал, проповедовал на улице, на базаре, в домах, ездил по городу, призывал к учению. И всегда его голос был одинок и сам он одинокий».

Сам Гасан-бек позже в отчаянии скажет об этом времени:

«зову – не идут, показываю – не видят, объясняю – не понимают»

Hər kəsi çağırıram – gəlmir, göstərirəm – görmür, deyirəm – qanmır.

…радостный день

В их жизни были и радостные дни. Одним из самых радостных был день, когда Гасан-бек вернулся из типографии с первым экземпляром первой азербайджанской газеты «Экинчи»^[231]. Гасан-бек был автором, редактором, переписчиком, наборщиком, рабочим – всем сразу.

Позже французский корреспондент будет удивляться, как такое возможно, но Ханифа ханум не стала ему объяснять сколько препятствий пришлось преодолеть Гасан-беку, каких усилий это от него потребовало, какие расходы, понесла при этом их семья. Вряд ли французскому корреспонденту можно было объяснить, почему люди вокруг, свои, соотечественники, противодействуют столь благородному и бескорыстному начинанию. Не только не хотят помочь, но и всячески мешают.

Но Ханифа ханум знала и другое. Она вспоминала, как её муж, сильный, азартный, чуждый сентиментальных чувств, растрогался, еле сдерживал слёзы, при виде этого крохотного листка бумаги, который – понимал ли он это тогда – станет одной из самых ценных реликвий его родины. А Она стояла рядом пыталась его успокоить и приободрить, хотя и сама готова была расплакаться.

Но у этого издания, как и у его автора, судьба оказалась очень трудной…

…выдворение из Баку

Во время русско-турецкой войны газета «Экинчи» была признана крамольной и практически была закрыта. Гасан-беку поступили лестные предложения для продолжения службы в Екатеринодаре, Ставрополе Кавказском, или в Кутаисе, хотя, по существу, его пытались выдворить из Баку. Пришлось Ханифе ханум и Гасан-беку с семьёй, на двадцать лет уехать из Баку в Зардоб, и остаётся только догадываться, как трудно было ей, образованной горянке, в Зардобе, который сам Зардаби в своих статьях называл «захолустьем».

…«Письма из захолустья»^[232] – знаменитый цикл статей, который был написан во время пребывания в Зардобе…

Характер у умного и азартного мужчины оказался трудным и резким, его принципиальность граничила с жёсткостью и нетерпимостью. Она вспоминала, что он мог устроить детям скандал, только потому, что они на несколько минут опоздали на семейный завтрак, мог жёстко выговаривать только за то, что кто-то из детей неумело пользовался ножом и вилкой. Он умел так пристыдить, сделать человека таким жалким и смешным, что дети долго не могли забыть обиду, ей приходилось вмешиваться, успокаивать, убеждать его быть более мягким и снисходительным.

Все вокруг были ей чужими, это было понятно, она плохо понимала их речь, не до конца понимала их нравы. Чужим оказался этот мир и для её детей, не стоит удивляться и этому, разве не смешно здесь в Зардобе, собираться на завтрак минуту в минуту, одеваться как на торжество, нож в правой руке, вилка в левой, а потом дети выходили во двор и попадали в другой мир, который считался их родиной. Но почему этот мир оказался враждебным для её мужа, который здесь родился и вырос, который пожертвовал многим ради них, своих, зардобцев, почему тем не менее его называли «шапкалы рус», т. е. ходит в «шапке», как и они, но самом деле чужой, такой как русские. Этого понять и принять она не могла.

Но она была горянка, она была княжна, когда-то очень юной, она сделала свой выбор, и осталась ему верна.

…как Гасан-бека не выбрали в Городскую Думу

В последние годы жизни Гасан-бека были для неё едва ли не самыми трудными. Незадолго до выборов в Городскую Думу, в 1905 году к ней пришли с просьбой уговорить мужа снять свою кандидатуру, ссылаясь на его серьёзную болезнь. Гасан-бек действительно был болен, но она им отказала, понимая, что, скорее всего их тяготит его несносный характер, его желание во всем доискиваться до правды. Не говоря уже о том, что она никогда не осмелится предложить ему такое, он не только не послушается, он придёт в ярость, а с его здоровьем неизвестно к чему это может привести.

Гасан-бека не выбрали в Думу, но он об этом так и не узнал. Иногда он спрашивал у Ханифы ханум, почему его не приглашают в Думу, она успокаивала, позовут. Вскоре он забывал, «помогал» сильнейший склероз. За склерозом последовал сильнейший инсульт, после шестидесяти он выглядел как глубокий старик, он упорно боролся за жизнь, ему было трудно двигаться и говорить, но ещё за день до смерти, он заставил Ханифу ханум помочь ему пойти в редакцию любимой газеты «Каспий»^[233]. Благо жили они недалеко, но пойти в редакции без её помощи, он уже был не в состоянии.

…похороны, на которые пришёл весь город

Его хоронил весь город.

Напишу чуть подробнее, опираясь на сообщения газет того времени.

9 ноября 1907 года. Среда. 9 часов утра. Моросит дождь.

Дом перед зданием на Почтовой улице (сейчас улица С. Тагизаде), и близлежащие улицы и переулки заполнены толпами людей. На улице выстроились ученики-мусульмане всех девяти русско-татарских школ, ученики мужской гимназии императора Александра III, других школ и училищ вместе со своими наставниками. Собрались представители городского управления, члены мусульманских обществ, представители газет.

В 10 часов утра к дому подошли городской голова Раевский со всем составом городской Управы, гласные Думы, представители грузинского и армянского духовенства и интеллигенции, сотрудники и наборщики газеты «Каспий» и «Таза Хаят».

Тело покойного Гасан-бека выносит на своих руках мусульманская интеллигенция города.

Катафалк с телом покойного Гасан-бека убран парчой и покрывалом, сверх покрывала свешиваются траурные шали. Среди лент можно заметить красную ленту от наборщиков и рабочих типографии газеты «Каспий» с надписью: «Тело умерло, мысль осталась». Впереди гроба учащиеся мусульманской городской гимназии несут большой портрет Гасан-бека, нарисованный учащимися гимназии, другие несут в золочёной рамке первый номер газеты «Экинчи». От имени учителей-мусульман несут альбом в серебряном переплёте, на обложку которого вставлен портрет Гасан-бека в золотой оправе. От мусульманского драматического общества – серебряную лиру. Среди толпы распространяется отпечатанная на особых листках, биография Гасан-бека.

Траурная церемония двинулась по Базарной улице (ныне улица Гуси Гаджиева) к мечети Касум-бека. После традиционной заупокойной молитвы во дворе мечети состоялись выступления на азербайджанском, русском, грузинском языках.

Траурная процессия снова двинулась сначала по Базарной улице, далее по Николаевской улице (сегодня улица Истиглалиййет, ранее Коммунистическая улица) к редакциям газеты «Каспий». По мере движения траурной церемонии число пришедших на похороны растёт. Площадь перед редакцией запружена людьми, состоялись выступления на азербайджанском и русском языках.

Далее процессия двинулась по Николаевской улице к зданию Городской Думы, с балкона которой состоялись новые выступления на азербайджанском и русском языках.

Процессия двинулась дальше по Садовой улице (ныне улица Ниязи, ранее улица Чкалова) к бульвару. Здесь траурная церемония остановилась в последний раз, чтобы направиться к Биби-Эйбатскому кладбищу, где состоялось захоронение.

Как писали газеты хоронили Гасан-бека Зардаби «с невиданными до сих пор в Баку церемониями». Пожалуй, так оно и было, и трудно ожидать подобные похороны в Баку в обозримом будущем.

Ханифа ханум не могла предположить, что это будут не последние похороны её мужа. Уже в советские времена через Биби-Эйбатское кладбище прокладывали дорогу государственного значения, и Ханифе ханум пришлось перезахоронить мужа. Время было тяжёлое, Зардаби успели к этому времени подзабыть, многих его соратников уже не было в живых, пришлось Ханифе ханум вместе с самыми близкими людьми почти на руках пришлось везти останки мужа на кладбище, расположенное в противоположной стороне города.

Но и это оказались не последние похороны Гасан-бека. Ханифы ханум уже не было в живых, когда к очередной годовщине смерти Гасан-бека Зардаби, решили, что он достоин более высокого захоронения. Похоронили уже в третий раз, теперь вместе с останками жены.

…судьба детей

Прошли годы. Сейчас, когда Ханифа ханум вспоминала прошлую жизнь, она не могла не сожалеть, что её дети не оказались рядом с ней. Только младшая, Гарибсолтан^[234], любимица Гасан-бека. Она стала хорошим учителем, её все уважают, но нет у неё своей семьи, что-то её постоянно гнетёт, и она не знает, как ей помочь.

Гасан-бек с удовлетворением воспринял брак их старшей дочери Пери^[235] с Алимарданбекомом Топчибашевым^[236], одним из лидеров мусульман всей России. Кто мог знать, что после апреля 1920 года им придётся эмигрировать из Азербайджана в Париж, и она будет лишена возможности не только с ними общаться, но даже переписываться.

…Сейчас, когда я пишу эту статью, две внучки Ханифы ханум уже сами бабушки, живут во Франции, и мы знаем о них благодаря неутомимой деятельности Рамиза Абуталыбова^[237].

О старшем сыне Гасан-бека и Ханифы ханум, Мидхат-беке^[238], мы практически ничего не знаем. Остаётся только догадываться, что скрывается за покровом «семейных тайн».

За рубежом оказался и младший сын, Савфет-бек^[239]. Он учился на архитектора, получал даже стипендию, которая носила имя Зардаби. Савфет-бек был весь в отца, любознателен, широко образован, знал языки, но время внесло свои коррективы. Во времена АДР он некоторое время выполнял обязанности дипломатического посланника, но дипломата из него не получилось. Уже в советское время Ханифа ханум долго ходатайствовала, чтобы сын смог продолжить образование за рубежом. Но после получения образования он на Родину так и не вернулся.

…первые школы для девочек

Во многом благодаря Ханифе ханум Гасан-беку удалось открыть школы, о которых он мечтал, ещё когда учился в Московском университете.

Первую школу для девочек они открыли в 1873 году у себя дома.

…всего через два года после памятной встречи с Гасан-беком в Тифлисе…

Сначала её посещало всего 12 девочек, вели занятия Гасан-бек и Ханифа ханум. Прошло время, в 1914 году Халифа ханум и её бывшие ученицы, обучали уже более 200 девочек.

Выступая в 1906 году на съезде учителей-мусульман России, Ханифа говорила:

«Если мужчина – глава семьи, то женщина – ее основа, на ней все заботы о домашнем очаге, на ней воспитание детей, но какой же воспитатель мать-мусульманка, если она сама забитый, неграмотный человек. Это хорошо знают богатые мусульмане и женятся на женщинах с образованием, или нанимают гувернанток и бонн. Простой народ сделать этого не может. На благо будущего мы должны учить наших девочек наравне с мальчиками».

«Женщина – опора семьи», запомним эту формулу Ханифы ханум.

…Александриинская женская школа

А сколько препятствий пришлось им преодолеть, когда открывалась Александриинская женская школа^[240] на той же Николаевской улице

…сейчас здание Института рукописей^[241], где хранится архив Гасан-бека…

Гаджи Зейналабдину Тагиеву^[242], самому знаменитому азербайджанскому меценату того времени, пришлось, с одной стороны обращаться к императору, посылать жене императора Николаю II – Александре Фёдоровне, – дорогой подарок, просить о присвоении школе её имени, переводить в банк на нужды школы 150 000 тысяч рублей. А с другой стороны, преодолевать сопротивление некоторых «благочестивых» мусульманских религиозных деятелей, которые подняли шум, не могли они допустить, чтобы в Баку открылась современная «урусская» (так они её окрестили) школа для мусульманских девушек.

Но Тагиеву и его соратникам удалось преодолеть все препятствия, и великолепная школа с просторными классами, с лабораториями, библиотекой, уютным пансионом была открыта. В школу приняли 58 девочек, 35 из них были из бедных семейств и их освободили от платы за учение.

В день праздничной церемонии по поводу открытия Гасан-бек не мог сдержать своего восхищения, свое выступление он закончил словами «Долгие тебе лета, Гаджи!». В этой школе Ханифа-ханум проработала до 1920 года, до прихода XI Красной Армии, которая установила в Баку советский режим.^[243].

…первая русско-татарская школа

В 1909 году в Баку открылась первая русско-татарская (азербайджанская) женская школа^[244], Ханифу ханум назначили директором этой школы. Ханифа ханум и её соратницы ходили по домам, рассказывали о школе, вели разъяснительную работу с матерями и бабушками девочек.

По инициативе Гаджи Зейналабдина на Николаевской улице, напротив здания Городской думы^[245], была открыта женская школа «Святой Нины» для девушек-мусульманок, в которой Ханифа ханум стала преподавателем.

Когда в 1913 году Ханифа ханум узнала об открытии на её родине в Нальчике женской гимназии, она послала поздравительную телеграмму землякам и коллегам, выражая надежду, что теперь будут учиться не одиночки, а сотни и тысячи девушек-горянок.

P. S. Ханифа ханум Абаева-Меликова ушла из жизни 2 мая 1929 года. Судя по сохранившимся архивным фотографиям, это были весьма скромные похороны. За двадцать лет ее мужа, Гасан-бека, успели забыть.

…послесловие к тексту о Гасан-беке Зардаби и Ханифе ханум Абаевой-Меликовой

Отдаю себе отчёт, что текст получился несколько идиллическим. Понимаю, но на основательную переделку уже нет сил.

Во-первых – признаюсь – статья, которую писал в 2011 году, предполагалась для ретроградного журнала, и при написании пытался себя «цензурировать». Как оказалось, напрасно, статью всё равно не напечатали.

Это то, что зависело от меня.

Во-вторых, то, что не зависело от меня. Многие источники трудно «разговорить». Время не способствовало откровенности.

Как же избежать «идиллии», когда умом всё понимаешь, трудная судьба, трудная жизнь, трудный характер, провоцирующий конфликты, но всё спрятано за покровом привычных клише и привычного для советских лет ханжества? Приходиться многое додумывать, но как определить, до какой черты это допустимо?

Жанр своей книги о Зардаби «Человек из Зардоба» я определил как «документальную фантазию для кино», позволял себе «врать правду». Не чурался и того, что выше, в примечаниях, назвал «городскими байками», которые сохранились в устной памяти.

Возникает естественный вопрос, не переступил ли я черту, за которой «разговорить» документ или «разговорить» городскую байку, превращается в «разговорить» самого себя? Ответа у меня нет. Возможно всё дело в том, что мера того, что допустимо, а что недопустимо, определяется не логикой, а чувством соразмерного, которое невозможно формализировать.

Приведу два конкретных примера и не мне судить, хватило ли мне чувства соразмерного.

1927 год. Приближается двадцатая годовщина со дня смерти Зардаби. Ханифа ханум не только для того, чтобы рассказать о прошлом, но и для того, чтобы привлечь внимание к памяти её мужа, которого уже стали забывать, пишет «Биографию Зардаби».

Ханифе ханум уже 74 года и жить ей осталось всего два года. По существу это была старая женщина, на пороге смерти.

В далёком прошлом, ещё в досоветские времена, эта старая женщина была молодой кавказской княжной из горного аула, наверно гордой, неприступной, может быть даже своенравной. В недалёком прошлом эта старая женщина была школьным учителем, видным советским деятелем на ниве просвещения, наверно строгой, никаких вольностей ни в поведении, ни в одежде. О каких «семейных тайнах» может идти речь, если воспоминания, пишет старая женщина, раз, в далёком прошлом, кавказская княжна, два, в недалёком прошлом, советская учительница, три. Но как не удивительно, «Биография» написана не казённым языком, и, пусть косвенно, возникает образ живого человека.

Есть достаточные основания для «документальной фантазии», даже понимая, что сама Ханифа ханум «врёт правду».

Прошло 30 лет. 1957 год.

Группа представителей интеллигенции готовит список мероприятий, в связи с приближающимся пятидесятилетием со дня смерти Зардаби. Принимают решение перезахоронить прах Зардаби, теперь уже в Аллее почётного захоронения. Хороший повод, «юбилей», да и «оттепель» в стране^[246]. Естественно, обратились к Гарибсолтан. Когда-то любимица Гасан-бека, теперь старая женщина, всю жизнь проработала школьным учителем, семьи нет, о братьях и сёстрах мало что знает, оказались на враждебном Западе, так что ей заслуженной советской учительнице, о них лучше не вспоминать.

Она устала, нервы на пределе, иногда сдают, впору обращаться к психиатру, обижена на весь мир, вот в сердцах и прогнала тех, кто пришёл по вопросу захоронения её отца, крикнула что было сил «хотя от мёртвого отстаньте», да ещё запустила в них стаканом.

Правда это или не правда, такая «байка» многое позволяет понять. И в судьбе Зардаби, и в нас, которым он посвятил свою жизнь.

Мы уже говорили, что характер у Зардаби был жёсткий, упрямый, колючий, безоглядный. А может ли быть иным характер у человека с просветительской миссией, который хотел бы, да не в состоянии поладить со своим временем. Поэтому пришлось сначала пожертвовать любимой, потом собственными детьми. Не нам, его потомкам, которые пользуются плодами его титанического труда, упрекать его в этом. Сумела переступить жена, когда своим бисерным почерком исписывала школьную тетрадь. Вот и главный ответ на любые рассуждения (сами по себе правомерные) о «семейных тайнах» жизни Гасан-бека и Ханифы ханум.

Но есть и другая сторона медали, в которой, не только характер человека, не только «захолустья», но и возможности человека, решившегося на то, чтобы сразиться с этим «захолустьем».

Для сравнения, если в России подобную задачу пытался осуществить царь, обладавший неограниченными полномочиями, мощной харизмой, огромной физической силой, то в Азербайджане, скромный учитель гимназии, опутанный бюрократическими регламентациями, со скромной харизмой и скромными физическими возможностями. Прометей, который не бог и не титан, но который точно также решил разбудить людей из их полусонного существования. Ситуация, почти комическая, если хватит для подобного комизма душевного здоровья.

Не будем из XXI века упрекать в наивности человека, который не мог предполагать, что с нами случится в XX и уже в XXI веках. Он ведь не был пророком, а просто смотрел на то, что происходило в других странах.

И считал, что подобное возможно и у нас, в Азербайджане.