Read the book: «ВЫБОР. Невидимая Связь»
© Пиер Мартен, 2021
ISBN 978-5-0055-1034-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Невидимая Связь
Прошло 18 лет, с тех пор как Сэм с Натали и Тиган скрылись от своих преследователей. Тиган уже заканчивала колледж и её чувства задавали ей всё больше вопросов. Толькоо одна мысль, что она не такая, как все, не покидала её. А тут ещё подготовка к выпускному балу. Она и подумать не могла, что за этот короткий промежуток времени, жизнь её кардинально изменится. Она станет совсем взрослой, пройдя через любовь, кровь и преследования и на этот раз сделает свой выбор.
ЧАСТЬ 2
ВЫБОР
Глава 1 – Тиган
Если брать в общем, то я – человек. По крайней мере, так мне говорили. И всё же я не всегда чувствую себя нормальным, во всех смыслах, человеком. Но, опять же, кто из старшеклассников чувствует себя вообще человеком? Моя подруга Саманта говорит мне, что она тоже не чувствует себя нормальной, а ведь она пришла в этот мир как и большинство, старомодным способом. Может быть, я чувствовала бы себя более нормальной, если бы у меня была пара на выпускной.
Олдтаун, штат Мэн, – это место, где я прожила большую часть своей жизни. Я не помню своего раннего детства, которое, как мне сказали, было довольно интересным. Мама говорит, что я была счастливым ребёнком, а папа время от времени ласково называет меня Вонючкой. Не знаю, как я должна себя при этом чувствовать. Мама всегда ругает его и тут же прощает на одном дыхании.
Я родилась с даром, или так они это называют. Дядя Хэнк же называет это моей силой. Я никогда не давала ей названия и обычно считаю эту силу скорее неприятной. Она циркулирует в моём сознании, ограждённая барьерами, которые я построила, чтобы она не вытекала при самом простом прикосновении. Я научилась сознательно держать эту силу в стабильном состоянии внутри себя. Другие же находят это удивительным, хотя я пока не видела в этом никакой пользы. Думаю, наверно это как будто быть рок-звездой. Ты играешь всю эту прекрасную музыку, но сам её почти не слышишь, потому что усилители уже испортили твои уши.
Мой мир наполнен музыкой, которую слышу только я. Это не совсем звук в том смысле, в котором его воспринимают уши, это скорее бомбардировка волн, которые движутся в меня и через меня. Я знаю, что это люди и это их грохот, такой давящий и бесполезный. Я научилась отфильтровывать его из своей жизни, игнорируя то, что я не понимаю, и позволяя этому пройти мимо, не трогая и не задумываясь над этим. Некоторые ритмы я очень хорошо знаю и не игнорирую, хотя могу, если захочу.
Мой младший брат Зейн считает, что это большая сила. Конечно, он также считает, что дядя Хэнк всегда и во всём прав. Я уверена, что это как-то связано с подарками, которые дядя Хэнк приносит во время своих визитов. Я сблизилась с Зейном, когда он был ещё в утробе моей матери. Папа сказал мне, что это было самое удивительное чувство, которое он когда-либо испытывал, но, конечно, я была слишком мала, чтобы помнить всё это. Я всё думаю, не достигла ли я пика уже в годовалом возрасте, и что с тех пор всё уже пошло по наклонной.
Привязанность очень похожа на узнавание голоса. Среди какофонии я могу найти тех, кого хорошо знаю. Чем лучше я их знаю, тем легче их найти и тем труднее их блокировать. У каждого из них свой уникальный набор ритмов. Прикасаясь к кому-то новому, я могу, если захочу, синхронизировать свою музыку с его музыкой. Волны становятся более выражены, когда я прикасаюсь, что позволяет мне легко отделить их от постороннего шума. Дядя Хэнк считает, что моё прикосновение усиливает этот резонанс. А я просто знаю, что это позволяет мне выделить их из мира шума.
Я никогда не синхронизируюсь с другими. Моя семья – это голоса, которые я знаю лучше всего, и я предпочитаю, чтобы так и было. Маме иногда требуется смена стиля, но она всё же больше любит кантри. Музыка Зейна более быстрая, с лёгким стаккато. Для синхронизации же с Папой, почти не требуется усилий. Наши эманации почти одинаковы, общаться с ним так же легко, как и дышать. Он, как уютное одеяло накрывает мой разум когда мы течём вместе. Как будто я создана для него. Создана – хорошее слово для объяснения того, чем, или кем я являюсь.
«Давай, Тигс, – умолял Зейн, – мама сказала, что я могу пойти, если ты меня отвезёшь». Зейн сократил моё имя с Тиган до Тигс, когда ему было два года. Мне также не нравилось, что некоторые мои друзья тоже его сократили. У Зейна были друзья, с которыми он хотел встретиться в торговом центре в Бангоре. Конечно, это означало, что мне придется посидеть с ними, пока он не закончит. Я бы отказалась, но я чувствовала, как сильно он этого хочет. Какие бы барьеры я ни строила, моя семья всегда могла просочиться сквозь них, когда я теряла концентрацию. Это было настоящей неприятностью для меня.
«Ты будешь мне должен», – сказала я. С таким же успехом я могла бы дать ему миллион долларов, но я почувствовала, как его радость вошла в меня. Ладно, это не было уж такой неприятностью. Возможно, я могла бы выменять эту радость на, скажем чтобы он выполнял некоторые мои обязанности по дому.
Ну да ладно. Я наблюдала, как его светлые волосы подпрыгивали, когда он бежал наверх, чтобы собраться. Это была странная стрижка, коротко подстриженная вокруг ушей и шеи, но более длинная на макушке, так что её можно было разделить посередине.
«Наверное, кто-то сказал «да», – сказала мама, выходя из кухни. Она всегда работала дома, когда у нас были каникулы в школе. Не то чтобы нам нужен был кто то взрослый, просто это была привычка, которую она сохранила с тех пор, как мы были ещё маленькие.
«В этом доме нет секретов», – сказала я, позволяя ей снова стать занудой. Мама наклонилась, проходя мимо, и поцеловала меня в лоб. И в то же время я почувствовала её любовь, смешанную с гордостью. Я хотела возненавидеть это вторжение, но мне было приятно. Мне действительно нужно было закончить школу и отправиться в самостоятельное плавание. Мне нужно было быть одной, чтобы понять, кто я есть, без постоянного вторжения из вне.
«Я рада, что ты присматриваешь за ним», – сказала мама. «Он всегда сначала „делает“, а потом уже думает. Когда же ты рядом, он начинает больше думать».
«Вот так я и провожу своё время», – пожаловалась я, – «размышляя». Мама остановилась и повернулась ко мне. Она отращивала длинные волосы. Не такие длинные, как у меня, но выше плеч. Я думаю, что она красила их в тёмный цвет, пытаясь побороть седину.
«Я слышу немного жалости к себе?» спросила мама. Её улыбка обезоружила мою очередную жалобу. Она обогнула диван и села рядом со мной. Я не была готова к разговору между матерью и дочерью, но я хотела пожаловаться.
«У Зейна больше планов, чем у меня, – сказала я, – больше друзей, больше дел. А у меня ничего нет. Может быть, я стану отшельницей или уйду в монастырь».
«Уже сдаёшься в восемнадцать лет», – поддразнила меня мама. Её рука обхватила моё плечо и притянула меня к себе.
«Это не смешно, – сказала я, выражая своё отвращение, хотя должна была держать его при себе, – я стану одной из тех кошатниц, которых показывают в новостях». Я была старше своего свидетельства о рождении. Мой день рождения был перенесен на два с половиной месяца вперед от моего фактического рождения. Мы скрывались, и изменение даты помогло сохранить мою личность в тайне. Это было сделано для того, чтобы сделать запросы к базе данных менее эффективными.
«У тебя всё ещё нет пары?» спросила мама. Я почувствовала её сочувствие и была рада, что в нём не было жалости. Жалость разозлила бы меня, а я не хотела злиться. Я хотела быть грустной.
«Я буду единственной без пары», – вздохнула я, – «обречённой на стол неудачников выпускного бала». Я почувствовала прилив любви со стороны папы. Его не было в городе, он уехал по делам, и моя грусть сразу улетучилась. Он мог быть за миллион миль от меня, а я всегда чувствовала его. Я сосредоточилась и заблокировала его связь. Он разрушал прекрасно проведенное время страдания. Я не хотела довольствоваться тем, что мне выпало в жизни; я хотела большего.
«Времени ещё предостаточно, – сказала мама, – да и ты всегда можешь попросить кого-нибудь сама». Я закатила глаза.
«Женщины не просят мужчин, – сказала я, – это только подтвердит, что я в отчаянии. Посмотри на одиночку, умоляющего о свидании». Я наверно через чур размахивала руками, но я была в небольшой ярости.
«Твой отец тоже никогда бы не попросил меня», – сказала мама. «Некоторых мужчин нужно немного подтолкнуть. В наше время нет ничего плохого в том, что женщина спрашивает мужчину». Ей было легко говорить. У неё была любовь всей её жизни. Родители всегда притворялись, что всё легко, когда их жизнь только налаживалась. Моя жизнь казалось мне была неустроенной, и я уж точно никак не смогла бы пригласить парня на выпускной бал.
«Да, наверное», – солгала я. «Просто это должно работать по другому». Саманта отказала одному парню, а затем приняла просьбу Джина. Она переполняла меня, заставляя чувствовать себя некрасивой и нежеланной. Я, конечно, была рада за неё или что то вроде того. Но было бы лучше для всех, если бы какой-нибудь парень просто попросил сам.
«Если бы жизнь была идеальной, нам бы не пришлось менять имя и прятаться здесь, в штате Мэн, – сказала мама, – всегда есть что-то, что подбрасывает гаечный ключ в работу. То, как мы справляемся с этими вещами и определяет нас». Я не стала закатывать глаза, как мне хотелось, т.к. это оскорбило бы её. Она и понятия не имела, как это плохо чувствовать себя нежеланной. Поправлюсь, нежеланным для людей за пределами моей семьи. Я чувствую себя почти невидимкой для своих сверстников.
«У Саманты свидание», – жаловалась я. «Как я могу появиться без пары?».
«Ты отрезала своего отца», – перебила мама. Её улыбка была прощающей: «Значит это действительно тебя очень беспокоит».
«Папа заставляет меня забыть о том, что я нежеланна», – призналась я.
«Ты далеко не нежеланная, – сказала мама, притягивая меня крепче, – я уверена, что если бы ты попросила кого-нибудь, он бы с радостью согласился. Наверное, куча мальчиков пытаются набраться смелости и спросить тебя». Я рухнула в её объятия.
«Тогда почему они не делают этого?» сказала я и мои глаза налились слезьми.
«Их страх не меньше, чем твой», – прошептала мама, поглаживая мои волосы. «Мысль о том, что ты скажешь им „нет“, – это сокрушительный удар».
«Целых два мальчика попросили Саманту», – возразила я.
«Она не такая умная, как ты», – продолжала мама. «Мальчики боятся того, что может сказать умная девочка. У мужчин есть проблема с тем, чтобы не быть выше других и они не всегда понимают, что внутри все мы просто люди».
«Ты уговариваешь меня вести себя глупо?» спросила я. Мама засмеялась и поцеловала меня в лоб. Мне понравился этот смех, он был мягким и призванным парировать моё заявление. Я прижалась ещё сильнее, чего не делала уже несколько лет. Я чувствовала, как маме это нравится.
«Никогда не будь тем, кем ты не являешься», – тихо сказала мама. «Уверена, там есть человек, который ждёт встречи с тобой, но ты можешь не найти его завтра, на следующей неделе или через год. Просто поверь мне, что он там чувствует себя одиноким и ждёт тебя, чтобы наполнить свою жизнь. Когда ты найдёшь его, у тебя должно хватить смелости сказать ему об этом».
«А что, если он не хочет такого урода?» сказала я. Эта мысль пришла так быстро, что я не успела её сдержать. Долгие годы моя так называемая сила разъедала меня. Я была уникальна в этом мире, мне суждено было плыть сквозь него как аномалия. В одиночестве.
«Моя милая девочка, – сказала мама, её глаза стали такими же влажными, как мои, – ты не урод и никогда им не будешь. У тебя больше любви, чем у кого-либо. Там есть кто-то; тебе просто нужно найти его и спустить его шины». Я наполовину плакала, наполовину смеялась над её словами. Папа рассказывал нам историю моей покойной бабушки о том, как она встретила своего мужа, моего дедушку-курьера, чьи шины она тайно спустила, чтобы уговорить его остаться на некоторое время.
«Ты хочешь, чтобы я играла грязно», – сказала я, моя улыбка поползла к моим слезящимся глазам.
«Конечно, – сказала мама, вытирая глаза, – мужчины могут быть идиотами, когда дело касается женщин, но с нашей помощью они быстро учатся. И твой отец не был исключением».
«Таких мужчин, как папа, не так уж много», – вздохнула я.
«Нет», – сказала мама, улыбаясь тому, чего я не хотела знать, – «но есть кто-то, кто однажды будет держать твоё сердце крепче, чем твой отец». Мне нравилась идея найти кого-то, кого я могла бы любить и быть любимой. Меня уже несколько раз целовали, и я находила это довольно приятным. Это не было похоже на то, о чём я читала. И уж точно не сравнится со страстью, которую я видела в кино. Возможно, мне следовало бы не ограничиваться только поцелуями. Я была уверена, что мне чего-то не хватает.
«Вы уже закончили?» позвал Зейн с верхней ступеньки лестницы. Я покраснела и вытерла глаза. Это полный отстой, когда я забываю закрывать его от своего настроения. Я знала, что он хочет отправиться в путь, где его ждут друзья и захватывающая жизнь.
«Да», – крикнула я в ответ. Мама снова поцеловала меня в лоб и отпустила. Её улыбка была так же важна, как и её поцелуй. Ничего не было решено, но я чувствовала себя уже немного лучше. Хорошо было знать, что мужчины глупы. Почему-то для меня было важно знать, что они равны мне.
…………..
«Если я скажу тебе кое-что, ты обещаешь не сердиться?» спросил Зейн, пристегивая ремень безопасности. Я огляделась, нажимая на кнопку запуска. На его лице было выражение «я сделал что-то и я сожалею». Такое же выражение, когда папа заставил его сказать мне, что это он пролил чернила на платье моей куклы American Girl в пятом классе.
«Нет», – сказала я и серьезно сказала. Я остановила машину у подъезда.
«Я слышал, что ты сказала маме», – всё равно сказал Зейн, потом его голос перешел на шепот, – «а потом я почувствовал это».
«Ну и что, – чуть не заорала я, – как будто у вас никогда не бывает проблем. Ты должен заниматься своими чёртовыми делами».
«Ты знаешь, что я не могу», – сказал Зейн, – «я же не могу это остановить». Моя связь с семьей превратилась в принцип «всё или ничего». Любые чувства, выходящие за рамки нормы, громко заявляли о себе.
«Прости».
«Это моя вина», – сказал Зейн, глядя на свои ноги. Я почувствовала его стыд и сожаление.
«Что, – сказала я, пытаясь не забывать смотреть на дорогу, – что я слишком странная, чтобы со мной встречаться?»
«Нет, – заикнулся Зейн, – то есть да, но не потому, что ты странная».
«О чём ты болтаешь?»
«Мейсон Кроуфорд спрашивал меня о тебе», – сказал Зейн.
«Он придурок», – быстро сказала я. Мейсона интересовал только Мейсон. Однажды он проник в школу, чтобы посмотреть на предстоящую контрольную по математике. Все знали, что он это сделал, но он обвинил во всем Леви Паттерсона, первокурсника, который помог ему. Леви был немедленно исключен и попал в частную школу.
«И он не первый, кто спрашивает», – признался Зейн.
«О чём спрашивает?»
«О тебе», – подстраховался Зейн.
«А что насчёт меня?»
«Парни спрашивают меня о тебе», – ответил Зейн. «Они думают, что я контролирую твой социальный календарь или что-то в этом роде».
«О чём спрашивают?» повторил я, глядя на Зейна.
«Дорогу», – быстро сказал Зейн, указывая вперед. Я посмотрела назад и выпрямила машину. Я сделала глубокий вдох и снова повторила свой вопрос.
«Они хотят знать кое-что, – сказал Зейн, – например, есть ли у тебя ко нибудь. Мне не нравится, как они это говорят, поэтому я как бы отмахиваюсь от них».
«Что ты сказал?» спросила я, размышляя, стоит ли мне злиться.
«Мейсон спросил, есть ли у тебя пара на выпускной», – сказал Зейн, затем он посмотрел в пассажирское окно и пробормотал что-то, чего я не поняла. Я чувствовала беспокойство Зейна. Оно было таким же, как будто он снова пролил чернила на платье моей куклы.
«Зейн?»
«Я сказал ему, что у тебя свидание», – сказал Зейн.
«И что?» сказала я, «он придурок».
«Он как бы обошёл школу», – сказал Зейн. Он стиснул зубы и оглянулся на меня.
«Что он спрашивал обо мне?»
«Что у тебя уже есть пара», – признался Зейн. Злость, смешанная с облегчением, быстро наполнила меня. Злость на то, что я осталась без пары из-за брата, и облегчение от того, что я не была изгоем в обществе. «Дорога!» крикнул Зейн.
Мои глаза расфокусировались, и я вернула машину через осевую линию на свою полосу. Миллион чувств пробежало через меня, и я потеряла концентрацию. Я почувствовало, как чувства моего отца смешиваются с моими собственными, стабилизируя ход моих мыслей. Гнев уменьшился.
«Мысль о том, что Мейсон может заговорить с тобой…» сказал Зейн, «ну, я хотел ударить его». Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на дороге.
«Он бы убил тебя», – сказала я. Мейсон был звездой футбольной команды. Одна из причин, по которой школа не стала слишком глубоко изучать дело о взломе.
«Я солгал», – признался Зейн. «Я не думал, что деломожет зайти так далеко. Они не должны были спрашивать меня о тебе». Я чувствовала противоречие в его мыслях. Он хотел всё исправить и в то же время повторить это снова. Какие бы проблемы у нас ни были, Зейн и я были братом и сестрой. Намного ближе, чем большинство, благодаря моей силе.
«В следующий раз, – сказала я так спокойно, как только могла, – говори мне, когда происходит такая ерунда».
«Извини».
«С кем, ты сказал, я иду?» спросила я.
«С каким-то парнем из колледжа», – ответил Зейн, – «он намного больше Мейсона». Мне пришлось рассмеяться. Мой брат защищал меня как мог, а теперь у меня был воображаемый парень, похожий на Франкенштейна. «Я не хотел, чтобы он подумал, что у него есть малейший шанс», – добавил Зейн в свою защиту.
«Он и не подумал», – сказала я, когда мое дыхание восстановилось, – «и спасибо тебе».
«Ты не злишься?»
«Я просто в ярости», – сказала я, – «и в тоже время благодарна». Как я могла держать это против него? Я не могла, а тем более с силой моего отца во мне. Мне действительно нужна была пара на выпускной, но ещё больше мне нужен был верный брат.
«Ты знаешь, что маме не нравится, когда ты блокируешь папу», – сказал Зейн почти без обиняков. Он почувствовал, что я снова впускаю отца.
«Она никогда ничего мне не говорила, – сказала я, – я делаю это только тогда, когда хочу почувствовать только себя. Иногда это трудно, быть со всеми».
«Маме нравится чувствовать папу», – сказал Зейн с глупой улыбкой. «Когда ты блокируешь его, ты блокируешь и её от него».
«Какая мерзость», – сказала я, представляя, на что он намекает.
«Ага», – засмеялся Зейн, – «лучше ты, чем я». Я не могла представить, как другие отнесутся к моей семье. Зейн рос в ней с самого первого дня. Он не знал другого пути. Папа и мама приняли его по своей воле. Мне было интересно, какая семья может быть у меня. Будет ли это настоящая любовь или что-то вроде рабства? Я часто задумывался, не из-за меня ли мама и папа стали мамой и папой.
Глава 2 – Тиган
«Два часа», – напомнила я Зейну, подъезжая к магазину Dick’s Sporting Goods. На Торговый центр можно было потратить не более двух часов, но если я буду идти достаточно медленно, то смогу как то растянуть это время.
«Три», – сказал Зейн, отстегивая ремни.
«Два или ты идешь домой пешком», – настаивала я. Он улыбнулся, зная, что я не выполню свою угрозу.
«Я позвоню тебе через два», – сказал Зейн и быстро ушёл, прежде чем я успела уточнить время. Он позвонит мне через два часа и попытается засечь время. Я вздохнула и поехала на другую сторону торгового центра, чтобы припарковаться рядом с магазином Macy’s. В их обувном отделе были сапоги, на которые я положила глаз. Если бы они ещё были в продаже, это могло бы сделать поездку стоящей. Мама ни за что не откажет мне, если я буду возить Зейна.
В магазине не было покупателей, и я направилась в обувной отдел. Было приятно бродить по проходам, не уворачиваясь от колясок и сумок. Я быстро нашла сапоги, коричневые кожаные, с латунной пряжкой, удерживающей мало полезные кожаные ремешки над лодыжкой. Это были высокие сапоги, которые отлично смотрелись бы с моими юбками. Мне понравились линии и то, как они облегают мое тельце. Ценник в 260 долларов был больше, чем мама могла быпозволить, по крайней мере, без дня рождения или Рождества.
«Тебе бы они очень пошли», – услышала я сзади себя. Я узнала голос Саманты и повернулась с улыбкой.
«Да, думаю так и есть, не так ли?» согласилась я. Саманта кивнула. Я сдержала улыбку, хотя её рука была переплетена с рукой Джина. Я была разочарована, что она была не одна. Я ненавидела свою ревность. «Привет, Джин».
«Привет, Тигс», – сказал Джин, откидывая свободной рукой свои русые волосы с глаз. У него было одно из тех точеных лиц, которые я не могла назвать красивыми. Я знала, что он не уродлив и не среднего роста, просто что-то было не совсем правильно с симметрией.
«Сейчас я немного превышаю свой бюджет», – добавила я, положив ботинок обратно на стол. «А вы оба, тоже делаете покупки?»
«Нет, просто гуляем», – улыбнулась Саманта. Джин странно посмотрел на неё, словно не понимая. Я видела, как Саманта сильно сжала его руку. Его лицо стало спокойным, и он оставил её в покое.
«В каком платье пойдёшь на выпускной?» спросила я. Саманта не хотела напоминать мне, что я осталась без пары.
«В смокинге», – почти печально ответила Саманта. Я любила и ненавидела её одновременно. В её тоне не было жалости, это было сожаление. «Так ты покупаешь сапоги?» – спросила она, пытаясь сменить тему.
«Нет, я сегодня шофёр», – ответила я, – «Зейн где-то здесь бегает».
«Разве у него ещё нет прав?» спросил Джин. Он отпустил руку Саманты, что, как ни странно, заставило меня почувствовать себя немного лучше.
«Ещё пять месяцев», – ответила я, качая головой, – «Потом нам придется делить машину, так что я не уверена, что с нетерпением жду этого».
«Послушай, – сказал Джин, – мы не знаем, что нам делать. Если у тебя есть немного времени, может быть, ты могла бы помочь». Его глаза были честными, хотя Саманта выглядела нерешительной. «Мне бы не помешало ещё одно мнение», – добавил Джин, посмотрев на Саманту, а затем на меня. Я не была уверена, хочу ли я участвовать в выборе смокинга Джина. Быть третьим лишним было непривлекательно.
«У тебя всегда был лучший вкус, чем у меня», – сказала Саманта. «Нам бы не помешала помощь». В её голосе звучала искренняя мольба. У меня было целых два часа, чтобы убить время.
«Вы уверены, что я не буду мешать?»
«Нет, если ты хоть что-то знаешь о смокингах», – сказал Джин.
«Пожалуйста», – сказала Саманта. Она улыбнулась и посмотрела на меня так, как могла понять этот взгляд только я. Это был не взгляд «заблудившегося»; это было её лицо «пожалуйста, походи со мной».
«Ну, – сказала я, – я не уверена, что знаю, что модно, но я могу наложить вето на собак». Джин улыбнулся и кивнул головой. Саманта схватила меня за руку и потянула к выходу. По крайней мере, я не собиралась весь день погрязнуть в жалости к себе.
По дороге в магазин мы обсуждали тест мистера Причарда по математике. Все были согласны, что он был слишком сложным и содержал задачи, которые мы никогда не обсуждали на уроках. Мистер Причард был помешан на математике и считал, что весь мир любит её так же, как и он. Он всегда носил галстук-бабочку и начинал день словами: «Дамы и господа, добро пожаловать в мир чисел». Добро пожаловать в ад», – подумало бы большинство из нас.
«Ему придётся изгибаться», – сказал Джин, больше пытаясь убедить себя, чем нас. Родители Джина заставляли его посещать AP-классы. И он всегда старался держать высоко голову.
«Всегда есть кто-то, кто разрушает кривую», – сказала Саманта, затем повернула голову. «Не так ли, Калеб?». Я повернулась и увидел Калеба Макгуайра, который шёл примерно в пяти шагах позади нас. Его лицо окрасилось в десять оттенков красного, пока он силился что-то ответить. В учёбе Калеб был великолепен. В социальном плане ему не хватало присутствия сильного. Я могла сказать, что Саманта, обращаясь к нему, причинила ему почти физическую боль.
«Я напортачил с дополнительным заданием», – защищаясь, сказал Калеб. Его вороные волосы небрежно свисали над ушами, как будто он пытался отрастить их длинными. Часть волос с левой стороны была перекошена, и по ней переплетались выбившиеся пряди.
«Ты испортил кривую?» зловеще спросил Джин. Я удивился, когда Калеб не вздрогнул. Я не знала его хорошо, но полагала, что он будет ёжиться рядом с таким высоким человеком, как Джин. Калеб играл на скрипке в школьном оркестре. Джин – в баскетболе и легкой атлетике.
«Возможно», – твердо ответил Калеб, – «Я не могу бросить мяч, поэтому я проваливаю тесты». Я была удивлена его позицией. Она не была угрожающей, но она была как стена. Он не собирался отступать перед словами Джина. Калеб был моего роста, примерно на голову ниже Джина.
«Туше», – засмеялся Джин. Калеб расслабился и улыбнулся. Я услышал, как Саманта выдохнула. Она не была уверена в том, как отреагирует Джин. «Ты знаешь что-нибудь о смокингах?» спросил Джин.
«Примерно столько же, сколько о том, как окунать мяч», – признался Калеб.
«Что ж, – сказала Саманта, – ты всё равно можешь присоединиться к нам. Это избавит тебя от необходимости следить за нами».
«Я не следил», – защищался Калеб. Его лицо снова стало красным.
«Пойдем, – сказала я, – составь мне компанию. Я не хочу чувствовать себя третьим лишним». Калеб не входил в круг моих друзей, но его твердость поражала меня, и я хотела, чтобы Саманта перестала его дразнить. Не думаю, что он смог бы устоять против женщины. Он сразу же просветлел и согласился. Мне показалось, что его улыбка была больше, чем следовало. Мы всего лишь шли за смокингом.
«Итак, – сказал Джин, когда мы вчетвером снова были в движении, – когда мы собираемся встретиться с этим парнем из колледжа? Я слышал, он играет за Нотр-Дам». Настала моя очередь краснеть.
«О чём ты говоришь?» спросила Саманта. Она посмотрела на Джина, потом на меня в замешательстве. Я вздохнула.
«Я слышал, что парень Тиган учится в Нотр-Даме», – ответил Джин Саманте. Саманта посмотрела на меня, вероятно, удивляясь, почему я никогда не говорила ей об этом.
«Я слышал, что он запасной левый защитник», – добавил Калеб.
«Нет никакого парня из колледжа», – сказала я, – «Зейн придумал это, и это стало известно всем». Странно, но Калеб снова улыбнулся. Я отвернулась от него, не понимая, почему он считает мою откровенность юмористической.
«Зачем ему это делать?» спросила Саманта.
«Потому, что Мейсон Кроуфорд спросил его, есть ли у меня пара на выпускной», – ответила я.
«Он придурок», – сказала Саманта. Я кивнула.
«Зейн не знал, что делать, поэтому он придумал парня здоровее Мейсона», – сказала я. Джин засмеялся, а Саманта ударила его по плечу.
«Почему ты мне не сказал?» потребовала Саманта у Джина.
«Вы, ребята, как лучшие друзья, – защищался Джин, – я думал, что узнаю последним». Саманта повернулась ко мне.
«Я узнала только по дороге сюда», – сказала я, пожав плечами.
«Вот почему никто не пригласил тебя на бал», – сказала Саманта, придвигаясь ближе ко мне. «Боже! Я уже начала думать, что все парни просто глупые».
«Я могу бросить эту жестокую женщину», – сказал Джин, потирая руку, по которой его ударила Саманта, – «и проводить тебя на выпускной». Саманта стояла лицом ко мне, отвернувшись от Джина. Я могла видеть улыбку на её лице, но Джин видел только неподвижность.
«Я шучу, Сэм», – умолял Джин. Саманта повернулась и показала ему свою улыбку. На секунду я подумала, что они собираются устроить какую-то мужественную публичную демонстрацию. Вместо этого он протянул руку, и она взяла её. Я догадалась, что так они прощают друг другу всякие мелочи.
«Магазин за углом», – сказал Калеб, указывая дорогу. На его лице всё ещё была странная ухмылка. Было немного не по себе, но мы всё равно последовали его примеру.
Мы все были заняты разглядыванием манекенов, пытаясь представить себе смокинги на Джине. Весь обслуживающий персонал, казалось, был занят в данный момент. Саманта не выглядела довольной тем, что видела, а Джин был совершенно не в своей тарелке. Я смогла отказаться от нескольких фасонов, но не могла определиться с остальными.
«Какого цвета твоё платье?» неожиданно спросил Калеб. Его взгляд переместился на Саманту, которая удивилась его вопросу.
«Белое», – ответила Саманта, – «Кажется, они назвали его цветом шампанского». Калеб кивнул и пошел дальше по проходу, как будто эта информация имела значение. Он был занят вдоль вешалки, пока остальные пытались не выглядеть глупо. Я и не подозревала, как много здесь фасонов. Саманта указывала на определенные модели, а Джин покорно пожимал плечами.
«Вот, – сказал Калеб, протягивая Джину набор вешалок с одеждой. Меня снова поразила его уверенность. Я ходила с ним в школу много лет и никогда не знала, что у него есть индивидуальное мышление. Конечно, я никогда раньше не проводила с ним время. Джин пожал плечами и отнес одежду в примерочную.
«Я думала, ты ничего не знаешь о смокингах», – тихо заметила я Калебу. Саманта стояла через три вешалки, всё ещё завороженная количеством выбора.
«Я знаю всё, что нужно знать о том, как бросать мяч, – прошептал Калеб, – просто я недостаточно высок для этого». Я прикрыла рот рукой и сдержала смех. Он снова удивил меня. Оркестровый ботаник с чувством юмора.
«Куда ты собираешься поступать после окончания школы?» спросила я, придвигаясь ближе. Его юмор уменьшил мое личное пространство. Калеб становился одним из тех удивительных людей, которых не прочь было узнать получше.
«Не уверен», – сказал Калеб, делая шаг в сторону под предлогом осмотра смокинга на вешалке. «Меня приняли в Массачусетский технологический институт, но родители хотят, чтобы я поступил в Стэнфорд». Мои глаза расширились. Я не знала, что он настолько умен. Я не думала, что кто-то в нашей школе учится в таких учебных заведениях.
«Ничего себе», – это все, что я смогла сказать. Калеб пожал плечами.
«Я бы предпочел Северо-Западный», – вздохнул Калеб. «Я люблю скрипку больше, чем математику, и у них потрясающая программа». Он посмотрел на меня, и я увидела грусть в его глазах. «Мои родители видят только знаки доллара».
«Ты им рассказал?» спросила я, более заинтересованная, чем должна быть заинтересована та, кто едва его знает.
«Да», – ответил Калеб, кивнув. По его лицу было видно, что родителям не понравилась эта идея. Мне не понравилась эта отставка.
«Знаешь, – сказала я, сбавив тон, – мне кажется, я никогда не слышала, как ты играешь. То есть, я слышала оркестр, но никогда только тебя».
