Коротыш двенадцатый. Онли шит
В музее современного искусства города Г грандиозное событие: скандальный новомодный художник Х, отец и отчим нового направления «онли шит», представляет миру очередное «творение». Событие финансируется администрацией города. Искусствоведы, богатеи, ценители искусства, журналисты крупных газет и даже духовенство – все здесь. В натянутой тишине возбуждённого ожидания отчётливо тикают настенные часы.
Молодой журналист Андрей не успел сегодня позавтракать и, переминаясь с ноги на ногу, думает совсем не об искусстве. Если б не заболел сегодня старший товарищ, то не пришлось бы с утра лететь на подмену…
Хрустящий батон, нежный творожный сыр и ломтик сочной красной рыбы…и, конечно, бодрящий капучино… Витают перед мысленным взором.
В животе открывается невидимый кран – что-то громко бурчит и переливается, завершая звуковой ряд громким и протяжным всасывающим звуком. По затихшей толпе бежит волна оживления.
Отец Харитон смотрит на отца Евлампия, стоящего с невинным лицом по правую руку, переводит взгляд с лица на выпирающий живот, потом обратно и укоризненно качает головой.
Только стихает оживление, «зверь» подаёт сигнал снова. Толпа уже не просто шевелится, она колышется, качается, волнуется. Народ озирается. Подозрительные взгляды, возмущённое перешёптывание.
Звук… Из глубины, нарастающий, похожий на звук старой стиральной машины, переходит в рёв гоночного болида, а затем во всепроникающий рык дикого льва. Толпа, словно ударенная кнутом, вздрагивает, ревёт, и из единого целого превращается в хаос отдельных элементов.
– Что за безобразие?! – сдавленно выплёвывает кто-то из середины.
– Почему мы должны терпеть?! – ревёт краснолицый искусствовед.
– Долой мэра! – визжит надрывающийся женский голос.
– Да вы что, совсем уже?! – вторит ему женский бас.
Отец Харитон сильно толкает локтем соседа и кричит, выпучив налитые кровью глаза: «Шельма такая! Я знал, что это ты!» Сосед наступает ему на ногу и, схвативши за бороду, орёт: «Сам дурак!» Где-то обрываются бусы, и шарики звонко рассыпаются по полу. Кто-то глухо падает. Помещение стремительно пустеет. Андрей стоит в стороне и держится за живот.
Из боковой двери появляется растрёпанный и бледный художник Х. На полу блестят бусины, одиноко чернеет смятый ботинок и катается перекати-полем клок рыжих волос.
Х чешет голову и озадаченно спрашивает: «Вы один?» Андрей молча кивает.
С картины срывается покрывало, и всё кругом плывёт куда-то… Такое искусство нельзя натощак.
– Вы единственный… розыгрыша… авто! – слышит Андрей издалека.
– Авто?.. А кофе у вас есть? Капучино.
– Кофе?.. Нет, кофе нет.
Коротыш тринадцатый. Начальник
Начальник отдела – заядлый спортсмен в молодости и отъявленный трудоголик после. Вечно недовольный собой и всеми, тянул жилы из себя и подчинённых. Прилетая с командировки в три ночи, в шесть он вставал на работу. С выходным в неделю и годами без отпусков…
Голова и усы его рано побелели, но тело оставалось молодым, походка пружинистой, взгляд обвиняющим. Мы прочили ему долгую трудовую жизнь и нескорый выход на пенсию…. Но не сложилось с директором. Уход был неожиданным, как понос в самолёте.
Прошла неделя, и он собрал нас на прощальном ужине в ресторане. Мы поздравляли, много ели, пили и танцевали. Он бегал с бутылкой вокруг длинного стола, доливал, чокался и пил со всеми.
За неделю простоя он утратил былую прыть, стал мягче, тише… и улыбчивей, пропали командирские нотки в голосе. Но его улыбка не смогла меня обмануть. На дне серых глаз лежала тёмная печаль.
Вечер закончился, и все, пьяные и счастливые, разъехались по домам.
Пробежала ещё неделя. Я торопился на утренний автобус, ноги скользили по мокрому льду. Навстречу мне из темноты шёл, прихрамывая на одну ногу, пожилой человек в красной куртке, с большими пакетами. Я увернулся от низкой ветки с ранетками, которая метила в глаз, и поторопился дальше. Человек остановился, обращаясь ко мне: «Не спеши, не пришёл ещё». Я узнал знакомый голос и несказанно ему обрадовался, впервые за пятнадцать лет… Это был Олег Анатольевич. За неделю он прибавил лет десять: ссутулился, захромал, и даже зубы как будто пожелтели и съёжились. Я протянул ему руку, поздоровался и побежал дальше.
Морозный утренний воздух щекотал ноздри. Скоро прибыл автобус, и я протиснулся в душный салон.
Глядя в окно, я едва различил красную куртку в темноте на другой стороне дороги. Кто-то прятался за деревьями с голыми ветками и смотрел на остановку, с которой не так давно, каждый будний день, строго по расписанию, сорок лет ездил на любимую работу…
Кто-то с грустными серыми глазами…