В джунглях Москвы. Роман

5

В воскресенье Егоркин начал переносить на чистый лист чертеж зажима для станка. В субботу он полдня просидел в читальном зале над техническими книгами.

Володя обратил внимание на странное занятие приятеля, постоял рядом, понаблюдал, ничего не понял и спросил:

– Что ты чертишь?

– Зажим.

– Какой зажим?

– Мы с Маркиным хотим станок на конвейере переделать. Чтобы он вместе с бортовой передачей назад откидывался… Я зажим придумал, чтоб удерживать его в таком положении.

– Ну-ка! – Володя взял листок и внимательно изучил чертеж. – Зря вы это затеяли, – сделал он вывод. – Конвейер ни за что не остановят для такой переделки…

– Можно и ночью переделать.

– Переделать-то можно. Да не пришлось бы обратно переделывать. Свою операцию облегчите, а другим… Вы ведь не одни на конвейере работаете. Восемь разных операций… Вдруг там хуже станет, тогда что?

Довод Володи показался Егоркину убедительным, и он отложил чертеж: решил с Маркиным посоветоваться. Может, и вправду зря затеяли? Ванек спрятал чертеж в книгу и стал одеваться. Захотелось повидать сестру.

На улице было холодно. Мороз не отпускал. Небо закрыла серая пелена, вот-вот ляжет снег. Пора уже!

Егоркин поднялся на второй этаж и постучал в дверь. Шлепанцы быстро прохлопали по полу, и дверь распахнулась. Открыла Варюнька. Лицо у нее было заплакано, щека поцарапана, волосы растрепаны. Но глаза светились надеждой. При виде брата они потухли, и лицо сморщилось, словно от боли.

– Что с тобой? – опешил Егоркин.

Варюнька повернулась и молча прошла в глубь комнаты, приложив к глазам мокрый платок. Время от времени она всхлипывала. Дверь осталась открытой, и Ванек вошел. Постель сестры была скомкана. Возле спинки лежали две примятые подушки. Варюнька упала на кровать и уткнулась в одну из них. Плечи ее вздрагивали.

После ссоры Ванек ни разу не видел сестру. Они только дважды разговаривали по телефону. Вначале Егоркин злился на Варюньку, потом ему стало почему-то стыдно перед ней. Надо было тогда как-то по-другому поступить, думал он. Сегодня Ванек пришел мириться. Хотелось ему поговорить с сестрой, может быть, прощения попросить. Пусть живет, как знает. А тут такое!

– Что с тобой. Варя? – Ванек сел рядом с сестрой и погладил ее по плечу.

Ласка брата тронула ее, и она заплакала еще горше.

– Может, дома что? – испугался он.

– Нет!

– Ну, тогда что? Что случилось?

– Он ночевал здесь… Ой… – всхлипывала Варюнька в подушку. – Утром Нелька пришла… Ой!

Ванек догадался, что речь идет о Хомякове.

– Что за Нелька?

– Нелька… Жена! Пришла, и за волосы…

– Его надо было за волосы! – со злостью сказал Егоркин. – Взялись бы вместе, да в окошко!

– Придумал тоже…

– Хватит хлюптеть! Добро какое потеряла… Не сегодня, так завтра все равно бы произошло…

– Замолчи! – вдруг вскочила Варюнька. – Ты ничего не понимаешь!

Она снова упала на подушку и еще чаще стала всхлипывать. В дверь постучали. Ванек поднялся с кровати, но сестра вскочила, поправила халат и рванулась к двери, руками приглаживая волосы.

Вошел Хомяков. Он не заметил Егоркина и быстро, крепко прижал к себе Варюньку.

– Ну, вот и все! Вот и все, – нежно заговорил он, гладя растрепанные волосы девушки. – Теперь мы всегда будем вместе. Теперь нам нечего прятаться…

– Я пойду, – громко сказал Ванек.

Хомяков вздрогнул и повернул к нему голову.

– Ступай, ступай! – Варюнька тоже взглянула на брата. Губы ее уже улыбались, а глаза сияли. – Я тебе завтра позвоню в общежитие…

– Ладно, бывайте, – буркнул Ванек.

6

Маркин выслушал соображения Егоркина насчет зажимов, сомнение, не ухудшится ли работа на других операциях, и ответил:

– Ничего! Присмотримся, покумекаем… А чертеж ты завтра принеси. Я посмотрю…

Когда Егоркин возвращался из столовой, он увидел возле конвейера Галю Лазареву в окружении ребят. Некоторые отходили от нее, разглядывая какие-то карточки. Ванек, подходя к конвейеру, спросил у Володи, который тоже держал в руках открытку:

– Что это у тебя?

– Пригласительный во Дворец культуры. На спектакль драмкружка!

Егоркин подбежал к Гале.

– Все, последний! – крикнула она и, увидев Ванька, протянула ему билет.

– Дай мне! – попытался перехватить Царев. Он тоже только что появился около нее. – Мне-то ты могла оставить! – недовольно сказал он Гале, когда билет оказался в руках у Егоркина.

Ребята расходились. Галя с Андреем остались одни. Она нахмурилась. Слова Царева напомнили ей о деньгах, и она решила забрать их у Андрея. Хватит ждать. Два месяца уже прошло, как она дала их Цареву, который обещал ей через Бориса достать фирменное платье. Она не знала, что Андрей несколько раз звонил Борису, но не заставал его. Пытался искать через Володю. Потом ему понадобились деньги срочно, и он взял часть Галиных, думая вернуть после получки. Брал из ее денег еще несколько раз.

– Андрей, – сказала Галя, – верни мне, пожалуйста, мои деньги. Зря я, наверно, тебе поверила… Два месяца прошло. Не можешь достать платье, так нечего было трепаться… Я и вообще передумала его покупать!

– Какие деньги? – насмешливо взглянул на нее Царев. Его обидело, что она отдала последний билет Егоркину, этому салапету, и он решил покуражиться. Разговаривая, они шли по участку к прессу, на котором работал Царев.

– Как какие?! – ошеломленно смотрела на Андрея девушка.

Царев спокойно и невозмутимо надел подшипник на вал с шестеренкой на конце, впрессовал подшипник вплотную к шестеренке и положил на свой стол.

– А как ты докажешь, что давала мне деньги? Захочу – отдам, захочу – нет! – ответил он тихо, не глядя на Лазареву.

Конвейер дернулся и поплыл.

– Как это не отдашь? – возмутилась Лазарева. – Это же не два рубля!

– А вот так! – направился к конвейеру Царев. Присваивать деньги он не собирался, но продолжал куражиться.

– Ладно, после работы поговорим! – сказала Галя, сдерживая возмущение, и пошла с участка.

– Что за деньги она у тебя требует? – спросил Володя, слышавший часть разговора.

– Платье фирменное обещал ей достать… – усмехнулся Царев. – Трепанулся раз, что знаю человека, который достанет. А Борис куда-то исчез…

– Я слышал, он куда-то из Москвы уехал, – ответил Володя и спросил: – А чего ты деньги ей не отдаешь?

– Я пошутил! Отдам, – засмеялся Царев. – Ты же видел, как она меня с билетом бортанула…

Галя, проходя вдоль конвейера, встретила Егоркина и обратилась к нему:

– Заметка ваша мне понравилась. Мы ее обязательно напечатаем, – улыбнулась девушка сдержанно. Разговор с Царевым не выходил у нее из головы.

Ванек, не скрывая радости от встречи с Галей, от ее добрых слов, улыбки, проводил ее глазами и, направляясь к своему столу, бодро перепрыгнул через ровный ряд деталей, приготовленных для подачи на конвейер.

– Галька в любви призналась? – остановила его Катерина.

– Да, Катериночка, да! – шутливо воскликнул Егоркин и помчался к своему рабочему месту.

После работы Ванек неторопливо шел к проходной по широкой асфальтированной дорожке. Ветер дул ему в спину, тащил змейками по дороге морозную пыль. Егоркин заметил, что на асфальте подскакивают маленькие шарики, словно пшено.

Из цехов выходили усталые люди, но при виде снега лица их оживлялись, светлели. Спины распрямлялись. Хорошо было шагать к проходной в потоке людей! Егоркин увидел впереди Лазареву и прибавил шагу, придумывая, как начать с ней разговор.

Галя шла, наклонив голову. «Видимо, устала. Для девчат работа сборщика тяжеловата», – подумал Ванек.

– Галя! – весело обратился он к ней и осекся, замолчал, погасив улыбку.

Девушка плакала. Она шла, не глядя на него, и вытирала платком глаза. Да-а, не вовремя он! Но и уходить было неудобно. Егоркин растерялся, не знал, как быть, потом робко спросил:

– Случилось что-нибудь?

Галя всхлипнула.

– На работе, да? Может, я помогу? Ты скажи…

Девушка взглянула на Егоркина, шмыгнула носом.

– Я сама… – проговорила она. Вздохнула, осторожно провела платком под глазами и спросила жалобно: – Я краску размазала?

– Немножко.

Галя остановилась и начала вытирать щеки. Одно пятнышко осталось. Она его только размазала сильнее.

– Давай я… – предложил Ванек.

Галя протянула ему платок.

Родинка на побледневшем подбородке девушки темнела особенно ярко, была какой-то беззащитной, хотелось потрогать ее пальцем.

Ванек осторожным движением, словно прикасаясь к тончайшему стеклу, вытер тушь с ее щеки и, вздохнув с сожалением, что больше нечего вытирать, сказал:

– Теперь все.

Галя жалобно и благодарно улыбнулась.

– Спасибо.

Они молча пошли дальше, прошли проходную, и только на улице Ванек снова спросил:

– На работе что-то случилось?

– Нет… Царев деньги не отдает…

Егоркин вопросительно посмотрел на Галю, не понимая, о каких деньгах она говорит.

Лазарева объяснила и снова всхлипнула.

– Сколько? – мрачно спросил Ванек.

– Чего? – взглянула на него Галя.

– Денег!

– Много… Больше ста…

– Вот скотина! Пошли!

Егоркин решительно потащил девушку за руку на противоположную сторону улицы. Они свернули в переулок.

– Куда ты? – спрашивала Галя, едва поспевая за Егоркиным.

– В общежитие! К Цареву!

– Не надо… – неуверенно сказала Галя.

Возле общежития Ванек усадил Лазареву на скамейку под деревом, смахнув с нее снег, и сказал, чтобы ждала здесь, а сам стремительно влетел в общежитие. «Только бы Царев был дома! Только бы он был дома!» – стучало в голове. На третьем этаже он толкнул одну из дверей. Она со стуком распахнулась. Царев был один, сидел на кровати. Услышав шум, он повернулся к Егоркину.

– Деньги! – резко бросил Ванек, протягивая руку ладонью вверх Цареву.

– Какие деньги? – на мгновенье растерялся Андрей.

– Лазаревой!

– Какие это еще деньги Лазаревой? – быстро проговорил Царев и поднялся: – А ну дуй отсюда! И без стука больше не входи! Понял! – начал он наступать на Ванька.

– Деньги! Быстро! – Егоркин продолжал стоять перед Царевым с протянутой рукой.

– Дуй отсюда! Не ясно?! – повысил Андрей голос, подходя вплотную к Егоркину.

Ванек схватил его за грудки.

7

Лазарева сидела на холодной скамейке, тревожно волнуясь, и с нетерпением ждала Егоркина, ругая себя за то, что сказала про деньги. Что теперь там у них? Она решила было последовать за Ваньком, но не знала, в какой комнате живет Царев. Да и вахтершу просить, чтоб пропустила, неудобно.

Снег сыпался по-прежнему обильно. Земля побелела, но Галя не замечала этого, жадно смотрела в окно вестибюля. Там она видела стол с телефоном, лестницу, ведущую на второй этаж. Галя дежурила в общежитии в народной дружине и знала, что на первом этаже находятся красный уголок, штаб ДНД, кабинет воспитателя. Возле стола с телефоном стояли два парня и разговаривали с вахтершей. Вдруг они все трое повернулись к лестнице и на мгновение замерли. Потом парни бросились вверх, а женщина вскочила со стула и закричала. Что она кричала, Галя не могла разобрать. Распахнулась дверь кабинета воспитателя, появилась молодая женщина и тоже побежала наверх.

Лазарева медленно поднялась со скамейки, тревожно вглядываясь в окно. Она, волнуясь все больше и больше, сделала несколько нерешительных шагов к двери и увидела спускающихся по лестнице людей. Чуть впереди всех, закрывая глаз ладонью, шел Ванек. Его сзади поддерживал под руку один из парней. За ними спускалась воспитатель. Потом вели Царева, который платком зажимал себе нос. Все они направились в штаб народной дружины.

Галя бросилась к двери.

Глава четвертая

1

– Где это ты опять на сучок наткнулся? – спросил вечером у Егоркина Володя.

– Царев… – улыбнулся Ванек.

– Опять сцепились?

– Ерунда… Разобрались!

– Из-за чего? – не отставал Володя.

– Деньги он у одной девчонки взял и не отдает, – нехотя ответил Ванек.

– У Гали Лазаревой? Он же шутил! Чудак!

– Хороши шутки… – буркнул Ванек.

Маркин сразу обратил внимание на новый синяк под глазом у Егоркина и поинтересовался его происхождением.

– На сучок наткнулся, – отшутился Егоркин и подал ему листок с чертежом зажима. – Смотри, как я придумал!

Антон взял листок и долго рассматривал чертеж. Потом они подошли к конвейеру и стали прикидывать, что и как нужно изменить в станке. Затем пошли искать мастера.

Набоков недоверчиво выслушал Маркина. Сама мысль о том, что нужно конвейер переделывать, казалась ему нелепой. Столько лет работали, нормально было, и вдруг… Времени у Набокова обсуждать эту глупость не было, и он спросил:

– А как на других операциях? Об этом вы подумали?

– Думали и об этом. Там все будет по-прежнему, – уверенно ответил Маркин.

– Откуда у вас такая уверенность? А вдруг хуже будет? За это спасибо нам, как ты понимаешь, не скажут.

– Хуже не будет!

– Это доказать надо! То-то и оно… Ладно, давайте вашу мазню, я посмотрю, подумаю!

После обеда мастер позвал Маркина и Егоркина в свой кабинет – небольшую каморку возле щитов, отгораживающих один участок от другого. Вид у него был раздраженный и какой-то болезненный. Он и утром все морщился, когда выслушивал Маркина.

– Рационализаторы, туды вашу мать! – начал он ругаться еще по дороге. – Где вы обдумывали свое рацпредложение – в пивнушке или за углом гастронома?

Антон ничего не понимал и с недоумением смотрел на взлохмаченную голову мастера, который в возбужденном состоянии всегда ерошил волосы рукой.

– А ты докладывай, кто это тебе фонарь подвесил? И за что? – набросился Набоков на Егоркина со злостью. – Только в цехе появился, и на тебе, подарочек! Рассказывай, чего молчишь?

– Подрался, – буркнул Ванек.

– Во, видали, подрался! – передразнил Набоков, повернувшись к Маркину. – Где же ты подрался? Раздеть, что ли, кого за углом хотел?

Егоркин взглянул на мастера исподлобья и хмуро усмехнулся:

– В общежитии подрался… С Царевым.

– Бутылку не поделили? Кому-то меньше досталось, да? Разливать поровну еще не научились. Так, что ли?

– Не пил я ни капли, – снова буркнул Ванек и рассказал, из-за чего они подрались, не называя Галю Лазареву.

Он не понимал, что от него хочет мастер, и почему он так взвился. Утром же видел синяк и ничего!

– Подрались! – вновь передразнил Набоков. – Она что, не могла в милицию сообщить? Без тебя бы быстрей разобрались… А теперь на тебя докладная пришла. Совет общежития будет разбирать. Передадут дело в суд, будет тебе – подрались! Достанется и Цареву! С ним мы тоже разберемся… А вам, Антон Сергеевич, – обратился мастер к Маркину, – придется сегодня в общежитие ехать. На заседание совета вызывают. Как наставника! Мастер опять повернулся к Егоркину и повысил голос. – Пропесочьте его там как следует, да накажите примерно, чтобы знал, как должен вести себя рабочий!

Мастер вчера еще почувствовал боль в боку и забеспокоился: не камни ли в почках дают о себе знать? Неужели снова придется лечь в больницу? Записался к врачу на сегодняшний день, а тут, на тебе, надо ехать в общежитие. Поэтому он и решил послать вместо себя Маркина.

2

Маркин шел на заседание совета общежития неохотно. Считал, что его собирают формально, для галочки в отчете. Поругают, пожурят Егоркина с Царевым, тем все и кончится. Дело молодое! Сами подрались, сами и разберутся. И Маркин дрался. До женитьбы он жил в этом общежитии и подходил к нему с душевным трепетом. Вестибюль выглядел по-новому на стенах стенды другие, в углу, у окна, фикус, которого раньше не было. Стены выкрашены теперь под мрамор, а раньше были, кажется, гладенькими, бледно-желтыми. И старушка сидит за столом незнакомая. Она показала ему комнату воспитателя.

Там уже сидело несколько человек. Из них Антон знал только начальника ЖКО Олега Григорьевича Банникова. И не любил его, считал чинушей, бюрократом. Подпись на бумаге ни за что не поставит не в приемный день, как ни проси. Егоркин сидел в центре с опущенной головой и ковырял ногтем заусенец на пальце. Царев расположился у стены, закинув ногу на ногу, и рассматривал «Уголок атеиста» на противоположной стене.

– Вы из сборочного цеха? – хмуро спросил у Маркина начальник ЖКО.

– Да, – коротко ответил Антон.

Он не ожидал встретить здесь Банникова. Маркин не знал, что вчера на заседании парткома завода начальнику ЖКО чуть выговор не вкатили за слабую воспитательную работу в общежитиях. Олег Григорьевич считал, что его ругали несправедливо. Общежития он из виду не выпускал. А нарушения в последнее время участились из-за наплыва подростков из ПТУ. За ними как ни следи – не уследишь.

– Из цехового комитета? – спросил Олег Григорьевич, глядя тяжелым взглядом на Маркина.

Антон спокойно сел, закинул ногу на ногу и только тогда ответил:

– Нет. Простой рабочий… Наставник Егоркина!

– Мы же начальника цеха вызывали! – недовольно обратился Олег Григорьевич к воспитателю Надежде Ивановне. – А они неизвестно кого прислали! Мы что, в игрушки, что ли, здесь играть собираемся?

– Не неизвестно кого, а рабочего. Нас-тав-ника! – значительно произнес Антон, неприязненно посмотрев на крупное, обрюзгшее лицо начальника ЖКО. Банников даже не взглянул в сторону Маркина. Олегу Григорьевичу очень хотелось видеть на заседании совета начальника сборочного цеха, который вчера на парткоме больно уколол его. Пусть бы сегодня покрутился.. Ишь, сидит, согнулся, ягненочек, посмотрел он на Егоркина. Но где-то глубоко в душе Олега Григорьевича шевельнулась жалость к Ваньку. Он постарался подавить ее в себе, подумав, что из-за жалости и пострадает когда-нибудь, вылетит из кресла начальника.

– Я звонила начальнику цеха, – поспешно, словно оправдываясь, заговорила Надежда Ивановна – Он занят. Сказал, что будет председатель цехкома.

– А где же председатель цехкома? – перебил Банников.

– Тоже занят, опустила глаза Надежда Ивановна. – Придет мастер участка.

Она замолчала, старательно стирая пальцем пятно со стекла на столе. Надежда Ивановна только что получила хороший нагоняй от начальника и теперь боялась взглянуть в его сторону. И в то же время ей было неудобно перед ребятами за свой страх, но она ничего с собой поделать не могла. Надежда Ивановна очень старалась показать себя Олегу Григорьевичу с лучшей стороны. Она жила с мужем и ребенком на частной квартире, во флигеле. Начиналась зима. Во флигеле и сейчас было холодно по утрам, а зимой хоть всю ночь топи – не натопишь. У дочки опять будет воспаление легких. А Олег Григорьевич обещал дать комнату.

Наступившую тишину нарушил Антон.

– Мастер попросил меня прийти на совет. Мне вместо себя посылать некого, вот я и пришел сам! – сыронизировал он.

Олег Григорьевич перевел тяжелый взгляд с воспитателя на Маркина. Тот, усмехнувшись, выдержал его.

В кабинет вошли еще два парня и тихо сели в сторонке. Надежда Ивановна посмотрела на часы и робко произнесла:

– Можно начинать, Олег Григорьевич?

Банников окинул присутствующих взглядом и спросил:

– Сколько у вас членов совета?

– Одиннадцать… Трое во вторую смену работают. Один в отпуске, а один болен… Вместо него вот Костя пришел! – поспешно добавила она.

– Начинайте, раз больше собрать не можете!

Володя на заседание опоздал. Он после работы заезжал к однокурснику, задержался у него, потом долго не было трамвая. Прибежал в общежитие, когда заседание было в полном разгаре. Из-за двери он услышал громкий голос Олега Григорьевича Банникова. Начальник зря не приезжает, выселением пахнет, забеспокоился Володя, осторожно открывая дверь в кабинет воспитателя. Егоркин стоял посреди комнаты, ссутулившись и опустив голову. Олег Григорьевич сидел за столом и гремел:

– Почему драку не прекратил, когда воспитательница потребовала?!

Егоркин опустил голову еще ниже.

– Ты мне в глаза смотри, не крутись! И отвечай, когда спрашивают!

Ванек молчал. Володя тихонько присел на свободный стул.

– Ладно, садись! Я свое слово скажу! – поднялся Олег Григорьевич и, оглядев притихших ребят, начал сурово: – Перед нами человек, допустивший тягчайшее нарушение правил проживания в социалистическом общежитии. Самое тягчайшее! Я слушал информацию воспитателя, слушал объяснения Царева и Егоркина, и у меня складывалось впечатление, что такому человеку, как Егоркин, не место в нашем коллективе. Нет, не место! Если человек с первого дня завязывает отношения с товарищами с помощью кулаков, то что можно ожидать от него дальше? Что? Перед нами потенциальный преступник!..

Володя, услышав последние слова начальника ЖКО, усмехнулся и насмешливо качнул головой. Маркин же с серьезным видом слушал Банникова и поигрывал своей кепкой, которую он, когда садился, положил себе на колени.

– …Да, преступник! – повторил Олег Григорьевич, заметив усмешку Володи. Банников, выступая, наблюдал за слушающими, хмуря брови, старался понять, как они воспринимают его слова. – Здесь нет преувеличения! Если бы вчера вовремя не подоспели воспитатель и командир оперотряда, то кто знает, чем могла бы кончиться драка? А если бы в руках у Егоркина оказался нож? Кто поручится, что он не пустил бы его в ход? Я могу с уверенностью сказать, что такой человек не остановился бы… А кто поручится, что сегодня же он не устроит новой драки? Предлагаю выселить Егоркина из общежития! И немедленно!.. А теперь разберем действия Царева… – продолжал Олег Григорьевич.

Маркин до выступления Банникова не принимал всерьез заседания. Но начальник ЖКО повернул дело так, что стало ясно: самым легким наказанием для Егоркина будет его выселение из общежития. Предложение начальника поддержал председатель совета общежития, румяный парень с каким-то расплывчатым, невыразительным лицом и ускользающим взглядом.

Антон был поражен.

– Егоркина действительно хотят выселить? – спросил он шепотом у своего соседа.

– Это – дело решенное… Выселят, как пить дать! – ответил сосед.

– Можно вопрос? – Маркин поднял руку, обращаясь к воспитательнице.

Она кивнула, разрешая.

– А где Егоркин жить будет? Или его и с завода выгонят?

– Нарушит трудовую дисциплину – выгонят и из цеха, – ответил Олег Григорьевич. – А где он жить будет, его дело! Пусть частную квартиру снимает. А в нашем коллективе ему не место!

– Значит, выбрасываете парня на улицу, как ненужную вещь! Иди, мол, ночуй под забором, так, что ли? – поднялся Маркин. Чтоб не держать во время выступления кепку в руках, он решительно сунул ее своему соседу, незнакомому парню. – О какой частной квартире идет речь, когда он по лимиту в Москве! Вылетит из общежития и из Москвы автоматически вылетит… Ладно, я по порядку! Буду говорить только о Егоркине. Его я знаю лучше, чем вы все. Вот он здесь работает… – Антон показал на стул с левой стороны от себя, потом – с правой. – А я здесь! И делаем одну и ту же операцию. Вы знаете, какой он рабочий? Если бы все так с первого дня начинали работу, наш завод выполнял бы план не на сто процентов, а на все сто десять, а то и выше! – Маркин произнес цифры, пришедшие ему в голову только что. – Во сколько вы сегодня пришли на работу? – обратился вдруг Антон к Надежде Ивановне. – Только честно! Вот так – положа руку на сердце…

Маркин приложил сразу обе руки к левой стороне груди и глядел невинными глазами на растерявшуюся женщину.

– Только честно! – повторил он.

– А какое это имеет отношение к делу? – неуверенно спросила Надежда Ивановна.

– Имеет, все имеет отношение! Егоркин приходит на работу за полчаса до звонка, когда еще свет в цехе не горит. Такой человек, каким его расписал ваш начальник, не стал бы этого делать! Да мне и непонятны рассуждения Олега Григорьевича! Вот он говорил, если бы да кабы. Если так рассуждать, то можно дорассуждаться до того, что решить, если, мол, я выйду на улицу, то споткнусь на пороге и сломаю ногу. Уж лучше я буду сидеть дома! По его логике получается так. И главное, странно слышать такие слова от начальника ЖКО, который должен быть проводником нравственных идей, известных каждому советскому человеку… – Маркин специально выбирал газетные выражения, считая, что только они воспринимаются такими людьми, как Банников. – …Каждый советский человек знает, что воспитание подрастающего поколения является для нас первоочередным делом. Этому нас учит партия! Об этом шла речь на Двадцать пятом съезде КПСС! Возьмите материалы съезда, прочтите, там на восемьдесят шестой странице четко сказано! – Антон разошелся, распалился, размахивал рукой с вытянутым указательным пальцем. – Не мне вам об этом напоминать, Олег Григорьевич!.. Да и в каждой газете можно прочитать, что все мы должны особое внимание уделять воспитанию трудных подростков. Воспитывать их, а не отталкивать! А Егоркина и трудным-то подростком назвать нельзя. Кто хоть один раз видел его пьяным? – обратился Маркин к ребятам.

– Егоркин не пьет, – громко сказал Володя. – Я с ним в одной комнате живу!

– Вот видите! – Антон поднял вверх палец и снова спросил: – Был ли у него хоть один прогул? Нет. А вы его сразу на улицу! Выселите Егоркина, в партком пойду и скажу, что вы, Олег Григорьевич, не выполняете наказ партии по воспитанию подрастающего поколения! – Маркин сел. Ему хотелось потереть руки от удовольствия: посмотрим, как теперь Банников крутиться будет! Но Маркин постарался сохранить хмурое выражение лица и солидный вид человека, решающего важные вопросы. На Банникова он не смотрел, глядел в сторону, в пространство. Кепку свою он забыл взять у соседа, и тот продолжал держать ее в руке.

Больше всех переживала Надежда Ивановна. Она опасалась, что обозлившийся начальник выместит зло на ней. Ох, лучше бы из цеха никто не приходил!

Олег Григорьевич, слушая Маркина, обдумывал, как ему поступить. Черт его знает, этого наставника, а что, если он действительно побежит завтра в партком, попадешь под горячую руку, потом не оправдаешься! Еще и выговор схлопочешь! А вдруг этот наставник – член партбюро цеха или даже депутат какой… Говорит складно, материалы съезда изучил… Дома Олег Григорьевич откроет материалы на восемьдесят шестой странице, и даже слова о подростках на этой странице не найдет. Но это будет потом, а теперь Банников решил не обострять конфликт.

– Может быть, я немного и переборщил, проявил излишнюю принципиальность, – сказал он с места спокойно. – Не поинтересовался, как ребята работают… Но для этого мы и приглашали представителя цеха. Теперь мы знаем его мнение. Раз цех ручается за своих рабочих, то, конечно, можно ограничиться выговором. Как вы считаете? – обратился он к Надежде Ивановне.

– Да-да! – быстро кивнула она. – Я тоже считаю, что так будет справедливо!

– И предупреждаю вас, – повернулся Олег Григорьевич к провинившимся, – чтобы больше никакие вопросы не решали при помощи кулаков. Мигом вылетите из общежития!