Read the book: «Гармония преображения», page 83
Теперь попытаемся на это посмотреть с той точки зрения, что лишь недавно и в таком оригинальном ракурсе открылась. И так, как всё начинает выглядеть при подобных взглядах и нюансах? Когда Иисус там наполнился тем Светом и вознёсся перед взглядами учеников, тот Свет был переполнен Светом радости и вознесение подняло вот туда, где квинтэссенция Сиянья счастья. Но образы, по результату прожитого обречённые на муки, каким бы счастьем там не окажешься по ходу действа окружён, о чем-либо таком нельзя не знать, помочь избавить эти обречённые образы от страданий надо постараться. Правда, вопрос возникнет вроде бы вполне естественный – а как? Чтобы какие-то из всех так называемых богов самых различных из религий могли одаривать когда-то жившего новым, в сущности, повторным и копирующим жившего когда-то появлением на свет, что-то не слышал о таком. Уж как-то там и чем-то там не наделялись эти боги по причине некого особого могущества, о чём всегда твердили разные жрецы подобных всяческих религий, но чтобы дух умершего, и вдруг и снова в новой плоти возродился, не упомню. Индокитай, тут если вслушиваться, можно было бы отметить, что таких, кто недостоин, вроде награждают вот такой возможностью появиться после смерти вновь ожившим червяком или же мухой. Что подаётся на манер своего рода экзотического наказания. Но если пред воображением изобразить всё вот того же самого Иисуса, и вот Иисус, пусть и расставшись с тем, где благое только радует, отправился туда, где память тленных бед терзает донимая, чтоб там страдающим спасающую руку протянуть, то, вот протянул ту руку, ну, а дальше что? Ведь если некий образ из подобного котла спасён, спасённому надо найти дорогу для последующего некого существования, какого? Что? Нового телесного рождения в каком-то новом появляющемся образе? Уже довольно много думал над рождением новых личностей, которым может быть дарована возможность от рождения нести на себе уже нажитые признаки такого, уже может даже больше раза жизнь прожившего. Ведь если результат отмечен поминанием тех, кто жил когда-то рядом, и уже этим получился лучше среднестатистического, зачем же вот такое напрочь-то терять, пусть самосовершенствование начинается так, ну, как будто там, в подобном новом теле, словно бы по новой просыпается. Глядишь вот так и дорога будет более серьёзная осиливаться. Уж если есть, чем поделиться, в плане некого за жизнь накопленного, то пусть уж как-нибудь поделится, глядишь движение на этом поприще, а всё-таки и потихонечку улучшится. Что же касается того, что происходит именно сейчас, печально сознавать, но только некие нюансы некого строения лиц тех, что рождаются, во всяком случае дают надежду, что в базе – основах при зачатии, а всё-таки, но что-то там такое вроде раньше жившее присутствует. Сознание явившегося вновь на Свет определённо ничего такого не хранит, ну, разве что от случая до случая при определённых лицах в вот таких телах проглядывается и определённых черт характер, но и только то. Так что пока вопрос рассматривается далеко не очень-то рентабельно. Вот даже если выдернули некий образ из таких мучений, то, дальше с вот таким-то что – по сути, толком и не скажешь, ну, и не будут же такие вот спасённые вокруг такого вот, там из огня спасенья ради выдернувшего без результата и без смысла просто скапливаться?
(И попытайся рассмотреть ещё вопрос – откуда здесь у людей, при этом самых разных, всюду и такие, более-менее похожие, распространившиеся, узнаваемые образы Иисуса, и притом уже с открытыми глазами, и, пожалуй, тут весомее всего, что такое вот изображения повсюду сразу же распространилось? Молитва чаще превозносится в сторону покойника на кресте, глаза которого всегда закрыты, и образ которого там, среди высших, в результате вот таким и появился? Довольно любопытная картинка, между прочим, вырисовывается. (При новых взглядах сразу Будда вспоминается с его чаще всего закрытыми глазами, между прочим.) Только, а кто же образ этот, так теперь легко и каждым из молящихся повсюду узнаваемый, живущим подарил? Или гораздо правильней будет сказать, что навязал? Нет, лик Иисуса всё-таки достоин быть подарком, нельзя не отмечать, что этот образ даровал духовно слабым веру, поддержавшую в ничтожности и слабости.) А дело выглядит занятно. Молиться предлагается на образ очень близкий и похожий, однотипный, во всяком случае определённо узнаваемый. Близость во многом, прежде всего строение лица, форма лица, лоб, скулы, подбородок, можно отметить так же, что предельно важной в плане организации той самой узнаваемости смотрится бородка острая и небольшая снизу, там, на подбородке – нет этой куцей бородёнки, так и такого узнавания скорей всего и вовсе не случится, тут так же, для такого узнавания и усики не слишком-то великие важны, что же касается всего того, что иногда и на щеках растёт, тут-то как раз возможность вариантов присутствует – здесь есть, там нет, то есть вот это-то для вот такого узнавания совсем не так предельно обязательно. Какие волосы на голове? Тут уже все, если рассматривать, так сводится к предмету творчества именно того, кто рисовал, то есть, какой-то слишком однотипной обязательности нет, но и избыточно особых отклонений тоже вроде как не наблюдается. То есть, понятно, что и с лысиной-залысиной не нарисуют, но и какой-то сверх лохматой шевелюры тоже не случится – всё это помешает узнавать. А вот волосики, лежащие вдоль черепа, не слишком бедные, но и не сверх богатые как раз подходят. Хотя, тут трудно не признать, что самым важным для общения с таким изображением как был, так и остался этот самый взгляд. Такие образы всегда взирают прямо на смотрящего, взгляд строг и прям, и всё при вот таком изображении, как специально подаётся так, словно взирающий, так на изображённого смотрящий, а должен под подобным взором непременно-обязательно смутиться. Каким же именно окажется природный цвет тех самых глаз, тут варианты могут предлагаться самые различные, и, кстати, если образ тот из тех, каким положено из мрака проступать по мере роста некого духовного начала этого, того или иного из взирающих, то тут, как опыт демонстрирует, тот цвет у глаз и вовсе толком, а почти не рассмотреть, однако и изображения, предельно яркого зрачком, здесь тоже вроде и не встретишь. Тут, всё-таки важней всего именно строгость, ясность взгляда, прямота, открытость. Иисус словно бы ответственностью некой всех обременяет, вопрос какой-то строгий задаёт, о чём-то вопрошает в плане – ну, а сам, достоен ли, достиг, поднялся ли над тем, что следует оставить где-то позади? И вместе с тем, вопрос по-прежнему нелепостью смущает – те, что могли при жизни видеть вот того, реального Иисуса, даже таким в качестве предмета для молений было даровано всё тоже самое распятье как раз потому, что именно вот этот образ приколоченного к палкам тела связывался с образом Иисуса легче, проще, более всего. Может лицо такие люди там узнать смогли бы, и даже может и смогли бы описать, (хотя тут в пору самую отметить, что вот такого описания, а в Евангелие вот что-то не приметил), но чтобы кто-то лик Иисусов и для тех, распространявших верование, нарисовал-изобразил ещё в те времена, когда там кто-то из таких, по жизни видевших учителя вживую и потому способных утверждать, похож ли, или не похож, а всё-таки оставался жив? Вот что-то о таких упоминаниях не помню! Больше того, всё, что известно и приметно, как раз твердит, что образ этот если и возник-распространился, то как-раз и не раньше, чем в раннее-среднее средневековье. Младенец на руках Мадонны тут немножечко не в счёт. Сей образ узнаваем, спорить тут нельзя, но всё-таки по большей части смотрят тут не на младенца, а на присутствующую возле Богоматерь. А вот тот самый, так распространившийся как будто взявшись словно ниоткуда, и ныне так легко и просто узнаваемый любым молящимся, столь однотипный образ, наверно, тут чтобы хоть что-нибудь с происхождением и появлением понять, необходимо попытаться хоть в азах представить, так что такое самому Иисусу там даёт? При этом, ну, а что такое может дать? Раз видится такого рода, хоть немножечко, а близкое, подобное, то и вот там, где вот такому, в результате тех молений проступать, проступит нечто однотипное и близкое. Предельной-то похожестью все вот такие облики, а точно уж не отличаются. Близость присутствует, но разница достаточная. При этом для Иисуса здесь всё далеко не столь катастрофично, вон Чудотворец Николай, святого-то повсюду так по-разному изображают, что тут вот эта самая, почти всё время, всюду, со святым изображаемая книга постоянно и в руках для узнавания мгновенного и сразу ну просто сверх избыточно необходима. Когда той книги нет, ещё большой вопрос, узнают или не узнают, ежели подписано не будет. Что, кстати, снова и довольно ярко намекает, что там, где вот такому образу как раз и следует после молений проступать, впору и видимости этой книги тоже где-то там, в руках, организовываться. А так, лицом тот Николай предельно отличается один и от другого, так что и тут вопрос достаточно прямой организуется – а чем такое вот разнообразие, а обернётся? Какому из возможных вариантов здесь побольше молятся, такой там, где сияет Свет Благой, побольше и проступит, так, получается, всё это надо понимать? Разнятся все изображения достаточно приметно, так что при взгляде в сторону такого, выделяющегося поболее иных благодаря молитвам верующих, по сути, впору ожидать, что проявится может уж по меньшей мере не один какой-то (а кому тут выбор делать, так кому же появляться?), а по меньшей мере настоящий сгусток, такое некое своего рода скопище и сборище из вариантов.
И тут ещё один из новоявленных оригинальных взглядов на перед этим так описанную ситуацию. Все эти вот изображения Иисуса, или Николая Чудотворца, предстают по храмам перед взглядами разных людей, но, уж не это ли и даёт в результате образ там, в том Высшем Сиянии, в котором, благодаря дарованному Высшему соизволению, такие вот и приблизились, и начали испытывать всё то, на что и оказалось там, по ходу вот такого приближения впору пожаловаться? Те образы, формирование такого оформления в сиянии после того, как изображения коснулся взгляд кого-то из молящихся? У Николая, надо понимать, предельно разнотипный антураж. А у Иисуса что? В одном варианте труп на кресте, покрытый ранами, глаза опущены, в другом, распространившемся активно варианте облик предельно узнаваемый, почти похожий, при наличии каких-то там не слишком-то значительных различий, но в главных тут, наверное, вот эта самая, сомнения не порождающая узнаваемость. И взгляд глаза в глаза. Нет, если всё-таки, а разложить на дольки эту самую, так часто поминаемую узнаваемость, то тут заранее уж точно не ответишь, так что же там должно, пред Взором Высшим появиться, тем более уж если речь идет об облике какой-то там, возникшей после прожитого, именно духовной обликом личности. Жизнь порождает истинно великое количество самых различных образов сменяющейся внешности, так что тут изобилие возможных вариантов наблюдается, с подобным не поспоришь. Тем более сейчас, когда вот тех же фотографий от рождения до смерти в изобилии. На, вот, такие варианты посмотрел, и вот, попробуй, разреши вопрос, так всё-таки к какому именно духовному началу-образу именно такие взгляды обратятся-воззовут? К такому, что тогда в такой духовной форме вот таким обличьем обладал, или же к некому воображаемому среднестатистическому, каким изображённый посмотревшему представится? Тут ведь ещё животрепещущий нюанс, притом реально задевающий нюанс – мысли, рождающиеся после взглядов на изображения ещё живых и больше не живых. То, что такие мысли более чем действенные, вот это-то и как-то уж успел приметить, обратить внимание, случилось, когда почти все женщины в стране в девяностые-двухтысячные в отношении развития сюжета постарались, в газетах фотографии повырезали и у себя на полки вот такие вот поставили. И надо тут отметить, что по результату, а достаточно приметно получилось. Теперь бы надо тонкости при всём подобном хоть немножечко прощупать. Но это пока в линию логичную не очень складывается. А потому повременим.
Вернёмся к вон тому, что прорисуется пред образом Творца Создателя после подобных всяческих, наполненных верою взглядов и молений. Моление, ведь в базе начинается как «Отче наш», то есть и тут в основе прямиком на взгляд указывает. К тому же, надо понимать, что это всё-таки изображение, а облик – это то, что видится наполненное жизнью, и в процессе жизни вот того, кто видит так живущего. А тут, если подумать, то какие проступают при подобном тонкости? Живой, при жизни видимый? А как на вот такого-то и как-либо помолишься? Тут возникают в разуме как вариант такие ритуалы в том же древнем Египте скажем, например, когда все собирались и смотрели на того, кто забирался где-то там на пирамиду чтобы под взглядом всех собравшихся к какому-то там богу обратиться. При этом можно даже и предположить, что что-то там у вот таких собравшихся при вот таких молениях и получалось, иначе бы не стали из таких камней те пирамиды-храмы собирать. Однако, многое ли мог здесь высмотреть-увидеть тот, кто из толпы смотрел на там проходящий странный ритуал, притом из, никаких сомнений, больше чем внушительного далека? Что тут за образ мог в сознании сформироваться? Да и такое мало объясняет, зачем себя после таких богослужений надо по меньшей мере именно мумифицировать и прятать от любых возможных любопытных взглядов? Нет, тут, как не крути, а всякое изображение, это лишь то, какое-то, по ходу жизни выдуманное некое, которое заставит вспомнить и, в том ли, ином ли из возможных вариантов обратиться мысленно к тому, о ком, или о чём вот так напомнили. Всё говорит о том, что лучше было бы так поминать кого-то глядя на ещё живого, но, как тут не юли, желая всё же выделиться, всё едино – миллионы-миллиарды некою толпой чтобы посмотреть на кого-то одного не соберёшь. А это значит что? Моление, начавшись, где-то там идёт, и вот, там, где тот, уж какой-то след от тех молений возникает, и в самую бы пору хоть чему-то, где-то, как-то появиться, вот только, а чему? Ведь тот, чей образ так, и при тех экзотических молениях, сомнений нет, похоже, видимый, в происходящем том участвует, наверно там, где впору результату проступать, един? А как такому оформляться? Что, нечто одно, такая точка результата концентрации всех устремлений верующих, так что ли? По логике, такому впору засветиться этаким огнём единым, этакой своего рода звёздочкой, в себе как будто концентрирующей всё слияние различных чаяний и устремлений, предельно, напрямую связанных через все мысли-устремленья верующих с тем, кто и становится центром для различных взглядов при таких молитвах. Теперь прикинем относительно того, что же за мысли будут трогать так молящегося? И, что же тут сказать, разнообразие на данном поприще возможно самое непредсказуемое, а потому немедля просится вот так вот, сразу, во главу угла, почти что обязательное разделение, серьёзное, и важное – то есть, прежде всего, а важностью должна здесь проявиться сама сущность состоявшегося обращения, имеется в виду, что тот, о ком вот так подумали, такой должен оказаться и отмечен, ну хоть малой долей хоть чего-то, но отмечен, что, разумеется, уже какой-то повод формирует выделиться среди прочих и различных, ну, а то и просто выделиться – неким хоть каким-то светом засветиться. Но, кроме этого внимания, просто внимания с происходящим поминанием кого-то, присутствуют ещё и более чем экзотические мысли, с которыми и в направлении такого вот, помянутого, посмотрели, и с которыми, глядя на образ, так связавший мысленно молящегося с тем, помянутым, к такому и зачем-то там по ходу жизни обратились. По-своему, как надо понимать, всё это вид и образ этих самых просьб. А вот каким же фоном для сияния центрального после подобного и там вот так и засияет? Вопрос-то, между прочим, пусть и путанно выглядящий, но и не лишённый интересных тонкостей забавных. О том, что тот или иной цвет, а несёт в себе какой-то фон каких-то чувств, об этом и с самых давнейших пор придумано-написано немало всякого, и люди, что об этом всём повествовали, считались современниками очень умными. О сочинителях подобных, как и написанных трудах сейчас, может, немногие чего-то знают-помнят, но то, что сами те творцы и созданные некогда творения не забыты, это точно. Из прочего отметить можно что? Присвоить некому, да, в принципе, любому, выделяемому взглядом цвету какую-то, ту, иль иную экзотическую чувственность всем позволяет окружающий природный мир. Во всём том, что живущих в мире окружает, при этом сами, так, по ходу жизни, и по мере сил-возможностей, а подмечаем проявление неких чувств, подмеченное так, по ходу жизни, связывается с тем цветовым фоном, что то случившееся или же происходящее сопровождает, и вот как результат формируется некая новая возможность, так, увидев этот некий цвет сам по себе, связать такое с тем, что и послужило истинной первопричиной для такого вот возникновения таких ассоциаций. Как результат, пройдёт какой-то срок, и можно будет констатировать такую ситуацию, когда какую-либо цветовую гамму, в тех ли местах, или в иных начнут уже и оформлять, и создавать целенаправленно. Притом какой-то цвет начнет, благодаря мысленному фону, возникающему в разуме живущих, вполне естественно ассоциироваться с неким однотипным восприятием чего-то, как-либо, когда-либо и с кем-либо происходившего, происходящего, творящегося, и по ходу жизни ожидаемого. Но, вот и первый же вопрос, который тут и сразу задаётся – а вот насколько однотипны вот такие, так, по ходу жизни формируемые мнения, рождающиеся в отношении возможно совершенно одинакового цветового фона? То, что у разных народов вот такой, оформившийся взгляд на вроде бы один и тот же цвет может достаточно разниться, что ж, обо всём таком знают почти что все. Тут можно сразу выявить, что есть, существуют среди прочих некие цвета, которые, по форме восприятия и возникающих ассоциаций, так, в сущности, почти не различаются, а есть такие цветовые гаммы, и обычно здесь от случая и к случаю различие присутствует, которые у кой-каких одних видевших могут родить даже какой-то там восторг, в то время, как у каких-то из других заметивших-отметивших сплошь антипатию и неприятие. То, что как раз такие вот различия чувственного восприятия, а напрямую связаны с различием ассоциативных связей цвета с тем ли, иным определённым действием или объектом у различных групп людей, это понятно. Так же, как свойство однотипности ассоциации того-иного цвета и каких-то чувств базируется тоже на предельно общей одинаковости взглядов на какие-то предметы-действия, которым и сопровождать ту ли, иную цветовую гамму. Здесь одинаковость, кстати, способна заходить так далеко, что даже те-иные звери из природы, по сути, очень часто демонстрирую способность однотипно реагировать на некий, нравящийся, или же не нравящийся цвет. Но тут вопрос, не надо забывать, немного об ином – в определённом смысле окружая-украшая вот таким вот образом как раз определённое центральное свеченье, и знаменуя этим фон тех прозвучавших при молитве обращений, вокруг того, чему и стать базовым центром – сутью там происходящего, по логике, возникнет в видимости так почти что радуга, так надо понимать? И вот, та окружающая разноцветная подкраска, всё вроде бы к такому по всем признакам, а сходится, подарит именно такому, кто там, вот так, стал среди таких других заметен, своего рода фон из чувств, которые по результату будут у различных всяких, как-либо допущенных до лицезрения такого вызывать. А что это окажутся за чувства и ассоциации? Прежде всего, каким же именно цветам более чем однотипные ассоциации подарим? Ежели брать в качестве основы только то, как смотрят на такое именно живущие, и так, что просится в разряд простейших и понятных? Тёмное, чёрное обычно если и воспринимается, то именно антипатично, свет белый, яркий, может даже и слепящий скорей подарит ощущение чего-то притягательного, радующего и, для большинства так даже и приятного, хотя тут отрицать нельзя, что если столь бесцветное слепящее сияние восприниматься будет как избыточное, то может появиться-проявиться пожелание такого сторониться. Теперь вся цветовая гамма в целом – такое, когда видимо, скорее радует, когда цвет дополняет цвет и многоцветье вариантов лишь разнообразит взгляд, такой вот фон только способен в самом разном смысле поддержать, особенно если цвета распределились равномерно и не претендуя на какую-то избыточность того или иного. И здесь что, кстати, просится в отметку? Пометь всё хоть каким-то серым, блёклым, пусть даже и в виде общего безликого налёта, и вот уже получишь что-то, заставляющее пожелать иного, и, что уж точно, так уж точно, вмиг возникнет устремление как минимум, от этого налёта серого избавиться. Возникни там, среди сияющих и разноцветных окружающих полос, пусть даже и одна лишь только полоса, но непроглядно чёрная, и вот уже немедленно возникнет повод для вопросов – что тут такое, что вот этакое появление чёрного среди разнообразия цветовой гаммы вызывает, и почему такому становится здесь причиной-следствием, ну, и разумеется, а как от этого и потолковей было бы хоть как-то в сторону уйти? В цветовой гамме чёрное и непроглядное включение всегда воспринимается как нечто несомненно нежелательное, которое гораздо лучше, правильнее было бы как можно поскорее устранить. И, кстати, в самую пору было бы задуматься, а что это вот будет – вот такое чёрное среди сияющей цветовой гаммы вот такого рода? О чём такое может там своим наличием свидетельствовать? Что, о молениях не лучшего порядка? Или вообще о своего рода каком-то специфическом отсутствии молений? Но тут-то, ежели вот так вот взяться и пытаться рассуждать, что, в сущности, возможно среди самых экзотических, различных вариантов, довольно разное среди предельно непохожих объяснений просится. А что, может причина появления чёрного среди такого многоцветья в том, что те молящиеся, там, среди живущих на планете, к какому-то другому образу какого-то, кого признали неким богом для себя, обращены с молитвами своими, и что, с вот таким вот, этим конкурентом далеко не лучшего характера, а теперь в самую пору затевать какую-то войну-конфликт из-за такого? К тому же здесь, наверно, будет не лишённым любопытства взгляд, при котором можно рассмотреть какие-то ассоциации и чувства, которые возникнут, если те цвета у этой радуги вокруг центрального сияния сместятся в сторону цветов холодно-синих, голубых, пусть даже в чём-то беловатых в плане фона общей гаммы, ну, или же кардинально чуть иначе всё начнёт смотреться, раз цветовая гамма вдруг сместится в сторону красного с жёлтым. Что тут сказать? ОТСЮДА Из главных, сразу возникающих оценок по такому поводу, когда цветовой фон белёсо-синеватый с голубым, скорей, действительно, нечто холодное и несколько бездушное просится в разряд основных чувственных оценок-взглядов на такое, при этом от всего начинает веять некой удалённостью от всего яркого, пылающего, которое, меж тем, незамедлительно ассоциируется с приоритетом гаммы красок сплошь из красного и жёлтого. И пусть само напоминание о вот таком каком-то полыхании не очень-то способно радовать, но, трудно не признать, что некое белёсое с намёком на холодное, духовно бедное, скорее опечалит больше. Однако, снова возвращаемся к началу – всё это именно тот фон из всяких, связанных с молитвами, точнее, с разной чувственной цветовой гаммой от вот тех молитв, воспринимаемых сознанием цветов. Действительно, основа для возникновения такого – именно те возникающие чувства, которые сопровождают тот молебен, благодаря которому тот, кто таким отмечен, оказался выделяем среди прочих. Но, тут сразу просится для разрешения какое-никакое, а противоречие: действительно, с молитвой тут, сомнений нет, взываешь как раз к своему Творцу, ну, или, раз уж среди всяческих живущих, а религий расплодилось много, то к образу того, кто признаётся этой верой годным чтобы передать подобные моления общему единому Создателю. Уж если отмечать самого себя при всём таком каким там, никаким, пусть даже и ничтожным, а отмеченным реальными устремлениями именно ко злу? Что ж там за образ бога у такого верующего, если вдруг, и при всём вот таком занятии, рискнёшь к такому образу с подобным обратиться? Скорей наоборот, тут каждый постарается себя только лишь светлым начинанием и первоосновой радующей наградить, мол, Господи, как искренне люблю столь радующий образ, и сколь в занятии подобном точно, никаких сомнений, лучший среди прочих! То есть, если уж брать само моление, то тут, раз этим озаботились, то впору только радующему – светлому сиять, и от того, как надо понимать, таким же чем-то, полным светлого и радостного, и это самое центральное сияние того, к кому с такой молитвой обратились, воссияет. Но жизнь, устроено всё так, полна нюансов и противоречий скрытых. Всё, чем наполнились молитвы, да, это одно, но, раз сияния от всех таких молений перед Благим и Высшим Светом, а нашли себе какое-никакое воплощение, то, вместе с тем свечением, какое будет там сопровождать само подобное моление, такие обращения подобным фоном из цветов одновременно принесут и сделают вполне реально оценимым фон-состоянье чувств, доминирующих там, среди живущих в целом. Ведь тот, кто там, вот так предстанет перед тем Пресветлым Ликом, такой вот там, как надо понимать, уж точно не забавы ради возникает, и точно уж не для того, чтобы всего-то только-то вот так проступить среди иных, такого удостоенных, таким себя от всей души порадовав. Такому, как всё из ситуации выстраивается, теперь, раз удостоен так приблизиться, теперь положено являть из себя образ, детально повествующий о всём происходящем среди тех, кто на такого там, среди всяких и разных всяческих иных живущих молится. И эта цветовая гамма, то, как такой приблизившийся засветился, сам вид возникший, тот, в каком предстанет, полагаю, всё это станет очень важным, качественным описанием всего происходящего – ведь вот такой вот образ, именно теперь, раз удостоен быть в таком приоритете, обязан и ответственность нести за то, там, среди тех, на вот тот отмечаемый момент живущих и по ходу там текущего существования происходящее. Так получается? Вроде бы так! Ну ничего себе картина сходу вдруг обрисовалась! Да ежели о всём, что тут по ходу дела происходит, ну хоть сколь-нибудь, а ознакомился, то первое, что просится на ум – так как же за таких-то взяться отвечать? Особенно когда мозгами слаб как ныне! Нет, это всё не значит, что вот так вот, сходу взялся отступать или бежать, ни в коем случае! Раз уж сумел зайти так далеко, то надо постараться в этом деле! Глядишь, будем стараться так себя тихонько и по ходу дела улучшать, и наберёмся, сколько там удача улыбнётся, подсобрать, всего, для вот таких-то дел необходимого. Но то, что вот сейчас для вот такого непомерно слаб, такое никаких сомнений в ситуации, на которую смотрю, не оставляет. А это значит, надо постараться. В конце концов, дорогой далее иду как раньше шёл. Сворачивать, бежать, это уж точно, намеренья даже маленького, крошечного и в намёке не имею. А что потом из вот такого всё-таки получится? Вот как дойду куда-нибудь, вот так и поглядим! Действительно, а что, это уж точно, что сомнения не вызывает? Что это всё, здесь, и давным-давно, по-настоящему необходимо! А это значит что? Что если всё-таки с подобным справлюсь будет только хорошо!
Да, кстати, раз время ещё есть, оценим-ка, что там за образ образуется пред ликом именно Создателя, когда пред Высшим Образом, и в окружении такого вот Сияния, а предстают те, на кого сейчас живые постоянно молятся. Ну, истуканы разные и выдуманные кем-то и когда-то боги, во-первых, в сильном подозрении непроходящем нахожусь, что тут даже в намёке нет живой души, это всё сплошь какие-то там палки, камни или что-то ещё что-либо вот такое же, которому путём различной обработки предали какую-никакую узнаваемую форму-внешность. Что может при молении на что-либо подобное, там, среди прочих проявлений, появиться? По логике, изображение такого истукана – тут ни движений, ни сознания, ни речи хоть какой-то нету в принципе. Всё, что способно этакое вот сопровождать, так это фон из мыслей-чувств молящихся. Да только, а кому вопрос задать, а что с тем фоном из каких-то мыслей-чувств происходит, если плохи с чем-то вот таким, возникающим и окружающим изображение дела? С кого спросить? Такая палка-камень не ответит – души-то, как такое понимаю, в большинстве случаев тут, по самому принципу организации, уж нет как нет. А те, которые к тем, древнегреческим и прочим, близким и похожим относились, и вроде бы не только крайне специфическим изображеньем в храме отличались, но и некой завидной падкостью на женский пол отметились, как и делами крайне труднообъяснимого порядка, так вот таких уже давно со всеми средь людей живущими, всё о таком твердит, практически и нет. Что именно там из себя такие порождения, согласно сути, представляли, судить на данный момент времени немного глупо, да и скорей всего тут всё, что с вот такими связано, а смотрится-то так, как будто кто-то захотел подсунуть вот такого представителя от созданных живущих, которые по ходу дела получились чуть получше и толковей остальных, и потому получили от Творца некий чудный дар, благодаря которому и стали некими богами почитаться. Как надо понимать, могло возникнуть и что-то такое, и на живых как-то не очень-то похожее, и вместе с тем в телесном бремени, явилось в некотором смысле вот таким экспериментом – мол, поглядим, а что получится? Насколько тут судить способность есть, здесь каждый раз в вопросе как себя отныне следует вести, всегда случались сплошь одни лишь неудачи-неурядицы. Но, кстати, властолюбия у этих, сделанных по принципу – а вдруг хоть что-нибудь получится, хватало, это точно, с перебором, и это всё притом, что следа от способности толково думать и чего-то объяснять, подобные, такие вот божки, награждённые обычно лишь одной какой-то экзотической мистической способностью, это уж точно, не оставили. Кстати, способность эта, из разряда этаких, какому-либо объяснению не поддающихся чудес, даёт намёк, что все подобные божки могли всего лишь относиться сплошь к разряду вот таких, не очень-то удачных претендентов на статус стать представителями от живущих перед ликом Светлым именно Создателя. Если оценивать достигшее живущих описание поведения таких вот отличившихся, оставшееся в разных источниках от древних, довольно просто получается предположить, что в большинстве случаев после такого вот контакта с вот таким вот порождением, способным удивлять-пугать чудесами, обычным людям немедленно хотелось по возможности и от контакта вот такого, а избавиться – такое вот общение, ну, если не одаривали, что просматривается, не нравилось, по сути, никому. Вот потому, как полагаю, таких и нет теперь, как, в принципе, и храмы, где вот таким когда-то пели славословия, уже давненько развалились. Хотя в каких-то там молитвы всё ещё возносят, но это не для некой веры, а сплошь для радости туристов. Тут, кстати, можно было бы взглянуть на ситуацию вот с теми, мало ясной формы-вида каракатицами, на явно некорректные изображения которых молятся среди живущих в той же Африке, да и у прочих, так же, очень уж недалеко продвинувшихся в собственном развитии. То, что в таком кривом, ничтожном и скорее отвращение рождающем убожестве какой-то жизни точно уж в помине нет, понять несложно – это видно невооружённым глазом. Молящихся тут мало, это-то понятно, так что вот эти порожденья непонятно для чего и от чего, скорей всего пылают там среди последних из таких вот появившихся благодаря молениям, и пламени такому, первобытному и дикому, это уж точно, не уняться до тех пор, пока те ритуалы рядом с теми гадкими, убогими поделками не прекратятся. Тут, между прочим, снова повод есть добавить – если такое некое кривое рукоделье, а оседлало-захватило что-то из разряда хоть чего-то демонического, то и гореть подобному таким огнём, и обжигаться чувствами той боли от того огня, пока не озаботится устроить всё вот так, чтобы моление такое прекратилось полностью и навсегда!
