Что стало с этим человеком? Весьма любопытная судьба: бог зациклил его, и теперь существование бедняги протекало таким вот образом: парень жил, затем встречал “ту самую” любовь (естественно, это были разные девушки, хотя человек бы с этим не согласился, помни он историю своей жизни), злосчастный пункт его договора опять срабатывал, девушка умирала, он тоже умирал от горя, но его личность не отходила в какого-нибудь новорожденного в одном из сходных миров, а на какое-то время “зависала” в пустоте, после чего снова физически воплощалась в том же мире. Перерождался он в разном возрасте, при различных обстоятельствах (уж не знаю, как его бог урегулировал это с законами людей того мира), и, разумеется, воспоминания у него были искусственные (как, судя по всему, и знакомства, которые должны были наличествовать у 12-летнего ребенка, например), а вот внешность всегда была более-менее одна и та же. И все повторялось заново – он жил какое-то время (всего он перерождался – на тот момент, когда я узнал об очередном воплощении – четырнадцать раз, в среднем продолжительность его жизни составляла 17 лет), затем встречал свою бесценную любовь, ну и так далее.
В этот же раз он появился из чернил и снега, нашел бога своего мира (прямо в канун Рождества) – и позвал с собой, сам не зная, куда идет. В этот раз что-то было иначе, такое поведение слишком удивительно, чтобы я мог пройти мимо.
Впрочем… Ну его к черту. Никуда я не хотел отправляться, и ничего такого особенного я в этом человеке не видел. Даром мне не сдался этот скучнейший мир, особенно под Рождество, когда можно посетить… А, да кому я это рассказываю? Короче говоря, дело в том, что меня сюда направили в приказном порядке, любезно дав понять, что и впредь будут пользоваться мной в качестве ищейки и мальчика на побегушках.
И вот я стою в какой-то подворотне посреди застывшего мира. Бог валяется на спине в снегу – его выбило обратно в его реальность. У стены дома сидит красивая, но замерзшая насмерть девушка – видимо, это его очередная почившая возлюбленная. Перерожденец смотрит на нее как-то странно и словно готовиться рвануть.
Я прошел еще пару шагов, окинул картину взглядом с другого ракурса, прикинул план действий. План прикинулся импровизацией. Еще немного потоптавшись на снегу, я взял из воздуха не успевший долететь до земли бычок, глубоко затянулся и, щелкнув пальцами (если не привносить в нелюбимые занятия хоть немного драматизма, можно умереть от скуки), возобновил ход времени.
Не-глава вторая
Между прочим, я забыл сказать вам, что в музыкальной школе моей жены, кроме заведования хозяйством, на мне лежит еще преподавание математики, физики, химии, географии, истории, сольфеджио, литературы и прочее. За танцы, пение и рисование жена берет особую плату, хотя танцы и пение преподаю тоже я.
Иван Нюхин, муж своей жены
С каждой минутой, что я проводил в обществе бога и перерожденца по имени Питер, мне становилось все тревожнее. Я не мог объяснить, что является источником этой тревоги. Возможно, то, как они разговаривали друг с другом – полуфразами, гримасами, жестами. Это было наиболее близкое к телепатии общение из всего, что я прежде видел. Возможно, меня смущало что-то в облике перерожденца. Возможно, не давали покоя решения бога, не совсем укладывающиеся в роль, которую он должен был играть в своем мире. Что-то определенно было не так, и мне даже было и самому немного любопытно узнать, что именно. Но как-нибудь издалека.
Сейчас они спорили насчет мертвой девушки. Питер умолял бога вернуть ее к жизни, бог наотрез отказывался это сделать. Разумеется, он мог. Мог и я, но, во-первых, я не хотел сразу показывать все свои способности, а во-вторых – было бы несколько некрасиво с первых же минут начинать отменять каждое его решение. Что-то мне подсказывало, что фактор силы и власти стоит приберечь на что-то более спорное и значительное, чем жизнь одного человека.
Хотя она была молода, добра при жизни, печальна и красива – так, что даже во мне на секунду что-то дрогнуло. Ее образ помимо воли вдохновлял и брал в плен любого, кто приблизится слишком близко. Одетые в снег каштановые волосы падали на плечи, обрамляя светлый овал лица с огромными глазами, уже покрытыми тонкой ледяной коркой на веках. Губы, казалось, все еще дрожали от холода. Да, ее определенно было жаль, и она не заслуживала смерти этой ночью – но бог отчего-то был неумолим. Впрочем, еще раз внимательно присмотревшись к Питеру и вспомнив детали его истории, я начал кое-что понимать.
Он был на пределе.
– Ты ведь бог, ты не должен допускать такого! Хорошо, ты не можешь спасти всех, ладно. СПАСИ ЕЕ! Вот же она, в шаге от тебя!
– Пойми, я не могу делать исключений. Ты бы не просил меня об этом, если бы знал…
– Я просто ЗНАЮ, что это неправильно. Мне плевать, какие там планы…
– Нет, не плевать! Посмотрим, как ты будешь плевать плевать, когда тебя…
– Делай что хочешь, мне все равно. Накажи, лиши всего, но ее!
– Я и так лишил. И поэтому не могу вернуть.
И так продолжалось уже минут пятнадцать. По большому счету, они говорили одно и то же раз за разом, но я все же уловил несколько новых деталей и теперь был почти уверен, что знаю причины упрямства бога. И все же я решил уточнить их.
– Прошу прощения, что встреваю, но у меня тут возник неотложный вопрос. Она как-то связана с его сделкой?
Питер, похоже, ничего не понял. А бог помрачнел.
– Да, связана. Фактически, она и была…
– Я вас понял. И еще один момент. Это, – я указал на труп. – Происходит каждый раз?
– Да, каждый раз. У моего хвостатого коллеги весьма своеобразное чувство юмора.
– А что же случится, если вы ее вернете?
– Перерожденец исчезнет навсегда. Понимаете, почему я не могу этого сделать? Я просто не в праве выбирать.
– Вижу, вижу. Неприятная ситуация. И где же нам найти вашего… хвостатого коллегу?
– Можете попробовать позвать его. Иногда срабатывает.
Я кивнул и отошел чуть поодаль, предоставив спорщиков самим себе. Я чувствовал, что местный дьявол сейчас здесь. Он был странным – неуловимый, как струя дыма и, судя по всему, могущественный экземпляр. Этот мир явно принадлежал ему в куда большей степени, чем богу, оправдывающемуся перед человеком-однодневкой. Такой расклад можно было объяснить только одним – дьявол проводил здесь все или почти все свое время. Может, коматозник? Или просто тип с чересчур живой фантазией… Я его позвал, чувствуя себя довольно глупо, но это ожидаемо не принесло никакого результата.
Вдруг позади меня раздался отчаянный крик. Уже в следующий миг я был там, но успел увидеть только конец сцены: Питер стоял над девушкой, приложив ладонь к ее глазам, и его словно било непрерывным разрядом тока. Девушка же… Нет, я бы не назвал это “оживала”. Она на глазах превращалась в призрак – однако, в призрак, подающий определенные признаки жизни. Человек вернул другого человека из мира мертвых. Пожалуй, здесь я увидел достаточно, чтобы больше никогда не позволять себе высокомерно считать, будто ничто во вселенной уже не может меня удивить.
Я знал, что в такие моменты историю часто прерывают, и начинаются “технические работы”. Время уже снова начало останавливаться для всех, кроме нас с местным богом. Похоже, тут такое происходит часто.
Мы вдвоем, не сговариваясь, попытались покинуть это место – он собирался уйти в свой реальный мир, а я – хоть в какой-нибудь другой, но у нас ничего не вышло. Небо затянуло тучами, и ночь стала еще темнее, когда погасло все электричество вокруг. Но даже в такой непроглядной темноте можно было заметить воронку огромного смерча, совершенно бесшумно движущегося к нам откуда-то из-за черты города. Куда-то пропал весь рождественский дух. Я попытался остановить движение смерча, попытался перенестись подальше, хотя бы зажечь свет вокруг или сдвинуться с места – но ничего из этого у меня не получилось. Я снова почувствовал себя тем беспомощным человеком, которым был тысячелетия назад, и это было до ужаса обидное чувство.
Пространство оскалилось надрывами и разрезами, в которых виднелась оголенная плоть иных измерений. Глаза бога остекленели, и он тоже замер, как и все остальное. Зато я снова обрел власть над своим телом и хотел уже было побежать, но внезапно задумался – а куда мне бежать? Если сейчас происходило то, о чем я думаю – а это, скорее всего, оно и было – то я все равно никуда не денусь. Да и в этом не было смысла, ведь я был на их стороне. Что бы тут ни случилось, меня это наверняка не затронет.
Наконец я увидел то, чего ожидал – с неба опускался пласт горячего воздуха, скрывающий в своей толще луч-сканер, при помощи которого мое непосредственное начальство исследовало интересующий их мир. Я присел на снег, вздохнул и уставился в небо, неотрывно наблюдая за проверкой.
Когда сканер был уже всего в сотне-другой метров над домами, между которыми произошло событие, так заинтересовавшее тех, чьи интересы здесь я должен был представлять, рядом вдруг раздался звонкий щелчок, и все прекратилось. Исчезли все аномалии, ночь снова стала похожа на ночь, а не на судный день, и даже время вновь ожило. Я повернулся и увидел того, кто так легко остановил неизбежное.
Бог оказался прав – у этого типа действительно был хвост. Ну такой, стандартный хвост черта. Сам он был на две головы ниже меня, невероятно худощав, с седыми волосами до лопаток и одет в какое-то рванье. Волосы скрывали лицо, но я сумел разглядеть, что на вид ему было не больше шестнадцати.
Дьявол все же явился. Вот теперь нам предстоял серьезный разговор.
Не-интерлюдия третья. Когда все стало еще страньше
Иногда человеку важнее говорить, чем сказать. Говорить – вообще несравнимо проще, и однажды наша задыхающаяся от хохота и оскорбленности культура пойдет по пути “говорения” – когда мы убедимся окончательно, что только так можем избежать последствий тех перемен, остановить которые уже не можем, и которых так боимся.
Фрагмент, вырезанный из выступления малоизвестного комика
В начале было облако дыма, парящее над ровной поверхностью стола. Затем оно переместилось к подоконнику, затем – к батарее, после этого же принялось вовсю путешествовать по квартире и за ее пределами. Внутри облака сверкали алые вспышки молний и раздавались звуки драки на мечах. Порой из облака показывались странные геометрические фигуры – черные, покрытые инеем и с бритвенно-острыми гранями. А еще в его глубине горели холодным огнем две бесконечно далекие звезды, несущие гибель всему, на что попадал их мертвенный свет.
Разумеется, в облаке было скрыто лицо.
Облако вытекло из окна дома и скрылось за углом. Через секунду из-за этого же угла вышел человек в жуткой маске, изображающей лицо уродливого младенца. В дряхлых и морщинистых руках с набухшими венами он держал огромный нож – почти мачете – заляпанный чем-то красным.
Разумеется, это была кровь.
Этот старик был здесь всегда – или, по крайней мере, с тех пор, как тут появились люди. Этот городок возник два столетия назад, и за минувшие годы так существенно вырос, что стал одним из двух самых крупных поселений в колониях. Город и сам чем-то напоминал обитавшее в нем чудовище из сказок, которыми родители пугали непослушных детей: он был холоден, изрезан ветром, молод, но пропитан атмосферой гнетущей древности. И он словно постоянно держал нож у твоего горла, готовый при первом же удобном случае пустить его в ход.
Разумеется, это был портовый город.
Множество торговых путей проходило через него, каравеллы привозили рабов и вино, в город приезжали и надолго останавливались здесь различные выдающиеся личности своего времени. Здесь вершились судьбы людей, других городов и целых провинций, здесь заключали сделки, грабили, убивали, предавали, писали готические романы, сходили с ума и изобретали невероятные технологии. Город набухал морской влагой и кровью, словно скапливая питательные вещества для чего-то скрытого в лабиринтах узких, мощеных серым камнем улиц. Он будто готовился стать чем-то большим, чем северная столица восточных колоний западной империи.
Разумеется, он готовился стать новым Вавилоном.
Много ли еще было на земле мест, столь подходящих для мрачных деяний призрачного старика с окровавленным ножом? Монстр выходил на улицы поздним вечером и посреди каменных нор выискивал детенышей человека, по глупости задержавшихся снаружи допоздна. Найдя жертву, старик открывал ей вены на руках своим жутким ножом и принимался пить кровь. Это было просто для антуража – на самом деле ему нужна была не кровь, а молодость, столь же быстро струившаяся по венам детей. Насытившись, старик уходил в сторону порта, в ночной туман, окрашивая его при этом в розоватый цвет. Жертвы чудовища почти никогда не умирали. Они приходили в себя и в беспамятстве шли домой, полностью возвращая себе сознание лишь через несколько часов. В ночь всем им всегда снились тяжелые сны, вязкие, словно кисель, и очень яркие.
Разумеется, наутро они просыпались совершенными стариками.
В эту ночь, как и во многие до нее, призрака привлекал свет в окнах детских комнат – в тех домах, где себе такое могли позволить. Дым струился вдоль стен, разглядывая обитателей домов через стекло окон. За одним из них пронизанное молниями облако увидело веселые лица людей, сидящих за столом и одетых как-то по-особенному, и вспомнило, что сегодня был праздник, который люди называли Рождеством, а значит, детей на улице оно сегодня не встретит. Раздосадованное, оно проплыло дальше, и за одним из следующих окон заметило девочку, играющую с маленькой ледяной фигуркой. Вокруг стояла полная тишина, только где-то вдалеке раздавались тонкие голоса чаек. Фигурка в руках девочки была слишком невелика, чтобы чудовище могло что-то различить в такой своей форме, поэтому из облака дыма вновь появился старик в маске и прильнул лицом к стеклу. А дальше все было ожидаемо: взгляд в окно, вскрик, фигурка летит на пол и разбивается на тысячу осколков, один из которых ранит запястье девочки, старик, почуяв кипящую молодостью и силой кровь, разбивает стекло и уже почти вползает через раму в комнату, когда…
Разумеется, ему помешали.
Как оказалось, не все дети сидели в это Рождество по домам. В портовых городах всегда в достатке бездомных, и этот мальчик был как раз одним из них. Никто не смог бы сказать, откуда он взял факел, как его зажег и почему вообще оказался здесь, но все так и произошло, и теперь деревяшка, с одного конца обмотанная пылающей паклей, тыкалась чудовищу в призрачные ягодицы. Старик подскочил от неожиданности и в мгновение ока развернулся к источнику раздражения. Но он не успел сделать и шага, а мальчик уже оказался отделен от него оконным проемом, внутри дома, все так же размахивая факелом по направлению к ночному визитеру девочки. Та же стояла и завороженно смотрела на эту сцену, и детское воображение рисовало ей другую картину, в которой рыцарь с огненным мечом побеждает самого сатану. Старик шипел, хрипел и водил лезвием ножа по торчащим в раме осколкам стекла, но факел продолжал быть направлен прямо ему в лицо. Наконец, чудовище сдалось и отступило в туман, так и не украв этой ночью ничьей молодости.
Разумеется, это было рождественское чудо для оставшихся в комнате детей.
Они долго смотрели друг на друга, молча и с любопытством. Мальчик сделал несколько неуверенных шагов вперед, но ему мешал факел, и он не знал, куда его деть. Тогда девочка подошла, забрала у него из рук еще горящую деревяшку и воткнула ее во что-то вроде большого канделябра на одной из стен комнаты. Мальчик увидел, что у нее идет кровь и вздрогнул. Не желая ничего плохого, он слегка коснулся ее руки, и заметил, что ей при этом было сложно сдержать гримасу боли. Он тотчас отдернул руку и виновато отстранился, но девочка улыбнулась и взяла его за руку другой, неповрежденной рукой. Ладонь обитателя судовых трюмов и продуваемых всеми ветрами подпорок мостов была холодной, но прикосновение все же немного успокаивало. В ее лице было что-то, что бездомный хотел и боялся найти всю свою короткую нелепую жизнь. А у него самого было что-то, что он хотел подарить, и теперь знал, кому. Это что-то было его единственным имуществом – тем немногим, что никто не смог бы забрать силой. И все должно было так и случиться, но чудеса вдруг закончились.
Разумеется, факел погас.
Разумеется, ледяной осколок поднимался по венам девочки все выше. До самого сердца.
Разумеется, это была не сказочная история, иначе девочка растопила бы теплом сердца лед, что в нем засел, а не прожила бы еще многие месяцы с этой тянущей болью внутри, словно птица в запертой клетке, ключ к которой тоже был сделан изо льда, но уже давно растаял. Иначе мальчик бы нашел способ все исправить и действительно победил бы все зло вокруг и внутри, но уж никак не покончил бы с собой спустя годы, в совсем другом городе и полном одиночестве, оставшись висеть бесполезным предметом на бельевой веревке. Такие сказки ничему не учат. Такие сказки никому не нужны.
Такие сказки принято называть реальностью. А в реальности нет места чудесам – разве что единожды, чтобы впредь люди знали, чего их лишили.
Времени вновь оставалось мало, и буквы съеживались под напором колючего зимнего ветра и улетали вверх, к звездам – туда, где подобный исход еще можно было предотвратить.
Не-интерлюдия четвертая. Элвис в космосе
Более всего прочего в сценарном искусстве мне мил момент, когда вещи, казалось бы, друг с другом никак не связанные, вдруг оказываются частями одной головоломки.
Сью Мэри, из интервью прессе
В космосе не идет снег. В космосе, вопреки устоявшимся стереотипам, вообще мало интересного: вакуум и мертвые камни. В какой-то его части наверняка происходило что-нибудь любопытное, но эта его часть, судя по всему, была очень далеко от одинокой станции, где работал Адам.
Предназначение этого огромного и древнего сооружения, парящего в пустоте на орбите Нептуна, заключалось в том, чтобы принимать поступающие сигналы, обрабатывать информацию и отправлять в ответ другие сигналы. Если говорить конкретнее, то станция была ключевым элементом системы перерождения, созданной довольно давно (по человеческим меркам) в рамках программы реструктуризации вселенной.
На станции работало восемь человек, и этого было более чем достаточно для поддержания ее в функционирующем состоянии. Но все сооружение было настолько велико, что люди, работавшие в разных его частях, пересекались довольно редко – обычно по предварительному уговору, чтобы удовлетворить потребность в общении, сыграть в карты или вместе выпить. Работникам станции позволялось многое, от них требовалось лишь оперативно устранять неполадки и вообще поддерживать порядок и бесперебойную работу всех систем. По большей части это означало просто не вмешиваться ни во что, в нужный момент дернуть нужный рычаг и каждый день совершать обход своего участка станции.
Сегодня на участке Адама все утро звучала какая-то рождественская песня Элвиса Пресли, а в помещении, служившем кухней, готовился пирог. Станция была оборудована системой искусственной гравитации, но стандартные земные 9.8g эта система не обеспечивала должным образом, и тесто поднималось как сумасшедшее. Я был бы не прочь еще немного рассказать о том, как Адам собирался провести свое шестое Рождество в космосе, но сейчас этот рассказ прервут форс-мажорные обстоятельства в виде жуткого, заполняющего пространство звука сирены. Лампочки, о наличии которых в интерьере Адам даже не подозревал, принялись мигать оранжевым и изображать стробоскоп под барбитуратами. Вслед за сиреной из скрытых динамиков раздался громкий голос, который призывал всех сотрудников станции немедленно собраться в помещении К-109 для прохождения срочного брифинга.
Через несколько минут все были на месте, и на стене вышеупомянутого помещения появилось изображение. Человек на нем объяснил работникам станции, что случилось непредвиденное, и им срочно нужно заблокировать сигнал, который с минуты на минуту поступит в систему. Любой ценой они должны были предотвратить возвращение сигнала обратно. Ничего больше не объясняя, это неожиданно объявившееся начальство кратко рассказало о механизме блокировки сигналов и пропало. Все восемь человек заняли нужные места и замерли в ожидании.
Долго ждать не пришлось, и через минуту-две они увидели в обзорном окне серебристый луч света, очень быстро приближающийся к станции. Еще несколько секунд – и он попал в специальный приемник. Теперь нужно было всего лишь заблокировать его там, не позволив системе обработать информацию в луче и вернуть душу обратно.
Все восемь человек стояли за терминалами и вводили коды доступа для получения функции блокировки.
Все, кроме Адама.
Адам не двигался с места, с удивлением прислушиваясь к тому, что слышал. А слышал он печальную мелодию, источник которой затруднялся определить. Где-то рыдала скрипка, недалеко от нее обреченно звучало пианино, а сквозь музыку раздавался голос – совсем не похожий на пение, вкрадчивый, тихий и властный. Адам не знал, почему, но ему казалось, что голос звучал откуда-то очень издалека – возможно, из другого мира. Не могу с точностью определить, что же голос сказал Адаму, но уже через минуту тот достал из-за пояса табельный пистолет и поочередно расстрелял четверых своих коллег. Он успел бы расправиться еще как минимум с одним, но тот уже тоже был с оружием в руках и открыл по Адаму огонь, и нашему герою пришлось срочно занять укрытие. Теперь он был в положении один против троих. В принципе, шансы были неплохие.
Голос все еще звучал в голове, подсказывая Адаму маневры и действия оставшихся членов экипажа, поэтому им несколько минут не удавалось ни окружить мятежного коллегу, ни застать его врасплох. Зато еще один из них внезапно для себя обнаружил, что подходить слишком близко к защищенному весьма тонким стеклом резервуару с миниатюрными искусственными молниями – плохая идея, когда где-то рядом есть человек, стремящийся тебя убить.
Молнии носились по огромному помещению, иногда попадая в оборудование и выводя его из строя. Одна из них практически полностью вырубила освещение, что сделало летающие под потолком разряды электричества единственным источником света – причем источником не самым лучшим и стабильным. В этот раз форс-мажорные обстоятельства выступили на стороне противников Адама – один из них успел заметить силуэт в двадцати метрах впереди и довольно точно выстрелил три раза. Адам рухнул на пол, стараясь не терять сознание и придумать, как довести начатое до конца. Дуэт скрипки – хотя теперь это была уже скорее виолончель – и пианино звучал все громче, как и голос. Собравшись с силами, Адам начал ползти, бесшумно и незаметно, выбирая для передвижения те моменты, когда молнии не подсвечивали помещение К-109, ставшее танцполом на этой дискотеке смерти.
Ему повезло найти их первым. Оба стояли спиной к нему, но стоит выстрелить в одного – и второй успеет развернуться и убить Адама, прежде чем сам получит пулю. Сделав чудовищное усилие, Адам встал, поднял с пола толстый и острый осколок стекла и одним бесшумным прыжком оказался рядом с одним из оставшихся бедолаг. Еще секунда – и осколок вспорол горло человека, с которым Адам еще несколько дней назад играл в подкидного дурака, обмениваясь шутливыми колкостями об успехах их любимых регбийных клубов в новом сезоне. Стоявший в трех метрах от них начальник станции что-то все же услышал и уже начал было оборачиваться, но Адам успел выпустить в него остаток обоймы.
Переступив через еще слегка подергивающееся тело зарезанного, Адам приблизился к терминалу и, внимательно слушая указания голоса, ввел комбинацию цифр и еще некоторое время работал с системой захвата и перенаправления. Через пару минут он ввел последнюю необходимую команду и подошел к обзорному окну, сквозь которое увидел, как станцию покидает все тот же серебристый луч, сумевший – благодаря его, Адама, пособничеству – вырваться из поля захвата и устремиться туда, откуда он пришел.
Адам не знал точно, как все это устроено, но ему отчего-то казалось, что он только что поучаствовал в воскрешении человека.
Так он и остался стоять – единственный на миллиарды километров в любую сторону человек посреди равнодушного космоса. Звезды светили все так же ярко, но в пространстве чувствовалось напряжение, как будто какая-то невидимая пружина перестает сжиматься и готовится выстрелить.