Сумерки империи. Российское государство и право на рубеже веков

Глава 2. Восшествие на престол Александра III

2 марта 1881 года Александр III взошел на престол. Коронация прошла в Москве 15 мая 1883 года. После смерти Александра II осталось много нерешенных вопросов, в том числе и самый главный из них: каким образом вернуть социальную систему империи в равновесное состояние – за счет реформы системы управления, сделав ее более адекватной потребностям общества, или путем блокирования набиравших силу революционных процессов? А конкретно: продолжать ли задуманный Александром II второй этап реформ или свернуть их?

Ответ был дан, можно сказать, незамедлительно. В апреле 1881 года был высочайше утвержден «Манифест о незыблемости самодержавия», основной пафос которого можно кратко сформулировать так: «Не будет вам никакого реформирования власти, любите ее такой, какая она есть, и покоряйтесь ей».

Предлагаем полный текст Манифеста.

«О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России.

Объявляем всем верным Нашим подданным:

Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное Царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученическою кончиной, а на Нас возложить Священный долг Самодержавного Правления.

Повинуясь воле Провидения и Закону наследия Государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса, пред Лицем Всевышнего Бога, веруя, что, предопределив Нам дело Власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит нас Своею Всесильною помощью. Веруем также, что горячие молитвы благочестивого народа, во всем свете известного любовию и преданностью своим государям, привлекут благословение Божие на Нас и на предлежащий Нам труд Правления.

В Бозе почивший Родитель Наш, приняв от Бога Самодержавную власть на благо вверенного Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровию запечатлел великое Свое служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостью ее и кротостью совершил Он величайшее дело Своего Царствования – освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян-владельцев, всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в Царстве Суд, и подданных Своих, коих всех без различия соделал Он навсегда свободными, призвал к распоряжению делами местного управления и общественного хозяйства. Да будет память Его благословенна вовеки!

Низкое и злодейское убийство Русского Государя посреди верного народа, готового положить за Него жизнь свою, недостойными извергами из народа есть дело страшное, позорное, неслыханное в России, и омрачило всю землю Нашу скорбию и ужасом.

Но посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысл, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.

Да ободрятся же пораженные смущением и ужасом сердца верных Наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род Наследственной Царской Власти. Под сению Ее и в неразрывном с Нею союзе земля наша переживала не раз великие смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ее.

Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ее, Возлюбленным Нашим Родителем.

Дан в С.-Петербурге, в 29-й день Апреля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же Нашего в первое»^[11].

История Российской империи в XIX веке выписала очередной зигзаг: от реформатора Александра I, пусть больше идейного, чем реального, к консерватору Николаю I, затем – к реальному реформатору Александру II, а теперь – опять к консерватору Александру III.

Конечно, Александр Александрович вовсе не собирался повернуть историю вспять и отменить Великие реформы. Он не мог не понимать, что такой шаг может и вовсе обрушить самодержавие.

Он рассчитывал повернуть реформы в нужное для России русло, убирая чуждые, по его мнению, для нее элементы. Собственно, в Манифесте освобождение крестьян трактуется как великое благо и достижение предшественника. Александр III хотел лишь сохранить status quo и обуздать смуту – одним словом, сберечь Россию такой, как он ее понимал.

Однако однажды запущенные социальные процессы в дальнейшем могут развиваться в соответствии со своей внутренней логикой и приводить к результатам, отличным от изначально задуманных, тем более когда оперативное управление в силу исторической необходимости находится в руках ответственной бюрократии.

В правительстве Александра II доминировали консерваторы, да и те в большинстве своем склонялись к необходимости налаживания диалога с обществом. Различие между либералами и консерваторами становилось все более условным. Казалось бы, абсолютно беспочвенное обвинение в адрес министра внутренних дел Лорис-Меликова и его коллег, бывших убежденными сторонниками самодержавия, что они пытаются тихой сапой протащить конституцию, ограничив власть царя, на самом деле имело второе дно.

Идейные лидеры партии ретроградов К. П. Победоносцев, редактор газеты «Московские ведомости» М. Н. Катков^[12] и князь В. П. Мещерский^[13] отдавали себе отчет, что, начиная с деятелей Негласного комитета Александра I, происходит эволюционное изменение системы управления, в которой все большую роль играет ответственная бюрократия. По своей природе она стремится перетянуть на себя все больше полномочий и тем самым волей-неволей подрывает основы самодержавия. В 1860-е годы Катков и Победоносцев участвовали в подготовке Великих реформ, но к 1880-м годам они стали их яростными врагами. Катков предлагал полностью искоренить принципы, внесенные реформами в русскую жизнь, призывал к административно-политическим переустройствам. Победоносцев больше надежд возлагал на изменения в умах и душах людей, на усиление влияния церкви.

Так что обвинение правительства Александра II в протаскивании конституции было доносом на ответственную бюрократию как таковую, а не на отдельных ее представителей. Хотели ли ретрограды остановить эволюцию системы управления и возродить патримониальную бюрократию или намекали, что надо заменить либералов и консерваторов в правительстве на их (ретроградов) представителей, которые будут «правильно» использовать полномочия ответственной бюрократии, однозначно ответить сложно, хотя более вероятным кажется второй вариант.

Новый император понял намек правильно. Подписав Манифест о незыблемости самодержавия не только без согласования, но и без обсуждения с правительством, он дал четко понять, кто в доме хозяин.

Новое правительство Александра III преимущественно состояло из деятелей, считавших проведенные реформы ошибкой. Так, новоназначенный министр внутренних дел славянофил Н. Игнатьев в своем циркуляре начальникам губерний писал: «Великие и широко задуманные преобразования минувшего царствования не принесли всей той пользы, которую царь-освободитель имел право ожидать от них. Манифест 29 апреля указывает нам, что верховная власть измерила громадность зла, от которого страдает наше Отечество, и решила приступить к искоренению его»^[14]. Правда, пробыл он министром недолго, поскольку имел глупость предложить императору созвать Земский собор одновременно с коронацией, дабы укрепить основы самодержавия. Но как может истинный ретроград призывать собрать очередную говорильню?

Сменивший его на этом посту бывший константиновец Д. А. Толстой писал царю: «Убежден, что реформы прошлого царствования были ошибкой, что у нас было население спокойное, зажиточное… а теперь явилось разоренное, нищенское, пьяное, недовольное население крестьян, разоренное, недовольное дворянство, суды, которые постоянно вредят полиции, 600 говорилен земских, оппозиционных правительству»^[15].

Назойливая ненависть ретроградов к говорильням как механизму демократического взаимодействия общества и власти указывала на их стремление выступать по отношению к больному обществу в качестве ветеринаров, а не врачей^[16], понимая верноподданное население как бессловесную тварь.

Про конкуренцию в экономике, особенно в ее крупных отраслях, обсуждения были прекращены. Даже трое великих министров финансов, последовательно сменивших друг друга – Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградский, С. Ю. Витте, – были ярыми противниками рыночной экономики, только начавшей пробивать себе дорогу при Александре II. С. Ю. Витте назвал сумасбродством попытку перекроить экономическую жизнь России в соответствии с либеральными принципами^[17].

Одним из немногих либерал-консерваторов был, и то недолго, министр юстиции, верный константиновец Дмитрий Набоков.

Вот так, «с верою в силу и истину Самодержавной Власти», империя стала разворачиваться от реформ к охранению порядков, испокон веков укоренившихся в империи, и в ряде случаев отходить от уже установленных принципов и правил. В советское время этот период назвали контрреформами. По существу, начало этого периода следует отсчитывать не от прихода Александра III, а несколько раньше – от торможения реформ, во многом породившего начало и активизацию революционной деятельности в империи и попытки подавить их силой. Власть фактически ввела в империи чрезвычайное положение со всеми вытекающими последствиями: остановкой реформ, а порой и отменой их достижений. Именно такая политика привела к нарастанию революционных настроений в стране и гибели императора Александра II.

Отказ Александра III от любого диалога с обществом мог только усугубить ситуацию и загнать империю в историческую колею, ведущую к революции. Как писал исполнительный комитет «Народной воли» Александру III 10 марта 1881 года в письме-ультиматуме, «общее количество недовольных в стране между тем увеличивается; доверие к правительству в народе должно все более падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбежности все прочнее будет развиваться в России. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершит этот процесс разрушения старого порядка»^[18].

Впрочем, самодержавие и не могло поступить по-другому. Иначе это было бы не самодержавие. Со времен Ивана Грозного цари были уверены, что могут управлять подданными без их согласия, не интересуясь их мнением. А если что, могут сделать с ними что угодно, и ничего им за это не будет.

Глава 3. Подавление крамолы

1. Разгром «Народной воли»

Александр, получив письмо-ультиматум от террористов-революционеров, целый месяц вместе с семьей прятался в Гатчине. Придя в себя, начал действовать. У императора появилась профессиональная охрана. Судебное разбирательство, получившее название «О злодеянии 1 марта 1881 года, жертвой коего стал в Бозе почивший император Александр II Николаевич», прошло быстро. Обвинителем был Н. В. Муравьёв, бывший приятель Перовской и будущий министр юстиции империи. Уже 3 апреля 1881 года причастные к покушению на покойного императора С. Л. Перовская, А. И. Желябов, Н. И. Кибальчич, Н. И. Рысаков и Т. М. Михайлов были повешены, а Г. М. Гельфман вскоре умерла в тюрьме. «Народная воля» была фактически обезглавлена. Из 28 членов исполнительного комитета «Народной воли» на свободе остались всего восемь человек.

Тем не менее организация пыталась и после этого продолжать свою деятельность. Правоохранители с использованием провокаторов продолжали громить «Народную волю». К началу 1883 года старый исполнительный комитет был целиком уничтожен.

Официально «Народная воля» перестала существовать в 1887 году после несостоявшегося покушения на Александра III. Среди активных его участников, как известно, был и старший брат В. И. (Ульянова) Ленина Александр Ильич Ульянов.

После раскрытия заговора репрессии были направлены против студенчества и университетов, которые Александр III называл не иначе как революционными гнездами и рассадниками революции. Террор в стране потихоньку сошел на нет под бдительным оком министра внутренних дел, шефа жандармов графа Д. А. Толстого и его преемника И. Н. Дурново. Заговорщики всех уровней и мастей были казнены, частично пребывали на каторге или в ссылке. За шесть с половиной лет наиболее активного уничтожения «революционной заразы» (с 1881 по 1888 год) полиция достигла таких результатов: рассмотрено дел – 1500; всего подверглось наказанию 3046 человек, из них приговорено к смертной казни – 20, на каторжные работы – 128, к ссылке в Сибирь – 681, к ссылке под надзор полиции в Европейскую часть России – 1500, к другим, более мягким наказаниям – 717 человек^[19].

2. Усиление репрессий

14 августа 1881 года вышло «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия»^[20]. В соответствии с ним министр внутренних дел и губернские власти получили право ареста на три месяца, наложения штрафа от 500 до 3000 руб. или высылки любого жителя этой местности, а также закрытия учебных заведений и предприятий, запрета выпуска газет и т. д. Положение давало возможность вводить чрезвычайное положение практически в любой местности министром внутренних дел или генерал-губернатором по согласованию с Комитетом министров. Введенное на три года, «Положение» не раз продлевалось и действовало до 1917 года. Злые языки называли его Конституцией Российской империи.

На щит вновь был поднят лозунг графа Уварова, правда в несколько измененном виде: «Православие, Самодержавие, Дух смирения». Понятие «народ» казалось слишком либеральным. Не народ, а подданные.

Влияние православной церкви значительно возросло. Была объявлена борьба с сектантами и старообрядцами. Начальное образование было передано в руки священников, а в гимназиях увеличилось количество часов на изучение религиозных текстов. В стране возросло число церковных периодических изданий, повысились тиражи духовной литературы. Шло интенсивное строительство новых храмов и создание новых епархий.

На национальных окраинах было неспокойно. В сфере национальной политики Александр III продолжил курс своего отца, основанный на русификации инородцев, но куда более решительным образом. В Средней Азии, Поволжье, Сибири насильственно насаждалось православие. Гонения на язычество вылились, в частности, в нашумевшее Мултанское дело – провокационное обвинение удмуртов в человеческих жертвоприношениях, которое вызвало протест передовых русских людей. Буддистам – бурятам и калмыкам – запрещалось строить храмы.

Летом 1881 года по югу страны прокатилась волна еврейских погромов, организованных явно не без участия провластных организаций^[21]. Как бы с целью защиты еврейского населения в 1882 году Комитет министров ввел «Временные правила», касавшиеся прав еврейского населения России. Положения были обязательны для 15 губерний черты оседлости^[22], исключая Царство Польское. Евреям запрещалось: вновь селиться в сельской местности, приобретать недвижимое имущество вне местечек и городов в черте оседлости, арендовать земельные угодья, торговать в воскресенье и христианские праздники. Тогда же военный министр распорядился, чтобы в русской армии было не более 5 % евреев-врачей и фельдшеров от общего медицинского персонала. В 1886 году была введена процентная норма для приема евреев в высшие учебные заведения.

В 1889 году министр юстиции Н. Манасеин провел в качестве временной меры постановление, приостанавливающее принятие в число присяжных поверенных лиц нехристианских вероисповеданий, в секретной части которого указывалось, что министерство юстиции не будет выдавать разрешение на зачисление в присяжные поверенные ни одному еврею, пока не будет установлена соответствующая процентная норма по всей стране. На мусульман эта мера не распространялась. В 1890 году была проведена новая ограниченная земская реформа, которая лишила евреев права участвовать в местных органах управления. Новое Городское уложение 1892 года совершенно устранило евреев от участия в выборах в органы городского управления как в черте оседлости, так и за ее пределами.

В конце 1880-х – начале 1890-х годов власти начали проводить чистку внутренних губерний от евреев. Полиция активно проводила облавы в Петербурге, Москве и других городах, запрещенных для проживания евреев.

В Польше, Финляндии, Прибалтике, на Украине русский язык был введен в учреждениях, на железных дорогах, на афишах и т. д. В Польше главная ставка делалась на русификацию края полицейскими методами. Полякам-католикам был закрыт доступ к управленческим должностям в Царстве Польском и Западном Крае. С середины 1880-х годов стали урезаться автономные права Финляндии^[23]. С тех пор Польша и Финляндия стали заповедниками для революционеров.

3. Усиление цензуры

27 августа 1882 года по инициативе П. А. Валуева, К. П. Победоносцева и С. Г. Строганова было принято положение «О временных мерах относительно периодической печати»^[24]. Документом было установлено, что решение о прекращении или приостановке выхода «без определения срока» периодических изданий должно приниматься Верховной комиссией по печати в составе министров внутренних дел, народного просвещения и юстиции, а также обер-прокурора Синода.

Комиссия могла запретить редакторам и издателям заниматься их профессиональной деятельностью. Редакторов изданий, выходивших без предварительной цензуры, обязали сообщать по требованию министерства внутренних дел фамилии авторов вышедших публикаций. Для органов печати, издание которых временно приостанавливали три раза, устанавливали предварительную цензуру, причем цензор мог самостоятельно без всякого судебного рассмотрения вновь приостановить такое издание.

В период между 1883 и 1885 годами было закрыто девять изданий, среди которых очень популярные «Отечественные записки» М. Е. Салтыкова-Щедрина. В 1884 году была проведена еще и зачистка библиотек. Всего в 1881–1894 годы было запрещено 72 книги – от вольнодумца Л. Н. Толстого до вполне консервативного Н. С. Лескова. Из библиотек изымалась «крамольная» литература: сочинения Л. Н. Толстого, Н. А. Добролюбова, В. Г. Короленко, номера журналов «Современник» за 1856–1866 годы, «Отечественные записки» за 1867–1884 годы. К постановке было запрещено более 1300 пьес.

Глава 4. Корректировка реформ

1. Университетская реформа

Поскольку революционеры в значительной степени рекрутировались из студенческой среды, университеты не могли остаться без пристального внимания ретроградов. 23 августа 1884 года был издан «Общий устав императорских российских университетов»^[25], разработанный Д. А. Толстым еще в бытность его министром народного просвещения при активном участии М. Н. Каткова и профессора Н. А. Любимова.

Университетская реформа 1884 года, по сути, пересматривала устав 1863 года. Осуществлял эту реформу министр народного просвещения И. Д. Делянов, который был славен тем, что на вопрос о причинах увольнения одного из профессоров ответил, что «у него в голове одни мысли»^[26].

Проект документа был отвергнут большинством членов Госсовета^[27], но тем не менее вступил в силу. «При новом устройстве все поводы к агитации и интриги в профессорских коллегиях прекратятся, в стенах университета водворятся спокойствие и дух, освобожденный от посторонней и притом дурной примеси. Надзор за студентами и их ограждение от вредных влияний может стать правдой только при новом уставе»^[28], – утверждал М. Н. Катков. Профессор Л. И. Петражицкий говорил об обратном: «Устав этот стал нарушаться тотчас после появления и разлагаться с ускоряющеюся быстротою. Теперь уже нет у нас в университетах никакого твердого законного порядка, никаких твердых правил, принципов и системы, а господствуют беспорядок, беспринципность и бессистемность. При этом ненормальная комбинация обломков Устава с различными отступлениями от него создала в некоторых направлениях явления, которые не только в храме науки, но и ни в каком благоустроенном учреждении никогда не должны были бы быть терпимы»^[29].

Значительно расширилась власть попечителей округов в отношении университетов. Ректор не избирался советом, а назначался министром народного просвещения и отныне мог не считаться с мнением профессуры при назначении преподавателей и давать профессорам указания, делать напоминания и замечания. Жертвами нового устава, изгнанными из университетов за нелояльность, стали такие ученые, как М. М. Ковалевский, С. А. Муромцев, В. С. Соловьёв и др. Ученых с мировым именем, таких как Д. И. Менделеев, И. И. Мечников, А. С. Песков, выживали всеми правдами и неправдами.

Компетенция университетского совета и факультетских собраний была в значительной степени ограниченна. Деканы назначались попечителем, должность проректора упразднялась, уничтожался университетский суд.

Экзамен окончившим курс студентам производился в особых государственных комиссиях. Как острили злые языки, храмы науки превратились в высшие полицейско-учебные заведения.

Однако этим дело не ограничилось. В 1882 году после ухода военного министра Д. А. Милютина были закрыты женские врачебные курсы при Николаевском военном госпитале в Санкт-Петербурге, что означало уничтожение женского медицинского образования. В 1886 году были закрыты все женские курсы, кроме Бестужевских (высшие женские курсы в Санкт-Петербурге, одно из первых женских высших учебных заведений в России), причиной чему стало активное участие курсисток в революционном движении. С 1887 года для поступления в вуз надо было предъявить справку из полиции о благонадежности.

В 1886 году было введено ограничение на прием евреев в высшие учебные заведения: в пределах черты оседлости процентная норма составляла для мужских гимназий и университетов 10 % от всех учеников, в остальной части России – 5 %, в столицах – 3 %^[30].

В июле 1887 года был издан циркуляр министра просвещения И. Д. Делянова, призванный «урегулировать» социальный состав учащихся. Прозванный «циркуляром о кухаркиных детях», он предписывал не принимать в гимназию детей из «недостаточных классов населения» «за исключением разве одаренных необыкновенными способностями». Таким образом, путь в университет кухаркиным детям практически был закрыт. Это объяснялось отсутствием должного надзора за ними со стороны родителей и, соответственно, низким уровнем нравственности и культуры детей из таких семей, а также отсутствием у них необходимых условий для учебы.

Как раз под действие этого закона попал будущий писатель Корней Чуковский, который в автобиографической повести «Гимназия. Воспоминания детства»^[31] красочно описал, как кухаркиных детей выгоняли из учебных заведений.

Начальные школы передавались напрямую в ведение Святейшего синода (церковно-приходские школы). Для того чтобы крестьянский ребенок мог продолжить учится в гимназии, за него должен был ручаться кто-то из знатного сословия.