Quotes from the book «Век мой, зверь мой (сборник)»
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Всё большое далёко развеять,
Из глубокой печали восстать. Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал. Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез. Ты вернулся сюда – так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей, Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток. Петербург! я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера. Петербург! у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса. Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок, И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред —
Башни стрельчатой рост! Кружевом, камень, будь
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань! Будет и мой черед —
Чую размах крыла.
Так – но куда уйдет
Мысли живой стрела? Или, свой путь и срок,
Я, исчерпав, вернусь:
Там – я любить не мог,
Здесь – я любить боюсь…
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки;
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят. О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей. Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей —
Запихай меня лучше, как шапку в рукав
Жаркой шубы сибирских степей… Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе; Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе, — Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим? За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить? Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок. На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло, Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор. Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть!
Проза асимметрична: ее движения – движения словесной массы – движение стада, сложное и ритмичное в своей неправильности; настоящая проза – разнобой, разлад, многоголосие, контрапункт;
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь. Вся комната напоена
Истомой – сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна. Немного красного вина,
Немного солнечного мая —
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна…
Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа: Ничему не хочет научить,
Не умеет вовсе говорить
И плывет дельфином молодым
По седым пучинам мировым.
