Но все же через некоторое время пришлось пойти обратно домой. Когда-то он провожал ее до дома ее кузины. Теперь они могли не расставаться даже ночью. Кто-то мог бы сказать, что это может быстро надоесть. Нет. Они наслаждались каждым мигом, проведенным вместе, и это никогда не надоедало.
Домой к нему они пришли уже далеко за полночь.
*сукияки – ломтики говяжьего мяса
Следующий день был не на шутку волнительным и утомительным, даже несмотря на то, что это был выходной, и им обоим не надо было куда-то спешить и срочно что-то делать. Дело было только в том, что Чонхо и слышать не хотел о дальнейших действиях, прежде чем они не оповестят о своем выборе родителей Мидори.
– Да все нормально, они ничего не скажут против, – говорила она, уже наполовину одевшись.
– Сходим сейчас и все узнаем, – возражал ей на это Чонхо, который оказался на редкость традиционным в этом вопросе.
Да и вообще он во многом был традиционен, в привычках или мелочах, чего нельзя было бы сказать о Мидори, которая любила все новое, а на старом вовсе не зацикливалась. Чтобы восстановить космическое равновесие, должно было бы быть все наоборот, да не тут-то было. Может, это еще одна причина, по которой судьба свела их вместе, и Мидори оказалась именно на той улице в тот день, чтобы окликнуть Чонхо.
Вообще они часто рассуждали на эту тему: почему они оказались вместе. Ведь было такое ощущение, будто они знают друг друга сотни лет, хотя на деле не наберут и десятка. Он сидел на диване, а она клала свою голову к нему на колени. Так они могли провести бессчетное количество времени.
И все было замечательно до тех пор, пока они не подошли к дому Мидори вплотную. День был солнечный, но ветреный, поэтому чуть что, и волосы Мидори взвивались в разные стороны. Было тревожно и страшно объявлять о своей помолвке. Родители Мидори несколько раз напоминали, что ей пора покончить «с этим корейцем», на что она просто хмыкала и уходила в свою комнату, если была дома, что было довольно нечасто.
В общем и целом можно сказать, что ее родители не совсем любили Чонхо, хотя обращались с ним обходительно и даже ласково, как и все японцы, порой намекая, что неплохо бы ему больше общаться с соотечественниками. Мидори всегда обижалась на это, и потом, в вежливой форме выговаривала все свои замечания.
Чего не скажешь о матери Чонхо. Часто, обычно зимой, когда заканчивался сезон, они ездили к ней. Она с радостью принимала Мидори в своем доме. Сун Хо уже подросла, начала становиться настоящей девушкой, и теперь доверяла Мидори все секреты, которые только могла вспомнить. А Юнхо доброжелательно принимал ее в дом, потому как считал себя его своим полноценным хозяином, несмотря на то, что муж матери Чонхо еще никуда не делся.
– Ну что, идем? – наконец спросил Чонхо, взяв Мидори за руку покрепче, стоя все так же около двери.
– Идем… – отозвалась Мидори, мельком кинув взгляд на кольцо – не снится ли все это?
Чонхо позвонил в звонок. Дверь открыли далеко не сразу. Создавалось впечатление, будто с другой стороны их внимательно изучают.
Наконец, дверь отворил отец Мидори, Наойя Юя, представительный мужчина лет пятидесяти. Оба, Чонхо и Мидори синхронно поклонились отцу, оставаясь в таком положении некоторое время. Отец нехотя и слегка склонился в ответ, пропуская их в свой дом.
Это было странно, придти вот так. Хоть Чонхо и был сотни раз в доме Мидори, но никогда – с такой целью, поэтому он волновался, хотя внешне оставался все таким же спокойным. Мидори же то и дело озиралась по сторонам, будто была в этом доме в первый раз.
– Присаживайтесь, – пригласила их присесть за стол в гостиной мать Мидори, Наойя Маюми, немного полноватая, на добрая на вид женщина средних лет.
Оба как по команде уселись за низкий стол, подогнув под себя колени. Все это время Мидори прикрывала свою левую руку, чтобы не было видно кольца до поры до времени. Птицы пели за окном, ветер понемногу стихал, но обстановка в доме была довольно напряженной.
– Как твоя подготовка к выставке? – спросила мать Мидори.
Чонхо родители будто не замечали, что случалось уже не раз. Мидори это всегда раздражало.
– Хорошо, все идет по плану, – ответила Мидори. – Мы с Чонхо решили добавить еще несколько фотографий…
– Кстати, твои последние фотографии в статье о новом музее были просто замечательны, – перебил ее отец.
Чонхо все это время благоразумно молчал, переводя взгляд с одного на другого.
– Спасибо, – ответила Мидори. – Кстати… мы с Чонхо…
– Не хотите чаю?
Не дождавшись ответа, Маюми-сан пошла на кухню заваривать чай. Мидори и Чонхо переглянулись.
– Твоя игра на этот раз оказалась неожиданно хорошей, – будто впервые заметив Чонхо, сказал отец, заставив того незаметно вздрогнуть. – Но я не так увлекаюсь футболом, мог и ошибиться.
И такие колкости тоже были в духе родителей Мидори. Чонхо давно привык, поэтому просто старался как можно меньше с ними разговаривать.
– Вот и чай. – В гостиную вернулась мать Мидори.
Она расставила всем чашки и уселась сама. Родители приступили к чаепитию. Чонхо и Мидори к чашкам не притронулись. Вдруг застрекотала цикада. Рановато для нее в такую пору.
– Я сделал вашей дочери предложение, – вдруг неожиданно начал Чонхо. – Теперь спрашиваю вас: вы согласны отдать мне свою дочь в жены?
Говорил он это все с ледяным спокойствием, но внутри, Мидори чувствовала это, так и дрожала каждая струнка.
Родители Мидори, ни один, ни второй никак не отреагировали на это, спокойно продолжая пить чай.
– И я сказала «да», – не выдержала Мидори затянувшегося молчания.
И снова полнейшее игнорирование. Чонхо и Мидори снова переглянулись.
– Этого следовало ожидать, – наконец сказал отец. – А теперь ответь мне: ты хорошо подумала?
Под этим выражением скрывалась целая речь: «Хорошо ли ты подумала, что согласилась выходить замуж за этого корейца, который не может ничего, кроме как бегать с мячом по полю, в то время как мы в состоянии найти тебе состоятельного мужа из хорошей семьи и с приличным достатком?».
– Да, хорошо.
Под этим тоже можно было понять целое высказывание: «Да, я хорошо подумала, ведь я люблю его и больше никого, а если запретите, то все равно выйду за него замуж, ведь я люблю его больше жизни».
– Что ж, ладно. Кстати, а та твоя фотография…
Разговор снова потек в жутко официальном русле, что означало: поговорим потом, когда этот кореец (иначе они его просто не называли, потому что тоже чтили традиции и всех корейцев, мягко сказать, недолюбливали) уйдет, поэтому спустя несколько часов Мидори, проводив Чонхо, осталась дома.
И вот тут-то начался настоящий разговор, с самого начала не предвещавший ничего хорошего.
Чонхо медленно шел по улице, пиная каждый попадавшийся под ногу камешек, что немного не соответствовало его костюму, который он надел по случаю такого знаменательного, как он думал, события. Время пролетело быстро, хотя дома у родителей Мидори ему казалось, что бесконечно тянется каждая секунда. Теперь он был свободен от неприветливых взглядов ее родителей, вследствие чего даже снял галстук и выкинул в ближайшую урну.
Он играл в команде вот уже который год, и редко когда кто жаловался на его игру. Он забил не один гол, и вот на подпись уже готовился третий контракт. Его несколько раз звали в европейские команды не последнего десятка, но он отказывался, так и оставаясь в Осаке. Он давно жил в своей собственной квартире, с каждым годом все более обустроенной. У него была прекрасная девушка, уже невеста, с которой он волею судьбы встретился еще в Сеуле, в своем родном городе. Но это все не имело значения.
Важно было сейчас лишь то, что ее родители до сих пор отказываются принять его. И вполне вероятно, что будут против их брака, хотя Чонхо до последнего надеялся, что так не будет, что они согласятся с выбором своей дочери, что за столько лет они привыкли к нему. Но это было вовсе не так. Жестокая реальность показывала совсем другое. Они окажутся против, они запретят… Иногда ее родители ему действительно надоедали. Они надоедали ему своей принципиальностью, своей традиционностью, которой обладали в еще большей мере, чем сам Чонхо. Но это были все же ее родители, и стоило об этом вспомнить, все возмущения утихали. Он знал, что сейчас, в этот самый момент Мидори разговаривает с ними насчет него, и от этого разговора зависит многое, но ничего сам поделать не мог, потому и ушел. Просто это дело только дочери и ее родителей.
Чонхо зашел в первый попавшийся бар, спустившись на уровень подземного этажа. Раньше, когда он жил в Сеуле, они с матерью считали каждый чон, и всякие кафе и бары он просто не мог позволить себе, потому что работал, не покладая рук. А потом прибавились и тренировки на стадионе в Янчхонгу, и времени оставалось еще меньше. Сейчас его достаток заметно увеличился, и он вполне мог себе позволить заходить в такие заведения хотя бы иногда, хоть и высокое звание спортсмена это ему претило. Сейчас ему было безразлично – узнают его или нет. Ему просто хотелось выпить, хотя тренер очень строго к этому относился.
Да, спустя год игры в команде его стали узнавать. После – показывать на него на улице. Потом – просить автограф. Вначале ему это было непривычно, он чувствовал себя не в своей тарелке, но затем ему стало интересно, а еще через год надоело. Это стало еще одной частью работы.
– Простите, можете расписаться, Ю-сан?
Вот и теперь… Он посмотрел на просившего. Это был юнец, молодой настолько, что даже не тянул на двадцатилетнего, чего требовало заведение.
– Да, конечно, – вместо наставлений, на которые и так не было настроения, ответил Чонхо.
Он расписался на протянутом листочке, и юнец ушел, весь светясь от счастья. Чонхо так и не придумал японскую подпись и остался писать заковыристым хангылем*, что всегда так нравилось поклонникам команды.
Для начала он заказал не слишком крепкий коктейль и теперь сидел, довольно быстро его уничтожая. Через полторы минуты он попросил повторить заказ, после чего перешел на более крепкие напитки.
– Что, горе запиваешь?
Родная речь… Чонхо посмотрел на подсевшего к нему. Неизвестно как и неясно почему, но перед ним оказался Ку Сун Юн, их вратарь, тоже кореец, который довольно редко выходил на поле, но в то же время был завсегдатаем командных посиделок и довольно веселой личностью, что позволяло ему быть заводилой. Хоть Чонхо тоже был достаточно высоким, но не настолько. Сун Юн был высоким, как Эйфелева башня, так что ему приходилось иногда разговаривать, склонив голову. Еще бы, все-таки вратарь.
Чонхо ничего не ответил на такой вопрос, просто снова выпил стакан. Вообще Сун Юн мог разговорить любого, несмотря на свой довольно плохой японский, но с Чонхо ему удалось это сделать только на второй год их знакомства. Не удалось бы вообще, но он все же был соотечественником, и порой Чонхо просто скучал по родной речи, когда совсем надоедало контролировать себя и постоянно переводить с корейского. Так они и сдружились с Сун Юном, хоть он и был младше Чонхо на энное количество лет.
– Эй, эй, ты сколько выпил уже? – не отставал Сун Юн. – Стакан пива, пожалуйста, – сказал он подлетевшему официанту.
– Какое тебе дело… А тебе пиво не рановато?
– Мне? Никакого. Просто поинтересовался. – Замечание о возрасте Сун Юн пропустил мимо ушей.
– А ты как меня нашел? – спросил Чонхо, осушив очередной стакан.
– Просто увидел из окна машины. Дай, думаю, остановлюсь. Потом пошел за тобой, и вот… Так с чего вдруг такое настроение?
– Да так…
– Так просто не бывает. Выкладывай.
– Детям такое знать рано, – немного насмешливо ответил Чонхо, отпив еще глоток.
– А я думаю, нет, – возразил Сун Юн. – Что-то с твоей девушкой?
Чонхо внимательно посмотрел на него. Странно, раньше за ним чтения мыслей не замечалось. Он еще немного помолчал, а потом ответил:
– Да, с ней.
– Это та японка? Заболела? Или нет, дай угадаю…
Он постучал пальцем по подбородку, будто это добавило бы ему большей сообразительности. Кафе находилось на подземном уровне, так что здесь не было окон. Поэтому сказать, стемнело или все еще нет, было совершенно невозможно.
– Ее родители не разрешают вам встречаться? – наконец сказал Сун Юн. – Или нет… Ты уже взрослый для такого. Не разрешают пожениться?
Чонхо снова еще внимательней посмотрел на него. Нет, точно читает мысли. Да с такой способностью ему на воротах цены бы не было! Особенно, когда бьют пенальти.
– Айгу, да наш Чонхо скоро съест куксу**! – Сун Юн хлопнул рукой по столу. – Я прав?
Тот ничего не ответил, только посмотрел в сторону. Хотел заказать еще выпивки, но решил, что переусердствовал сегодня на год вперед, и отказался от такой заманчивой идеи. Он просто посмотрел в пустой стакан, потом на картину, висящую здесь довольно не к месту, а потом сказал:
– Тебе не пора?
– Так значит, собрался? – не отставал Сун Юн. – Вот это да…
По такому поводу он заказал еще один стакан пива.
Они посидели еще немного, потом начали двигаться домой. Больше никуда не хотелось, да и ложиться спать надо было рано – уже через два дня матч с Токио, тренировки должны быть усиленными. Сезон только начался, но расслабляться не стоило. Фаворит прошлого года просто не даст поблажек.
Когда они вышли, их уже объяла темнота ночи, развеянная светом фонарей. У него было достаточно денег, чтобы купить машину, но он всегда ездил только на мотоцикле. На том, что достался ему по выигрышному билету, который отдала ему Мидори пять лет назад. Он бы и сейчас не прочь прокатиться, но на этот раз его мотоцикл стоял в гараже, да и потом – от него веяло алкоголем. А в стране, где даже за вождение велосипеда в нетрезвом виде берут штраф, с этим шутить не стоило.
Но первое, что сделал Чонхо, когда вернулся домой – это позвонил Мидори.
– Ну как?
– Пока никак… – ее усталый голос говорил о многом. – Они против. Говорят, что с корейцами связываться нельзя. А если свяжусь…
– И ничего нельзя сделать?
– Можно. Пожениться без их согласия.
– Нет, давай подождем. Пройдет немного времени, и они смирятся.
– Ты их не знаешь. Если они решили, то так и будет.
Чонхо вздохнул. Все алкогольные пары как ветром снесло. Теперь они снова вернулись к той же самой проблеме.
– Ладно, встретимся завтра вечером и все обсудим.
– Хорошо. Спокойной ночи, мой будущий муж, – рассмеявшись, сказала Мидори и отключила связь, прежде, чем Чонхо успел что-то сказать в ответ.
*хангыль – корейский алфавит
**… скоро съест куксу – корейский фразеологизм, означает, «пожениться»
По случаю близкой игры с Токио, уже через день, утренняя и вечерняя тренировки на стадионе Кинчо проходили в полной мере и нагрузке, а может, даже и в большей. Чонхо давно привык к таким нагрузкам. В какой-то мере их даже было не сравнить с теми нагрузками, что он выдерживал на стадионе в Янчхонгу. Не скажешь, что и здесь было легко, все же Высшая Лига, но работа и тренировки давались тяжелее.
В этой команде он провел уже четыре года. Ветеран Осаки, так сказать. Многое и многие сменились за это время, но сам он играл уже пятый год. С некоторыми сдружился, и продолжал дружить даже тогда, когда они переходили в другой клуб, с другими просто не разговаривал, хотя на игре это никак не отражалось. Сначала он сторонился всех, говорил мало. Да, сначала было нелегко…
Это была его пятая тренировка, и он до сих пор плохо понимал, что ему нужно делать. Тренер говорил по-японски бегло, да еще с кансайским диалектом, так что получалось не разбери-поймешь что. Единственное, что он понял, это то, что его поставили на место правого нападающего. Приходилось импровизировать. Переводчика на корейский они не держали, потому что подразумевалось, что более менее образованные корейцы должны знать японский. Ему не повезло.
Он жил в одном из самых дешевых хостелов первое время, но и на это денег хватало с трудом. Обо всем этом он ей не говорил. Не хотел расстраивать.
– Что, совсем с языком плохо? – как-то раз услышал Чонхо. Это было дней через шесть после начала
Чонхо обернулся, удивленно уставившись на высоченного парня в кепке и в футболке, хотя в тот день было довольно холодно. Но самое удивительное – он отчетливо понял каждое слово, и не сразу догадался, что парень этот говорил на его родном языке.
Был ветреный и пасмурный день. В такие дни на Кинчо было как-то совсем безрадостно. Тренировка только начиналась. Некоторые еще не подошли.
– У меня тоже первое время трудности были с языком, хотя в университете Донггук учил японский.
– Ты из Сеула? – наконец опомнился Чонхо.
Когда-то он несколько раз отвозил в Донггук немаленькие заказы продовольствия.
– Да, оттуда. Я смотрю, судя по говору, ты тоже оттуда? Хотя, что я спрашиваю, – прервал он сам себя, – сеулец другого сеульца увидит за тысячу ли.
Чонхо продолжал спокойно смотреть на него, не выражая никаких эмоций, хотя где-то внутри чувствовал неподдельный интерес.
– Ким Чжун Хён, – представился он и протянул руку.
Чонхо еще смотрел на протянутую руку пару секунд, потом пожал ее.
– Ю Чонхо, – ответил он все тем же холодным голосом, даже несмотря на то, что наконец после довольно долгого времени встретил соотечественника.
– Будем знакомы, – Чжун Хён улыбнулся. – А то я тут уже заскучал. Я здесь играю год, но на поле выходил всего три раза…
Так и завязалось знакомство двух людей с противоположных концов поля, которое потом переросло в дружбу. Чжун Хён помогал на поле в неясностях языка (Мидори всерьез взялась обучать его вечерами, как только узнала, что он приехал сюда надолго). Мало-помалу они начали восходить на вершину футбольного Олимпа. Чжун Хён спустя некоторое время стал основным вратарем, хотя первый номер так и остался за Такедой, а Чонхо все чаще выходил в стартовом составе, выступая уже не за правого нападающего, а за центрального.
Да, сейчас совершенно не то, что было пять лет назад. Все тот же старый добрый Кинчо, все тот же Чжун Хён, все тот же бессменный капитан Фуджимото. Иногда с трибун им даже вывешивали баннер, написанный хангылем. Чжун Хён считал это своей особенной заслугой. Чонхо мало обращал внимание на это, хотя где-то совсем внутри, глубоко в сердце становилось чуточку теплее.
Тренировка сегодня была ненамного труднее предыдущих. Может, еще и увеличена по времени, но не более того. Чонхо отсчитывал минуты до конца, поэтому был сегодня несколько рассеян. Может, поэтому его вновь сместили вправо, отдав почетное место центрального нападающего Нагаи. Впрочем, Чонхо не возражал. Его больше устраивала эта позиция. Не то, чтобы они дружили, но общались часто. Все-таки их позиции были довольно близки друг к другу. И все же больше он общался с Катани, хотя тот был атакующим полузащитником.
Да, с ним он общался больше. Не потому, что тот был очень общительным, но просто было совпадение интересов, хотя Чонхо был старше его на один год. Когда он пришел в команду, его еще не было. Как выяснилось потом, он был в аренде. Не все в их отношениях было гладко, но потом они разговорились, начав со спора.
Закончился матч, где Чонхо пробыл все время игры на поле. И это был один из первых матчей Катани по возвращении из аренды.
– Думаю, лучше было пройти дриблингом, а не лезть напрямую, – вдруг сказал Катани Чонхо, когда они переодевались в раздевалке.
– Как смог, так и сделал, – ответил Чонхо. – Гол-то все равно забил.
– Но можно было сделать это красиво. А ты…
– Так и будешь меня критиковать?
– А что, не имею права? И потом, ты мог бы обойти левого защитника, а не врезаться в него. Тогда бы не получил желтую карточку.
– А сам-то… Кривлялся от падения, притворялся, что больно, да так долго, что тоже чуть карточку не схлопотал.
– А ты совсем не замечал, как я тебе пытался сказать, чтоб ты мяч принял…
Но сейчас они хорошо общались. Если не сказать – дружили.
Вот только это все не важно. Пусть его даже не поставят в стартовом составе, но он должен поговорить с ней как можно скорее. Солнце клонилось к закату и после еще нескольких отработок рядовых пасов, потому что на большее уже не способны, их наконец отпустили с поля.
Перекинувшись парой фраз с Ким Чжун Хёном и замечанием Ку Сун Юну, который по праву считал его своим хёном*, он ушел, идя так быстро, что около мотоцикла оказался в мгновение ока. Во-первых, потому что спешил поскорее встретиться с Мидори, которая уже должна была ждать его в их обычном кафе для таких вот встреч, во-вторых, потому что за последние полчаса ему жутко надоели взгляды украдкой в его сторону. За полдня слухи о его предполагаемой женитьбе расползлись с невообразимой скоростью. Мотоцикл был в таких случаях ему верным другом. Как в старые времена тот старый, черный, потрепанный. С ним он преодолел не одну сотню километров. С этим еще больше. Этот мотоцикл утешал его в трудные дни, не давал упасть духом, подставляя свой верный руль, поддаваясь на каждое движение твердой руки.
Она ждала его, как всегда, допивая стакан свежевыжатого яблочного сока и изредка окидывая небольшой зал усталым взглядом. Это было их кафе, они всегда заходили сюда, чтобы встретиться. Маленькое помещение, недорогая и не совсем изысканная еда, но оно им обоим нравилось. Может быть, из-за вида из окна, выходящего прямо на оживленную дорогу, может быть, из-за того вкусного рамена, что подавали здесь, может быть из-за чего-то еще.
– Прости, я опять опоздал, – сказал он, только подойдя к ней и усевшись напротив.
– Ничего, все нормально, – ответила она. – Все в порядке.
– Ну как?
В этом вопросе заключалось многое, но самое главное: «Как обстоят дела с согласием родителей». Мидори только покачала головой, не сказав ни слова. Такой упертости можно было только позавидовать. Но больше всего она пришла в ярость от последнего высказывания, когда мать сказала ей в качестве последнего аргумента: «Вспомни, как за тобой ухаживал тот музыкант. Сейчас у него довольно известная группа. Даже в двух фильмах снялся, популярный айдол**. Он до сих пор пишет тебе песни…».
Да, Кикучи Дзюн после того, как уехал обратно в Осаку, так и не дождавшись ее, написал ей еще несколько песен, красивых, звучных, но вряд ли это было выражение любви, она всего лишь стала для него своеобразной недоступной музой, которая звучит лучше только тогда, когда находится на расстоянии. Они вряд ли виделись более пяти раз после того. Да и когда увиделись, просто обменялись приветствиями и замечаниями о погоде, но не более.
– Они никогда не благословят нас, – наконец сказала Мидори. – Я готова выйти за тебя хоть завтра, но…
– Подождем еще немного, – прервал он ее.
Он был хмурым, он не предполагал, что дело примет такие обороты. Сидя за столом, он раз за разом переворачивал с ног на голову пустую солонку и хмурился. А Мидори вся как-то сникла, не в состоянии сказать что-либо. Иногда ее поражала упертость Чонхо. И вот она была зажата между двух этих упертых сторон – никуда не подвинуться.
Они провели в молчании почти весь вечер, изредка обмениваясь репликами насчет повседневных дел: ее последней фотосессии в журнале и его предстоящей игры с Токио.
Камень тускло поблескивал зеленым огнем на пальце левой руки.
*хён – старший брат или более старший мужчина для парня
**айдол – восточно-азиатская звезда шоубизнеса
– Я слышала, ты выходишь замуж!
Мидори пришла домой, разыгрывая самую послушную дочь на свете, тихо закрыла дверь и ушла к себе в комнату, коротко поздоровавшись с родителями. И вот теперь она разговаривала по телефону со своей подругой, Шиори.
– Откуда ты узнала? – спросила ее Мидори.
Толком не раздевшись, она уселась на кровать, предполагая провести так довольно много времени – их разговоры с Шиори всегда занимали много времени.
– От одной подруги друга своей сестры, – совершенно серьезно ответила Шиори.
– Правда?
– Нет, конечно. Мне твоя мать позвонила спросить совета.
– А… Какого совета?
– Как заставить тебя расхотеть выходить замуж за Чонхо-куна. Но я так понимаю, что тебя не отговоришь ни за какие коврижки?
Она часто бывала вместе с ними, когда они выбирались прогуляться, приводила друзей, так что собиралась шумная компания, и называла парня Мидори исключительно Чонхо-куном. Он не возражал, но и особого восхищения не выказывал. Он довольно скептически относился к таким компаниям, ему легче было быть в тишине, но что поделаешь с таким энтузиазмом Шиори.
– Да. Назови это как хочешь: судьбой, случаем, красной нитью… Но мне было предписано с ним встретиться, и я не хочу менять свою судьбу.
– Да поняла, поняла… – Шиори рассмеялась.
Темой для телефонного разговора на полчаса они были обеспечены. Да и есть ли для девушек темы более интересные, чем сердечные проблемы? Шиори пришла к тому же неутешительному выводу, что выход только один – жениться без благословения родителей.
Мидори в этот вечер так и не вышла из своей комнаты. Она не нашла занятия лучше, чем разбирать и редактировать кадры с последней съемки. Притом, что это и так было необходимо сделать.
Она легла спать поздно, а во сне хмурилась всю ночь. Если бы рядом с ней был Чонхо, он бы неощутимо разгладил эти мелкие морщинки.
День перед игрой. Самое напряженное время. Обычно в такое время они виделись только поздно вечером, а Чонхо хотел увидеть ее с самого утра, как только проснулся. Первая мысль его была о ней, больше ни о чем. Решив, что просто соскучился, он отогнал от себя все недобрые мысли. Сегодня он должен был думать только о предстоящей игре.
Хотя он уже достаточное время играл в футбол, все равно к каждой игре подходил серьезно, ни на что не отвлекаясь, даже на нее, как ни грустно было бы ей это признавать. Вот и в этот раз то же самое, так что после получаса он уже отодвинул все эти предчувствия, насколько это возможно, на второй план.
А ей в этот день дали новое задание – взять вместе с репортером Мацумото интервью у…
– Да вы что? Нет-нет, я не хочу…
– Хватит упрямиться, это всего лишь интервью. Что тут сложного? – удивился главный редактор Танака-сан.
– Н-ничего…
– Вот и иди. Завтра в пять вечера в кафе «Алый дракон». Их солист любит китайскую кухню. У них как раз через день после этого начало тура по всей Азии.
– Но завтра матч!
– Ты смотришь футбол? – еще больше удивился Танака-сан. – Ничего, пропустишь одну игру. Иди.
Как бы ни не хотела Мидори брать интервью у популярной группы Hey-yo!, ничего не поделаешь.
С другой стороны, прошло так много времени, он ведь ее и забыл вовсе с таким обилием фанаток, а если и нет, то вспомнит с великим трудом, как давно исчезнувшее прошлое. Ведь ничего страшного в том, что они встретятся на полчаса. У него и так загруженный график. Нет, определенно ничего плохого произойти не может.
Весь вечер у обоих, у Мидори и у Чонхо, на разных концах Осаки, проходил в томительном ожидании неизвестного. И если в первом случае что-то можно было предполагать от команды Токио, то от Дзюна – вряд ли. У него довольно поздно закончилась тренировка, когда уже давно закатилось солнце, а она допоздна засиделась в редакции, на время забыв обо всем на свете.
Встретились они всего на полчаса, когда Чонхо приехал на своем мотоцикле отвезти ее домой. Встречный ветер дул в лицо так сильно, что не пускал слова выйти из горла, так что они и не разговаривали вовсе, перекинувшись парой слов, только когда он привез ее за квартал от дома. Дальше она должна была идти сама, чтобы еще больше не раздражать родителей.
Она больше не предлагала пожениться без согласия родителей, потому что знала, что опять упрется в непроходимую стену. Она просто поцеловала его на прощание, а он обнял ее так крепко, будто это было в последний раз.
– А, кстати, забыла сказать… – опомнилась Мидори, когда он наконец ее отпустил. – Чонхо, мне жаль, но… я не смогу прийти завтра. Прости.
– Да ничего, обычная игра, ничего особенного, – сказал на то Чонхо, но сам как-то сник, хотя показал это только наполовину.
– Мне нужно взять интервью у… – она вдруг побоялась произнести название группы, произнести это имя, – у одной группы как раз в это самое время.
– Все нормально, не переживай.
Они коротко попрощались, и она пошла дальше одна.
Следующий день выдался пасмурным и ветреным. Того и гляди дождь начнется. Играть в такую погоду он совсем не любил. Но управлять погодой, так же, как и мировой политической обстановкой мало кому удавалось, поэтому рано утром он поехал на Кинчо на утреннюю тренировку, чтобы потом немного перекусить и снова отправиться на стадион выслушивать последние указания главного тренера. Все как всегда.
– Ну как у вас там дела с твоей японкой? – спросил Сун Юн во время пятиминутного перерыва.
Чонхо только продолжал смотреть на пустые трибуны, делая вид, а может и вправду, что не слышит его.
– Ну хватит молчать, хён!.. – громче сказал Сун Юн.
Чонхо только незаметно вздохнул.
– А, что, опять на своем птичьем языке разговариваете? – встрял в разговор Катани, остановившись прямо около них и нависнув над Сун Юном.
– Не, тебе послышалось, – тут же по-японски ответил Сун Юн.
– Мы все слышали, – монотонным голосом сказал Куроги, проходя мимо.
Все это достаточно надоело Чонхо. Он встал со скамейки и отошел в сторону. И весьма своевременно, потому что объявили конец перерыва.
Дальнейшая подготовка к игре проходила спокойно.
В это же время Мидори готовилась к съемке группы. Не вставить карту памяти или что-то еще, этого было достаточно, а готовилась в душе. Последний раз она встречалась с Дзюном полтора года назад. Интересно, он изменился? Она побарабанила пальцами по столу.
Нет, навряд ли. Каким он был шесть или даже семь лет назад, таким и остался. Только если стал немного популярнее. Та давняя песня все изменила. И Такахаши с Хирамаки перестали разыгрывать не понять кого, и биография Дзюна перестала быть такой обсуждаемой… Они просто стали популярной группой.
Закапали первые капли дождя. Мидори выглянула в окно, чтобы посмотреть на мокрую улицу. Тут же вся улица покрылась выпуклыми разноцветными или прозрачными зонтами. Она вздохнула – Чонхо никогда не любил такую погоду.
Следующий день. Время матча. Время интервью у звезд j-rock.
Настало время идти на интервью. Вот и Мацумото подошел к ней, чтобы поторопить, потому что по радио передавали пробки в Конохана. Она схватила свой пиджак, уже отошла на несколько шагов, потом вернулась, захватила забытый зонтик, потому что дождь все продолжался, и побежала снова. Хорошо, что у Мацумото есть автомобиль – не придется идти под дождем.
Город, находясь под серо-белой пеленой дождя, сразу становился каким-то неживым и неинтересным. Мидори тоже никогда не любила дождь, чем подвергала себя сомнению насчет своей национальности. Серый скучный город…