Мидори кивнула, еле сдерживая улыбку и до последнего сохраняя крайне деловой вид. Чонхо запустил руку в волосы, будто это могло добавить фантазии, которая никак не желала работать в этот день.

– Потом скажу.

Он никак не сумел придумать, чего бы ему хотелось, он не мог заставить ее делать что-то, самое главное – она приехала с ним, а большего и желать нельзя.

– Опять молчишь… – недовольно проворчала Мидори. – Ладно, будь по-твоему. Может, зайдем туда?

Она указала на непримечательное здание кафе, не отличавшегося изысканностью начиная с внешнего вида. Но нежные звуки названия «Леа» могли и скрасить довольно грубую обстановку помещения, а отведав фирменное блюдо, можно было полностью смириться со всеми недостатками.

Время пролетало незаметно, солнце стремительно клонилось к западному склону. Покинув кафе, они решили пройтись по улицам города, опрятного, уютного. И, когда Чонхо припарковал мотоцикл в более удобном месте, они отправились в неспешную прогулку по городу. Заплутать в этом городе было сложно, улицы были прямыми, широкими. В крайнем случае, указатели могли услужливо подсказать то или иное название. Мидори осторожно расспрашивала насчет основного занятия Чонхо в настоящее время, кем он играет и какая его команда. Взамен она рассказывала о себе, начисто забыв о том, что собиралась ни к кому не привязываться в этой стране. Только об одном она умалчивала, а Чонхо не настаивал, чтобы она рассказывала, он и так узнал достаточно. Незаметно стемнело, и на небе остались только отсветы золотого солнца. Городские улицы стали намного оживленнее, люди спешили куда-то в одном направлении. Оказалось, их дорога совпадала с общей, и они спускались все ниже по широкой улице.

– Кажется, уже поздно, – беспокойно сказала Мидори. Где-то вдали слышался шепот приближающейся и отступающей воды.

– Нет, в самый раз.

– И куда ты меня ведешь?

– В Букпху.

– И это…

– Здесь, – продолжил неоконченную фразу Чонхо, предоставив весь северный пляж к обозрению.

Волны неустанно накатывались на берег, шепча и успокаивая своим плеском, размеренным, неторопливым. Небо глубокое, темно-синее, и нельзя было определить, где заканчивается водная гладь и начинается небесная высь. Вода около берега отражала цветные городские огни, преобразуя их по своему усмотрению, создавая невообразимые метаморфозы света и тени.

Несмотря на наступившую ночь людей не уменьшалось. До определенного времени было тихо, люди тихо переговаривались, даже море сохраняло тишину. Мидори непонимающе посмотрела на своего проводника, чуть обернувшись. И вдруг раздался оглушающий звук, словно тысячи великанов враз ударили по своим огромным барабанам. Где-то раздавалась громкая музыка. По небу рассыпались мириады огненных звезд, миллионы искрящихся цветов, появляющихся высоко-высоко и исчезающих, лишь они приближались к земле. Одно маленькое огненное существо сменяло другое, каждый новый залп отличался от предыдущего, и небо горело разноцветными огнями. Красный дождь казался куполом, покрывшим землю, желтое древо расцветало прямо на глазах, синие змеи перепутывались между собой, отражаясь в глазах восхищенных зрителей и на поверхности глубокого моря, создававшего иллюзию двойной действительности.

– Ханаби*… – прошептала Мидори, очарованная огненным действом. – Никогда не думала, что здесь может быть так… красиво! – Она обернулась к Чонхо, светло улыбаясь. Ее силуэт был обрамлен огненными сполохами. – Это и есть твоя благодарность?

– Вроде того, – рассеянно ответил он, вдруг совсем забыв о переливающихся огнях. – Мидори…

– Что?

– Закрой глаза.

– Это твое желание?

– Да.

Мидори послушалась, чуть опустив голову, в следующую секунду почувствовала ласковое прикосновение теплой ладони к своей щеке. Она невесомо накрыла его ладонь своей, подняла голову, открыв глаза, но встретила только взгляд светлых глаз, устремленный прямо в самую глубину ее души. На пляже было много людей? Нет, они вдруг оказались одни во всей вселенной. Помедлив секунду, Чонхо чуть наклонился, а она чуть приоткрыла губы… Шелковое прикосновение, нежный поцелуй, переплетенные пальцы рук, желание продлить секунды, неумолимо исчезающие в прошлом – все это запомнилось навсегда, сохранилось глубоко в сердце лучше, чем смогла бы сделать это фотография. Фейерверк взрывался оглушительными ударами, но сердца стучали громче. Томительное ощущение в груди заставляло забыть обо всем на свете.

– Прости, – тихо произнес Чонхо, немного отстранившись.

– Не извиняйся, – так же тихо сказала Мидори, приложив указательный палец к его губам. – Не нужно…

В этот раз она первая коснулась его губ, чуть приподнявшись и обняв рукой за шею.

*ханаби – фейерверк, яп.

Последние огненные цветы исчезли, приблизившись к земле, к колышущейся поверхности моря, обозначив конец фейерверка и обещание обязательно продолжить световые потехи завтра. Постепенно люди начали расходиться, направляясь в город. Темная ночь накрыла своим сверкающим покрывалом уставшую землю, море все продолжало свои вечные ленивые водные движения. Мидори и Чонхо еще долго оставались на пляже, в отличие от большинства людей, спешить им было некуда, а море привлекало обещанием играть свою музыку вечно. Песок мягкий, светлый, служил непостоянной опорой босым ногам, а волны неустанно стремились докатить свои воды и окунуть в них ноги, захватив как можно больше. Она шла по кромке воды, медленно, неторопливо, удерживаясь за его руку. Наконец устав от такой прогулки, они уселись прямо на песок, тихо разговаривая, но все же по большей части они молчали, вслушиваясь в шепот моря, заглушить который отдаленный шум города был не в силах. Время имеет свои законы и прихоти, и оказалось, что в этот раз ему было угодно ускорить свой бег как можно сильнее.

– Посмотри, – тихо позвал ее Чонхо. Вышло так, что она заснула, положив голову ему на плечо.

И действительно, на это стоило посмотреть. Небо медленно светлело, звезды исчезали одна за другой, прогоняемые тусклым золотом. Вдруг показался конец моря, оно словно загоралось где-то вдали, и пожар постепенно набирал силу, и в конце концов, на него стало больно смотреть. Пожар подбирался к берегу своей золотой дорожкой, не осмеливаясь проникнуть дальше. Застенчивое красное солнце поднималось все выше.

– Это прекрасно, – улыбнулась Мидори.

Всему приходит конец, и часто это случается внезапно, особенно когда хочется его отдалить всеми силами. Нужно было ехать обратно, вернуться в привычный мир, полный забот и обязанностей. Через некоторое время небо затянуло тучами, что превратило этот день в идеальный для долгой поездки. Быстро перекусив в том же кафе, где были в прошлый раз, они отправились в обратный путь. Дорога стремительно пронеслась, не рискнув подкинуть своих привычных каверз.

– Джа нэ, – попрощался он с Мидори, поцеловав ее в лоб.

– Аниён, – ответила она, игриво улыбнувшись Чонхо.

Отпускать ее он не хотел, но пришлось вспомнить, что жизнь не всегда может быть сказкой, и часто она принимает жесткие повороты.

Пережив за короткое время так много чувств и событий, Чонхо хотел обдумать все это, и чаще всего помогала ему в этом скорость. Не возвращаясь домой, он еще некоторое время бесцельно ездил по улицам города, отдавшись ветру, дышащему ему в лицо. Он запутался, и никто бы не смог помочь ему кроме него самого. Даже ветер шептал неверные слова. Все сильно изменилось, но в то же время мир сохранял привычные очертания, даже петли левого створа ворот дома скрипели как обычно. Необычным был лишь человек, стоящий около этих ворот. Чонхо увидел его еще издалека, подъезжая к дому. Увидев, сразу же узнал, хотя встречал его всего лишь раз. Не было сомнений, он ждал именно его, беспрестанно вертя монету в пальцах. Казалось, он презирал это место, старался не приближаться к старым воротам и смотрел на все, окружающее его, с презрением. Даже здешний воздух ему казался грязным. Как он узнал, где живет его семья, Чонхо решил не спрашивать. Лучше не знать.

– Добрый день, – сказал он на ломаном корейском, увидев Чонхо.

– Здравствуй… Дзюн, – в ответ поприветствовал его Чонхо, начиная раздражаться его самонадеянностью. – Не утруждай себя, можешь говорить на японском, как-нибудь пойму.

– Она уже все рассказала тебе, да?

– Она ничего не говорила, только имя твое назвала.

– Вот как…

Дзюн снова принялся за сверкающую монету в сто иен, задумавшись о чем-то.

– Зачем пришел? – довольно резко и совсем негостеприимно спросил его Чонхо.

– Так грубо… – Дзюн уже хотел возмутиться совсем, но все же сумел подавить порыв. – Мне нужно, чтобы ты меня выслушал.

В небе было все больше и больше плотных облаков, преграждающих путь солнечным лучам. Ласточка пролетела низко над землей.

– Говори.

– Знаешь… Мы давно с ней знакомы, долго были вместе. Она не говорила? И теперь я не могу видеть ее, говорить с ней. Она не позволяет. Знаешь, как это тяжело? – Дзюн внимательно посмотрел в светлые глаза.

– А ты сам не сделал ей больно? Плакать не заставлял? – Чонхо раздражался все больше.

– Все-таки рассказывала…

– Нет, догадаться и так можно.

– Я совершил огромную ошибку, я говорил об этом, скажу снова. Но я не могу ей дозвониться, даже если дозвонюсь или встречу ее, она не захочет меня слушать. Я просто хочу, чтобы она поняла, что я сожалею.

С неба сорвалась холодная хрустальная капля.

– И при чем тут я? – поинтересовался Чонхо.

– Тебя она послушает. Точнее… – Дзюн задумался, достал из кармана маленькую квадратную коробочку. – Просто отдай ей это. – Он протянул коробку Чонхо. – Тогда она услышит меня и все поймет.

Чонхо нехотя взял коробочку, осмотрел с обеих сторон. На землю упало еще несколько прозрачных капель.

– Что там?

– Диск, там только один файл. Попроси ее прослушать его.

– Зачем я должен делать это? – спросил Чонхо, нахмурив брови.

– Я не хочу, чтобы она огорчалась, вспоминая обо мне. Если ты ее любишь, позволь, чтобы у нее был выбор.

– Если я люблю ее, то тебе помогать не должен, не так ли?

– Ты уверен в этом? О ней ты подумал?

– Я… – Чонхо с силой потер переносицу, совсем запутавшись. Из-за трудностей в языке и волнительной темы он временами переходил на корейский, но это не мешало двум молодым людям понять друг друга.

Вдруг дождь полился неотвратимо, грозя непредусмотрительным прохожим не оставить ни одной сухой нитки на них. Не обращая внимания на обрушивающуюся воду и отсутствие зонтика, Дзюн подставил ладонь каплям, словно хотел собрать их, наблюдая, как жидкие хрустальные стрелы стремятся пронзить кожу. Черные пряди волос прилипли к лицу, черные глаза смотрели в пустоту.

– Ну ты… – начал было Чонхо, но передумал продолжать разговор, посчитав, что он того не стоит. Не тратя времени на формальное прощание, он поспешил открыть ворота, чтобы завести мотоцикл во внутренний двор.

– Отдай ей диск, – вдогонку крикнул ему Дзюн.

Чонхо обернулся, но уже никого не увидел – дождь превратился в непроницаемую водяную стену. Чонхо вернулся домой промокший, уставший от долгого промежутка времени, в котором слились два дня и одна ночь. Он, почти не разговаривая, прошел в свою комнату и оставался там почти до вечера, мучимый тревожными мыслями, не дававшими покоя, хотя глаза уже слипались. Он посмотрел на коробку от диска, перевернул ее снова и снова. Первое, что пришло ему на ум, сломать диск на мелкие кусочки и выбросить их в Ханган, чтобы у них не оставалось никаких шансов вновь стать целым. При одном воспоминании об этом человеке Мидори еле удается сдержать слезы, зачем ее тревожить? Он уже открыл пластмассовую коробку, чтобы воплотить задуманное, но передумал в последний момент, закрыв крышку. Он хотел просмотреть содержимое электронного носителя, но посчитал, что в таком случае поведет себя низко. Чонхо захотелось спрятать эту вещь где-то у себя и забыть о ней навсегда. Он уже положил диск куда-то в дальний ящик шкафа, быстро избавившись от него, словно диск прожигал кожу рук. Но ему показалось вдруг, что диск только смеется над его попытками забыть обо всем этом, ведь, посмотрев в глаза Мидори, он не сможет не вспомнить о том, что скрывает от нее важную вещь…

Все эти мысли проносились в его голове с огромной скоростью, и беспокойное сердце стучало все быстрее. Придя к выводу, что лучшее решение придет завтрашним утром, он попытался заснуть, но и сон был беспокойным, нисколько не позволяя отдохнуть от тяжелого дня.

Следующий день действительно принес единственное решение, но вот лучшее оно было или совсем наоборот – сказать было сложно. «Если любишь ее…» – слова эти эхом отдавались в голове. Что такое любовь? Ему нравилось говорить с ней, видеть ее, хотелось прикоснуться, обнять, быть с ней. Не она ли это? Он должен предоставить ей выбор, говорил Дзюн. Все же, с какой стороны ни посмотри, когда-то Дзюн был дорог ей. И Чонхо она не принадлежит.

В конце концов, Чонхо решил отдать ей диск. В любом случае решение должно оставаться за ней, и никто не в силах помешать этому. Чонхо шел к дому Мидори медленно, оттягивая момент как можно дольше. Облака рассеялись после дождя, продолжавшегося всю ночь. Наконец, он оказался перед дверью квартиры, где она жила, но еще долго не мог нажать кнопку звонка. Все же когда он сделал это, после недолгого ожидания ему открыла молодая женщина, вопросительно посмотревшая на него. Пришлось объяснять, кто он и зачем пришел.

– А ты не говорил, что придешь! – к порогу вылетела Мидори, как только женщина позвала ее. Глаза ее блестели, на щеках был легкий румянец. Ее волосы были собраны в замысловатую прическу. Наверное, собиралась куда-то.

– Прости, меня попросили… – дальше он не мог продолжить.

– Что попросили? – заинтересованно уточнила она.

– Попросили отдать тебе это, – Чонхо протянул ей диск, продолжавший жечь его. Вдруг он отдернул руку, испугавшись, что диск обожжет и ее, но все же отдал его через несколько секунд.

Она взяла диск, рассмотрела упаковку, открыла. Нигде не было указано его содержание.

– Кто попросил? – тихо спросила Мидори, хотя уже догадывалась об ответе.

– Дзюн, – так же тихо произнес он.

Одно это имя заставило исчезнуть улыбку с ее лица, чуть побледневшего.

– Он просил передать, чтобы ты прослушала то, что там есть, – продолжал Чонхо.

– И ты согласился передать? Почему? – не верила она.

– Потому что я… – Он вдруг прервал себя. – Мне пора, я пойду.

Она ухватила его за руку, переплетая пальцы, не отпуская.

– Не оставляй меня, – попросила Мидори, заглядывая ему в глаза. – Давай послушаем вместе.

– Я не могу, – с сожалением сказал Чонхо, сделав усилие и забыв о своих желаниях. – Ты должна послушать сама и сама сделать свой выбор.

– Это он так сказал?

– Да. И я тоже так думаю.

Ласково проведя кончиками пальцев по ее щеке, он высвободил свою руку и, коротко попрощавшись, ушел. Можно было зайти на стадион в Янчхонгу, время как раз позволяло это. Он так и поступил. Мяч всегда отвлекал его от всего на свете, но на этот раз он не был уверен, что ему удастся сбежать от себя с помощью шарообразного объекта, внутри которого была лишь пустота. Он думал о ней.

А Мидори еще с минуту стояла около двери, удерживая в руках диск, боясь, что уронит, и в то же время испытывая желание сломать его. Она медленно вошла в свою комнату, села на кровать. Она не могла решить: нужно ли ей слушать этот диск, что бы там ни было записано. В любом случае после того, как она его прослушает, все изменится. Нужно ли это? Она вспомнила слова Чонхо. Они ведь правильны, правда?

Тонкий ноутбук загружался долго, как назло, и в то же время как во благо. Она боялась включить файл, единственный, что был записан на диске. Что там? Она побледнела снова. Два щелчка мышки. Файл открылся.

В наушниках заиграла тихая, спокойная, в то же время печальная музыка. Только гитара, ничего более. Струны гитары играли музыку сердца. Оно тосковало. Вдруг в наушниках раздался голос Дзюна. Он почти никогда не пел в своей группе, эта привилегия была полностью и безраздельно отдана их солисту, Такахаши Кенте, но здесь был только он. «Помнишь ли день, когда я впервые поцеловал тебя, Сказал, что ты только моя?». Конечно, она все помнила, тщетно стараясь забыть. Он пел историю их отношений, пел, что она всегда будет в его сердце, будет его. По щеке скатилась непрошеная слеза. Она вытерла ее ладонью, вдруг вспомнила, что совсем недавно ее щеки касался Чонхо, нежно, неощутимо.

Подаренный ею медиатор заставлял струны гитары играть музыку сердца.

* * *

На улицах уже давно стемнело, и свет от фары разрезал наступившую темноту, словно самый острый нож. Он ехал на мотоцикле быстрее ветра, без успеха пытавшегося его догнать. Мимо проносились цветные пятна, городские огни, оставляемые фонарями, светофорами и светящимися вывесками магазинов, но мало когда он обращал на них внимания. Мимо проносились чужие жизни, чужие проблемы и судьбы, но стоят ли они того, чтобы задумываться над ними? Он ехал скорее, а ветер подгонял его вперед, дальше и дальше. Ветер шептал не упустить что-то важное, если он не поторопится. Этим вечером он должен был встретиться с ней.

Прошло так много времени и одновременно так мало. Проходили дни, матчи завершались выигрышем или проигрышем, встречи с ней были подобны самоцветам. Команда Чонхо вышла в полуфинал и теперь усиленно тренировалась под началом тренера Квон Хо. Никто не ожидал такого результата. Теперь перед ними стояла огромная задача – выиграть полуфинал.

Они встречались часто, будь то случайно или совсем наоборот, что выходило чаще. А если и не видели друг друга, то кто-то обязательно звонил. Мидори не уехала в Японию, осталась здесь. «Все прошло, отцвело быстро, как цветки сакуры. Я хочу остаться здесь, с тобой», – говорила она на следующий день после того, как Дзюн уехал обратно домой. Насколько он понял, она пришла в аэропорт Инчхон, как того и хотел Дзюн, но не для того, чтобы уехать с ним, а всего лишь попрощаться. Подробностей Чонхо не знал, да и не хотел их знать. О Дзюне он больше не спрашивал. Да и времени на это не было – когда они виделись, забывали обо всем другом. Часто он катал ее на мотоцикле, который формально она же ему и подарила. А она делала интересные кадры тех мест, куда он ее привозил, будь то гряда холмов, буддистский храм или крупный город. Всегда находилось что фотографировать. Просто так, отдыхая. Много было фотографий, где они вместе, вдвоем.

Несколько раз она была у него дома. Тогда они просто не могли решить, куда можно пойти. «Так ты и есть та самая принцесса, которую мой братик спас?» – спросила тогда Мидори младшая сестра Чонхо, с любопытством уставившись на девушку. Сун Хо редко влетало от старшего брата, но в тот вечер, когда Мидори ушла, в адрес девочки прозвучало достаточное количество упреков за говорливость. «Я все той принцессе расскажу, все, и какой ты злой тоже расскажу!» – воскликнула тогда Сун Хо, доведенная до слез выговорами и своим бурным воображением. Пришлось ее успокаивать и подкупать парой конфет. Мидори была всего несколько раз у них дома, но за это малое время сестренка Чонхо успела к ней привязаться – уж больно понравилось Сун Хо с ней играть, а девушка не возражала. Нелюдимый Юнхо больше сторонился ее, а с матерью Чонхо она виделась всего раз или два.

Как-то раз она сказала, что хочет еще раз посмотреть, как он красиво забивает голы. «Ты же говорила, что тебе это неинтересно», – был ответ. «А еще я тогда говорила, что там был ты, а это все меняет», – возразила она, чуть склонив голову набок, как всегда. «Ну, если ты так хочешь…» – небрежно ответил он, не сумев при этом сдержать улыбки. Вообще, с ней он часто улыбался, с ней этот мир ему казался в тысячу раз прекрасней и красочней. Тогда, зная, что она смотрит на него, смотрит, как он играет, он старался насколько это возможно, и даже немного больше. Это повторялось несколько раз, она всегда приходила смотреть матчи, где он участвовал. «Знаешь, еще немного и я привыкну смотреть эту игру, – говорила она, когда в очередной раз встретила его после матча. – Мне всегда нравится смотреть на тебя, когда ты играешь». Он бы мог сказать почти то же самое, что ему тоже всегда нравится смотреть на нее, но промолчал. «Скорее тебе надоест всегда смотреть на одно и то же. Будет поскучней, чем всякие концерты», – вместо этого вышло сказать у него. «Да ты что?.. да как ты…» – договорить она не успела, Чонхо только поцеловал ее, а потом помог надеть мотоциклетный шлем. Дальнейший спор, шуточный конечно, не имел смысла. Тогда они решили поехать в то самое кафе «Халиско», где были когда-то два месяца назад.

Дорога на этот раз показалось Чонхо слишком длинной и долгой. Он ехал к дому двоюродной сестры Мидори. Эту дорогу он знал очень хорошо, мог бы проехать по ней с закрытыми глазами. С каждым километром сердце стучало быстрее, рождая приятное волнение. Вот, наконец, и тот самый дом. Он остановил мотоцикл, металл которого таинственно поблескивал в свете уличных фонарей, поискал знакомый силуэт, отпечатавшийся в самой глубине сердца. Жаль, темно… Вот и она, уже ждала его. Осенними вечерами уже не так тепло, она в светло-коричневом пиджаке и черных брюках, глаза такие же светящиеся, но в этот раз все же немного другие, задумчивые. А он как всегда в своей кожаной куртке и джинсах. Он никак не мог избавиться от привычки в ее присутствии проводить рукой по волосам, будто от этого они придут в порядок. Вот и сейчас сделал то же самое.

– Долго ждала? – спросил он, когда она подошла, медленно, словно оттягивая момент встречи до последнего.

Она только покачала головой, улыбнулась ему как обычно. Чонхо всегда нравилось наблюдать ее улыбку, легкую и непринужденную. Он взглянул на ее руки, сложенные вместе. Они были покрыты мурашками.

– Да ты замерзла! – произнес он, взяв ее руки, оказавшиеся, как он и думал, холодными, в свои и стараясь согреть. – Сколько ты ждала?

– Около получаса, – призналась она. – Ничего, все в порядке… а у тебя всегда теплые руки.

Они постояли так еще немного. Она смотрела на него, словно хотела запомнить каждую черточку его лица на всю жизнь, а он не отпускал ее рук, и они с каждой секундой становились теплее. Этот район никогда не отличался шумной обстановкой, даже автомобили проезжали как-то тише, чем обычно. Сегодня было точно так же. А звезды светили, как и тысячи лет назад, спокойно и невозмутимо.

– Поедем в центр? Может, в Мёндон* хочешь? – наконец, нарушил тишину Чонхо.

– Нет-нет, давай сегодня просто пройдемся, просто погуляем, – попросила она.

Он непонимающе посмотрел на нее. Она была серьезна, смотрела на него сосредоточенно, и было в этом взгляде что-то необычное. Сожаление? Да с чего бы… Наверное, показалось, решил Чонхо.

Было в этом что-то необычное. В этот день она старалась ни на секунду не отпускать его руки, будто если так произойдет, все вмиг исчезнет: и невысокие деревца, белые цветки которых давно отцвели, и узкая дорожка вдоль берега Ханган, тихо текущего в темноте, и сама эта река. Она молчала, просто шла рядом с ним.

– Что-то случилось? – наконец, не выдержал Чонхо.

Они остановились посредине дороги, все равно людей на набережной было мало, практически никого, они никому не могли помешать. Она опустила голову, рассматривая поверхность дороги, и рассматривала до тех пор, пока Чонхо не заставил посмотреть в глаза, нежно взяв ее лицо своими ладонями.

– Что случилось? – повторил он свой вопрос более настойчиво.

– Ничего, – наконец, ответила она. – Все хорошо, правда.

Ветер всколыхнул до сих пор мирно стоящие деревья, заставляя некоторые листочки, державшиеся на ветках особенно ненадежно, оторваться и последовать в ту сторону, которую подсказывало дуновение прохладного воздуха. Мидори немного подняла руку, хотела заправить волосы за уши, и в этот момент один шаловливый листочек, еще не пожелтевший, ярко-зеленый, в полутьме казавшийся бархатным, уютно устроился в ее ладони, будто так и надо. Она провела по нему большим пальцем и отпустила дальше, куда направлялись точно такие кусочки темно-зеленого бархата.

– Как сегодня прошла тренировка? Прости, я не спросила раньше, – заговорила она совсем о другом.

Они снова пошли по узкой дорожке. Она часто спрашивала его о подобных вещах, объясняя это тем, что она хочет знать о нем как можно больше, ведь раньше не знала почти ничего.

– Все как всегда, ничего интересного, – отмахнулся он. Но потом все же решил уточнить: – Но сегодня пришел Пхён Вун…

– А это?..

– Может, ты его помнишь, четвертый номер, он всегда свои глаза немного прищуривает.

– А, вспомнила.

– Его не было во вторник, да и вообще… Следующая игра – полуфинал, очень сложная. Нужно стараться, как никогда. Мы уже с ними играли, я тебе говорил, и…

Он посмотрел на нее, убедившись, что она его совсем не слушает, идет, склонив голову, будто обдумывает что-то несравненно важное, хотя раньше она всегда внимательно слушала то, что он рассказывал.

– Все-таки, что случилось? – спросил он, остановившись и придержав ее за руку.

Она подняла голову, и он увидел, как грустны ее глаза, а на щеках блестят мокрые дорожки.

– У меня не выходит представить, как смогу с тобой расстаться, как смогу жить без тебя, – тихо и немного сбивчиво произнесла она. – Прошло так мало времени, и вот, не могу.

– Ты о чем? Почему нужно расставаться? – настороженно произнес он.

– А может, лучше остаться здесь? – она словно не слышала его и рассуждала сама с собой. – Но ведь потом все равно придется уехать.

– Да о чем ты?

Речь ее была не совсем ясна для Чонхо. Он осторожно отер ее щеки от слез. Наконец, она осознанно посмотрела на него.

– В марте я отправила несколько своих работ на конкурс… долго рассказывать, какой, – она свела брови, потерла переносицу. – Я уже успела забыть об этом, так давно это было и столько всего произошло. И вот вчера мне позвонили из дома, сказали, что мою работу признали лучшей, и меня приглашают на съемки. И вот… Я так давно мечтала участвовать в этом, снимать для журналов, моя мечта исполнилась, но именно тогда, когда я не хочу ехать домой, чтобы осуществить ее… – она на секунду отвлеклась, посмотрев в сторону реки. – Что мне делать?

Все это время он смотрел на нее, не отводя глаз, внимательно слушая. Выражение его лица мало могло бы поведать о том, как по мере хода рассказа в его сердце рождалась необъяснимая тоска.

– Ты, правда, мечтала об этом? Это была твоя заветная мечта? – все же спросил он через некоторое время. Каждое слово давалось с большим трудом в этот раз.

– Да, мечтала давно. А теперь все изменилось.

Неподалеку был ряд лавочек. Они достаточно много прошли, чтобы устать, а место, освещенное неяркими фонарями, всегда вполне устраивало собеседников. Чонхо потянул ее за руку в сторону ближайшей лавочки.

– И это действительно важно для тебя? – спросил он, когда они сели. Краска на досках лавочки немного облупилась, хотя в темноте это было совсем незаметно.

Она задумалась ненадолго.

– Когда-то было важно, а сейчас… не могу сказать, – ответила она.

– Тогда что для тебя важно сейчас?

– Важно… важно то, что мне предлагают фотосъемку в таком серьезном издательстве, это может быть единственным шансом в жизни. Но важно и то, что происходит здесь и сейчас. Важен ты.

– Единственный шанс в жизни, да?.. – эхом повторил он.

Они вдвоем замолчали на долгое время, просто сидели рядом, думая каждый о своем. А река все текла и текла, неся свои нескончаемые воды в темную неизвестность. Убывающую луну закрыли набежавшие облака, лишь изредка рассеиваемые ветром, чтобы потом опять скрыть от посторонних глаз. А Чонхо не замечал и этого, он вдруг осознал, как тяжело будет вынести расставание.

– Прислушайся к своему сердцу, – тихо сказал он, – и сделай так, как оно говорит.

– Оно молчит, – отозвалась Мидори.

Этот вечер был темнее, чем все предыдущие, облака полностью закрыли небо, а фонари не в силах были достаточно разогнать темноту на городских улицах. Сердце билось тяжелее, и каждая минута превращалась в вечность. Обычно, расставаясь, они не могли наговориться, теперь же единственно возможным казалось молчание. После того, как Чонхо проводил ее до дома, после того, как попрощался с ней, что на этот раз далось ему тяжело, он еще долго медлил возвращаться домой. Он долго ходил по пустым улицам, без цели, без направления. Рано или поздно она должна была уехать, думал он. И случись это позже, было бы намного тяжелее расстаться. Все правильно, все к лучшему, если она уедет. «Но почему я так не хочу тебя отпускать?» – вдруг произнес он, почти неслышно, да и некому было бы услышать – улица, по которой он шел, была пуста. За это короткое время, всего два месяца, он и забыл, что она должна будет уехать.

Домой он вернулся довольно поздно, когда все обитатели его уже спали.

На следующий день, в пятницу, казалось, что Чонхо оставался прежним, может, даже был более разговорчив, чем обычно. Но то только казалось. Вроде бы все, как и всегда, и его новая временная работа была такой же скучной, как и всегда, а команда на тренировке такой же шумной, но внутри него самого что-то изменилось. Несколько раз он в последний момент отменял уже набранный вызов в своем телефоне, понимая, что не знает, что хочет сказать. Его чувства не могли облечься в слова, были слишком смешанными и неясными, и, уж точно, совсем неизвестными. Наконец, поздним вечером, когда фонари уже зажглись, но улицы еще не собирались пустеть, раздался телефонный звонок, заставивший Чонхо в следующую же секунду схватить телефон. Звонила она.

Звонила, чтобы сказать, что уезжает.

– Когда? – спросил он, хотя нужно было остановить, удержать и не отпускать. Казалось, будто в этот момент говорит другой человек, а он слушает со стороны.

– Через два дня, – был ответ. Ее голос звучал слабо, и можно было бы подумать, что прозвучи хоть одно возражение, хоть одна просьба остаться, она бы тут же согласилась.

– Вот как… Так быстро.

– Так получилось. Следующий рейс из Кимпхо** только через три дня, а это долго и… Хочешь увидеться?

– А ты этого хочешь?

– Я… – она немного помолчала, – я не знаю.