И не дожидаясь согласия, Коджи повел ее домой, и она послушно последовала с ним. Он провел Мидори в ее комнату, высушил полотенцем волосы, а другим накрыл ее плечи и сделал чашку горячего чая. Все это она воспринимала так безразлично и впустую, что Коджи мог бы ей сейчас сказать, что в эту ночь лучше всего копать песок, и она бы послушно начала копать его.

– Вы расстались, – как утверждение произнес Коджи, сидя в крутящемся кресле.

Мидори только еле заметно кивнула, отпив еще один глоток чая.

– И это произошло из-за Кикучи-куна, – продолжил Коджи.

Мидори снова кивнула. Говорить вовсе не хотелось.

– И ты подумала, что самое лучшее – расстаться?

Она опять кивнула.

– Хмм… – только и произнес Коджи.

– Оставь меня, – вдруг впервые за несколько часов произнесла Мидори. – Я хочу спать.

– Точно все нормально?

Мидори лишь кивнула, и брату пришлось уйти. Она переоделась и легла в постель, но вряд ли могла сомкнуть глаза. Она просто лежала, думая, как теперь придется жить без него, но так ничего и не смогла придумать. Эта дыра в душе затянется только через очень долгое время.

С этого времени она стала более напоминать робота, чем человека. Она просто делала то, что от нее требуется на работе, просто желала доброго утра и спокойно ночи родителям и брату, машинально общалась с друзьями. Но все это она делала без какой-либо эмоции, без радости или сожаления. Она просто это делала и с течением времени начала привыкать к такой пустой жизни. На ее лице практически не появлялось улыбки, хотя она думала, что после того, как она признается, будет легче. Оказалось в сто тысяч раз хуже.

Она продолжала смотреть матчи, где он участвует, но только по телевизору. Она так же смотрела только на него, и ей казалось, что ему было только легче от того, что она сказала. Он играл, вкладывая в игру всю душу, и процент забитых им мячей стал больше. Она перестала отягощать его. Ну и хорошо. Ей было достаточно лишь того, чтобы он был счастлив, а она… Как-нибудь справится.

Еще через полторы недели в Осаку вернулась группа Hey-yo!, а с ними и Дзюн. Она это узнала из новостей шоу-бизнеса в их же газете. Эта газета тут же отправилась в мусорное ведро, хотя точно такими же была полна вся редакция.

В это же время ей предложили долговременную командировку в Штаты в качестве корреспондента. Главный редактор Танака сказал, что лучшее в ее состоянии – это сменить обстановку, и дал на раздумье два дня. Мидори только усмехнулась в ответ на это. «Все повторяется, да?» – пробормотала она, но все же к предложению отнеслась серьезно.

Жизнь покатилась по-прежнему, но в ней не было ее главной составляющей, оттого все и потеряло краски. Птицы пели не так, не так шумело море, не так летали самолеты и разговаривали люди. Все было не так, но ничего нельзя было изменить.

– Наверное, я поеду в Штаты на год, – вдруг произнесла Мидори за семейным ужином. Сначала ее не услышали, потому что как раз шел спор отца и сына о лучших шинах для их новой Тойоты. Но первой отреагировала мать.

– Зачем? – ахнула она.

– По работе, – коротко ответила Мидори. – А может… и дольше года.

Слова как гром среди ясного неба. Родители уже привыкли, что их дочь теперь молчит практически все время, но именно в этот день она заговорила, как и прежде. Заговорила, чтобы сказать, что уезжает. Они уже смирились с тем, что она выходит замуж за Чонхо, и вдруг она сообщила, что никакой свадьбы не будет. Им бы и почувствовать облегчение, но к своему удивлению ни мать, ни отец его не ощутили. Было лишь одно сожаление о неисполненном. Они уже давно привыкли к Чонхо, недолюбливали лишь по привычке, но вот настал конец их отношениям. Родители не понимали из-за чего, пока Коджи не шепнул им об этом. И вот теперь она уезжает. Быть может очень надолго.

Коджи слушал это внимательно, не проронив ни слова. Он чувствовал, что Мидори совсем не хочет уезжать, но, если останется, будет только хуже. Вот только если…

Коджи вышел из-за стола раньше, чем обычно.

Все это время Чонхо напоминал себе машину, способную только на исполнение указаний тренера. Он не только практически перестал разговаривать, роняя слова лишь при необходимости, но и звонить матери, хотя раньше делал это раз в два-три дня. Так что через неделю ей пришлось позвонить самой, потому что она уже начала беспокоиться за своего сына. Разговор вышел очень коротким, но даже его хватило для того, чтобы выяснить все, что ее интересовало. Она четко поняла, что у него случилась неприятность в его личной жизни.

Это же подумали и товарищи по команде, уже более не приставая с расспросами, но пытаясь подбодрить его своими глупыми шутками. Больше всех старался Сун Юн, но даже ему не удалось хоть на йоту развеселить их правого нападающего. Так что вскоре эти попытки были оставлены за невозможностью выполнить задуманное. Было решено, что это должно пройти только со временем.

Ему несколько раз звонил Мин Хон, но Чонхо всегда просто прослушивал мелодию звонка, не отвечая. Наконец он ответил, потому что звонок был очень надоедливым. Мин Хон поинтересовался его жизнью и тем, когда все-таки будет свадьба. В ответ на то, что никакой свадьбы не будет, Мин Хон воскликнул: «Ты ее бросил?!», на что Чонхо просто прервал связь.

Нет, ему еще долго придется учиться жить снова без нее. А хотел ли он этого? Где-то глубоко в душе он вовсе не желал этого делать. И прошло слишком мало времени, чтобы перестать любить ее. Да он и сомневался, что когда-нибудь прекратит ее любить. Эти пять лет были окрашены во все яркие цвета радуги или фейерверка, который она так любила. Он вовсе не хотел забывать ее. Он совсем не хотел переставать любить ее. Но и быть с ней вместе уже не мог. Или…

Нет, ему сложно было простить ее после всего, что она сказала. То, что он согласился подвезти ее пять лет назад, когда еще работал доставщиком еды, было ошибкой. Лучше бы он так и продолжал существовать. Без нее. Так было бы легче.

Как-то раз он снова зашел в тот бар, где был после того, как родители Мидори встретили его весьма холодно. На этот раз он заказал себе нечто покрепче, хотя названия совсем не запомнил. Сидя у барной стойки, он разом осушил весь бокал и уже заказал второй, как услышал знакомый голос.

– Что, опять запиваешь свое горе?

Сун Юн иногда отличался необычайной надоедливостью, и отвязаться от него было весьма сложно. Чонхо ничего не ответил, осушив второй бокал алкогольного нечто. Сун Юн заказал себе что-то подобное.

– Дай угадаю… – снова начал он. – То, что родители не разрешают, мы уже проходили, а то, что… О! Она тебе изменила?

Чонхо подозрительно посмотрел на него. Интересно, если его поставить основным вратарем, сколько мячей он возьмет? Эта мысль промелькнула у него на задворках сознания и тут же была забыта. Чонхо осушил третий бокал.

– Значит, я прав, – продолжил Сун Юн, пригубив свой напиток.

– Да, прав, – неожиданно сказал Чонхо. – Что теперь скажешь?

– Что ты правильно сделал, что бросил ее. Не стоит она твоих мучений, вот, что я скажу. Сегодня пострадаешь, завтра найдешь еще лучше.

– Не найду, – тихо, но уверенно произнес Чонхо.

– Это ты сейчас так думаешь. А потом…

– Не найду, – повторил Чонхо.

Оставив деньги за выпивку, он пошел в сторону выхода. Сун Юн еще подумав немного, поспешил за ним. Оставив попытки вернуть Чонхо к нормальной жизни путем обещания еще лучшей красавицы, он постарался сделать это с помощью всяческих шуточек, но не помогла и они. Сун Юн хотел затащить его в первый развлекательный центр, но и это не помогло. Чонхо просто дошел до стоянки, где был его мотоцикл, и завел мотор.

– Ты меня хоть домой подбросишь? – применил Сун Юн свое последнее оружие.

Чонхо подумал еще некоторое время, а потом, снизойдя до запасного вратаря, пустил его на второе сидение. Самолюбие вратаря было потешено хотя бы здесь, хотя Чонхо просто хотел подольше не возвращаться домой. Ему вдруг вспомнилось, как он подвозил До Гына, который сейчас был со своим дедушкой за сотни километров. Ему вдруг вспомнились его поездки с Мидори…

Все-таки она оставила слишком большой след в его жизни. Его ничем не закрасишь и совершенно не сотрешь. Он лишь потускнеет, но при одном воспоминании загорится вновь.

Чонхо подвез Сун Юна до дома, но на предложение зайти ответил отказом. После этого он еще некоторое время поездил по улицам. Фонари робко начинали загораться, будто боясь, что только что зашедшее за горизонт солнце снова взойдет. Люди смеялись и весело переговаривались после тяжелого трудового дня. И только Чонхо один раскатывал по улицам города. Он заехал в первый попавшийся ресторан и поужинал. Когда-то ему даже такое не снилось, теперь он редко когда экономил деньги до последней воны. Наконец он приехал домой, потому что дальше уже было некуда ехать.

Зайдя в пустой и темный дом, он в сотый раз кинул взгляд на подарок, который приготовил на ее день рождения. Он так и не смог его выбросить или еще что-то сделать с ним, и подарок так и продолжал стоять у стены. Чонхо, так и не включая свет, повалился на кровать, но сон все не шел, обходя его вниманием. Он пытался думать обо всем на свете, о жарких пляжах на юге Испании и острой еде его национальной кухни, но все тщетно. Все мысли его возвращались только к ней, к Мидори, и избавиться от них было невозможно. Наконец полностью уверившись в том, что сегодня ему заснуть не удастся, он включил телевизор, который все-таки установил несколько дней назад. Он бездумно переключал каналы, даже не вникая в смысл того, о чем говорят. Но вдруг на одном он остановился, сделав звук погромче. Транслировали интервью той самой группы, где был Кикучи. Он непринужденно отвечал на вопросы и смеялся вместе со всеми. Его, конечно же, спросили об их связи с Мидори, и, конечно же, он ответил, что это был всего лишь дружеский поцелуй, который все расценили неправильно. О том, что между ними произошло потом, он, конечно же, не рассказал. Может, она и будет с ним счастливее, неожиданно подумалось Чонхо. Может быть, может быть…

Под речь того, кому иногда хотелось врезать, но его спасало лишь то, что они до сих пор не пересекались, Чонхо наконец и уснул, будто провалившись в черный омут, где не было места ни снам, ни переживаниям. Только непроницаемый сон.

Проснулся он довольно рано, почувствовав себя полным сил, чего давно уже не было. Он сварил себе кофе и позавтракал остатками пиццы, которую заказывал позавчера. Курьер, привезший ее, заставил Чонхо вспомнить собственные трудовые будни, поэтому невзначай он положил вдвое больше денег. Он уже начал заниматься на тренажере, который стоял у него дома, как в дверь позвонили. Он удивился, потому что для гостей еще довольно рано, да и гостей-то к нему заходило катастрофически мало. Идея о том, что это могут быть какие-то сумасшедшие фанатки, что, кстати, было пару раз, ему пришла поздно, когда он уже открывал дверь.

– Здравствуйте, – начал представительный мужчина в костюме примерно одного с ним возраста.

– А вы… – начал Чонхо, но мужчина опередил его.

– Может, вы меня и не помните, но я встречался с вами несколько раз. Я Наойя Коджи, брат Наойя Мидори.

Только услышав это имя, сердце Чонхо подпрыгнуло и резко опустилось вниз. Он без лишних слов посторонился, пропуская Коджи в свою квартиру. Тот сразу же прошел в комнату, будто был у себя дома.

– Я участвовал в проектировке этого дома, – говорил он, усаживаясь на диван и приглашая Чонхо последовать его примеру. – В Осаке таких домов всего лишь несколько, так что вас было нетрудно найти.

Чонхо только смотрел на него, ожидая, когда он скажет, для чего он пришел.

– Я знаю, вы расстались с моей сестрой, – как само собой разумеющееся продолжал Коджи. – Но я хочу сказать, что вы поторопились с этим.

– Но она…

– Да, она совершила ошибку. Но поверьте, ей приходится во много раз хуже. Она почти ничего не ест и практически не спит. Она страдает намного больше вашего, беря все это на себя. А вы сами? Вы сами не ощущали, что жизнь стала совсем иной, когда моя сестра покинула вас?

По мере того, как Чонхо выслушивал все это, его сердце все более сжималось в комок. Она страдает…

– Она думала, что сделала лучше для вас, потому что только она во всем виновата, поэтому дала вам шанс начать все сначала. А она сама как-нибудь со всем разберется. Но нет, у нее не получается. Вы знаете, что она до сих пор вас любит больше жизни? А вы знаете, что сегодня в десять часов утра она собирается уехать в Штаты, чтобы хоть там начать жить нормально?

Чонхо вдруг посмотрел на Коджи совершенно по-новому. В его взгляде появилось удивление, за которым последовал и страх.

– Собирается уехать?.. – эхом повторил он.

– Да. Но я знаю, она не забудет вас и в Африке. Послушайте, раньше, года два назад, я был в точно такой же ситуации, что и вы сейчас. Она временно предпочла мне другого. И я не смог простить ее. А потом понял, что упустил свое единственное счастье, которое, возможно, мне больше никогда не суждено обрести. Так вот, – сказал он, уже вставая и направляясь к двери, – постарайтесь хотя бы вы быть счастливыми.

На этом Коджи ушел, тихо прикрыв за собой дверь и оставив Чонхо в полном замешательстве. Коджи назвал все своими именами. Чонхо чувствовал, что она тоже страдает, что ей тоже плохо, но он думал, что ему хуже. Оказалось, все наоборот. Но она же предала его. Он теперь не может ей доверять. Она же…

Какой же он дурак! Было еще девять-пятнадцать, он должен был успеть. Он довольно ощутимо хлопнул себя по голове, схватил куртку и мигом спустился в подземный гараж, через секунду уже завел мотоцикл, а еще через двадцать оказался на улице, обгоняя слишком медленные автомобили, как только мог. Там, где дорога была относительно свободна, он гнал изо всех сил, там, где было скопление машин – ехал по обочинам. Он должен был успеть, потому что потом…

А что будет потом, он просто не представлял, потому что не представлял себе жизни без нее. Те дни, которые он провел без нее, для него были пустыми и горькими. Они пронеслись для него, как один миг, не оставив в памяти ни следа. И вот она уезжает, чтобы забыть его навсегда. А он остается один, в той стране, в которую и приехал-то из-за нее. Не упустить, поймать свое счастье снова, которое покачнулось всего из-за одного человека, из-за одной ночи. Но разве простить – это не настоящая любовь? Он любил ее всем сердцем, и это не была просто привычка, выработавшаяся за пять лет. Она была единственная, самая лучшая, несравненная, прекрасная и удивительная. А он повелся на ее слова.

Через двадцать пять минут он уже подъезжал к аэропорту Кансай. Все было хорошо, но…

Полицейский. Он остановил его, просигнализировав сзади. Пришлось остановиться.

– Патрульный Ямада, – представился полицейский, только подойдя к Чонхо. – Вы превысили скорость. На данном участке можно ехать только со скоростью пятьдесят километров в час.

– Я очень спешу…

– Подождете, – командным тоном сказал патрульный. – Вам придется последовать за мной в участок для оформления протокола о нарушении скоростного режима.

– Послушайте, я, правда, спешу, – снова повторил Чонхо.

– Подождете, – опять сказал патрульный Ямада.

– Понимаете, прямо сейчас, может быть, девушка, которую я люблю больше, чем что-либо на свете, улетает и больше не вернется, а вы сейчас меня удерживаете от того, чтобы я ее остановил.

Ямада поднял пластик шлема, его лицо оказалось сравнительно молодым и доверчивым. Он внимательно посмотрел на Чонхо, еще что-то прикинул у себя в голове и только потом сказал, расчувствовавшись:

– Ладно, будем считать, что мой датчик ошибся, – смилостивился полицейский. – Поезжайте к своей девушке.

И Чонхо погнал дальше, выжимая из двигателя мотоцикла все его лошадиные силы. Разговор с полицейским занял несколько минут, и эти несколько минут могли стоить ему ее. Вот он уже выехал на насыпной остров, вот уже и виднеется аэропорт. Осталось совсем мало. Он подъехал к аэропорту и оставил мотоцикл у входа, даже не позаботившись о его сохранности. Как можно скорее он перемахнул через сидение, и побежал быстрее, чем когда несется наперерез противнику за мячом. Он бежал изо всех сил, по микрофону уже объявляли, что посадка заканчивается, но он продолжал бежать, следуя указателям. Вот уже и стол регистрации, но…

Около него уже никого не оказалось. Было пусто, если не считать служащую аэропорта. Чонхо больно ухватился за свои волосы обеими руками и начал оглядываться. Никого, никого…

Но вдруг из-за угла вышла Мидори, везя в руках чемодан. Только увидев Чонхо, она остановилась, а еще через несколько секунд упустила ручку чемодана из рук. Она просто смотрела на него, не говоря ни слова, будто не верила своим глазам. Чонхо помедлил немного, а потом подошел к ней.

– Зачем ты здесь? – тихо спросила Мидори.

За эти несколько дней она похудела и ее лицо напоминало скорее маску театра Но, а не лицо обычного человека.

– Я отпустил тебя уже один раз когда-то… Не хочу тебя отпускать снова.

– Почему?

– Потому что люблю тебя. Люблю тебя такой, какая ты есть. Всегда буду любить тебя, и ты этого не изменишь.

Он очень волновался, хотя мало это показывал наружно. От этого он начал путать слова и говорить на смеси японского и корейского, в конце окончательно перейдя на свой родной язык.

– Неужели ты…

– Давай забудем все это. Давай начнем жить новой жизнью. Кстати, ты забыла кое-что.

Он достал из кармана куртки коробочку, в которой лежало кольцо, открыл ее и надел кольцо на безымянный палец ее левой руки. Зеленый камень заблестел всеми красками. Мидори только неверяще смотрела на все это. Скажи ей кто-нибудь, что это все мираж или что ей это снится, она бы поверила, но до сих пор никто этого не говорил, а перед ней стоял только Чонхо, который снова надел на ее палец кольцо. Вдруг она расплакалась, уткнувшись ему в плечо, потом обняла крепко-крепко.

– Прости меня, прости, – шептала она бесконечные извинения.

А Чонхо лишь обнял ее в ответ, потом пригнулся и коснулся ее лба своим, заглядывая в глаза.

– Не надо, хватит, – в ответ прошептал он.

– Девушка, если вы не поторопитесь, то самолет улетит без вас.

Но замечание служащей аэропорта было оставлено без внимания. Наберись тут хоть тысяча людей, они бы чувствовали себя наедине. Неясно, сколько прошло времени, минута или целая вечность, но они стояли так, и никто не был в силах побеспокоить их.

Самолет благополучно улетел с одним пустым креслом, которое так и не дождалось своей пассажирки. Аэропорт продолжал функционировать, как отлаженные часы. Люди спешили на свои рейсы. Нормальная жизнь Кансая, но это все было неважно. Не говоря более ни слова, они, взявшись за руки, шли в направлении выхода из аэропорта. Он вез ее чемодан, а она только крепче держала его за руку, боясь отпустить хоть на секунду. Мотоцикл, к счастью, оказался на месте, не смотря на свою полную незащищенность, и Чонхо, устроил его понадежнее, оставив на некоторое время – чемодан был слишком большой для верного двухколесного коня. Он приедет за ним позже. А сейчас он сел с ней на скоростной поезд, чтобы доехать до станции Цуканиси, которая как раз была недалеко от ее дома. Она изредка смотрела на него улыбаясь, и где-то глубоко в душе до сих пор оставалась частица неверия, а он просто уверенно вел ее за руку, и за ним она готова была последовать куда угодно. Патрульный Ямада как раз ехал параллельно этому скоростному поезду и совершенно случайно он заметил своего недавнего задержанного и ту, о которой он говорил. Он улыбнулся, хотя его улыбку и не видел никто, потому что она была скрыта темным пластиком полицейского мотоциклетного шлема.

День свадьбы был назначен на конец апреля. Родители Мидори дали им свое благословение и теперь относились к Чонхо как к полноправному зятю. Команда на следующий же день поняла, что теперь у Чонхо все в порядке. А Чжун Хён даже сказал:

– Что, вернул себе невесту?

На что Чонхо ответил кивком, но не тем холодным и отстраненным, а дружеским и доброжелательным, даже улыбнувшись. В команде тут же пошел шепот о быстром изменении в поведении Чонхо.

У Мидори вдруг начали складываться кадры для новой выставки, а Шиори только по одному ее приветствию догадалась, что она вернулась к Чонхо. Коджи только тихо праздновал свое маленькое достижение в их счастье, от души радуясь за сестру.

Но вот настала новая проблема: только услышав тон голоса своего бывшего капитана, Мин Хон тут же снова созвал всех, кто мог, чтобы отправиться поздравить капитана с таким важным событием. Они съезжались поодиночке, но все почему-то образовывались дома у Чонхо, уверяя, что их финансы сейчас на нуле, а отели здесь очень дорогие.

– Чтобы вас всех разместить, мне нужно снять еще одну соседнюю квартиру… – пробормотал Чонхо, расстилая очередной футон.

– А ты можешь? – тут же спросил Ан Чи Ён.

Одного хмурого взгляда Чонхо было достаточно, чтобы Чи Ён скрылся куда-то на весь оставшийся вечер.

Чонхо проводил с Мидори почти каждый вечер вместе, хоть это и осложнялось тем, что теперь весь его дом был полон гостей. Не приехали только Чхо Пхён Вун и Пак Мун Хо. Даже Ко Гу Юн сумел выбраться на время из своих ворот, чтобы поприсутствовать на одном из самых важных событий в жизни капитана. Вся эта компания вышла очень шумная и каждый вечер они проводили в местном ресторанчике, где помимо японской кухни можно было отведать и корейскую, и китайскую.

За день приехала и мать Чонхо со своим мужем, его сестренкой и двумя братьями. Им уж понадобился отдельный номер в отеле, что для них было не столь накладно. На свадьбу пообещала придти и добрая половина команды Чонхо, в которой он играл сейчас и в которой ему предстояло играть еще три года. В совокупности собралось непомерно много народу. Много набралось друзей и коллег Мидори. Перед самой свадьбой мать Чонхо и родители Мидори, наконец, встретились и провели совместный ужин, сделав помолвку совершенно официальной. «Какая приятная женщина!» – восхищалась после ужина Маюми-сан, полностью уверившись в том, что семья Чонхо такая же хорошая, как и их собственная.

– Не жалеешь? – спросила Мидори вечером накануне свадьбы.

Его бывшие товарищи по команде были в это время в том же ресторане, который всем так полюбился. Так что у них было немного времени побыть наедине.

– О чем?

– О том, что выбрал все-таки меня.

– Не шути так, – серьезно сказал Чонхо. – Не надо. Ты навсегда останешься для меня единственной, той, с которой я хочу быть навсегда.

Мидори только поудобнее устроилась у него на коленях, как она всегда любила.

Она ушла раньше, чем обычно, потому что надо было еще приготовиться к завтрашнему дню. А он еще немного оставался недвижим, после того, как она ушла, а потом ему ничего не оставалось делать, как пойти в тот самый ресторан, где его уже так долго ждали для последней холостяцкой вечеринки.

Вот и настал тот самый день, двадцать седьмое апреля, день их свадьбы. Официальная регистрация в мэрии прошла утром, после чего настало время церемонии. И хотя церемонию было решено провести скромно, с таким количеством людей этого совершенно не удалось сделать. На традиционные подарки гостям пришлось потратиться достаточно много. Чтобы провести церемонию, пришлось снять более большое помещение, чем думали сначала. Молодожены были не совсем обычны, так что поход в буддистский храм пришлось отменить. Украшения в помещении были пестрыми, радостными. Сначала гости только оглядывали этот зал, только потом, заметив жениха, который уже некоторое время стоял у сооруженной сегодня рано утром арки, украшенной белыми розами. Эта европейская традиция была ничего не значащей инсценировкой, тем не менее, не теряющей своей привлекательности, учитывая, что пара была интернациональной. Наконец, когда все гости расселись и немного успокоились, заиграла музыка и через некоторое время показалась она. Она была с Чонхо около пяти лет, но до сих пор, как только он ее видел, его сердце начинало биться быстрее, а сегодня оно превзошло все скоростные рекорды.

Мидори была в скромном белом платье с юбкой в пол, не том, которое надевали барышни первой половины девятнадцатого века в Европе, не в традиционном кимоно, не в корейском ханбоке. Именно оно подходило для нее как нельзя лучше. Она слегка улыбалась, держа в руках букет, и медленно подходила к арке, где ее ждал Чонхо.

Человек, удел которого был всего лишь произносить напутственную сегодня превысил все нормы по времени произнесения своих слов. Но они не слышали его, они просто смотрели друг на друга, будто давали немое обещание, без всяких слов, держась за руки. Поцелуй, скрепляющий их вечные узы, был самым сладким в их жизни.

После этого человек, находящийся в самом конце зала, в кепке и темных очках, встал и ушел, загадочно улыбаясь. Молодоженам ли, своему ли хорошему настроению – это осталось неясным.

Начался банкет и поздравления – все, что было так приятно, но так утомляюще. Гостей было очень много, в основном в подарок молодоженам они отдали деньги, что должно было возместить немалые затраты. Вопреки японским традициям играла тихая музыка, под которую почти каждый гость произнес свою поздравительную речь.

– Ой, простите, я наступила вам на ногу, – извинилась Шиори после того, как сделала оплошность.

– Да ничего, я сам виноват, – ответил Коджи, только после этого посмотрев на виновницу. Взгляд его вдруг задержался долее обычного.

И вдруг завязался разговор, который длился довольно долго и интересно.

– А я говорю, что из ворот надо выбегать только в экстренных случаях, – доказывал Мин Хон.

– А я тебе говорю, не лезь во вратарское дело, – отмахивался Чжун Хён.

– Кому не знать лучше, когда выбегать, как не форварду? – взвился Мин Хон.

– Уж точно не тебе, – добавил Ко Гу Юн.

– Вы опять?.. – встрял Катани, но потом осекся, увидев новые лица, совершенно не разговаривающие по-японски кроме двух слов: «спасибо» и «извините».

Но все эти разговоры молодожены вряд ли слышали, занятые только друг другом и больше никем, смотря в глаза только друг другу. Слишком многое им пришлось пройти, чтобы больше никогда не расставаться и еще больше им предстоит, но это они пройдут уже вместе, взявшись за руки и никогда их не отпуская.

Конец