На следующий день он уже ехал в Ульсан, задумчиво уставившись в окно скоростного поезда. Мин Хон поехал с ним, встретившись с ним утром еще до поезда в Сеуле. С ними же был и Мин Ву. По дороге, сидя в скоростном поезде, братья как всегда тысячу раз поругались и полторы тысячи раз помирились, шутили и подшучивали над бывшим капитаном, чего он как бы не замечал до поры до времени, а потом в тысяча первый раз сделал им такой выговор, что они сразу притихли, и снова уставился в окно.
А в окне мелькали деревья, на которых распустились листочки, мелькали дома, традиционные ханок* и совершенно современные, в десятки этажей, мелькали автомобили, проезжающие параллельно движению поезда, мелькали люди. Чонхо смотрел на все это, но не замечал и половины, потому что поезда двигался с большой скоростью и потому, что все его мысли были заняты ею. Нет, он больше никогда ее не оставит.
Они проехали на поезде около двух с половиной часов, чтобы потом в Тэгу сразу пересесть на автобус. Конечно, легче было бы преодолеть на самолете, но об этом все трое подумали, только когда пришли на станцию Сеула и уже садились в поезд. Поэтому теперь приходилось терпеть некоторые неудобства в пути. Желудки уже требовали к себе должного внимания, поэтому в Тэгу пришлось задержаться еще на полчаса, чтобы забежать в «Лоттерию», кафешку на углу улицы. Когда хотчесабап был уничтожен, и желудки успокоились, они продолжили свой путь на автобусе.
Впервые за всю дорогу Чонхо внимательно посмотрел на братьев. Они были его ровесники, поэтому уважительно или уменьщительно-ласкательно к ним никак не надо было обращаться, но не это главное. Раньше их невозможно было различить. Теперь же даже лица у них стали какими-то разными. И дело было не только в прическе, хотя за шесть лет они вряд ли ее изменили, так что они отличались только тем, в какую сторону она зачесана. Дело было в том, что внутри. Мин Ву уже сильно повзрослел, когда Мин Хон еще оставался ребенком в душе, хотя именно он был старше. Но это было только для тех, кто знал их уже шесть лет. Для остальных они оставались все такими же идентичными.
Вот и он, город тысячи надежд, Ульсан. Их встретили на автовокзале и сразу же отвезли в общежитие, их место проживания на две недели. Но им предстояло отдохнуть всего ничего, каких-то полтора часа, чтобы потом отправиться на стадион Монсу. Как оказалось, потом на стадион приехал и Ким Чжун Хён. Но его участь была незавидна – он всегда сидел в запасе. Нелегка судьба запасных вратарей!
Первый день был наполнен всякими организационными моментами, всякими знакомствами с обслуживающим персоналом, приветствиями тренеров и прочей ерундой. Эту часть Чонхо всегда недолюбливал.
– Ю-сонбеним! Давно не виделись!
На него буквальным образом налетел такой давний знакомый, Юн До Гын. Его блестящие глаза, его радостная улыбка – все оставалось тем же, словно и не было стольких лет, и он оставался все тем же семнадцатилетним пареньком. От изобилия чувств он даже его обнял, чего Чонхо никак не ожидал.
– Ну-ну, не так официально… – выдохнул Чонхо, только До Гын его отпустил.
– Хорошо, прости, – тут же смутился он. – Как твои дела, хён? Все хорошо? Как твоя команда? Ты ведь до сих пор в Японии? Как Мидори-сси? С ней все в порядке? Вы до сих пор встречаетесь?
Все эти вопросы сыпались со скоростью света, и Чонхо просто не знал, на какой из них ответить первым, на первый, который он уже успел забыть, или на последний?
– Все хорошо, – решил ответить Чонхо на все вопросы разом. – А сам-то как?
В этот момент мимо них прошла молодая невысокая девушка, новая сотрудница медицинского обслуживания команды. Длинные крашеные рыжеватые волосы так и развевались на ветру, который поднялся к вечеру.
– Здравствуйте, – поздоровалась она, а глаза так и сверкали агатами.
Это длилось всего с несколько секунд, но она успела оставить половину участников команды в долгом безмолвии.
– Я… – опомнился До Гын. – Я нормально. Вот в Германии играю второй год. Сначала страшно было уезжать отсюда, да я и немецкий не знаю, но потом как-то привык.
– И часто ты сюда приезжаешь?
Но этому вопросу суждено было оставаться без ответа еще несколько часов, потому что на поле вышел главный тренер, прервав все разговоры. Началась первая тренировка.
Чонхо привык к этому. Это составляло львиную долю его жизни. Он играл в сборной довольно много и отказывался только тогда, когда у него была травма или еще по каким-нибудь важным причинам. На этот раз они играли с Грецией у них на поле, так что нужно было приехать туда пораньше, чтобы ознакомиться с полем и привыкнуть к другому часовому поясу. Но пока они тренировались здесь, на ровном и сравнительно родном поле.
Состав был почти тот же самый, что и в предыдущей игре. Если только вернулись игроки, которые пропускали несколько игр до этого. Новых было всего трое. Они то и дело озирались по сторонам, что выдавало их с головой. Их легко понять, ведь они тренировались с такими звездами. Чонхо помнил свою первую тренировку в основной сборной, будто это было вчера…
*ханок – традиционный корейский дом
Он пришел немного с опозданием. Тогда он еще жил в Сеуле, и был конец января. У них на поле играть было еще рано – слишком холодно, поэтому с Ираном они играли в Катаре. Но до этого было еще много времени, поэтому они тренировались в Сеуле.
Когда Чонхо пришел в первый раз на стадион, он изредка озирался по сторонам, замечая все новые знаменитые лица. Приглашение его в сборную было некоторым сюрпризом для фанатов футбола. Тогда он был неизвестным лицом, и некоторые возмущались по поводу того, что его пригласили в сборную, да и он сам не ожидал такого. Но, как результат того, что кто-то за него похлопотал, он оказался здесь.
Он был больше в стороне от общего действа. Тренировался себе потихоньку, пока его не поставили правым атакующим полузащитником.
Тогда многие из команды обратили на него внимание. А он все так же оставался где-то замкнутым в себе и совсем неразговорчивым. Только делал, что говорят.
Мать тогда уже переехала в дом Пак Сон Хёна, и он один жил в их старом доме. Порой было скучно, поэтому он записался в вечернюю школу, чтобы получить образование старшей школы. Со своей командой он встречался скорее ради развлечения, потому что трое уже покинули ее, что значило, что команда не может участвовать в соревнованиях.
И вот, он в основной сборной. Где-то внутри он сильно переживал насчет этого, но только внутри. В стартовый состав его так и не поставили. Но на семьдесят шестой минуте заменили полузащитника и его выпустили на поле. Он тогда не забил гола, они тогда проигрывали, но именно с его подачи мяч оказался в воротах, чем команда сравняла счет. Тогда о нем впервые написали в газетах…
В первую тренировку обычно не было тяжелых нагрузок. Вот и сегодня их не было особо. После тренировки До Гын снова прилип к Чонхо с бесконечными вопросами. Чонхо уже пожалел, что он делил комнату в общежитии вместе с ним. Они уже уходили со стадиона, когда мимо них четверых снова прошла сотрудница медицинского обслуживания. Будто невзначай она улыбнулась. Улыбнулась только одному человеку, хотя можно было расценивать, будто самой себе.
– Да ты у нас сердцеед! – воскликнул Мин Хон, как только они отошли на достаточное расстояние.
Чонхо будто и не слышал этого замечания, продолжая идти под распустившимися дзельквами.
– Думай сперва, что говоришь, – огородил его Мин Ву.
– А что? Она милая и пригожая, – продолжал Мин Хон. – Вот бы мне так счастье подмигнуло…
Так они и шли до первого маленького недорогого ресторанчика недалеко от стадиона. На всю честную компанию, а именно четырех человек, они заказали, будто на десятерых, хотя вся провизия была уничтожена за каких-то полчаса. Все-таки тренировка отнимала уйму сил. После этого по старой доброй дружбе они решили прогуляться по городу, заходя в разные спортивные магазины или же просто магазинчики разнообразного назначения, потом снова в кафе. В итоге вернулись они ближе к полуночи, когда ноги гудели от обилия напряжения на них. Кто-то ног просто не чувствовал. И вот настала сладкая нега долгожданного отдыха.
Чонхо хотел позвонить ей всю вторую половину дня, просто узнать, как у нее дела, но этот день был настолько насыщен событиями, что он просто не успел воплотить задуманное в жизнь. Как только он оказался в своей комнате, и как только До Гын отлучился по своим кратковременным делам, он уже взялся за трубку телефона, но, посмотрев на часы, отложил эту идею до утра. Он мог разбудить ее, чего совсем не хотел делать.
На следующий день все повторилось вновь. Разве что тренировки стали более серьезными и специализированными. Поэтому на продолжительное время До Гын был разлучен с остальными тремя. Но и там он не пропадал. Казалось, он знает всех футболистов страны лично, а его мягкая и общительная натура с каждым могла найти общий язык.
Мин Хон и Мин Ву же общались по большей части между собой. Хоть они и были излишне общительными, все равно на самом деле оставались в своем собственном мирке. Да и общаться на тренировках было некогда. Если только на перерывах, что было не совсем часто.
Чонхо же выполнял то, что ему скажут, иногда добавляя что-то на свое усмотрение, что часто приходилось очень кстати. Он уже и не мог вспомнить себя без мяча, хотя когда-то гонял его только после того, как развезет все заказы, поздно ночью на школьном дворе, в одиночку. Теперь это казалось каким-то неудачным сном. Но тут…
Кто-то заехал ему мячом прямо в голову, вызвав кратковременное помутнение в глазах. Он покачнулся, но на ногах устоял.
– Прости… – К нему подбежал Ким Со Кён, рассыпавшись миллионами извинений. – Ты в порядке? Сходи в медслужбу.
Но предложение было уже бесполезно. Сотрудница медицинского обслуживания сама уже спешила через все поле, чтобы осмотреть Чонхо.
– Нет, спасибо, все в порядке… – говорил он, отводя руки сотрудницы в сторону.
– Подождите, надо вас посмотреть. Пройдемте в медпункт, пожалуйста.
Чонхо еще долго настаивал на том, что это совсем не нужно, но девушка настояла на своем, и все же пришлось сходить туда, куда она его звала.
И вот они уже оказались в маленьком помещении медицинского обслуживания. Она усадила Чонхо на стул для пациентов и начала осмотр.
– Ая, мы ведь так и не знакомы до сих пор… – мимоходом сказала она. – Меня зовут Ли А Юн, я здесь работаю недавно, буду вас сопровождать там тоже.
Чонхо помолчал недолго, прежде чем ответить.
– А меня…
– Я знаю, – весело сказала она. – Кто не знает знаменитого Ю Чонхо? Сколько пальцев?
– Три.
– Верно… – Она продолжила осмотр. – Честно признаться, я смотрела все ваши матчи. Вашей игрой я просто восхищаюсь! Только скажите, почему вы до сих пор остаетесь в J-лиге? Ведь вам уже давно пора в Европу, в Англию, например…
– Так получилось. Вы скоро закончите?
Чонхо хотел поскорее избавиться от нее. Пустые разговоры ему были чужды и неинтересны.
– Скоро-скоро. – Она немного обиделась. – Так получилось?.. – Ее лицо оказалось совсем близко к его лицу, и она чуть ли не на ухо прошептала ему: – Там живет ваша девушка?
На это Чонхо уже ничего не ответил. Он незаметно для себя сжал губы, показывая, что больше разговаривать с этой надоедливой особой не намерен.
– Я так завидую ей, – продолжала А Юн. – Или… у вас не все в порядке?
Чонхо терпеливо дождался конца осмотра, не проронив больше ни слова, кроме небольших слов благодарности напоследок. Все это время он старался даже не смотреть на нее. По окончании он ушел оттуда быстрее, чем обычно. Ее весьма недвусмысленные намеки надоедали, и в конце он уже готов был проклясть тот самый мяч, который так неудачно угодил ему в голову.
Он продолжил тренироваться, стараясь забыть обо всем, только что произошедшем.
Все это время Мидори находилась в редакции или ездила фотографировать разные события или какие-то происшествия, порой брала интервью у не совсем важных персон. В свободное время она готовилась к выставке. Вечерами она выслушивала, как Коджи старается убедить их родителей в том, что Чонхо просто прекрасный человек, тихо посмеиваясь над братом. Обычно, если он дает слово, держит его до конца.
Сам Чонхо почти не звонил ей, и она старалась не отвлекать его. Она знала, что тренировки сборной – это не простые командные. Поэтому несколько раз она откладывала телефон в сторону, так и не набрав заветного номера.
– Они уже на полпути к праведному выбору, – как-то раз сказал Коджи после очередной обработки родителей. – Да и потом, матери сейчас уже совершенно безразлично, за кого ты выйдешь. Ее больше волнуют выпускные экзамены в ее классе. Ведь осталось всего ничего.
Да, это было верно, ведь их мать была учителем японского в старшей школе, и скоро класс, в котором она в этом году была к тому же классным руководителем, должен будет сдавать выпускной экзамен. В этом году подобрались на редкость ленивые семнадцатилетние оболтусы, которых было не так-то просто исправить. Да и у отца в фирме были некоторые проблемы.
– Ты так считаешь? – не верила Мидори.
– Совершенно уверен. Эй, я же твой старший брат! Ты не веришь мне?
Мидори только покачала головой, абсолютно со всем соглашаясь. Она верила брату на все… восемьдесят процентов. Остальные двадцать она оставляла про запас.
Оставалось всего несколько дней, перед тем, как поехать в Тайвань, но Мидори так и не начинала собирать вещи. То подруга позвонит, то в редакцию под утро вызовут, то еще невесть что. Многое отвлекало, и вот, как результат, она собирала вещи уже в третьем часу ночи, и это притом, что самолет уже через несколько часов, рано утром. Действовала она со скоростью молнии, но и этого не хватало – еще немного и опоздает на самолет. Но, к счастью, она успела и вот, не выспавшаяся, проголодавшаяся, потому что последний раз ела вечером, с полупустым чемоданом, она подходила к стойке регистрации. Благо, в самолете можно выспаться.
Она закрыла глаза в Японии, а открыла их уже в жарком и солнечном Тайване. И уже нужно было выходить из самолета. Она довольно быстро прошла через все, что должен проходить пассажир из другой страны и через малое количество времени оказалась за дверьми аэропорта.
Истинно прав был Танака-сан, сказав, чтобы она приехала за день до встречи. Все улочки были настолько запутаны, что она заблудилась уже через пять минут и долго себя проклинала за то, что решила сэкономить и не взяла такси. Хоть отель и был сравнительно недалеко, она еще долго не могла найти его. Настала критическая ситуация, и она решила спросить у местных жителей. Но, вот беда, здесь мало кто знал японский, корейский и того меньше. В итоге на ломаном английском, а он был действительно ломаный, потому что в последний раз она разговаривала на нем в школе, ей удалось выяснить, где находится такой-то отель.
Придя в отель, номер в котором был забронирован заранее, она буквально рухнула на постель от усталости даже не в силах пошевелить пальцем. Она пролежала в полудреме еще полтора часа, прежде чем пошевелиться. Наконец, она встала и подошла к окну. Ее глазам предстал какой-то людской муравейник, все куда-то спешили, что-то делали… Центр Тайпея – очень оживленное место, за всем и не углядишь.
Вопреки обещанию больше нигде не бывать, кроме отеля и места проведения встречи ей захотелось прогуляться. Недалеко, всего лишь в округе. Она спустилась в вестибюль, немного замешкалась, решаясь переступить порог.
– Не хотите сходить на концерт? Вот у нас рекламки есть. Как раз группа из Японии. – Администратор довольно хорошо говорила по-японски, так что Мидори все поняла.
Она подошла к стойке, чтобы взглянуть на рекламку. Только взяв в руки, уронила. «Группа Hey-yo! С единственным концертом в Тайпее», – гласила реклама. Как раз завтра… Простояв так еще немного, она, ничего не сказав администратору, быстро вышла на улицу.
Да, действительно, это был самый оживленный район города, почти центр. Забыв об этой злосчастной рекламе, она просто бродила по главной самой широкой улице, где просто невозможно было заблудиться, хотя пару раз она была близка к этому. Разные магазинчики, разные ресторанчики, разные развлекательные и торговые центры, и стоцветные фонарики сверкали всеми цветами радуги… – все это было в Тайпее сколько душе угодно и даже больше чем в Осаке, как могло показаться на первый взгляд. Еще бы, столица ведь.
Ближе к вечеру она уже сравнительно привыкла к атмосфере этого города, который оказался очень гостеприимным и совсем необидчивым. Под конец она зашла в китайский ресторанчик, чтобы полностью проникнуться духом Тайпея, но только потом узнала, что тайванская и китайская кухни различаются, так что по прошествии некоторого времени, когда китайская еда немного переварилась, она подошла к тайванскому кафе, которое было прямо под открытым небом.
Уже был вечер, солнце только что село, на небе оставалась только тонкая розоватая полоска, обозначавшая место, где село солнце. Доедая свой О-а-цзень, она решила позвонить Чонхо. Хоть Тайвань и был гостеприимным, но она заскучала по дому, заскучала по нему. Доев последнюю устрицу, она достала телефон. В нем разряжалась батарейка, но на один разговор хватит.
Нажав кнопку вызова, она еще долго ожидала ответа. Она уже успела пожалеть о своем звонке, когда ей наконец-то ответили. Только не тот, кого она ожидала.
– Да? – ответили на том конце. Это был запыхавшийся женский голос.
– Я, наверное, не туда попала… – сказала Мидори и уже собралась отключиться.
– А куда вы звонили?
– Ю Чонхо, но вы…
– Все верно, это его телефон. Только он сейчас в душе. Устал бедняжка. Конечно, после такого-то… – Смешок. – Что-нибудь передать?
– Постойте, а вы…
Но на этом батарейка в телефоне разрядилась окончательно, и слова так и застыли на губах. Ответила девушка, кореянка, молодая, судя по голосу… Обычно он никогда не оставлял телефон. Значит, он доверял ей? Значит он с ней…
Мидори встряхнула головой. Нет, такого просто не может быть! Или… может? Она просидела так довольно долго, склонив голову над пустой тарелкой и думая о только что случившемся. Она опомнилась только тогда, когда хозяин кафе под открытым небом подошел к ней и стал говорить. Она мало понимала его, но суть была одна – надо уходить, потому что кафе уже закрывается. Она тяжело поднялась со стула, еще немного так простояв. Потом пошла куда глаза глядят, конечно же, не в ту сторону. Через квартал повернула обратно. Благо, улица была хорошо освещенная, и на ней еще было достаточно людей. Но она никого из них не замечала. Погруженная в свои мысли, она вряд ли как-то реагировала на внешний мир.
В отель она пришла поздно, когда луна уже взобралась на самую вершину темно-синего бархатного купола. Опустошенная и поникшая, она не в силах была делать что-либо, хотя нужно было готовиться к встрече. В полной темноте она подошла к окну и открыла занавески. Луна сегодня была особенно белая, бледная, неживая… Она долго смотрела на нее. Смотрела до той поры, пока не начали слезиться глаза.
Он долго не звонил ей. Не потому ли? За шесть лет она вполне могла ему наскучить. А родители своим активным нежеланием только добавили свою каплю дегтя. Хотя… О нем ли она это думает? Такого никогда не может произойти, это просто недоразумение!
Она легла в постель, но вряд ли смогла заснуть. Она только лежала с закрытыми глазами, все думая об этом голосе с другого конца связи. Если одну минуту она была абсолютно уверена, что это просто какое-то недоразумение, то другую – что Чонхо предал ее. Луна то поддакивала ей, то совсем не соглашалась, скрываясь за облаками и выходя вновь.
Ей удалось заснуть только под утро, когда появились уже первые лучи солнца. Но и сон этот был не таким спокойным, как было бы нужно. Когда она проснулась, первая ее мысль была все о том же. Она решила позвонить ему перед тем, как отправиться на встречу, но несколько раз получалось так, что он просто сбрасывал звонок, только прозвучит один гудок. Тогда она поняла, что больше не нужна ему, и все это было лишь для виду. Она отправилась на встречу с опущенной головой и покрасневшими глазами. А ведь все было так хорошо…
То была их первая годовщина – год с тех пор, как они встретились в первый раз. Тогда он встретил ее у самого университета. Он долго ждал ее, прежде чем она вышла и неторопливо прошлась через университетский сквер. Просто потому, что не ожидала такого. А он просто стоял у мотоцикла и ждал ее.
Последние пятьдесят метров она пробежала, только увидев его.
– Привет, – сконфузившись, произнесла она.
– Поехали? – без лишних слов сказал он и уселся на мотоцикл.
– Куда?
– Увидишь.
Она уже успела привыкнуть к такой неразговорчивости и старалась не задавать лишних вопросов, что не всегда удавалось. Она просто присела рядом с Чонхо, обвив его своими тонкими руками.
Весь город промелькнул будто за одну секунду, будто они перенеслись куда-то без всякого транспортного средства. Солнце только начинало клониться к закату, а они уже оказались там, куда он хотел приехать.
– А теперь закрой глаза, – попросил Чонхо, как только Мидори спрыгнула с мотоцикла.
Она еще немного, прищурив глаза, посмотрела на него, потом послушно закрыла глаза. Он, чтобы не было излишнего соблазна подглядеть, прикрыл ее глаза руками, и повел ее куда-то.
Они шли не так долго, но и сказать, что пришли быстро, не выйдет. Она полностью доверяла ему, его уверенным шагам, его теплым рукам и просто шла туда, куда направлял он. Откуда-то справа доносился стрекот ранних цикад. А совсем прямо слышался плеск воды, спокойный и тихий, и он все приближался по мере того, как они шли. И вот, наконец, он убрал руки от ее лица, и она открыла глаза.
Ей представилась удивительная картина. Сзади подпирала рощица, а совсем прямо был покатый спуск, за которым одна за другой накатывались друг на друга волны. Солнце только начинало опускаться в воду, и казалось, что на свете нет ничего, кроме этого островка. Солнце, роняя капля за каплей, опускалось туда, в теплое от его же собственного жара море, в котором растворялось огненное золото. От этого само море было не синим, а тепло-оранжевым. Опустишь в него руку, и можно будет ухватить каплю солнца. Чайки кричали, но где-то вдали, боясь нарушить эту прекрасную тишину.
Мидори смотрела на все это, затаив дыхание. Она прожила в Осаке всю жизнь, но никогда не видела такой картины, сотканной на самом небе.
– Как… красиво, – только и сумела сказать Мидори.
– Да, красиво, – тихо согласился Чонхо.
Он подошел к ней сзади и обнял, согревая, потому что со стороны моря уже тянуло свежим холодком. Она коснулась его руки, а потом переплела пальцы. Так они стояли долго, показалось, что всю жизнь. Они смотрели в одном направлении, куда-то вдаль, туда, куда не доплывет ни один корабль, туда, где место только им двоим.
Но это было в прошлом. Давно уже не было того покатого берега, потому что море смыло половину его, подобравшись к самым деревьям. И, получается, давно уже не было тех чувств.
С этими мыслями она подходила к месту встречи двух политиков. Она пришла сюда намного раньше. Во-первых, чтобы занять хорошее место, во-вторых, потому что хотела отвлечь себя от грустных дум. Но они не оставляли ее, и поэтому половине в будущей статье предстояло стать выдумкой.
Встреча началась вовремя, и политики и говорили по заранее подготовленному плану. Хотя у нее работал диктофон, она записывала основные тезисы, попутно фотографируя, больше по инерции, чем по своей воле. Хотя, когда она работала, для нее ничего не существовало кроме этой работы. Это был один из немногих случаев, когда она отвлекалась от своего главного дела.
Закончилась встреча, и она немного с опозданием начала собираться. Выйдя одной из последних, она еще надолго остановилась на одном месте прямо около выхода. Она выполнила свою работу. Теперь только оставалось написать хорошую статью, что она и собиралась сделать, когда придет в отель. Ее рейс только послезавтра, потому что получилось так, что завтра не было рейсов, а на один-единственный были раскуплены все билеты.
Она медленно шла в отель, все думая о том, что произошло вчера. Она так и не смогла выкинуть это из головы, да и куда там, когда по телефону любимого человека отвечает какая-то другая девушка? Когда он потом сбрасывает звонки? Когда…
Она уже готова была заплакать, но до сих пор ей удавалось сдерживать слезы. Камушек на безымянном пальце был мутным и почти не отражал свет.
Она пришла в отель и уже хотела подняться на свой этаж, но в последний момент, когда она подошла к ресепшену, ее взгляд упал на цветастую рекламку. Она вновь взяла ее в руки и бездумно посмотрела на нее. Еще через несколько секунд она отложила ее в сторону, уже отошла, но потом вернулась вновь. Концерт проходит недалеко, всего несколько остановок на автобусе. А что, если…
Она решила забыть обо всем, решила оставить все на потом. Она решила, что сама все спросит, когда приедет, если он не хочет отвечать на ее звонки.
О том, что она не только услышит музыку, но и увидит, кто ее исполняет, увидит его, она подумала, когда уже покупала билет на концерт, один из последних, поэтому цена за него была приличная, зато и места не такие далекие, что в ее случае было не совсем кстати. Но она знала, что те, кто на сцене, обычно не замечают зрителей. Они для них пустая декорация, так что она не переживала сильно. Она просто хотела послушать музыку.
Она прошла на свое место на танцполе, изрядно потолкавшись между зрителями и встала на более менее свободное место. Ей пришлось ждать еще несколько минут. Несмотря на то, что собрался полный зал, а он был далеко не маленький, участники группы медлили выходить из-за кулис.
Но вот началась первая песня. Свет приглушили, и каждый музыкант начал выходить по мере того, как начиналась его партия. Сначала вышел Хирамаки Юта. Это уже был далеко не тот пугливый школьник, а вполне уверенный в себе юноша с экстравагантной прической и тысячей и одним значком на своей черной жилетке. Потом к своему синтезатору подошла откуда ни возьмись Томояма Харука. Ее стрижка стала еще короче, и с каждым годом розовые пряди в ее волосах все увеличивались. Насколько Мидори знала, она после некоторых разногласий все-таки приняла чувства Такахиши Кенты. Затем появился он, Кикучи Дзюн, все такой же подкрашенный, а волосы выкрашены тоником в красный. Мидори прекрасно знала, что он не покрасит волосы, потому что всегда гордился их непроницаемой чернотой и изменять своим привычкам вряд ли собирался. Отбивая ритм, из темноты появился Аоки Томору. Вряд ли когда Мидори могла представить его без барабанных палочек. И наконец, сам Кента, выйдя из темноты, начал петь свои слова.
Концерт проходил на ура. Мидори могла признать, что их музыка стала намного лучше, и некоторыми песнями можно было заслушаться… Они были прекрасны. Она не вела себя как отъявленная фанатка, она просто стояла и молча смотрела на них. Но вдруг после конца очередной песни Дзюн подошел к Кенте и шепнул ему что-то на ухо. Кента сначала возмутился, но нельзя было расслышать из-за чего. Потом он отошел в сторону и…
Это была старая песня. Та самая, которую Дзюн записал для нее очень давно, еще тогда, когда он приехал за ней в Сеул. Она никогда не видела, как он исполнял ее вживую, только слушала в записи. Несмотря на то, что она слышала ее несколько лет назад, помнила каждую строчку. Ей на секунду показалось, что он играет на гитаре тем самым медиатором, который она обронила в той захолустной звукозаписывающей студии. Но, конечно, нет. Он мог потерять его миллионы раз. Он снова пел их историю, то когда они встретились, то, как вместе переживали каждый момент их жизни. А она просто слушала. Так давно… И совсем недавно. Был только он и гитара, все остальное оказалось бы лишним. И была она. Она могла поклясться, что он смотрит именно на нее, и она не знала, куда деться от этого взгляда, такого пронизывающего, такого пронимающего. Она забыла обо всем на свете, забыла, что стоит в большом зале одна среди многотысячной толпы, забыла, что находится в другой стране. Она только слышала его голос, низкий, но мягкий, местами с хрипотцой. Песня уже закончилась, а она все продолжала так стоять, опустив руки и смотря на него.
– Я знаю, ты слышишь меня… – сказал Дзюн в микрофон. – Ты ведь помнишь, да? Только не забывай этого…
Он говорил по-японски, и далеко не все могли его понять, но даже для тех, кто знал язык, смысл оставался за плотными занавесками. Поняла только она одна, на что Дзюн и рассчитывал. Она уже хотела уйти, но пробраться сквозь эту толпу вряд ли было возможно, поэтому она осталась стоять на своем месте, ожидая конца выступления. Оставалось ждать не так долго, концерт близился к концу. Под самый конец они исполнили веселую и совершенно невдумчивую песню. Кажется, ее взяли куда-то саундтреком…
Вот и закончился единственный концерт в Тайване. Через несколько дней они уже должны были выступать в Гонконге, как значилось в программе на небольшой рекламе. Ушли со сцены они точно так же, как и появились – как только заканчивалась их партия в песне. Последними ушли Харука и Дзюн.
Мидори уже начала двигаться к выходу, медленно, как бывает в таких случаях. Их музыка действительно стала лучше, Мидори почувствовала это всеми клетками души. И если бы не та песня, то она бы осталась совершенно довольна концертом.
Нет, это не любовь, думала она, подходя к выходу. Это… она не смогла найти определение тому, чего Дзюн пытался добиться.
По окончании концерта темные мысли снова начали одолевать ее. Стоило вспомнить этот девичий голос, эти сброшенные звонки, и весь мир уже терял краски. Теперь она решила с головой окунуться в работу, лишь бы не думать об этом. Но отвлекло ее совершенно другое. Уже было темно, солнце давно село. Уже накрапывал дождь и поднялся сильный ветер. Она уже вышла из клуба, уже начала выходить на главную улицу, чтобы сесть на автобус, но ее окликнули.
Это был Дзюн. Он стоял, опершись о стену здания, уже одетый в обычную одежду, смывший сценический грим. Мидори оглянулась и посмотрела на него, удивившись, как он успел переодеться и выбраться из зала.
– Не думал я, что мы здесь встретимся, – сказал он, подойдя к Мидори.
Она только ожидающе смотрела на него, ожидая, что он скажет очередную гадость.
– Может, сходим поужинаем?
– Зачем тебе? – Мидори приподняла бровь, на время забыв о своих проблемах.
– Просто поужинаем, ничего больше, – пообещал Дзюн. – Мы ведь так давно нормально не разговаривали… Пожалуйста, прости за то, что я сделал в нашу предыдущую встречу.