Read the book: «Созвездие миров. Сборник рассказов по песням музыкальной группы «Ясвена»», page 2

Грань

Мы так любить обещаем,

Как никогда не сумеем,

Но и на грани отчаянья

Я всё равно тебе верю…

Гр. «Ясвена»

Это был лишь дурной сон, очередной сон, навеянный болезненной бессонницей, когда засыпаешь с первым криком будильника.

Затем снова мир людей поглощает своим будничным, жадным ртом.

Нужности, существование в формате 3D:

– должна,

– делай,

– дай.

Где взять силы перелистнуть очередной календарный день, который исписан делами, вопросами?

Но готова ли она потерять то, что имеет?

Об этом заставила задуматься песня группы «Ясвена», случайно услышанная в ленте у друзей:

 
Мы ничего не теряем,
Ведь ничего не имеем…
 

Песня уже который час играла в наушниках, странно, она забыла это удовольствие от прослушивания музыки, откуда-то взялись силы сделать скучные дела, навязанности, обязанности и даже получить удовольствие от процесса самой жизни.

Гранью к себе счастливой стала песня!

А там, «на грани отчаянья», она поняла, что самое важное в её жизни есть: кому верить!

Всё остальное лишь последствие бессонницы, дорога испытаний, которую нужно пройти. И поблагодарить Высшие Силы за ещё один прожитый день, где Душа ещё жива, а тело может вздохнуть!

Мария Ярославская,

песня «Мы ничего не теряем»

Клетка

В каменном тёмном дворце мне вовсе не было холодно, несмотря на отсутствие обуви, да и довольно лёгкую одежду. Ведь это так просто – парить на расстоянии ладони от пола. Так, я думаю, вполне успею на твоё жертвоприношение. Массивные двери с грохотом распахиваются за секунду до прикосновения и отвлекают на себя внимание собравшейся толпы и участников ритуала, что даёт мне время выдернуть тебя за руку прямо из рук ошеломлённого вампира, который уже нацелился укусить твоё горло.

Мы уже бежим по коридорам, сворачивая туда, откуда доносится меньше звуков. Увы, вниз путь заказан – там столько охраны, что мне тебя не провести. Остаётся надеяться лишь на чудо. Вот мы и на крыше. Ноги отрываются от черепицы, и вот уже совсем не страшно, что нас могут поймать. Почему ты всё ещё стоишь на краю?

– Полетели! Ты умеешь, ты можешь! Они нас не догонят!

– Зачем делать шаг назад?

– Нет. Я им нужна. И я не могу так… – Стук растягивающейся от ударов железной двери напоминает звук погребального колокола. Я не могу улететь без тебя.

Глаза открываются сами собой. Белый потолок, мягкое пушистое одеяло. Всё как обычно. Это лишь сон. Почему ты никогда меня не слышишь? Почему ни разу я так и не могу тебя спасти? Но самый главный вопрос кроется куда глубже: почему я никак не могу оставить тебя в покое? Почему раз за разом подсознание подсовывает миры, где я должна отпустить и жить своей жизнью? Две ведьмы, сгоревшие на костре: ты осмелилась полюбить инквизитора, русалки, попавшие в сети, но всё же вытащившие запутавшегося дельфинёнка, принцессы, отданные по расчёту, покорно принимающие долг перед родителями… Каждый раз кажется последним, кажется, что в следующий – я точно уйду.

Тюрьмы бывают разные. В том числе и золотые, как когда мы были феями и были заперты в крошечных фонариках. Можно же было легко сбежать, только ты бы не отняла у детей ощущение волшебства и исполнения желаний при прикосновении к одному из украшений на главной городской статуе.

Я помню каждый из снов и часто думаю: почему не могу уйти я. Каждый бьётся в своей клетке. Моя клетка – ты. И в этой клетке есть всё на свете.

Злата Царёва,

песня «Клетка»

Ясва

Февраль медленно шёл по сухому, казавшемуся бледно-розовым в лучах заходящего солнца снегу. Взгляд его, рассеянный и безжизненный, равнодушно скользил по бескрайней, идеально гладкой равнине, терявшейся где-то далеко за горизонтом, а бледные губы непрестанно шевелились, беззвучно повторяя какие-то слова. Это были его последние слова, обращённые к этому миру – некое подобие завершающего ритуала, служившего окончанием Зимы. Произнося их, он постепенно избавлял землю от снежных буранов, пронзительных ветров и сухого морозного воздуха. После этих слов лёд на реках начинал незаметно для человеческого глаза таять, а снег оседать, теряя свой былой блеск. После этих слов власть последнего месяца самого сурового времени года начинала медленно уходить, перетекая к его младшему брату – Марту. Сожалел ли об этом сам Февраль? Сложно было сказать. Ему нравилось править в этом мире, нравилось чувствовать себя повелителем природы, но вместе с тем он прекрасно осознавал, что рано или поздно всему приходит конец. Ведь если не будет конца, то не будет и начала. Младший сын Зимы давно уже понял и смирился с тем, что в мире правят не просто времена года – в мире правит гармония. И если её нарушить, то может случиться непоправимое. Именно поэтому он и шептал сейчас заветные слова, добровольно отдавая свою власть брату…

Вокруг, насколько хватало взгляду, простиралась огромная заснеженная пустыня – бесконечная и безбрежная. Февраль любил эту простую белоснежную красоту – он вообще любил открытое, ничем не ограниченное пространство. А ещё он, пожалуй, любил эту равнину за то, что она была безжизненна. Ни разу на его памяти сюда не ступала нога человека или зверя, и даже птицы не парили в этих суровых свинцово-серых небесах. Почему? Он не знал ответа на этот вопрос, хотя среди людей ходили слухи, что снег в этих краях не тает даже с наступлением Весны. Поговаривали, что дух Зимы сохраняется здесь круглый год, и даже самое жаркое летнее солнце не способно растопить его. А всё живое в этом мире боялось Зимы. Животные, погибающие в сильные морозы, деревья с потрескавшейся корой, люди… Люди хоть и были самыми приспособленными к холодам существами, всё равно продолжали ненавидеть это время года. Ведь оно лишало их комфортной жизни и нередко заставляло приложить немалые силы для того, чтобы выжить в непогоду. Они проклинали Февраль и двух его родных братьев – Январь и Декабрь, говоря, что они приносят лишь холод и смерть. Они хотели счастливой спокойной жизни вдали от проблем. Глупцы! Люди никогда не понимали, что без Зимы нарушится хрупкая гармония в мире. Ведь несмотря на суровость этого времени года, оно давало природе возможность отдохнуть от цветения, от суеты… от жизни. Зимой всё живое засыпало, пусть и не всё потом просыпалось вновь. Но это было необходимо для поддержания гармонии, для поддержания постоянства и неизменности… Бесполезно было объяснять это кому-либо. Февраль уже давно смирился с тем, что не всем было по душе его правление. Он просто принял как должное то, что люди, да и не только они, ненавидят его, и отвечал им тем же. Сама суть самого сурового месяца в году подразумевала жёсткость, а порой и жестокость, и Февраль полностью оправдывал её. Он не любил всё живое, отвернувшееся от него, и старался не сталкиваться ни с людьми, ни со зверями, ни с другими существами. Он просто выполнял свою клятву, данную матери, братьям и богам. Он просто хотел спокойной жизни вдали от этой бесконечной суеты…

Февраль шёл очень быстро, под его ступнями мелькал снег, от скорости сливающийся в одну белую полосу, а на горизонте уже смутно замаячили тёмные силуэты высоких гор. Они возвышались посреди этой безжизненной пустыни, как островки в центре бескрайнего океана. Три серые заострённые скалы, выступающие из земли, словно острые клыки дикого зверя. Именно к ним-то и стремился Февраль, шепчущий свои последние указания природе. Это уже стало у него традицией – в последний день Зимы пересекать эту заснеженную равнину, доходить до высоких гор, издалека кажущихся непреступными каменными глыбами, взбираться на вершину самой высокой из них и долго стоять на ней, с высоты птичьего полёта обозревая великолепие зимней пустыни. Там он дождался прихода Марта и, передавая ему власть, уходил в Безвременье.

Но сегодня что-то было не так. Дойдя до скал, Февраль заметил у их подножия рваные кровавые следы, явно принадлежавшие человеку. Они тянулись откуда-то с востока – насколько он помнил, в той стороне находилось одно из небольших людских поселений. Но раньше никто из жителей не осмеливался подходить к его скалам. Да и само это поселение располагалось не менее чем в пятидесяти милях отсюда. Кто мог проделать такой путь просто ради… ради чего, собственно?..

Февраль подошёл ближе и вгляделся в отпечатки узких сапог с неровными краями. Создавалось ощущение, что человек не шёл, а скорее волочился по снегу. И, судя по количеству крови, он был серьёзно ранен. Следы были маленькими, почти детскими. Проследив за их направлением, Февраль понял, что человек забрался на самую высокую скалу из трёх – на его скалу. Только одного не мог он понять: с какой целью это было сделано? Тем более что подняться на вершину такой горы обычным смертным было практически невозможно – камень, обтёсанный за тысячи лет порывистыми ветрами и покрытый толстой коркой льда, был идеально гладким, без единого выступа или трещины…

Кровь казалась совсем свежей, не успевшей впитаться в снег. Вероятно, тот, кто её оставил, был ещё жив, хотя Февраль и не мог быть уверенным в этом на сто процентов. Он уже начал сомневаться даже в том, что это был человек. Слишком уж необычными казались обстоятельства…

Ещё раз оглядевшись по сторонам, Февраль прошептал несколько слов и в тот же миг растаял в прозрачном морозном воздухе, растворившись в нём и став его частью. Обычно, когда он был уверен, что его никто не видит, то принимал человеческий облик – тот, в котором его создали древние боги, наказав подчиняться им и хранить гармонию природы. Но Февраль никогда не показывал своего настоящего лица людям или другим существам, способным мыслить. Он считал, что для них будет лучше, если он останется неодушевлённым хранителем зимы. Так было… проще, хотя он и знал, что некоторые из его братьев считали иначе.

Ветер взмыл высоко над скалой и, снизившись, опустился на её вершину, всколыхнув облачко снежной пыли. С его предыдущего прихода ровно год назад здесь почти ничего не изменилось. Такая же небольшая площадка, укрытая белым покрывалом. Холодная и безжизненная. Сюда из внешнего мира не долетали ни звуки, ни запахи. Пустота. Белизна. Спокойствие.

Но сегодня что-то всё же изменилось. Февраль был не один. Рядом с ним, почти на самом краю скалы, стояла девушка. Маленькая, похожая на фарфоровую статуэтку девушка с огненно-рыжими волосами, одетая лишь в оборванное серое платье и поношенные сапоги. А из спины у неё, прямо из-под лопаток выступали два огромных крыла, когда-то, вероятно, снежно-белых, но теперь приобретших серовато-красноватый оттенок. Они были оборваны и покрыты коркой запёкшейся крови, кое-где ещё струившейся из ран в спине и маленькими ручейками стекавшей на снег.

Порыв ветра облетел маленькую фигурку девушки, и Февраль увидел её лицо – бледное, покрытое кровью и грязью. Казалось, на нём были лишь две живые точки – глаза. Яркие огненные глаза сияли в лучах заходящего солнца, отражая его пламя. И в этих золотых глазах плескалась боль, смешанная с отчаянием. Девушка была не просто человеком – она, казалось, являла собой высшее одухотворённое существо.

Последний месяц Зимы никогда прежде не вникал в проблемы живых. Он вообще старался не сталкиваться с ними, считая, что подобные мелочи его не касаются. Но сегодняшний случай, пожалуй, стал исключением. Эта девушка и причина, по которой она оказалась здесь, казались ему не случайными. В самом её существе – погибающем и отчаявшемся – была странная, обращённая ко всему миру мольба. Мир не услышал её, но зато услышал он. И он откуда-то знал, что не сможет остаться к ней равнодушным. Февраль в первый раз за тысячи лет воспользовался своим даром, данным ему древними богами, – способностью проникать в души и считывать их как раскрытые книги. Ветер подлетел совсем близко к девушке, всколыхнув её огненно-рыжие волосы, испачканные в крови. Он сосредоточился, внимательно глядя в яркие золотые глаза. И он увидел то, что хотел увидеть…

Её имя на древнем языке означало «Ветер». Она никогда не знала этого, как не знала и самого древнего языка, но зато помнила другое его толкование, данное цыганскими племенами, – «Слеза». Однако старинная трактовка всё же оказалась сильнее. Рождённая в середине Весны, Ясва всегда стремилась в небо. Будучи ребёнком, она часто задавала вопросы: почему люди не могут летать? Почему Бог не дал им крыльев, как дал их птицам? Ведь люди были более совершенными созданиями и тем не менее оставались прикованными к земле, тогда как птицы свободно парили в небе. Почему Создатель поступил так несправедливо?

Ясва искала ответы на эти вопросы, начиная с самого детства. А когда настало время её совершеннолетия, девушка сбежала из родного дома, не взяв с собой ничего, кроме маленького оберега древних богов – пятиконечной звезды, заключённой в круг. Пешком она добралась до заброшенного храма, посвящённого Первым Создателям Мира, от которых люди отвернулись уже много лет назад, и стала просить творцов о милости – подарить человеку то, что навсегда развязало бы путы, сковавшие его тело и душу, – крылья. И пусть остальные люди не разделяли её убеждений, пусть все они считали Ясву сумасшедшей и уже давно не верили в Создателей Мира, ей было всё равно. Она считала, что, увидев небо так близко, как никогда раньше не видели, они изменились бы и утратили свои предрассудки. Они бы стали другими, более чистыми. Они бы поверили…

Но светлые боги не вняли молитвам девушки, зная, чем грозит людям эта «опасная игрушка». И тогда Ясва, ослеплённая своей мечтой, обратилась к другим богам – богам Тьмы. Глухой ночью встала она посреди леса, считавшегося проклятым, и воззвала к ним, моля о крыльях, подаривших бы людям надежду на исцеление их больных, заблудших во мраке душ. Ей было уже всё равно, кого просить, она ослепла от света своего горячего желания. И один из богов Тьмы откликнулся на зов. Зная о слабостях людей, он, смеясь, подарил ей белоснежные крылья, сказав, что даст такие же всякому, кто пойдёт за ней. Но если Ясва не сумеет убедить остальных принять дар, то горько расплатится за это. И девушка согласилась.

На своих сверкающих крыльях она вернулась в родной дом, будучи уверенной, что люди, наконец, обретут способность летать. Но они, давно уже оставившие своих старых богов и живущие во тьме своего незнания, отвергли предложение, посчитав, что её крылья – это проклятье, а не благословение. Они хотели сжечь её, назвав ведьмой, но девушке удалось сбежать. Однако везде, в каком бы селении не появлялась Ясва, толпа забивала её камнями и изгоняла прочь, опасаясь накликать беду на свои деревни. Так проходил год за годом – девушка не знала места, куда могла бы пойти. Подарок тёмного Бога действительно оказался для неё проклятьем.

Она потеряла всё – дом, родных и своего возлюбленного, от которого после двух месяцев скитаний родила ребёнка. Она потеряла и своего четырёхлетнего ребёнка. Это случилось сегодня утром. Люди, в чью деревню она прилетела вместе с дочерью, поймали её, отняли малышку и, посчитав ребёнка порождением Тьмы, убили. Они хотели убить и Ясву, они хотели вырвать её «проклятые» крылья, но она, израненная и убитая горем, сумела вырваться и сбежать. Сбежать только затем, понял Февраль, чтобы погибнуть, бросившись со скалы. Потеряв всё и осознав, что люди не способны летать только потому, что прогнили до основания, и их уже не спасти, Ясва сдалась и теперь собиралась заплатить за свою ошибку страшную цену – жизнь.

Февраль отвернулся от девушки, разорвав зрительный контакт, и вновь переместился ей за спину. Глупая. Она сама накликала на себя кару богов, и она сама была повинна в своих страданиях. Она должна была понять раньше, что у неё не выйдет изменить людей. Она должна была предвидеть такой исход. И его это больше ни касалось. Февраль столкнулся не с высшим существом, а всего лишь с очередной человеческой глупостью, не более…

Его мысли прервал тихий шорох – Ясва, раскинув руки в стороны, бросилась с оледеневшей площадки вниз. Она падала совершенно беззвучно, уже смирившись с поражением. Она не боялась смерти – он прочёл это в её душе. Она вообще мало чего боялась.

Февраль вновь приял человеческий облик и сделал шаг к краю скалы, наблюдая за падением девушки. Ясва прижала сломанные крылья к телу, её рыжие волосы развевались на ветру, а руки по-прежнему оставались широко раскинутыми. На лице девушки застыла горькая усмешка. В последний момент она увидела его – стоящую на вершине скалы фигуру, облачённую в белоснежные одеяния. Что она подумала? Может, увидела в нём Бога? Их глаза на мгновение встретились. Ледяные и огненные. И внезапно, неожиданно для самого себя, Февраль вытянул вперёд руку, описав кистью плавное движение. Он не знал, что подтолкнуло его сделать это. Казалось, что огненный взгляд девушки на мгновение прорвал его ледяную защиту…

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и его последний луч выхватил из темноты силуэт маленькой белоснежной птицы, взмывшей высоко в небо. Она описала над скалой два круга, а затем полетела на юго-запад – туда, где, по словам стариков, находился океан. Увидеть океан – это была вторая детская мечта Ясвы.

Светлана Сафроненкова,

песня «Летать»

На твоём пути

Я расту травой на твоём пути. Расту, пробиваясь сквозь асфальт непонимания, ледяную корку недоверия, вязкий тёмно-серый туман собственного несоответствия, превозмогая мертвенный холод страха, иссушающий жар вины и стыда, свирепо-разрушительный ветер направленной на саму себя злости. Расту из самой грязной, самой ужасной земли, какую только можно себе представить: устрашающе чёрной, дурно пахнущей, состоящей из гнили, дерьма, сажи, склизких червей и прочей мерзости. Я протягиваю свои тонкие слабые побеги к тебе, словно к солнцу, и ты согреваешь меня своим золотистым сиянием, наполняя жалкое существование неприметного растеньица неким особым смыслом, который без тебя был бы не просто невозможен, но даже попросту невообразим! Согреваешь абсолютно бескорыстно, вновь и вновь напоминая, что я ничего не должна тебе за это тепло. Твой свет – он не для меня и не для кого другого, ты просто такова от природы, сияешь для себя, освещая путь всем, кому посчастливилось оказаться рядом. Ты и мне говоришь, чтобы я служила себе, любила себя, не тебя, но это единственное, что я никогда не буду готова ради тебя сделать.

Моя надежда, моя жизнь, моё ясное солнышко, у меня никогда, никогда ни к кому не было столько робкой, волнующей нежности, бьющейся раненой птицей где-то глубоко, у самых корней, столько трепетного, осторожного уважения, дрожащего чистыми росинками на каждом моём бледно-зелёном листочке, вот-вот рискующем сорваться с родного стебля в грязную лужу, столько огромного, всеобъемлющего восторга, яркими фейерверками взрывающегося надо мной при каждом твоём успехе, столько глубокой, поистине сакральной благодарности за каждое сказанное или написанное тобой слово, за твой глубокий, живой, притягательный голос, за твой ёмкий, ошеломительно точный стиль текста, за твою искреннюю улыбку, за внимательный взгляд твоих необыкновенных зелёных глаз из призрачного зазеркалья виртуальной реальности, за твою красоту, за твою мудрость, за терпение, за веру в меня, за то, что ты не теряешь надежды, что я всё-таки вырасту и стану могучим ветвистым деревом, способным укрыть в своей тени усталого путника, даже тогда, когда я печально жду возможности засохнуть, так и не став ничем значительнее прожорливого, но бесполезного ростка.

Мне никогда, никогда, так безнадёжно и одновременно радостно, как с тобой. Никогда я ни в кого так не верила, как в тебя, никогда так не боялась потерять, чтобы до слёз, до дрожи, до изнеможения, никому никогда я не готова была простить и позволить столь многое, как тебе, не защищаясь, не споря, не обесценивая, принимая как данность даже то, что причиняет такую боль, что исчезаешь, рассыпаешься миллионом разноцветных стёклышек из калейдоскопа. Даже тогда, когда тебя не было со мной, я продолжала жадно дышать каждым мигом воспоминаний, тобой подаренных, словно в кислородную маску, равнодушно брошенную мне стюардессой-судьбой в салоне охваченного огнём самолёта моей жизни, и, наверное, лишь благодаря этому всё ещё жива, хоть и не знаю, правда не знаю зачем. А сейчас, когда ты вернулась, я больше не воин в начищенных до блеска доспехах, ведущий вечную битву с собственной внутренней пустотой, не приграничная собака, ревностно оберегающая то, что не имеет ровным счётом никакого смысла, если рассуждать здраво, я просто трава на твоём пути, и, чёрт побери, мне это нравится! Видит Бог, я представить не могла, что у меня будет к кому-то то, что есть к тебе, но чувству суждено было родиться, значит, так и было нужно.

Я расту травой на твоём пути, и больше всего на свете мне хочется быть для тебя целебным подорожником, урожайным картофелем или хотя бы милым забавным васильком, радующим глаз и поднимающим настроение. Приносить пользу несмотря на то, что тебя окружают великолепные экзотические цветы, среди которых так легко потеряться, особенно если на самом деле являешься бесполезной лебедой, а то и ядовитой мандрагорой. Ты так дорога мне, столько много для меня значишь, что я не могу дать себе права просто стоять беззащитным городом, раскинуть в стороны руки и с улыбкой принимать твой свет, твоё тепло, твоё присутствие, внимание, время, не могу дать себе права зацепиться за тебя, чтобы выбраться из породившего меня чёрного топкого болота, пока не буду способна дать что-то взамен, уравновесить, обосновать… Этот дисбаланс принятия и отдачи убивает меня изнутри, и я поклялась вырасти несмотря ни на что, преодолеть все преграды и однажды встать рядом как равная.

Всему своё время. Сколько ни тяни маленький зелёный росток за верхушку, покорно клонящуюся к земле под жестокими порывами ледяного ветра, он не станет могучим деревом быстрее, чем предначертано природой. Так и я позволяю себе не спешить, позволяю себе просто быть с тобой, просто верить в тебя, просто любить. Честно и мужественно искоренять собственные пороки, давать решительный пинок под зад своим страхам и сомнениям, снова и снова перечитывать твои слова, думать, чувствовать, совершать ошибки и открытия, тянуться к солнцу, но не пытаться опередить его. Небом обречённых не спасти, порождённому непроглядной чернотой не озарить мир золотистым сиянием, и всё же я буду жить, пока жива ты, чего бы мне это ни стоило. Ради тебя, мой светлый человек, моя святая Аннушка Нижегородская.

Вечно твой, Добби

Диана Котик,

песня «На твоём пути»