– Мне надо всё рассказать, – заявила сова. – Это лучшая благодарность. Только не здесь и не сейчас. Тебе есть, где переночевать?
Яков потёр глаза и поднялся с земли. В меч он вцепился накрепко, отпускать его явно не собирался.
– Не знаю. Я не знаю этих мест.
– Идти можешь?
– Кажется, могу, – Яков переступил с ноги на ногу, удивлённо к себе прислушиваясь, – точно могу. И быстро даже.
– Тогда пошли. Я знаю место.
Хитрая сова решила ничего человеку не рассказывать. Зачем? Вот приведёт на место – тогда пусть попробует отвертеться. А всё складывалось настолько одно к одному, что мнения Якова мироздание не интересовало, а уж сову и подавно.
Встреча
Через несколько часов сова привела Якова, ну, да, а куда ещё, к деревушке. Уселась ему на плечо и шептала в ухо, куда поворачивать на узких кривых улочках. Встречных не было, уже сгустились сумерки холодного предзимнего дня и люди спрятались от сырости и холода по домам.
Вот и домик с жёлтым окошком. Окошко светилось, как всегда тёплым уютным светом.
– Где мы, – спросил Яков
– В деревне, – пояснила сова. – Перед домом. Совсем ничего не видишь, что ли? Вон дверь, стучи в неё.
Сама слетела с плеча и уселась на ветку дерева.
Яков постучал. Нерешительно и растерянно, он совершенно не понимал, куда привела его эта говорящая птица.
– Капюшон с головы сними, – проворчала сова, – не промокнешь, небось.
Через несколько минут дверь отворилась. Луч жёлтого света упал на мужскую фигуру у двери, осветил тёмные волосы, выхватив из них седину, и усталое лицо. Раздался сдавленный возглас, и из домика выпорхнула хозяйка домика (да, сове так и показалось, что женщина не касалась земли), бросилась к Якову, схватила его за запястья, подняла сияющее лицо навстречу его взгляду.
– Ты!..
Яков шагнул вперёд, в домик и дверь захлопнулась. Сова осталась на ветке, решив подождать решения вопроса, есть ли у людей совесть.
Оказалось, что есть. Через несколько минут дверь открылась снова, Яков высунул голову наружу, поискал глазами белое пятно.
– Сова, крикнул он, – это чудо! Всё настолько невероятно, что я боюсь проснуться. Ты завтра прилетай, мы расскажем тебе всё.
Сова с удовлетворением отметила это «мы».
– Нет, подожди, – Яков на мгновение спрятался и что-то вопросил, потом высунулся снова, – оставайся здесь. Не улетай, пожалуйста. Хочешь в комнате, хочешь, на чердак, чердак тёплый, там труба от печки.
– На чердак полезу, – решила сова, – что мне вам мешать.
Всю ночь внизу слышались голоса, скрип кровати, счастливый смех и снова голоса. Впрочем, кажется, однажды сова различила и тихий плач, который очень быстро прервался. А утром в чердачный люк постучали.
– Спускайся, – позвал Яков, – позавтракаешь, познакомишься. Только рассказывать ещё не готовы, самим бы с собой разобраться.
Сова слетела вниз. Церемонно поклонилась, слегка разведя крылья:
– Доброе утро, хозяева, – сообщила она. Ей было любопытно, услышит ли её хозяйка домика.
Как ни странно, услышала. Видимо, Яков успел рассказать про говорящую птицу, поэтому никакого удивления не было.
– Доброе утро, чудесная птица, – отозвалась она.
Сова склонила голову набок, разглядывая женщину. Внешне женщина выглядела чуть моложе Якова, темноволосая, волосы убраны в недлинную косу, высокая, немногим Якова ниже, стройная, с аккуратными сильными кистями рук. Глаза были, как и у Якова, серо-зеленые, разве, что с какой-то рыжинкой у зрачков. Серо-коричневая юбка ниже колен, рубашка из плотной зелёной ткани, на плечах тёплая шаль в коричневом разноцветье.
Сова покрутила головой в поисках меча. Меч важно висел на крюке над кроватью, кажется, даже лоснился от собственной значимости.
На завтрак сове предложили изрядный кусок варёной курицы и чашку с молоком. Достойная замена надоевшим леммингам. Поев, сова перелетела на шкаф. И там задремала, прикрыв жёлтые глаза.
Прощание
Вечером были обещанные рассказы. Рассказов было много, но сова чувствовала, что все эти слова уже ничего не значат. Какая разница, где и как потерял Яков меч, как скитался, опускаясь всё ниже и ниже по социальной лестнице, стараясь хотя бы не спиться и держаться особняком. Сколько раз ему приходилось менять место обитания, жизнью его существования нельзя было назвать.
Какая разница, сколько бессонных ночей провела Анна перед портретом, который она нарисовала сама, в первые дни разлуки, – единственной вещью, оставшейся у неё на память о странном путнике, задержавшемся в её домике на пару месяцев. И ушедшем неизвестно куда, также, как и пришёл он неизвестно откуда. Ушёл и ушёл. Но не забывался, как ни старалась Анна перевернуть страницу, перевести случившееся в разряд минувшего. Не отпускал, не уходил из сердца и души, заставляя вздрагивать на каждый шорох за дверью и вскакивать при каждом стуке.
Сейчас уже всё было неважно. Двое, предназначенных друг для друга, встретились. Что будет дальше, как сложится их жизнь, зависело впредь только от них.
Сова чувствовала, что её участие в этой истории закончено. Как и участие иных могущественных сил.
Поймав паузу в разговоре, сова обратилась к Якову:
– Я не знаю, зачем было нужно соединять вас. Я не знаю, зачем терялся и находился меч. И, тем более, не знаю, что будет у вас впереди. Что-то будет, и это что-то зависит уже только от вас, чудеса закончили свою работу. И ещё я знаю, что мне надо лететь. Совы – птицы ночные, сейчас как раз моё время. Прощайте!
Яков осторожно взял тяжёлую птицу на руки, бережно погладил белые перья:
– Прощай! Но иногда залетай на огонёк, просто проведать. Мне так будет спокойнее.
– Хорошо, – согласилась сова, – как ни странно, спокойнее будет и мне.
И сова вылетела в открытую дверь.
– Да, – обернувшись, спросила она, – а домовой у вас есть?
День домового
Готовясь к именинам Памфилий, сшил себе новую рубаху. Для это пришлось пойти на противоправные действия, но что людское право для смотрящего за хозяйством? Памфилий обдумал, позагибал корявые пальцы и пришёл к вполне справедливому выводу, что вон то полотенце в алых маках из ворсистой мягкой ткани он всяко отработал. И ещё вон то, маленькое, изумрудного цвета.
Иголка с ниткой и ножницы у Памфилия имелись – как хозяйственному домовому без хозяйственных предметов? И через несколько вечеров рубаха была готова. По подолу цвели маки, а пояс и воротник отсвечивали изумрудами.
В день домового Памфилий вышел из своей каморки-холодильника в новой одёже и приятно удивился, обнаружив у дверцы холодильника коробочку со сливками.
– Заметили. Традиции чтут, – и домовому отрадно, что труд его оценили.
А труд был. Одних мышей сколько времени пришлось к порядку призывать и на тараканов натравливать. Зато теперь всё чинно, спокойно. Мыши сыты, и продукты целы. Ну, почти целы.
Подкрепившись, опять же по традиции, сливками, Памфилий начал обход вверенного ему хозяйства. И на первом же повороте чуть не шлёпнулся в скользкую лужу непонятного масла. Непонятного – потому как пахло это масло непонятно чем. Неприятностями пахло, бедой и каким-то огненным грохотом.
– Вот же досада какая! – выругался Памфилий, обходя лужу и ища, где бы обтереть лапти, – откуда здесь эта гадость взялась? Сейчас бы рубаху всю и угвоздал.
Памфилий покрутил головой, присматриваясь и принюхиваясь, определяя источник лужи. Нашёл. На полу стояла неприметная серо-бурая пластиковая бочка, из которой и подтекало. Бочка была литров на пятьдесят, не меньше. И что делать? Памфилий задумался. Поскрёб пятерней сначала в бороде, потом в шевелюре. Надо было людей искать, понятное дело. Но людям не положено домовых видеть. А Яков отсюда далеко. И Сова тоже далеко, не дозваться.
И тут Памфилия осенило. Давние посредники между миром людским и миром невидимым имеются – кошки это. Ну, а кошек в городе отыскать труда не составит. Памфилий вернулся в свою комнатку, порылся в углу в лукошке и с самого дна вытащил старый тулуп. Напялил тулуп на себя, пригладил бороду и поспешил к выходу из магазина.
На улице пришлось прищуриться от дневного света. Хоть солнца не было, и то хорошо. Шёл снег, меленький вялый февральский снежок. Маленькому Памфилию по снегу пробираться было неловко, но домовьи обязанности надо исполнять.
Памфилий брёл какими-то закоулками, не боясь заблудиться – домовые к месту проживания дорогу находят всегда. Какие-то заборы, сараи, дома. Кошек не было. Вот совсем не было. Словно исчезли все одномоментно. Снег садился на копну волос, запутывался в бороде, от этого Памфилий выглядел уменьшенной копией Деда Мороза. Вот ещё один забор, за ним покосившийся домик с двумя окнами на улицу, с потемневшим от времени деревянным крылечком и сидящем на этом крылечке здоровенным рыжим котом. Кот тщательно умывался и делал вид, что домового не замечает.
– Исполать тебе, – откашлявшись и стряхнув с бороды снег, поздоровался Памфилий, – дело к тебе, уважаемый.
Кот опустил лапу и уставился на Памфилия жёлтыми глазами.
– И тебе здравствовать, – проворчал кот, – нужно что?
Кончик рыжего хвоста подёргивался, выдавая любопытство хозяина, каким бы невозмутимым он не казался.
– Дело есть, – снова откашлялся Памфилий, – в хозяйстве моём непорядок. Да такой, что управиться сам не смогу, людей надо звать. А люди меня не видят и не должны видеть.
– А я причём? – кот притворился удивлённым.
– Ну тебя же видят. Вот ты их и приведёшь к нужному месту. А дальше сами разберутся.
Кот поднял глаза, что-то обдумывая. Хвост задёргался сильнее, туда-сюда заходил уже не кончиком, а целой четвертью.
– Две пачки «Вискаса» и баллон дихлофоса, – внезапно озвучил он плату.
Памфилий крякнул от неожиданности.
– Дихлофос-то тебе зачем? Супротивников травить?
– Тараканов вывести, – пояснил кот, внезапно с азартом зачесавшись задней лапой, – надоели, мочи нет.
– А что, в доме и без хозяина?
– Какой хозяин! И человеческого-то хозяина нет. В доме два студента живут, а я при них вроде как прописан. Мышей ловлю. Только мыши редко забредают. Зато тараканы! – и кот повёл усами, выражая своё отношение к этой пакости.
Памфилий взял паузу. Постоял, потоптался, пошевелил губами, взъерошил и пригладил бороду. Время тянул. На озвученную плату он был согласен сразу, да и рад, что уговоры не понадобились. Но традиции следовало соблюсти.
– Хорошо, – наконец ответствовал он, – будет тебе требуемое. А теперь пошли, лучше это дело не откладывать.
И они пошли. Обратно до магазина под синебуквенной вывеской было рукой подать, дошли быстро. Несколько прохожих видели лишь крупного рыжего кота, с деловитым видом трусившего по своим кошачьим делам. Шагающего рядом Памфилия не замечал, понятное дело, никто.
В магазине ворота на заднем дворе были открыты. Там стола фура, двое грузчиком деловито разгружали коробки с яркими надписями.
– Сметана, – облизнулся кот, и даже замедлил шаг, – творог!
– Дело прежде, – одёрнул его Памфилий, – и так время поджимает.
Кот прошмыгнул под стенкой внутрь следом за домовым. Принюхался. В магазине пахло вкусно и заманчиво, но Памфилий тянул вперёд, и кот пошёл за домовым. Вот и стеллажи, бочка. Лужа на полу стала заметно больше. Её масляная поверхность отливала недобрым блеском.
– Вот оно, – Памфилий указал рукой на лужу, – непонятно что, но бедой пахнет.
Кот снова принюхался и вдруг оглушительно чихнул.
– Нехорошо, – согласился он, – запаха нет, вроде, а в носу свербит. Что делать надо?
– Как что? – удивился Памфилий, – людей искать. Найдёшь, зови сюда. Не пойдут – дразни. Чтобы за тобой пришли. Давай я тебя провожу.
Люди обнаружились за прилавком. Две тётки продавщицы маялись в ожидании покупателей. Кот подошёл к одной, потёрся об ноги, замурлыкал. Продавщица возмутилась:
– Это что ещё такое?! В продуктах! А ну, пошёл отсюда!
Кот отскочил на метр. И уселся, нахально глядя на тёток. Затем, подумав, издал самое жалобное мяуканье, на которое был способен. Вторая тётка зашипела на первую:
– Посмотри, котик какой миленький! Голодный, наверное, а ты его гонишь. Не стыдно тебе? Колбасы кусочка пожалела!
Она заглянула в холодильник, покопалась там и кинула коту колбасью горбушку. Кусок упал совсем рядом. Но кот и ухом не повёл, к уважению Памфилия. Сел ещё аккуратнее, обвил передние лапы хвостом и мяукнул снова на такой же жалобной ноте. Продавщицы встревожились обе.
– Котинька, что случилось?
Кот мяукнул ещё раз и поднялся на все четыре лапы. Продавщицы замерли. Кот пошёл в направлении нехорошей лужи, временами останавливаясь, жалобно взмявкивая и проверяя, идут ли тётки за ним. Памфилий брёл в сторонке, контролируя процесс. Но всё шло по плану. Кот привёл тёток к самой луже, взвыл дурным голосом и сиганул в темноту стеллажей. А тётки изумлённо уставились на разлитую по полу жидкость.
– Надя, что это такое? – растерянно вопросила та, что кидала коту колбасу.
– Не знаю, – тихо ответила Надя, – надо директора звать и охрану.
Началась беготня. Прибежал директор – полный кудрявый мужик в синем халате поверх свитера и джинсов. Прибежали рысцой двое в чёрных комбинезонах и с буквенными прямоугольниками на груди. «Охрана,» – шепнул коту домовой. Толку от них было мало. Они потоптались у лужи, одновременно сморщили лбы и отошли от лужи подальше. Через некоторое время раздался топот, и у лужи образовалась целая толпа. Несколько людей в камуфляже и собака. Собака с ненавистью зыркнула глазом в тот угол, где прятались Памфилий с котом, предупредительно показала с видимой стороны пасти белый клык и засуетилась вокруг разлитой жидкости. Затем потянула одного из камуфляжных, державшего в руках поводок, в глубины подсобки. За ним побежал второй. За поворотом раздался грохот, вскрик, рычание собаки и лязг металла. У лужи осталось трое. Один присел на корточки, пригляделся, вытащил из кармашка на рукаве маленький фонарик, выбрал, какую кнопку нажать, и осветил поверхность. В свете синеватого диода поверхность заискрилась оранжевыми блёстками.
– Чёрт!– выругался камуфляжный, – поднимаясь с корточек, – это же Эрпитисим, да ещё и 162, кажется. Как обнаружили?
– Кот, товарищ майор, какой-то кот привёл. Мяукал и звал сюда. А в этот угол и не ходит никто, если бы не кот, так и не обнаружили бы ничего до взрыва. Да и после взрыва ничего бы не нашли.
– Много слишком эрпитисима, похоже, не один взрыв планировался. Коту медаль надо выдать.
– Медаль? Разве что из колбасы, – и все трое рассмеялись.
Кот с Памфилием одобрительно переглянулись, домовой ещё и покивал усердно.
– Ладно, – промурлыкал кот, – я и на вискас согласен. С дихлофосом.
И совам снятся сны
Которую ночь подряд сове снились пакостные сны. В снах люди со смуглыми лицами и в одежде цвета жухлой травы куда-то бежали, размахивая странным оружием, не то кистенями, не то саблями. На бегу одежда меняла цвет, оплывала яркими складками, на головах возникали разноцветные тюрбаны, а вот оружие в руках, наоборот, становилось похожим не то на винтовку, не то на автомат. Сны повторялись с завидным упорством. Сова перетрясла подстилку, наткнувшись в процессе уборки на последнюю монету из клада. Подумала, поковыряла её лапой и запихнула в древесную щель в дальнем углу дупла. Не помогло. Сны никуда не делись и не поменяли сюжета. Снова смуглокожие люди бежали, кричали, их одежда и оружие менялись, расцветая диковинными цветами. В снах присутствовало гнетущее ожидание какой-то беды, сова всякий раз просыпалась, не досматривая сон до конца.
В общем, спала сова плохо. Настроение от хронического недосыпа установилось хмурое. Ничего не хотелось, лемминги и то ловились без удовольствия.
В этот раз сон продлился дольше обычного. Крик смуглых усилился, достигнув какой-то невероятно высокой ноты, винтовки-пулемёты в руках взорвались белым огнём, и откуда-то полились потоки красной густой жидкости. Сова раскрыла глаза и потрясла головой, приходя в себя от липкого кошмара сна.
И замерла. На правом крыле отчётливо виднелось пятно крови.
Сова выметнулась из дупла под закатный солнечный свет, взгромоздилась на ветку и внимательно осмотрела перья. Нет, пятно было одно, но оно никуда деваться не собиралось. Сова прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Действовать надо было срочно, и так всё зашло слишком далеко. Оставалось только понять: предупреждение ли сон, или происходящие в нём события – привет из другой реальности, неважно пространственной или временной.
Ну, что же. Солнце ещё не село, до полуночи можно успеть к Якову. Сова отчистила крыло как могла, потянула крылья, потопталась по ветке и решительно набрала высоту.
Окошко домика в деревушке привычно светилось мягким жёлтым светом. Сова плюхнулась на ветку напротив дома и, вывернув голову, заглянула внутрь. Яков сидел на табурете у стола и увлечённо ковырялся в куче каких-то железных деталек, масляно поблёскивающих при свете лампы. Анна обнаружилась в глубине комнаты в кресле. Что-то шила или вязала, сове было не разобрать. Вот и хорошо, все на месте.
Сова перелетела на наличник окна, зацепилась когтями, свесилась и постучала клювом по стеклу. Яков резко поднял голову и уставился в окно, разумеется, ничего не разглядев. Сова постучала ещё раз.
Яков встал, подошел к окну и распахнул створки.
– А, это ты, – обрадованно и совсем не удивившись, сказал он прямо в круглые жёлтые глаза, – залетай.
Сова плюхнулась на подоконник, посидела на нём, последствия недосыпа давали о себе знать. И влетела внутрь. Анна подняла голову, поздоровалась, и снова продолжила своё рукоделие.
– Даже можешь не рассказывать, – предупредил Яков, – сны.
– Точно, – удивилась сова, – и у тебя тоже? Тоже смуглые, оружие и в последнем кровь?
– Да, много крови, на подушке пятно.
– У меня на крыле, еле оттёрла, – пожаловалась сова, – А что меч?
– Меч? – пришёл черёд удивиться Якову. Он потёр лоб, подумал. – Точно, как я не догадался!
Подошёл к ковру, аккуратно снял ножны с клинком, поднёс к лампе и обнажил меч. Меч замерцал мягким золотистым светом. Клинок был чист, подозрительно чист. Ни пятнышка, ни пылинки.
– Не хочет в ножны, – прислушавшись, сообщил Яков, – придётся собираться.
Анна подняла голову, кивнула. Похоже, они уже давно всё обсудили, а появление совы стало лишь последней песчинкой. Удивительная пара. Сове после их воссоединения часто казалось, что Анне и Якову слов для общения не нужно, они чувствуют мысли друг друга. Совместно решили дождаться утра, сове вдруг пришло в голову, что последнюю монету из дупла обязательно нужно забрать. А путь в непонятное надо начинать с той самой делянки, откуда уже раз сову выносило в иное время.
До утра не спалось. Яков с Анной о чём-то разговаривали вполголоса, сова перемерила все балки на чердаке, прикидывая и так, и этак значение снов. Но вот чердачное окошко стало светлеть, и в потолок постучали.
Сова слетела вниз. На столе дымился кофе, на сковородке шкворчало что-то мясное. Яков затягивал ремни на рюкзаке. Он был уже полностью одет, джинсы, кроссовки, рубашка, заправленная под ремень. На крючке у двери висела куртка, на табурете лежала шляпа. Анна проследила, чтобы и сова поела, улыбнулась на прощание краешками губ и помахала рукой вслед, стоя на пороге.
– Переживает? – спросила сова, удобно устроившись у Якова на плече.
– Не очень, – ответил Яков, – говорит, что справимся. Правда, в дорогу раньше гнала, ещё после первого сна. А мне всё никак не хотелось выходить.
– И мне, – призналась сова, – всё ждала, что само рассосётся. Да ещё выспаться никак не удавалось, а без сна какие силы?
Так за разговорами и дошли до дупла. Сова влетела внутрь, еле выковыряла монету, добросовестно засунутую в древесную щель, уцепила в конце концов её клювом и вернулась к Якову.
– Держи! – сова отдала монету, и на минуту ей послышался удовлетворённый шорох-вздох от меча.
Зашагали дальше. Делянка была совсем недалеко, растения, выросшие в прошлом году из семян найденного клада, оказались многолетними. Только на второй год они уже не тянулись вверх, а кустились на высоте пояса. И цветов не было, ни одного.
– И что теперь? – вопросил Яков. Вопросил не сову, скорее сами растения. По полянке пронёсся лёгкий ветерок, и всё стихло. Яков шагнул в центр делянки, раздвинув багровые стебли. Ничего. Потянул один к себе и отбросил – у растения оказались острые шипы. Снова ничего. Стоя посередине делянки с совой на плече, вытащил из ножен клинок. Клинок замерцал и погас. Ничего не произошло.
Выбрались на опушку. Яков уселся на какой-то валун, скрестив ноги. Сова плюхнулась на зелёный мох.
– Думать надо, – заявила она, – ключ должен быть для активации.
– Так я уже всё сделал. Меч достал, траву подёргал, ну и колючая же она!
– Не всё, значит. Надо же как-то куда-то попасть. А других вариантов у меня нет. Только здесь и только вместе.
– Давай поедим, что ли. Пока спокойно.
Яков достал из рюкзака узелки с едой. Мясо, лук, хлеб караваем.
– Будешь? Или полетишь охотиться?
– Буду!
После еды думаться должно было лучше. Сова тщательно вытерла клюв о траву, почесала когтистой лапой шею, прикрыв глаза. И тут её осенило:
– Монета, Яков! Где монета?
Яков хлопнул себя по лбу:
– Точно, – полез по карманам, выискивая серебряный кружок. Сове послышалось, что меч тихо зазвенел, как натянутая струна степного инструмента. Достал монету, повертел в руках, переложил в левую руку. Правой взялся за рукоять меча, намереваясь вытащить его из ножен.
– Подожди, – сова слетела с ветки на плечо Якову. На всякий случай. Обидно было бы остаться не у дел.
Сова успела вовремя. Как только монета прикоснулась к покинувшему ножны клинку, Якова с совой словно всосало в тёплый водоворот, без прочих других ощущений. Только лёгкое тепло и короткое вращение по спирали.
И всё стихло.
…Сова оказалась на земле с чуть начавшейся пробиваться зелёной травкой, Яков, устоявший на ногах и не потерявший шляпу, уже оглядывался кругом, пытаясь понять, куда их зашвырнуло.
– Север, – возгласила сова, – практически родные места. Вон видишь зелёные кустики? Брусничник. И мох седой, ягель называется. Он, по правде, не мох, а лишайник, конечно. Если дождей не было – под ногами раскрошится. Если влаги хватает в воздухе – будет мягким и нежным, как губка из южного моря. А вон, – сова вытянула крыло, – загадка сей земли, лабиринт из камушков. Мы-то теперь знаем, что это за загадка – портал это. Такой же, как в моём лесу.
– И куда теперь? – поинтересовался Яков – Хорошо, что я куртку надел.
Он аккуратно задвинул меч обратно в ножны, монету спрятал во внутренний карман и карман застегнул на молнию. Поправил рюкзак на спине и шляпу. Сове было проще, вещей у неё при себе не было.
– В город пошли, – предложила она, – тут недалеко. Там и узнаем, что к чему.
Через час Яков уже шагал по тротуару маленького городка. Тротуар после зимы, понятное дело, был весь в рытвинах, также, как и мостовые. Словно здесь, на Севере, до сих пор водились загадочные копытные слоны, достававшие до земли при любой толщине снега. Сова же, выведя на дорогу и указав направление, бесшумно улетела куда-то, пообещав встречу в городе.
Улица заканчивалась круглой площадью. С площади доносились голоса, народ там присутствовал. Яков погладил рукоять меча, выглядывающую из-за плеча, и постарался прикрыть её капюшоном куртки. Вроде удалось.
На площади действительно толпился народ совсем не северной наружности. Полсотни людей разной степени смуглокожести, среди них пяток женщин. Женщины мельтешили в толпе, явно стараясь попадаться на глаза. Люди галдели, иначе это было не назвать, в руках у троих были листы бумаги с написанными от руки призывами о помощи и чьей-то фамилией.
Яков огляделся вокруг, приметил в стороне группу мужиков обыденного вида и цвета кожи. Подошёл, поздоровался, вытащил из бокового кармана сигареты, попросил огонька. Зажигалки нашлись у всех.
– Это что у вас тут такое, – как бы невзначай поинтересовался Яков, – лица какие-то не наши.
– Это? – за всех ответил крупный дядька в рыбацких сапогах, – мигранты, мать их всех за ногу. Понаехали тут, – и он смачно сплюнул на землю.
– Чего хотят? – осведомился Яков.
– В Европу хотят, на халяву пожить, – в разговор включился другой мужичок, – а финны не пускают, границу закрыли. Вот и митингуют.
Яков подавился вопросом, кто такие финны, покивал головой, задумался. Похоже, портал выбросил их куда надо.
– И давно они у вас? Не наглеют?
– Попробовали бы, – мрачно проговорил третий, заросший бородой по самые ноздри, – быстро бы укоротили. Тут не Европа, расшаркиваться не будут. С осени стали появляться, сначала велосипеды все скупили, теперь старые машины скупают.
– Зачем? – удивился Яков.
– Так бедные такие, нищие совсем беженцы, – с издёвкой ответил мужик, – А границу здесь пешком запрещено пересекать. Вот покупают старьё, границу переедут – и бросают. У финнов уже вся площадь перед таможней машинами забита.
– А теперь что?
– А не знаем. Шумят, жалуются, что кушать нечего, в гостинице живут – не платят уже несколько дней. А как в магазин зайдут – так еле мешки выволакивают со жратвой. Бабы пытались собой торговать, да наши боятся – кто их знает, какие у них болячки. Вон на бумажках написали «Меркель, помоги», так она и увидела их отсюда.
И снова Яков сдержался, чтобы не спросить, кто такая эта Меркель. Он повернулся к толпе на площади и внимательно всмотрелся. Увиденное ему вовсе не понравилось. Мужчины были не старше тридцати с очень характерно развитыми предплечьями. Агрессии не чувствовалось, вернее, не так. Агрессия была, но словно в замершем виде, и на эту местность она не распространялась. В гортанных голосах Якову чудились отсветы пламени и огромный готический собор, чёрный от лучей уходящего в бездну солнца.
Яков докурил, попрощался с мужиками и пошёл через площадь, прислушиваясь к своим ощущениям, всматриваясь в толпу не столько глазами, сколько внутренним чутьём. Толпа напоминала сбившуюся растерянную отару овец перед сломанным мостом. Какой-то инстинкт гнал их на закат, а туда не пускали, туда не было дороги. И овцы толпились, сбиваясь, не пытаясь пока переродиться ни во что другое, в растерянности и недоумении. Мысль о том, чтобы повернуть обратно, в их головах не присутствовала вовсе.
Расставшись с Яковом, сова полетела к сопкам. Ещё от лабиринта она заметила острым птичьим зрением некую нору под корнями старой берёзы. Что означала нора – сова догадывалась. Подлетела – убедилась в своей правоте и негромко заклекотала.
Из норы донеслась какая-то возня, и на поверхность выбрался маленький уродливый человечек. Человечек был наг, нос имел лаптём, а глазёнки круглые и любопытные.
– О, привет, – воскликнул он, – давно я тебя не видел.
– Привет, чахкли, – ответила сова, наклонив голову и разглядывая его жёлтым глазом, – не изменился ты совсем, Антип.
– Чего мне меняться, мы же вечные, как сопки эти. Но и ты такая же, даже перья белее стали. Не думал, что увижу ещё. Каким ветром занесло?
– Что происходит у вас, Антип? Сны предупреждают о беде, портал сюда выбросил, к лабиринту. Люди какие-то нездешние в городе.
Антип почесал затылок. Вышло смешно – короткая ручка с трудом достала до лысой головы.
– Куйву кто-то разбудил. Куйва проснулся – хорошего не жди. Надо как-то обратно усыплять.
– Ты думаешь, Куйва этих смуглых сюда зазвал?
– Ну, а кто ещё? Больше некому.
– Зачем?
– Крови хочет. Он всегда крови хочет, когда не спит. А тут такая возможность. Там, – Антип взмахнул рукой в сторону юга, – великое переселение началось. Одни народы решили занять место других народов. Им плохо живётся, а этим хорошо, сытно. Лёгкая добыча.
– А Куйва причём?
– А Куйва часть потока людского сюда притянул. Будет здесь война – Куйва крови напьётся. Много крови будет – может, и из скалы выйдет. Но тогда нынешняя беда счастьем покажется.
– А если уснёт?
– Тогда смуглые уйдут. Они и не хотят здесь оставаться, да дальше им дорогу перекрыли. А деньги скоро кончатся, станут грабить. Драки начнутся. Ты их видела? Одни мужчины, не старые, в силе. К оружию привычные.
– А куда уйдут?
Антип снова почесал затылок:
– Неведомо куда. То уже не наша забота будет. Если Куйва уснёт – всё останется в равновесии.
Сова церемонно поклонилась маленькому человечку:
– Спасибо, Антип. Пора за дела приниматься.
Человечек потоптался с ноги на ногу и заявил:
– Спасибо мало. Монету оставишь. Всё равно же сюда, к лабиринту вам возвращаться.
– Монету? А как же мы по порталам прыгать будем?
– Так и будете. Монета более не потребна, меч сам разберётся.
Сова подумала. В самом деле, монету надо оставить, мало ли что. У Антипа она будет в сохранности, а раз просит – значит, нужна монета. Чакхли деньги любят, но не до умопомрачения.
– Договорились, – кивнула она круглой головой, надо только за спутником слетать.
– Договорились, – эхом отозвался Антип, – до встречи.
И шустро юркнул в свою нору. Оттуда снова послышалась какая-то возня, потом словно камушки осыпались и всё стихло. Сова попробовала заглянуть в нору одним глазом, вывернув набок шею, но в норе было темно даже для неё. Отошла, покрутила головой, определяя направление, и бесшумно полетела в сторону города.
…Яков покрутился по площади, вслушиваясь в настроение собравшихся. Как и понял сразу – здесь ловить было нечего. От смуглолицых струилась опасность, по-прежнему в законсервированном виде, и растерянность.
И совы не было по-прежнему. Вряд ли она сунется в скопление людей, поэтому Яков неторопливо выбрел с площади и пошёл по другой улице с пятиэтажными хмурыми домами из серого кирпича. Внизу домов пестрили вывесками разные магазинчики и конторы и росли невысокие деревья с уже распустившейся молодой листвой. Через некоторое время дома закончились одновременно с асфальтом. Город оборвался внезапно, словно черту провели. Асфальт, правда, метров через сто начинался снова, но башмаки Якова за эти сто метров успели покрыться красноватой местной пылью.