16.
Тоо верит, что их пути связывает Харру, но Амина ухитряется делать похожую божественную работу. Она дважды превратила изменяющую в рабыню для того, чтобы сложить что-то новое из осколков их разбитых судеб.
Храм казался спящим, если не считать огней под третьей ступенью, расплескивающих по площади теплые пятна света. Амина беззвучно дотронулась до локтя спутницы и, встретив напряженный взгляд, показала вправо. Там, укрывшись за выступом колонны, неподвижно стоял храмовый стражник – рослый, мускулистый, с блестящей от масла темной кожей. Если бы не арашни, Аори прошла бы мимо, не заметив его в тенях.
Хозяева домов вокруг площади разбили у входов палисадники с крохотными, похожими на игрушечные, пальмами. Чужачка попыталась было погладить узкий, болотного цвета лист, но Амина перехватила ее руку. И, осторожно отломив кончик, выдавила каплю густого мутного сока. Он вскипел пеной, коснувшись песка.
Аори поежилась, не столько от досады, сколько от холода предрассветного часа.
– Мне пора, – прошептала Амина. – Как только услышишь колокол, он уйдет. Отсчитай до сорока. Лестница в подземную часть – на первом этаже…
– Я помню, – огрызнулась Аори. – Вали отсюда и из Ше-Бара, если меня поймают.
– Тебя не поймают, – Амина подняла на нее огромные темные глаза и, ничего больше не сказав, растворилась в глубине переулка.
Вздохнув, Аори прижалась к теплой глиняной стене. Где-то за ней мирно спали люди, люди, которые называют ее демоном. Она попыталась представить их – семью с одним, нет, лучше с двумя малышами, араха в пусть не новой, но крепкой фарке с заботливо вышитым подолом, арашни в платье, скрывающем правую руку. Такими они были днем, а сейчас темнота скрывает тела.
Тихо сопят в колыбельках дети, спит женщина, прижимаясь к своему мужчине. Он задремал последним, встретив ночь с фонарем в руке и кинжалом за поясом. Им невдомек, насколько не страшна она в сравнении с будущим.
И как мало осталось этих ночей.
Гулкий удар колокола раздался в глубине храма, и Аори вздрогнула, вырванная из потока мыслей. Пора… Нет! Считать до сорока! Боги, а сколько прошло уже? Три? Пять?
Когда она подняла взгляд, араха уже не было в закутке за колонной. Уже паникуя, Аори принялась сосредоточенно отсчитывать секунды, стараясь не спешить и не медлить.
Тридцать восемь. Тридцать девять. Сорок. Сорок один.
Дура, какие сорок один?!
Аори вскочила, и тут же крепкая теплая рука перехватила ее под локоть.
– Можно узнать, куда ты собралась? – вкрадчиво поинтересовался тоо.
Темная фарка на Шукиме была тщательно застегнута на все пуговицы, рубашка в тон терялась на фоне затопившей переулок тьмы. Мягкие шнурованные сапоги делали шаги бесшумными, а поднятая куфия скрывала тепло дыхания. Никоим образом тоо не выглядел так, будто только что выскочил из постели, хватившись пропажи.
Аори едва удержалась, чтобы не садануть кулаком по глиняной стене. Забери тебя настоящие демоны, тоо, почему ты не спишь перед рассветом, как все нормальные арахи?
– На экскурсию, – буркнула она и дернула рукой, пытаясь освободиться. – И уже опаздываю к положенному времени.
– Аори, – тоо и не подумал ее отпустить. – Я просил тебя не лгать.
– Это не ложь.
– Но и не правда. Скажи мне, и я смогу помочь.
Аори ошарашено уставилась на него.
– Помочь?
– Если бы я хотел помешать, ты бы не покинула гостиницу этой ночью.
– Но ты же не знаешь, кто я, что мне нужно! Почему ты мне веришь?
– Потому, что я верю Харру, – глаза Шукима улыбнулись. – Ты можешь смеяться надо мной, дерзкая безбожница, но, если бы он не хотел, чтобы ты выполнила свою миссию, ты бы погибла в первую бурю. Кем бы ты ни была и что бы ни сделала прежде, веришь или нет, Харру не оставит тебя.
Как ты прав, тоо. Мир не отвернется и не забудет свою игрушку.
– Тогда отпусти меня, вернись в гостиницу и забудь, что был где-то этой ночью.
– Я отвечаю за тебя перед Двуликой. Что бы ты ни задумала, ты держишь мою судьбу и судьбу моего каравана в ладонях. Что ты ищешь в храме? Чего ты хочешь?
Еще пара минут, и стража сменится.
– То, что существует лишь в сказке, – горько улыбнулась Аори. – Сердце Харру.
– Зачем? Кому ты его отдашь?
– Никому, – она впилась в лицо тоо яростным взглядом. – Оно останется, где было, я только использую его, чтобы спасти…
Она осеклась. Что увидит перед собой Шуким? Чужачку, помешавшуюся на том, чтобы спасти мир, которому ничего не угрожает?
Огненный болид расчертил небо над их головами, яркий настолько, что его свет легко проник сквозь пелену облаков.
– Нет, – Аори побледнела, проводив его взглядом. – Почти не осталось времени, Шуким… Я должна попасть в храм, даже если никогда из него не выйду! Отпусти меня!
– Здесь нет Сердца Харру.
Пальцы тоо разжались, но Аори не пошевелилась.
– Что?
– Сердце Харру – там, где начинается Священный путь.
– В храме Ше-Бара, – растерянно прошептала Аори.
– Нет. Путь прошел через город, но начало его не здесь. Тонкой тропинкой он начинается там, где Харру впервые спустился в пустыню. Там, где был построен и забыт первый храм.
Аори сжала кулаки до хруста, бросила полный отчаяния взгляд на освещенные окна.
Древние действительно могли вынести командный центр из города, и потому и секрет оказался потерян. Но если не войти в храм прямо сейчас, шанса уже не будет. Завтра… Что изменится завтра? Чем так важна именно эта ночь, и почему Амина не могла остаться?
Может, именно для того, чтобы она не вошла в этот храм?
Или все это – голос страха? Попытка сбежать от решения, от того, чтобы исполнить свой долг?
Она сделала шаг прочь и остановилась.
– Откуда ты знаешь?
Шуким положил ладонь на грудь – туда, где спрятался под рубашкой треугольный медальон.
– Троим тоо доверены жизни будущих жриц. И каждый из нас хранит ключ от храма, где бьется Сердце Харру. Когда Двуликая покинет этот мир, тот, кто окажется в Ше-Бара первым, отведет туда ее преемницу. Мы знаем путь и знаем плату в конце его.
Ложь, ложь, ложь! Он не мог предать Двуликую ради чужачки. Кто, как не тоо, изощрен в играх слов и разума, кто умеет запутывать, придумывая на ходу красивые легенды?
Медальон на его груди лучился тонкими, идеально выстроенными потоками, древними, как сама пустыня. Такие никогда не создать обычным шаманством.
Если ударить чуть ниже уха, Шуким не очнется до утра, до того времени, как первые патрульные найдут его у стены дома.
– Почему я должна верить тебе? – Аори повернулась к неподвижному тоо. – Ну почему ты не позвал стражу, не продал меня, не убил? Почему все не может быть просто?
– Харру трижды дал мне понять, как важен твой путь. Я сам не знал, почему я не наказан и что должен сделать. Теперь я знаю. Пойдем, Аори. Я отведу тебя к Сердцу.
Она развернулась и изо всех сил бросилась к храму. Быстрее! Достаточно одного крика тоо, и стража будет здесь спустя считанные секунды. Их так мало осталось, Шуким умело тянул время, но она еще успевает.
Оттолкнувшись от холодного камня, Аори подпрыгнула, вцепилась в край окна и, подтянувшись, села на него верхом.
И оглянулась.
Тоо замер на границе освещенного пятна. Не кричал, не звал стражу, не бежал следом. Просто стоял и смотрел Аори вслед, и его жизнь птахой трепетала на кончиках пальцев.
Она спрыгнула вниз. В песок, а не на мелкую мозаичную плитку в тени высоких колонн.
– Я верю, – беспомощно прошептала Аори, вернувшись к тоо. – Верю, что где-то очень далеко Харру держит ниточку моего пути.
Их связали вместе по трое, по четверо. Дорогу до Таэлита Аори не запомнила – она едва плелась, уткнувшись под ноги. Пропущенная через кольцо на поясе веревка натягивалась каждый раз, когда чужачка отставала от невысокого араха с багровым рубцом на плече. Он тяжело топал впереди, и, когда Аори случайно наступила ему на пятку, не глядя ткнул локтем назад, попав ей прямо под ребра.
Впрочем, веревка натягивалась еще сильнее, когда мешкала пожилая арашни позади. А она едва ковыляла на заплетающихся ногах, то и дело спотыкаясь и налетая на Аори. Каждый раз арашни извинялась и даже подбадривала так ласково, что ком в горле стоял. Что за нее рассчитывает получить Нераим, неужели недостаточно она пережила?
День перевалил далеко за середину, и их жалкую вереницу то и дело обгоняли всадники на ящерах. Ближе к Таэлиту мимо пропылил целый караван. Погонщики загодя спихнули пленников с тропы, чтобы никто не попал под лапы могучим грузовым ящерам. Они не неслись так, как верховые, но от тяжелых шагов дрожала земля. Звери, равно как и погонщики на их спинах, не обратили на сгрудившихся на обочине рабов никакого внимания.
Их снова выгнали на дорогу, поигрывая плетями, а иногда и пуская их в ход против тех, на кого указывал Нераим. А ему, казалось, доставляло удовольствие скользить взглядом по скорбной процессии, выискивая непокорных. За его поясом торчал свернутый черный кнут, и шипастый наконечник покачивался в такт шагам.
Пыль пеленой легла на ресницы, и Аори брела, практически опустив веки. Она пришла в себя, лишь когда давящий на плечи жар ненадолго ослаб.
Высоко над головой ветер трепал треугольный полотняный полог. Растягивающие его шесты накренились, каждая в свою сторону, и, казалось, только материя удерживает навес от падения. Он скрипел характерным костяным звуком при каждом порыве и при каждом движении дозорного араха, устроившегося на вышке в тени. Он безразлично мазнул взглядом по живому товару – в базарные дни приходило по три-четыре таких процессии.
Двое стражников неторопливо рылись в корзинах худого, как скелет, раздраженного торговца, еще трое, очевидно утомившись, лениво перекидывались в карты в тени навеса. Те, кто ждал своей очереди под палящим сквозь облака солнцем, то и дело бросали на них полные ненависти взгляды.
Нераима у этих ворот знали прекрасно. Стандартная мзда незаметно перекочевала из его рук в руки старшего по караулу, и маленький пеший караван вошел в Таэлит.
Первыми их встретили запахи. Тугие, почти осязаемые ароматы трущоб у невольничьего рынка, въевшиеся равно в камни и в обитателей – попрошаек, калек, девок из тех, что не отказывают никому, обслуживая прямо у городской стены. Как раз они смотрели на вереницу рабов без особого интереса, а вот нищие, лишенные страха и разума, бросились наперерез, потянули руки, выпрашивая мелкую монетку или глоток чистой воды.
Плети взлетели в воздух, безжалостно впились в тела. Попрошайки с воем прыснули в стороны, перепало и воришкам, что затесались между них, надеясь забраться в карманы торговцев в случившейся сутолоке.
Дрожа, рабы жались друг к другу, вжимая головы в плечи от свиста плетей. Трижды пришлось погонщикам рявкнуть, чтобы на подгибающихся ногах первые из пленников двинулись дальше, вдоль лачуг из плавника и неопрятных глиняных лепешек поверх, без дверей и окон, без очагов и всего, что делает убежище домом.
Из щели между развалюхами выскочил тощий – ребра наружу – бурый шакал и метнулся прямо под ноги Нераиму. Когда торговец с отвращением протянул его кнутом вдоль хребта, зверь покатился по земле, визжа и загребая лапами грязь. Нераим замахнулся снова, но на этот раз не попал и, выругавшись, свернул бич и сунул обратно за пояс.
Аори едва переставляла ноги, глотала пыль там, где могла бы вызвать дождь. Простое движение потоков, вера и обновление, и сухие облака разродятся водой. Она прольется с небес, и прах превратится в грязь, в напоминание, которым не напиться. И ненависть человеческая вспыхнет раньше, чем последние капли испарятся с песка.
Узкая душная улочка вывела их прямо к площади перед рынком. Торговый день закончился, и высокие ворота уже закрыли на большой висячий замок. Сразу за площадью начинались загоны для рабов – длинные сдвоенные клети, небрежно накрытые сухими пальмовыми листьями.
Скорбная вереница потянулась поперек вытоптанной в теле города проплешины, как гусеница по листу. Таэлит зримо менялся у другого края площади – там высились настоящие дворцы, отгородившись высокими остроконечными оградами от рядов покосившихся лачуг. Островками роскоши зеленели аккуратные клумбы с мелкими соцветиями в глубине украшенных шипами веток.
Перед центральным белоснежным дворцом бил настоящий фонтан. И там, где дома арахов завершались кирпичными куполами, на остроконечной крыше ярко алела черепица. Далеко вперед, бросая тень на играющие бликами струи, выступал широкий парадный балкон.
Нищие давно уяснили, чего будет стоить прикосновение к кованым воротам, и все свои проклятия слали из надежных укрытий подворотен. Вот только непохоже, чтоб хотя бы одно из них достигло цели.
Арашни в ярком платье цвета полуденного неба сидела на балконе, закинув ногу на ногу и лениво покачивая пузатым бокалом. Вино маслянисто обволакивало стенки, наползало слоями на свои собственные следы и изредка касалось пухлых губ. Они изогнулись в ехидной усмешке, когда арашни поймала взгляд одной из рабынь – высокой, фигуристой, с когда-то светлой, а теперь обожженной до красноты кожей. Поводок натягивался при каждом шаге, но пленница не сутулилась, не пыталась как-то облегчить свою участь.
Чужачка отвела взгляд, не приняв вызова. Разочарованно вздохнув, арашни села поудобнее и продолжила любоваться закатом – точнее, рыжим пламенем, разлитым по облакам, заменявшим его на Таэлите.
Небесный костер догорел, истаяли и его последние отблески. Дневное болезненное тепло оставило засыпающий город, утихли разговоры, взлетел и растаял в беззвездном небе одинокий шакалий вой. Удар колокола на башне возвестил о полуночи, и лишь тогда арашни отставила опустевший бокал и сложила кончики пальцев пирамидкой, будто в молитве. И, поднявшись одним плавным движением, растворилась во тьме.
В этот раз чужачку засунули в общую клетку с тремя арашни в драных коротких платьях. Вскоре после заката каждой выдали по чашке воды, и Аори проглотила свою прежде, чем почувствовала вкус.
Вначале рабыни расползлись по разным углам, насколько это было возможно, – то есть, уперлись в прутья спинами и подтянули ноги, но все равно то и дело пихали ими друг друга. Ближе к полуночи холод забрался под одежду, и арашни сдвинулись к центру, сбились в один теплый комок. Аори колотило от холода, но она не могла заставить себя их коснуться.
Она провалилась в короткую дрему, не закрывая глаз. Реальность сместилась, и сквозь разрыв проник один из маленьких духов, живущих в сердце бури. Прошмыгнув между костяных рядов, он безошибочно нашел чужачку, вполз в ее разум, подчинил тело. Аори попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться, захотела закричать, но губы отказались разжиматься.
Она все-таки пыталась, снова и снова, с глухим бесполезным упорством, пока тьма не шепнула голосом смуглой изменяющей: “Пора”.
Очнувшись от тяжелого забытья, Аори вскинулась, села, задыхаясь и пытаясь понять, где находится. Раздавшийся за спиной, там, где мужские загоны, крик хлестнул по нервам, ему недолго вторил другой.
Возле клети что-то с грохотом упало и покатилось, и из сизого предрассветного полумрака показался арах в фарке на голое тело. Аори вспомнила его – один из помощников Нераима, всю дорогу до Таэлита он баюкал плеть в мускулистых руках, пуская ее в ход с яростной радостью и по малейшему поводу.
Сейчас он покачивался, будто пьяный. Сделав два заплетающихся шага, арах рухнул и, вцепившись в костяные прутья, медленно сполз и завалился на спину. Остекленевшие глаза уже покинул разум и, несколько секунд спустя, – жизнь.
Арашни завизжали неслаженным хором и так же дружно заткнулись, стоило Аори на них шикнуть. Она просунула руку между прутьев, пытаясь дотянуться до араха.
В толстой шее торчал тонкий трехгранный стилет из черного металла. Но не он привлек внимание Аори, а ключ на длинной цепочке, вывалившийся из разреза фарки. Когда рабов рассортировали по клеткам, точно таким же Нераим лично запер все замки.
Кончиками пальцев Аори дотянулась до цепочки, но она тут же выскользнула и зацепилась за конец стилета. Беззвучно выругавшись, чужачка ухватила араха за фарку и дернула изо всех сил. В живот будто вчерашняя гадюка вцепилась, но Аори сжала зубы и потянула еще раз, упираясь коленями в прутья клетки. Они затрещали, но выдержали, и тело медленно перевернулось на бок. Ключ закачался прямо перед глазами, и чужачка сорвала его с расчерченной темной кровью шеи.
Вопли в глубине загонов нарастали, вынуждая торопиться. Руки дрожали так, что Аори с трудом попала в прорезь замка. Он открылся с таким лязгом, что, казалось, стража должна была сбежаться со всех концов. Но, видимо, у арахов и без того нашлось, чем заняться.
Пихнув дверцу, Аори обернулась и махнула забившимся в угол арашни. Но они не пошевелились, только завыли на монотонной ноте, тараща на нее наполненные ужасом глаза.
Из клетки пришлось выбираться на четвереньках – иначе чужачка не протиснулась бы в низкий проем. Аори переползла через ноги погибшего надсмотрщика и осторожно выпрямилась, прислушиваясь и пытаясь осмотреться. Густые сизые сумерки скрадывали очертания на расстоянии нескольких шагов.
И куда дальше?
Рядом раздался характерный костяной скрип, короткие пальцы вцепились в дверцу соседней клети, тряхнули ее раз, другой. К решетке прижалось морщинистое лицо, и Аори узнала старушку, что брела за ней. Глаза ее горели, и в голосе жило такое же неистовое пламя, когда она забормотала шепеляво, глядя на ключ в руках чужачки.
Подскочив к клетке, Аори поспешно отперла ее, и еще одну, и еще… в большинстве из них рабы, скуля, забивались в углы, но были и те, кто нырял в темноту, отталкивая чужачку вместо благодарности. Она бросилась было следом, но, спохватившись, вернулась к неподвижному телу. Расстегнув ремень, Аори стянула с пояса араха небольшую, но увесистую сумку караульного, покосилась на стилет, но взять не рискнула – если поймают убийцу, расправа будет короткой. Куда быстрее трех минут.
Прочие рабы, конечно, не стали ее дожидаться. Они выскочили на площадь, туда, где, привлеченные шумом, уже появились городские стражники. Сабли взлетели в воздух и с чавканьем рассекли тела тех, кто бросился вперед с отчаянным криком. Аори замерла на границе света и тени, зажимая рот, и медленно, медленно попятилась обратно.
И тут же наткнулась на что-то мягкое и теплое, чего не было позади еще секунду назад. Старушка дернула недотепу за рукав и шмыгнула в незамеченную Аори щель между клеткой и стеной. Невольно вспомнив банши, изменяющая протиснулась следом, боком доползла до выхода. Споткнувшись о полусгнившую корзину, она едва не упала и, как пробка из бутылки, выскочила по другую сторону рынка.
Похоже, старушка сочла долг выплаченным сполна – исчезла, как и не было ее. Да и несложно было исчезнуть – масляные фонари освещали лишь фрагменты аккуратных домишек в море тьмы. Она отступала лишь там, где улица ныряла в арку городской стены, и закрывающая проход решетка просматривалась до последней кривой заклепки.
По ту сторону лазейки снова раздался истошный вопль, и Аори поспешно отступила в тень. Наверняка даже в окружающих невольничий рынок особняках эта ночь выдалась не из лучших, что уж говорить об обитателях лачуг? Они жались под обрывками тряпья, заменяющими одеяла, пытались стать незаметными, раз уж их жизни все равно ничего не значат. Аори даже на расстоянии чувствовала исходящую от лачуг волну страха.
Подтянув ремень, она перекинула сумку через плечо и медленно двинулась вперед, без плана, без цели. Ну доберется к воротам, а дальше что? Ячейки между брусьев слишком малы, чтобы протиснуться, даже если все стражники города разом утратят зрение.
Тщетная надежда. Аори заметили даже в тени, и грубый окрик хлестнул, как плетью.
– Стоять!
Двое бежали к ней со стороны невольничьего рынка, громыхая сапогами по спекшейся земле. Лезвия кривых сабель покрывали густые темные потеки, такие же, что замарали рукава стражников.
Судорожно схватив воздух открытым ртом, Аори бросилась прочь, в зияющий провал переулка. Дома выглядели ухоженными лишь со стороны улицы, и узкий проход оказался заваленным мусором. Односкатные шалаши жались к домам и казались вымершими – ни огонька, ни звука. Каким-то чудом Аори ухитрялась перепрыгивать через завалы из глиняных черепков, мелких костей и обломков тростника, но вопли выросших среди трущоб стражников неумолимо приближались.
Улочка изогнулась и вывела ее на крохотный пятачок у самой городской стены. Лачуги, словно соты, лепились к ней в несколько рядов, почти до самой верхушки. И если и были где проходы, то на ночь их закрыли намертво, запирая беспомощную чужачку в новой клетке.
Ухватившись за край тростниковой крыши, она подтянулась, чувствуя, как трещат соломинки под пальцами. Аори легла на живот, раскинула руки в стороны и медленно, осторожно поползла.
Возле локтя лопнула одна гнилая веревка, вторая… оттолкнувшись изо всех сил, Аори перекатилась по рассыпающейся крыше и спиной врезалась в шаткий балкончик. Из разрушенной халупы вслед ей понеслись проклятия.
Две из трех палок невысокого ограждения Аори проломила в падении, и теперь кое-как протиснулась под третьей. С балкончика на крюках свисала узкая лесенка, и такая же покачивалась над головой. Нижняя заходила ходуном, когда стражник ухватился за ступеньку.
Вцепившись в столбик разломанной ограды, Аори ударила ногами по крюкам. Острые концы сдвинулись с мерзким скрежетом, выдрав щепу из пола, и лестница закачалась еще сильнее. Стражник зарычал, перехватывая ступеньки одну за другой, ему остался какой-то жалкий десяток до верха.
Аори ударила еще раз, и еще. Крюки сорвались, когда макушка стражника уже показалась на фоне светлеющего неба. Он взмахнул рукой, то ли удержаться пытаясь, то ли схватить и утянуть за собой беглянку. Пальцы соскользнули, и он с воплем улетел вниз.
Выглянув из-за края, Аори нервно выдохнула. Лестница рухнула на обоих преследователей, и теперь они со стонами барахтались под ней, как прижатые стеклом жуки. Обитатели трущоб не спешили на помощь.
Ступеньки трещали под руками, лестница раскачивалась, как маятник, и Аори оставалось лишь надеяться, что никто не повторит ее подвиг. Выбравшись наверх, она обессилено рухнула на спину, пытаясь отдышаться. Над головой хлопала на ветру серая тряпка, невесть зачем привязанная к кривому шесту, тонкий пол скрипел и шатался, как и все вокруг.
Застонав, Аори перевернулась на живот и поднялась. Попытавшись убрать прилипшие волосы, она наткнулась пальцами на кожаный ошейник и дернула его скорее машинально, чем надеясь на успех.
В ее руке осталась тонкая полоска кожи с металлической бляхой посередине. Аори недоуменно поднесла ошейник к глазам. Ровный разрез рассекал кожу от середины и практически до краев, словно кто-то оставил ей шанс освободиться, если догадается. Размахнувшись, Аори швырнула ошейник туда, где облака постепенно загорались болезненным золотом. Проклятие полетело следом и точно так же исчезло бесследно, не добравшись до одной знакомой арашни.
Городская стена высилась совсем рядом – руку протяни. Но стражники не испытывали никакой радости от соседства со всяким сбродом, и регулярно вычищали верхний ряд лачуг. Вот и сейчас от них остались лишь обломки, и Аори стояла на единственной уцелевшей башенке. Она покачивалась из стороны в сторону, и только чудо удерживало ее от окончательного падения.
Тупик. Но пути назад нет, ругань внизу все сильнее, и совсем скоро патрульные появятся на каменном гребне.
Аори осторожно спрыгнула на обломки. Те, кто ютился прежде в хибарах из обмазанного глиной и ящеровым навозом тростника, и сами кому-то принадлежали. Но хозяева не обладали то ли властью, то ли желанием защищать их убогие пристанища, и теперь обломки стен грудами лежали на крышах более везучих соседей. Засохшая грязь хрустела под сапогами пришелицы, когда она осторожно пробиралась вдоль стены, сама не зная, куда.
Крупные зубцы выстроились на гребне ровным рядом. Очередной порыв ветра выдул горсть пыли из земли между ними и швырнул прямо в лицо чужачке. Она отвернулась, потерла воспаленные, красные глаза.
Пришедшая на ум мысль показалась такой бредовой, что Аори тряхнула головой, пытаясь от нее избавиться. А руки уже сами по себе стягивали сумку с плеча, дергали, проверяя крепость ремня.
Понадобилось три попытки, чтобы раскрученная сумка зацепилась за зубец там, где стена поворачивала, образуя угол. Аори отступила на несколько шагов, примериваясь, как бы половчее допрыгнуть до свисающей кожаной петли. Плевая задачка для Теней, они бы вообще взбежали по вертикали, отталкиваясь от едва заметных щелей.
Стрела вонзилась в обломки рядом с ногой, и Аори, вскрикнув, прижалась к камням. Еще одна просвистела над ухом – стражники выстроились на противоположном конце тупика, и только шаткая башенка между ними не давала им толком прицелиться.
Пока что.
Аори бросилась вперед, уже не думая о том, как крошатся и рушатся вниз обломки. У самой стены она оттолкнулась от них, от левой стороны угла, от правой, и, уже падая, дотянулась и вцепилась в ремень. Он закрутился, съехал рывком, и Аори едва не сорвалась, но новая стрела, ударившая в камень перед лицом, удивительным образом придала ей сил.
Вершина ближней дюны поднималась едва ли не вровень с гребнем, по которому уже бежали ей навстречу. И Аори прыгнула, сразу, безрассудно, чтобы не было времени представить себя со сломанной шеей.
Она приземлилась на противоположной стороне дюны, и не удержавшись на ногах, покатилась вниз. Мир слился в мелькающую круговерть, и она завершилась оглушающим ударом.
Подняв голову, Аори выплюнула песок. Она лежала в распадке между дюн, лишь чуть не долетев до стоящей на ребре каменной плиты. Сумка валялась на склоне, зацепившись за выступающие из песка корни.
Ноги разъезжались, вязли на каждом шагу. Подобрав сумку, Аори заковыляла прочь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. И остановилась, лишь когда поняла, что никто за ней не гонится.
Боль в боку стала невыносимой, и, тяжело дыша, Аори сбросила фарку и уселась прямо на песок.
– Что у нас тут? – пробормотала она, расстегивая сумку.
Помятая фляга с водой, удивительно вообще, что она еще цела. Крупные крошки, кажется, раньше были лепешкой. Их набралась почти полная горсть, и, давясь и кашляя, Аори проглотила пресную массу.
Все.
Бинты пропитались сукровицей, и она с трудом отодрала их от тела. Опухший и покрасневший рубец казался обжигающе горячим на ощупь. Смочив кончик бинта водой, Аори протерла рану, морщась от боли. И, стянув остатки рубашки, разорвала ее на полосы и кое-как намотала на талию.
За ближайшей дюной что-то негромко прогрохотало. Монотонно, ритмично, словно родившаяся и затихшая мелодия барабана. Натянув фарку, Аори поднялась и, осторожно обогнув песчаный холм, замерла, слишком уставшая, чтобы удивляться.
Широкая ровная дорога рассекала дюны до самого горизонта. Каменные плиты выступали из песка, практически ему неподвластные, и, когда Аори присела на корточки, то заметила, как отдельные песчинки медленно сползают к краям. Коснувшиеся плиты пальцы едва заметно защекотало.
Система и в самом деле работала, не позволяя дюнам поглотить линию планетарной защиты между Таэлитом и Ше-Бара. Позабыв свое прошлое и не зная о будущем, арахи считали ее чудом, подарком бога своим заблудшим детям. И верили, что он не оставит тех, кто идет по Священному пути.
Аори подняла голову к серому небу и улыбнулась.
Если ты существуешь, бог пустыни, лучше не смотри. Мои поступки будут кощунством, не во славу твоего имени и даже не против него, но ради людей, которые сражаются за право на жизнь.
Вдалеке снова ритмично загрохотало и, укрывшись за гребнем дюны, Аори проводила взглядом понурого осла с тележкой. Кривые колеса подскакивали на плитах, и арах, что брел рядом, придерживая тяжелый мешок, ругался под нос при каждом треске.
Весь первый день она пряталась в песках, чуть заслышав грохот колес или голоса, обходила по широкой дуге прилепившиеся к Священному пути поселки. В горле пересохло, но Аори запретила себе даже вспоминать о фляге. Перед полуднем она добралась до долины, полной обветренных, похожих на грибы скал, и устроилась в тени.
Ночью песок на Священном пути едва заметно искрил вспышками статического электричества – не настолько, чтобы осветить дорогу хотя бы на палец вперед, но достаточно, чтобы различить ее на фоне кромешного мрака. Аори брела, только чтобы согреться, уже не пытаясь держать дыхание и шаг.
Перед рассветом она достала фляжку. Но в ней, почти полной прежде, остался едва ли глоток. Сплющенный металл дал трещину, и вся сумка оказалась мокрой изнутри. Ткань и кожа разбухли, и Аори, застонав от отчаяния, выжала несколько вонючих капель прямо в рот.
Плиты Священного пути сливались перед глазами, рябили, и она старалась не смотреть под ноги. Дважды горизонт стягивало густыми облаками пыли, но мерцающие молниями бури проносились стороной. Поселки закончились, осталась лишь бесконечная дорога, жар ее плит и душное, процеженное сквозь облака тепло. Время от времени Аори слышала шаги позади, но каждый раз, когда она оборачивалась, лишь горячий воздух плясал, искажая лики пустыни.
На третий день Священный путь повернул, и впереди, у горизонта, проступили тончайшие белые башни. Ше-Бара, город, дарующий свободу. Люди.
Вода…
Спотыкаясь на стыках плит, Аори ускорила шаг. Башни мерцали в потоках горячего воздуха, изгибались, как танцовщицы, дразнили, не приближаясь ни на палец. Ближе к вечеру они растаяли, растворились в сером мареве близкого неба.
Аори остановилась, не в силах поверить глазам. Не в силах принять, что не должна была им верить. Разом внутри обрубили последнюю тонкую ниточку, и она упала на четвереньки, как кукла, в которой кончился завод.
Аори тупо уставилась на красную, потрескавшуюся кожу запястий, которые когда-то так легко, так надежно охватывало крепление безотказного станнера. Ее тело задрожало от глухих, без слез, рыданий. Пальцы впились в сережку, потащили, пытаясь выдрать из тугого замка.
– Давай-давай, – Амина сидела рядом прямо на остывающем камне и качала ногой, заставляя звенеть многочисленные браслеты. – Ты же пришла не для того, чтобы умереть в песках?
– Нет, – прохрипела Аори.
Кивнув, изменяющая поднялась. Бальное платье из серого шелка просвечивало по краям так же, как и белоснежные башни Ше-Бара.
– Хей! – Голос прошел мимо, мимоходом хлопнув Аори по плечу. – Меня подожди. Я тоже не хочу жариться в этом крематории.
Предложив Амине руку жестом потомственного аристократа, он увел ее, ступая, будто по подиуму. Мороки исчезли, стоило Аори моргнуть.
Она сдавила сережку так, что острие прокололо палец, а ухо заболело, сжатое, как в тисках. И встала, шатаясь, как пьяная.