Танцующая с фонтаном
TextЭтот мой друг – теперь он указывал на большеголового, который, как раз подносил стакан с вином ко рту барабанщика. – гроссмейстер. Каждый вечер он расставляет шесть шахматных досок на окаймляющем цветник бордюре и устраивает сеанс одновременной игры. Правда, соперники у него, детишки, которые только лишь научились играть в шахматы. Некоторые из них ещё путают ферзя с королём, некоторые не знают, как делается рокировка, а кто-то вообще считает, что пешка может ходить вспять. Разумеется, среди таких соперников моему другу нет равных. Раньше он играл по-настоящему и даже участвовал в серьёзных турнирах. Это было давно, в его молодости, когда он познал вкус победы и чувство триумфа. Но он, так же, как и наш Барабанщик однажды прошёл свой пик и с того времени стал только проигрывать. От отчаянья его спасают только детишки, у которых он выигрывает.
Как-то раз, я и сам сыграл с ним несколько партий. Хоть играю я и неважно, но две партии из пяти всё же выиграл. Тогда, во время нашей игры я заметил одно обстоятельство, которое, как мне кажется, мешает ему выиграть. Он всегда начинает партию одинаково. С кем бы он ни играл, какое бы ни было у него настроение, какой бы ни был день недели, время года и сам год, что бы ни случилось, он делает один и тот же ход. Затем, независимо от того, как сходил соперник, он делает второй повторяющийся из раза в раз ход, а за ним третий. С четвёртого хода, он начинает действовать по ситуации. Но я считаю, что всему виной эти три первых заученных хода. Нельзя всё время начинать одинаково…
«Хм…это же так просто! – Она пожала плечами – Нужно только лишь объяснить шахматисту про его ошибку. Он будет начинать партии по-разному и станет выигрывать не только у детишек. Это сразу же сделает его счастливым…»
«Я тоже думал, что это просто…– он грустно улыбнулся. – Думаешь я не говорил шахматисту про его ошибку;
думаешь, не уговаривал Медведя снять шкуру,
не просил барабанщика сбавить темп,
не объяснял машинисту, что он может быть хорош и на любой другой работе,
что если он захочет, может не бриться, носить футболку и шорты и продавать сахарную вату, или мороженое,
что от этого он не перестанет быть самим собой,
что он, это не галстук и не белоснежная рубашка,
что он, это не паровозик, тянущий за собой маленькие вагоны,
что его имя не Машинист…».
Мои слова не вызвали у друзей ничего, кроме обиды, а Медведь, тот вообще год со мной не разговаривал, после того, как я ему сказал, что он не медведь. Не всё и не всем можно объяснить словами. Ты говоришь одно, а человек может слышать совсем другое. Когда ты неумело задеваешь то, что касается его личности (о том, что он считает своей личностью), ты можешь сильно его ранить. Мои друзья находятся в плену, в ловушке из которой могут спастись только сами, но почему-то не хотят этого делать. И всё же, это не мешает им оставаться хорошими и добрыми людьми».
Он вдруг вскочил на ноги, поднимая стакан с вином и задорно крича.
«Я хочу выпить за всех вас, мои любимые друзья!
Обитатели поляны сгрудились вокруг них. Даже Медведь покинул свой пост и косолапо приковылял к пьющим, чтобы поддержать такой прекрасный тост. Они осушили стаканы до дна и тут же налили ещё по одному. А потом ещё и ещё.
Всем стало необычайно весело. Гроссмейстер рассказывал анекдоты, Медведь хохотал, время от времени падая на спину и суча в воздухе лапами (то есть ногами). У Барабанщика перестали трястись руки и теперь он забывшись и веселясь вместе со всеми сам ловко подкидывал каштаны и ловил их ртом. И даже Машинист на время забыл, что он важный человек, обличенный серьёзной должностью. Теперь он не выхаживал по лужайке, а радостно прыгал и махал руками, превратившись в самого настоящего мальчика.
Она смеялась взахлёб, до слёз, до покалывания в животе. Последний раз она так смеялась, наверное, ещё в юности, до того, как поймала на себе взгляд чёрных глаз. Изнемогая от смеха, она утыкалась в мягкое плечо Сапфира и с жадностью вдыхала исходящий от него запах свежего ветра. Веселье продолжалось, до тех пор, пока наполненные вином бутылки не превратились в сиротливые прозрачные сосуды, пока не опустели все тарелки, пока угли в жаровне не испустили голубоватый дух. Когда поляна побелела, от опустившегося на неё молочного тумана, а чёрное небо стали разрывать отблески восходящего солнца, ей стало грустно. Рассвет говорил, что всё хорошее заканчивается, и эта сказочная ночь не может длиться бесконечно.
«Уже светает…наверное мне пора…» – Пропела она, тонким обречённым голоском.
«Я тебя провожу» – ответил он, грустно улыбаясь.
Они попрощались с обитателями поляны и медленно пошли по длинной аллее, держась за руки. Сотни пробуждённых птиц, руководимые невидимым дирижёром, начинали исполнять прекрасную симфонию. Упоённые этой музыкой, они неспешно плыли по утопающей в тумане аллее. Ей казалось, что она идёт по облакам за руку с самим Богом. Он молчал, но это молчание не было неловким и неприятным. Это молчание было уютным и тёплым, где то в его глубине, как в тумане, было всё, что она хочет услышать. Она уже знала, что он скажет, когда прервёт это молчание.
«А ты не хотела бы навсегда остаться со мной?»
Они остановились окружённые туманом и теперь смотрели друг другу в глаза.
«Хотела бы…я хочу! – Радость, уже было начинавшая подниматься снизу живота, вдруг остановилась. В её глазах появилась растерянность. – Только…»
«Я понимаю тебя! – улыбнулся он. – Чтобы остаться здесь, нужно попрощаться со всем, что было там…»
«Да! Просто если я этого не сделаю, прошлое станет частичкой меня. Я ведь не умею забывать, как ты» – она прижалась к нему изо всех сил.
«Скоро ты этому научишься. Ты права, чтобы забыть что-то, нужно навсегда с этим распрощаться. Сходи туда в последний раз и возвращайся!»
«Я боюсь!» – она всё сильнее вжималась в него, будто хотела стать с ним одним целым.
«Чего?»
«А вдруг я не смогу вернуться. Вдруг меня не отпустят!»
«Если ты по-настоящему захочешь вернуться, никакая сила не сможет удержать тебя там…».
Она смотрела в его глаза и сквозь накатившие слезинки видела чуть колышущуюся гладь голубого озера и плавающую в нём луну.
«Иди и скорей возвращайся! Я буду ждать тебя здесь, у фонтана!»
Она зажмурилась, а когда через мгновение открыла глаза – вздрогнула.
На неё смотрели чёрные зрачки.
***
«Ты опять за своё…– сказал железный чужой голос, а затем назвал её чужим именем – Ты же мне обещала больше так не делать. В следующий раз ты можешь просто не вернуться».
Несмазанный заржавевший голос гремел, отражаясь от белых стен, чёрные глаза заканчивались тупиком.
«…обещай, что больше так не будешь…– он снова назвал её чужим именем. – Обещаешь?».
Она прикрыла глаза, и он, как обычно, сочтя этот знак за обещание, довольно кивнул, поднялся со стула и вышел из комнаты.
Оторвав от подушки тяжёлую голову, она приподнялась на локтях, затем села на кровати.