Эффект побочки

– Уйди не мешай! – он махнул рукой словно отгонял от себя муху, когда я в очередной раз пытался ему подсказать как лучше обновить страницу. Обиженный и раздосадованный я вскочил и стал нервно прохаживаться по пролёту между койками, сунув руки в карманы пижамы и тихо бурча: « Ах ты так да? Ну попроси меня ещё помочь!». И тут словно отвечая на мою обиженную реплику, Вождь злобно рявкнул:

– Перед глазами не маячь и за спиной не стой! Нужен будешь – позову!

Я и не заметил, как словно вихрем был подхвачен этими словами и брошен на свою койку. Только тогда я осознал, меру благодарности, какой расплачивался Вождь с наиболее приближёнными к нему особами. Нет уж…лучше держаться от него на небольшой дистанции. Расстрелять он пока меня не может, но кто ж его знает, что будет дальше?

Глава 10. Третий лишний

Поэт входил в эту жизнь крадучись на цыпочках. Тем, чем для Вождя был планшет, для Поэта являлось обыкновенным окном. Он мог стоять и глазеть в него часами.

Взору Поэта представали прямые, словно очерченные по лекалу мостовые с идеально гладкой поверхностью. По этим мостовым с немыслимой скоростью неслись кареты движимые не лошадьми, а непонятной нечистой силой. (ну точно время чернокнижников). По небу то и дело проносились железные птицы оставляющие на нём белые борозды. Цветные игрушечные коробки при пристальном взгляде превращались в дома со множеством окон.

И вообще, всё было очень быстрым. Мир рябил перед его глазами, будто он смотрел на него с бешено крутящейся карусели. Красочные картинки менялись, проносились перед глазами с такой скоростью, что Поэта нередко тошнило. Звуки тоже были непривычными, непрекращающимися, где-то монотонными, где то резкими и пугающими. Особенно неприятные звуки исходили от железных карет, но то, что раздавалось из открытых окон этих карет, было страшнее всего. Эти пульсирующие и чавкающие звуки по мнению Вождя, были не чем иным, как современной музыкой. Но ещё страшней были стихи, которые поэты читали под этот аккомпанемент. Вождь частенько показывал в волшебное зеркало такого поэта, исполняющего свои творения, приговаривая, смотри, мол, что творят твои преемники. Правда ни Вождь ни сам Саша не могли разобрать ни слова из того, что декламировал тот или иной муж с козлиной бородкой, разрисованным и утыканным булавками челом и накрашенными длинными ногтями. То, что сие есть стих, можно было понять лишь по интонации и по одинаковым окончаниям. Саша и простую-то речь не мог разбирать, уж слишком она была для него быстрой и обрывистой, и напоминала больше гарканье чаек над Невой.

В этом мире скоростей всё было быстрым: слова, действия, езда и в какой то момент, Поэт осознал, что нужно просто расслабиться , отдаться этой скорости и мчаться подхваченным этим потоком. Получилось не сразу, но всё же Поэт постепенно стал свыкаться с этой головокружительной гонкой.

***

Поэт и Вождь быстро нашли общий язык между собой. Они часто разговаривали и даже смеялись (что было не характерно для Вождя). Вождь показывал Поэту срамных девок, или ещё более срамных парней, а то и парней превращённых в девок (что здесь явление обыденное). Сначала они охали и качали головами, как бабули на лавочке, но потом уже стали глумиться над увиденной пошлятиной.

– Как тебе такая барышня, Сашка? Сверху просто королева. Смотри какие волосы, губы личико, а снизу что? Кукуруза болтается! – Вождь щёлкал пальцем по пластиковому экрану. – Представь себе, ангажируешь такую кралю, приведёшь в постель, а она тебе напоследок свой початок вынь да положь…хи-хи-хи…– как то по-детски шкодливо хихикал он.

А Поэт мгновенно рождал эпиграмму, что-нибудь вроде:

«И очи черны словно звёздная ночь,

А чары влекут в свой заветный полон,

И ликом Афина – богиня точь-в-точь!

Но стоило мне заглянуть под подол,

И, дру́ги, клянусь, я был громом сражён,

Вверху то Афина – внизу Апполон!»

– Хи-хи-хи…ну Сашка. Талант есть талант! – веселился Иосиф. Тебе здесь целый край непаханый для творчества. На вот, на эту посмотри, как она по палке ползает, просто слюни текут. В наше время было модным балерин в любовницах иметь, а я сразу говорил, что это кожа да кости, суповой набор и ничего больше. А здесь смотри как ты, настоящая мясная вырезка, да ещё и на шампуре.

И снова Поэт рожал очередную эпиграмму.

«В миг, когда я почую, что старость и немощь меня обнимают,

И душа словно голубь седой будет в небо стремится,

Я воспо̀мню те ножки, лозою, что столб обвивают,

И засохший мой финик железным столбом обратится!»

Декламируя новорожденный стих, Саша сохранял гордое и невозмутимое выражение лица, в то время как Вождь снова хихикал и сжимал худое плечо Поэта.

Я заметил, что Вождь часто, так или иначе, пытался прикоснуться к Саше, пощупать его. Он трогал его, осязал, как свою вещь, которая ему очень нравится. Наверное, так же в своё время он хлопал по плечу Калинина, или мацал Молотова.

Я бы тоже был не прочь испытать грубые ласки Вождя (только ради работы), но тот осаживал меня своим тяжёлым взглядом ещё на подступах к своей резиденции, коей являлся квадратный периметр отделяемый кроватью и тумбочкой. Весь его вид в такой момент говорил «Куда прёшь, что не видишь, я занят? У меня на приёме товарищ Пушкин, а ты пока не позвали, сиди и жди в приёмной».

Я никак не мог понять с чего вдруг стал изгоем этого общества. Ведь в этой палате есть только один человек, который может стать для них проводником в этом безумном мире и этот человек я.

Вся нелюбовь исходила от Вождя и от него передавалась к Поэту, как к более слабой личности. Вопрос был в том, относилась ли его нелюбовь конкретно к моей личности, или к тому образу, которым я представился. Дабы не ущемлять своё самолюбие я склонялся ко второму варианту.

«Ничего! – думал я, глядя на двух друзей, как обиженный ребёнок, которого не берут в компанию. – Пройдёт совсем немного времени до того как вы зададитесь вопросом, долго ли нам здесь сидеть и что мы будем делать дальше. И на этот вопрос вам сможет ответить только один человек, тот которого вы так упрямо игнорируете.

Вся беда была в том, что пока ответа на этот вопрос не знал даже этот человек.

Глава 11. Бунт слепого котёнка

Когда информационный голод достиг своего пика, я решил действовать.

В одну из ночей, когда Куратор остался на дежурстве по отделению, я предпринял первую вылазку.

Он наверное испугался, когда электронный замок двери его кабинета щёлкнул, дверь открылась и на пороге появился я. Он сидел за столом выпучив розовые заспанные глаза, а на высоком лбу горело красное пятно, от того, что он долгое время покоился на подложенных под него кулаках.

– Вы?! Но как вы здесь…

Его удивление было понятным, ведь палата, как и его кабинет, были закрыты на электронные замки, ключи от которых имелись только у персонала. Но разве ж этот пустяк может составить трудности человеку, прошедшему сотни часов специальной подготовки и участвовавшему в десятках реальных диверсионных операций. Ключ, то есть пластиковую карточку, я стащил из кармана халатика сестры, в тот момент, когда она нагнулась над моей тумбочкой, чтобы поставить туда поднос с завтраком.

– Если гора не идёт к Магомету – Магомет сам идёт к горе! – Этими словами я поприветствовал обесКУРаженного КУРатора.

– Мне кажется, что меня слишком долго держат в роли слепого котёнка!

– Поясните…– произнёс Куратор осипшим со сна голосом.

– Прошла уже неделя, как я приступил к операции, но до сих пор не знаю ровным счётом ничего. Какова моя миссия? Какова цель операции? Даже этих людей, их личности, я узнаю не от вас, а по ходу пьесы. Кто третий, мне неизвестно до сих пор. Скажу вам прямо, что с таким бездарным руководством мне ещё не приходилось сталкиваться. Можете передать в Центр что я крайне возмущён!

Куратор тяжело вздохнул, видимо переваривая сказанное, побарабанил по столу костяшками пальцев и жестом руки предложил мне сесть, что я бы сделал и без его приглашения.

– Дело в том…– говорил он растягивая слова, словно взвешивая каждое, – что полная информация об операции неизвестна даже мне. Она ещё не поступала из Центра. Я знаю немногим больше, чем вы. Пока задание в том, чтобы встретить объектов и помочь им адоптироваться. Вы же понимаете, что эта работа не одного дня, или даже недели. Думаю, что дополнительная информация поступит, когда я сообщу в Центр, что с объектами нет никаких проблем и они полностью готовы к работе. Пока же ваша задача – наблюдать и своевременно докладывать о том, что происходит.

– Докладывать?! – возмутился я. – Да вы ещё сами ни разу не назначили мне встречу, это была моя инициатива.

– Вы, как человек находящийся на службе, должны знать, что инициатива здесь не приветствуется. Я как раз сегодня утром хотел назначить первую встречу, но вы опередили события. Давайте впредь обойдёмся без самодеятельности…

Краска брызнула мне в лицо. Меня возмутил тон этого выскочки.

«Что вообще здесь происходит? – кипело внутри меня – Там надо мной глумится этот воскресший Вождь, тут учит работать этот бородатый сосунок. Меня, офицера имеющего правительственные награды (правда скрытые), человека, который участвовал в десятках боевых и диверсионных операций, человека, который в одиночку голыми руками, может отправить на тот свет целый взвод таких вот недоумков».

– Инициатива? – возмутился я уже вслух. – Да если бы не моя инициатива, провалилась бы добрая половина операций, благодаря моей инициативе были спасены люди и решены сложнейшие задачи! Думаю, что я заслужил привилегию брать инициативу в свои руки, когда мне что-то не нравится. А сейчас будьте добры передать в Центр, что я в срочном порядке жду от них исчерпывающей информации. Встречаться будем раз в двое суток в вашу ночную смену, в этом кабинете!

Произнеся гневный монолог, который несколько обескуражил Куратора, я встал и решительно стуча больничными тапочками по паркету вышел из кабинета.

***

Электронный замок громко зажужжал, нарушив тишину палаты. Я замер в дверях, опасаясь, что мои новые знакомые могут проснуться, увидеть меня и заподозрить неладное. На первый взгляд всё было спокойно и я стал пробираться к своей кровати. Вдруг что-то заставило меня замереть и обернуться. Это не было вызвано резким звуком, или замеченным движением. На меня воздействовало, что-то более тонкое, то, что вызывало дрожь во всём теле. Повернувшись, я понял, что это было. Сидящий в своей привычной позе азиат смотрел на меня и улыбался. Во взгляде раскосых глаз бегущей строкой читалось: « Я всё знаю! Я знаю, кто ты!».

Преодолев магнетизм этого взгляда в ночи я отвернулся, подумав «Ну и чёрт с тобой! Ты не опасен, пока косишь под немого».

Забираясь на кровать, я снова посмотрел в окрашенный ночными сумерками, дальний конец палаты. Глаза азиата мерцали как два шающих уголька, Саша как всегда громко храпел и чему-то улыбался. Наверное, ему снился очередной бал, или лужайка перед домом, где он резвится с детьми.

Вождь лежал на спине вытянувшись, но подушка немного приподнимала его голову. На миг мне показалось, что его веки приоткрыты, и в узких щелях блестят светлячки. Ещё мне показалось, что в уголке рта вождя скрывается вредная, шкодливая улыбка.

«Показалось!» – решительно убедил я себя и зажмурил глаза.

Глава 12. Космос на ладони

Три последующих дня, я просто наблюдал за своими подопечными, думая, что всё идёт как надо. Вождь в некоторой степени подобрел ко мне, но позднее я стал понимать, что это случалось тогда, когда я был необходим. Его любимые игрушки планшет и электронная трубка требовали постоянной подзарядки, и я оказывался ангелом-спасителем, который быстро приводил их в чувства.

Глядя, на заветное мерцание экрана и приветливо мигающий зелёный огонёк трубки, приглашающей быстрее прильнуть к мундштуку и втянуть в лёгкие порцию ароматного дыма, Вождь заметно преображался. Какое-то время эти его положительные эмоции проецировались и на меня. В это самое время, мне удавалось сократить дистанцию до минимума и даже обменяться с ним парой дружелюбных фраз.

Но всё это продолжалось ровно до той поры, пока Вождь не понял, что ничего сверхсложного в зарядке электронных игрушек нет. Используемые мной зарядные устройства, как оказалось, не представляли никакой ценности и их любезно предоставил Вождю по первой же просьбе Куратор.

Уникальность процедуры зарядки в глазах вождя упала параллельно с ценностью моей персоны. Теперь один лишь его взгляд говорил о том, что я могу быть свободен, и лучше бы мне держаться от него подальше.

Наблюдая за тем, как он сутками напролёт жадно глотает информацию из сети, я понимал, что его всё здесь устраивает. Он, человек эпохи, где самым ярким цветом был красный, эпохи скудного, сведённого до минимума потребления, эпохи непонятных, зачастую нематериальных ожиданий, чувствовал, что через маленькое пластиковое окошко он заглядывает в волшебный мир. Это окно в рай, в котором есть всё, о чём он только мог мечтать. Кроме мощных и технологичных машин, сверх эффективного оружия, электронных устройств, боевых дронов, полицейских роботов здесь было главное. Океан, Космос, Вселенная информации. Стоит лишь только впечатать в поисковую строку правильный запрос, и ты получишь ответы на все интересующие тебя вопросы.

Зачарованно глядя в мерцающую бездну, он понимал, что будь у него такое устройство тогда, ему не нужны бы были советники и информаторы. Ему не нужно бы было тратить столько средств на доносчиков и шпионов, он мог бы лично разрабатывать стратегии и влиять на нужные ему прослойки людей, а так же отдельных личностей при помощи социальных сетей. Если бы это устройство было у него тогда, он уж точно положил бы этот мир к своим ногам. Но что мешает сделать это сейчас? А пока он держал этот мир на вытянутых руках и обдавал его дымом из электронной трубки.

Глава 13. Ангел в штанах

Саша относился к этим мерцающим диковинам с большой опаской. Они излучали чуждые неведомые вибрации, которые улавливала его тонкая натура. Кобра может быть великолепна в своём окрасе и временами её грациозность и даже ласковое шипение завораживают и гипнотизируют, но укус этой красотки смертелен, поэтому лучше держаться от неё подальше. Так Саша и делал, наблюдая этот ядовито-яркий мир, через идеально прозрачное окно и иногда из рук Вождя.

Было и ещё одно обстоятельство, которое не давало впасть в хандру его поэтической натуре. Возбуждённый, готовый в любую минуту сорваться в пропасть разум требовал предмета отвлечения, и этим предметом явилась сестра по имени Анна, та самая «Девушка в штанах». Он с нетерпением ждал её прихода и уже загодя закатывал правый рукав больничной рубахи для ежедневной процедуры, которую она с ним проводила.

– Уже готовы? – улыбалась сестра, идеальной формы губками, чуть подкачанными силиконом.

– Я в вашей бескрайней власти, – страстно шептал Поэт, протягивая обнажённую руку, тем временем, как его пылающие глаза заползали под белую блузку и сдёргивали заветные штаны.

Пока ангел в штанах больно сдавливал его руку, надетым на неё матерчатым рукавом, Саша уже набросал в голове очередной стих.

«Её глаза горят, как фианиты,

Улыбка нежно с пухлых губ слетает,

А носик маленький булавкой золотой прошитый,

И вену дева острым мне клинком пронзает.

Готов я пасть от рук красотки нежной,

В обличье странном , словно юные кадеты,

Я с радостью приму любые муки.

От девушки в штаны одетой…»

– Красиво! – Сестра кокетливо сверкнула глазками, когда Поэт закончил. – Ваше?

– Нет, ваше! Это вам…– улыбнулся Поэт. – Осталось лишь записать…

– Уже записано! – рявкнул я, демонстрируя свой телефон сладкой парочке.

Поэт вздрогнул и обернулся, словно не ожидал, что кроме него и его пассии в помещении находится ещё кто-то.

– Здесь есть устройство…ммм…механизм, который записывает…ммм…как же вам…ну который может сохранять в памяти вашу речь. Теперь это здесь – я щёлкнул пальцем по пластиковому экрану. – Хотите послушать?

Я простодушно улыбнулся, протягивая Поэту телефон, но его лицо сейчас не выражало ничего, кроме недовольства.

«Засунь свою диковину себе в чресла и не мешай» – говорил его похолодевший взгляд.

В очередной раз я понял, что совершил идиотский поступок, и сейчас своими действиями увеличиваю дистанцию между собой и потенциальным объектом.

Глава 14. Ликбез для Поэта

Но уже вскоре Поэт сам почувствовал необходимость во мне. Его творческая натура наконец-то нашла объект вдохновения и теперь, кроме созерцания видов в окне и потолочных светильников, он нашёл занятие, которое поглотило его полностью.

Поэт писал. А что ещё делать поэту, как не писать? Он быстро освоил шариковое перо и днями напролёт что-то строчил в своём блокноте. Временами он вырывал из блокнота листочек с записанной эпиграммой и ещё каким-нибудь милым рисуночком снизу и передавал его своей пассии. Она читала тут же, сидя напротив кровати странного пациента, прыскала в кулачок, а иногда и поблёскивала наполненными слезами глазками. Ей были приятны эти знаки внимания. Ещё бы, ведь их оказывал не кто-нибудь, а великий поэт. Ну и что, что совсем непохож, ну и что, что ликом ужасен и фигурой нескладен, ну и что, что в больничном обряде. Когда соприкасаешься с талантом, облик отходит на второй план.

Аня всегда эмоционально принимала очередной , написанный ей стих, но по растерянности во взгляде я замечал, что она мало что понимает в настоящей поэзии. Нет, всё это конечно красиво – филигранный почерк, милые цветочки на полях, но вот содержание… Дело в том, что если пассия Поэта и читала что-то, то это были сообщения в соцсетях, где в большинстве своём использовались сокращённые аббревиатуры. Ей нужно было много времени и усилий, чтобы вникнуть в смысл художественного текста, пусть даже самого простого. Здесь же ситуация осложнялась старинными выражениями и непонятной похожей на твёрдый знак буквой, которую Поэт втыкал в конец почти каждого слова.

В какой-то момент Саша осознал проблему языкового барьера и теперь мучительно искал её решения.

Получилось так, что в этом вопросе Поэту мог помочь только один человек и это был тот, кто вызывал у него наибольшую неприязнь.

И вот однажды случилось. Он осторожными шажками подкрался к моей койке. В витиеватых высказываниях, перемежаемых бесконечными извинениями, мне с трудом, но удалось понять, чего от меня хотят.

Переформулировав получасовую тираду в практичные пару фраз я получил следующее. Поэт хочет склеить Аню, а для этого он должен общаться с ней на одном языке. Чего он хотел от меня, как от более свежей и приближенной к современности особи обезьяны, так это научить его общаться на этом неведомом языке. Всё что от меня требовалось это обучение Поэта этому самому языку и техническое руководство о том, в какой форме лучше всего доносить этот язык до объекта.

В радостном предвосхищении работы и спасения от навалившейся скуки, я растёр руки так, что они накалились добела.

«Присаживайтесь поудобней, господин Поэт. Мы начинаем!»

И началось! По сути, Поэту нужно было освоить два предмета – это современный русский язык и цифровой ликбез. Начали с русского. Здесь я был в роли переводчика, который объяснял, как будут звучать старые фразы на новый лад. Начинали с простого. Я читал записки поэта и выявлял в них все непонятные уху современного сапиенса фразы.

«Ну что это такое?» – брезгливо бурчал я, с видом строгого учителя просматривая очередной листок блокнота, где изящным в завитушках почерком, был начертан опус.

«Являешься ты мне с утра моя Аврора,

И озаряешь светом серый мир вокруг,

Твой стройный стан, очей больших озёра,

Сверкает перламутр в алых створках губ.

Тугим канатом, словно виноградной ло̀зой,

Ты мою руку крепко-крепко обвиваешь,

Игла в твоих перстах, как шип кровавой розы,

Поэта сердце, но не руку ей пронзаешь…»

«Хм…мм. Может быть в ваше время таким стишком было возможно разбить сердце прекрасной дамы, но сейчас этим можно разве что разрушить ей мозг. Во-первых: здесь много воздуха, неопределённости, робости какой-то. Всё слишком затянуто и двусмысленно. Мы живём в веке скоростей, где ценится каждая секунда. В этом веке никто не будет тратить время на расшифровку непонятных аббревиатур и желаний. Чувства выражаются прямо, а комплименты должны содержать конкретику.

«Стройный стан» это «Зачётная фигурка», про «перламутр» вообще непонятно, и розы эти с шипами до того избиты, что дальше некуда. Как вообще можно сравнивать современную девушку с цветком. Цветы это что-то безмолвное и безвольное, вот тигрица, пантера, кошечка на худой конец, это совсем другое дело».

Поэт оказался прилежным учеником и уже на следующее после первого урока утро, поразил меня выполненным домашним заданием.

«Ты хищною тигрицей когти выпускаешь,

Готова растерзать лежащего в пыли у твоих ног,

Но норов ты ягнёнка нежного не знаешь,

Он с жаждой ждёт, что в плоть вонзится милый коготок.

Зачётную фигурку томно вожделея,

Барашек блеет и мычит, лишь бы коснуться мог,

Мечтает перси хищницы он полные томленья,

Сдавить копытцами, чтоб брызнул с них смородиновый сок».

– Ну вот, можешь ведь, когда захочешь! – похвалил я Поэта. – Вроде и формы красивые сохранил и конкретики добавил. По крайней мере, это уж точно не зашквар.

– Что такое зашквар? – спросил млеющий от похвалы современного ценителя поэзии Саша.

– Ну-у…это…как бы тебе объяснить на твоём языке. «Зашквар» это что-то несовременное, обыденное, то, что никого не тронет, на чём не схватишь хайп.

– Что такое хайп? – Поэт цеплялся за непонятные слова, как маленький ребёнок, который только учится говорить.

Я глубоко вздохнул, понимая, что наше обучение уходит в другую плоскость. Это уже особенный предмет, без которого, впрочем, в современном мире не обойтись. Азы маркетинга нужно знать всем, даже поэтам.

– Понимаешь, Саша, в наше время столько писателей и поэтов развелось, что просто плюнуть некуда. Пишут все кому не лень: государственные мужи, знаменитые личности, торговцы, спортсмены, воины и просто бездельники. Этих, кстати, сейчас пруд пруди. И двигает этой основной массой писак, отнюдь, не любовь к искусству. Таким образом люди зарабатывают на жизнь. Сейчас в большинстве случаев не нужно иметь издателей и редакторов, просто пишешь, что тебе в голову взбредёт и выкладываешь в сеть.

По вопросительному взгляду Поэта, я понял, что теперь придётся объяснять, что такое «Сеть».

– «Сеть», Саша, это такая штука…м-м-м…даже не штука. – Я копался в мозгах пытаясь подобрать наиболее подходящий образ и вот, кажется нашёл. – Представь себе море…нет, даже океан, огромный океан. Этот океан состоит из слов, картинок, и всякой там информации. В этот океан можно бросать, всё что угодно, как камушки в воду: свои соображения, мнения, портреты и даже движущиеся картинки (какие тебе Иосиф показывает), и увидеть это может любой из живущих на этой планете. Если кому-то понравилось, то, что ты делаешь…ну скажем стишок твой…он может заплатить за него копеечку.

– Копеечку?! – Поэт презрительно поморщился.

– Ну это я образно, чтобы ты понимал. Хотя… я бы и «копеечку» не стал недооценивать. Знаешь, сколько людей сейчас живёт в нашей стране? Сто шестьдесят миллионов. Две трети из них постоянно плавают в этом океане, выискивая то, что им по душе, будь то информация, какая-то покупка, или литературное произведение.

Теперь представь, что твой труд понравился хотя бы миллиону человек. Сколько копеечек ты получишь?

– Почему же одному миллиону, коли их столько? – прищурился Поэт.

– Вот здесь, Саша не обольщайся. Как бы ты ни был хорош, нужно чтобы твои труды увидели.

– Но ты же сам сказал, что каждый…

– Да…увидеть может каждый, но представь себе, что ты смотришь на поверхность огромного океана. Ты не можешь обозреть его весь. На что ты обратишь внимание, какая мизерная частичка этого целого привлечёт твой взор? В каждую единицу времени, ты можешь видеть, лишь микроскопическую его часть – маленькую букашечку из сотни миллиардов. Твоя букашечка может быть и уникальна, может она и не похожа на других, но чтобы это узнать, нужно её хотя бы заметить и разглядеть.

– И как сделать, чтобы эту мою букашечку заметили?

– Вот это правильный вопрос, Саша! Это главный вопрос, которым задаются все, и тут уж кто во что горазд. Внимание можно привлекать множеством способов. Самый простой – устроить скандал. Например, в твоё время были дуэли. Когда на дуэли дрался ты, об этом знал весь Свет Петербурга. Но это было потому, что ты уже был известным человеком, и знали тебя, как великого поэта. Сейчас мы будем идти от обратного. Допустим, что ты известен только тем, что ты скандалист, дуэлянт, балагур и пройдоха, каких мало. Ты мот мошенник, плут и горький пьяница. Ты прилюдно можешь оскорбить и унизить человека ни за что ни про что…но ты так же прилюдно можешь подлизать его чресла, если тебе так выгодно. Тебя ненавидят, но в тоже время тебя любят, за то, что ты ярок, за то, что выделяешься из общей массы, может яркими павлиньими оперениями, а может громким, но противным пением…

– Я знавал таких людей! – кивнул Саша, скрестив руки на груди. – В них присутствовали те черты, о которых вы изволите говорить. Это несомненно порочные люди. Часто они этого не осознавали, так как порок сидел глубоко в их сущности. Как бы то ни было, эти люди тщательно скрывали эти свои пороки и уж точно не выставляли их на показ. Как это можно, а главное – зачем?

– А как же букашечка? Ты про неё забыл? Если тебя будут видеть, пусть даже в неприглядном свете, тогда возможно бросят мимолётный взгляд и на твою букашечку. Вот здесь у неё есть все шансы показать себя.

– И какую же букашку может создать человек, увязнувший в пороках? Думаю, что такая букашка будет сильно смердить.

– Да…как правило это так…не букашка, а какашка…но таковы реалии этого мира. У известного человека, того, который выделяется, который заметен на поверхности океана, больше шансов продать свой продукт, каким бы он не был.

– Неужели в этой эпохе всего добиваются только люди греха, неужели нет ничего по настоящему красивого и великого? – Щёки расстроенного Поэта загорелись нервным румянцем.

– Я просто привёл тебе один из распространённых примеров. Конечно, пробиваются и талантливые люди, есть красивые и даже великие вещи. Только, наверное, как и в твою бытность, большинство таких талантов не сможет продемонстрировать своих букашек без посторонней помощи, или денег. Но ты, Саша, не унывай! – Я уже было хотел хлопнуть Поэта по плечу, но ограничился тем, что положил руку ему на запястье. – У тебя и в этом мире есть преимущество. По крайней мере, как минимум три человека знают, что ты великий русский поэт, и если всё сложится, как надо, мы найдём способ показать твоих букашек миру. Ты только твори этих своих букашек.

Глава 15. Реабилитация

Вопреки моим ожиданиям, новый стих Поэта, тронул Анечку гораздо меньше. Прочтя его, она пожала плечами и виновато улыбнулась:

– Те мне больше нравились…

Когда сестра покинула палату, Поэт адресовал мне гневный взгляд, в котором стоял вопрос: «Ну и кто здесь не понимает в поэзии?».

– Всё так и должно быть! – спешил я его успокоить.– Ей понравилось, по глазам было видно. Ей не просто понравилось – это её возбудило, поэтому она и растерялась. В этом стихе, в отличие от предыдущих, больше честности и откровения, поэтому ей было сложно ответить прямо, что, мол, вот оно…то что нужно…

Сашу не убедили мои доводы, и мой пылкий лепет таял под его укоряющим взглядом, пока вовсе не сошёл на нет.

После этого фиаско стало понятно, что ни о каком продолжении обучения не может быть и речи. В глазах Поэта я сильно потерял, как педагог. Мне нужно было срочно реабилитироваться, и я быстро придумал, как это сделать.

Этой же ночью, убедившись, что все уснули, я выбрался из палаты с помощью своей электронной отмычки; прокрался по длинному коридору мимо стеклянной будки, где мирно похрапывала дежурная сестра; выбрался на лестничный пролёт и, оставив тапочки на площадке, бесшумно поскакал вниз по ступенькам.

Для спуска на первый этаж, куда лежал мой путь, можно было воспользоваться лифтом, но я не стал этого делать, чтобы не поднимать лишний шум. За всё время спуска на подсвеченных синими лампами пролётах я не встретил ни одной души. Больница погрузилась в глубокий сон.

На первом этаже передо мной стояла более сложная задача. Мне нужно было преодолеть большой холл, где наверняка находилась охрана. Крадучись по стенке, я пробрался по узкому коридору до того места, где он переходил в широкое, освещённое как днём лобби. Прислушавшись и убедившись, что всё тихо, я выглянул из-за угла. Охранник в стеклянной будке, рядом с которой располагались турникеты, не спал. Судя по опущенной голове, он либо читал, либо залипал в телефоне. Пройти незамеченным в метре от бодрствующего полного сил мужика не представлялось возможным. Можно проползти снизу будки, в слепой зоне, а потом нырнуть под турникет, но впереди находилась входная дверь, преодолеть которую незаметно и бесшумно уж точно невозможно.

В метре от моей руки находилась рекламная стойка с буклетами. Белокурая красотка с очаровательной улыбкой, держащая между пальцев свечу от геморроя, томно подмигивала с доброй сотни глянцевых картинок. «Забудь про боль и жжение!» – гласил лозунг начертанный красным под обрезом пышной груди красавицы. Да уж…если такая девочка будет рядом, уж точно позабудешь про боль и жжение, и свеча окажется совершенно лишней.

Как профессионал, я быстро ориентируюсь в обстановке и умею делать так, чтобы находящиеся под рукой предметы становились полезным инструментом. Я качнул стойку так, чтобы она наклонилась, но упала не сразу, а повисела в балансе на пару секунд. Этих секунд мне хватило, чтобы сгруппироваться и со скоростью таракана проползти к будке охранника.

Бум-с! Стойка рухнула и красотка со свечой в руке размножилась, разлетаясь по полу. Охранник выполз из будки не сразу. Судя по мёртвой тишине, он замер в растерянности. Лишь через несколько секунд стул скрипнул, и я услышал, как в нескольких сантиметрах справа от меня скрипит открывающаяся дверь будки.

Сейчас он сделает пару шагов, и на несколько секунд всё его внимание будет устремлено на сотню рассыпанных по полу белозубых улыбок.

Раз…два…три!

Я пролетел под турникетом, подставил карточку к электронному замку, который тут же мягко щёлкнул. Взявшись за ручку, я обернулся, чтобы убедиться, что охранник всё ещё под чарами красотки, забывает про зуд и жжение. Всё шло как надо, он продолжал движение к лифту, чтобы окончательно убедиться, что стойку уронил обыкновенный полтергейст.