Read the book: «Летун»

Пролог

– Андрюха!.. Помоги!.. Тону!..

Детский крик разносился в стылом воздухе резко и тревожно, словно пожарная сирена. Даже шум воды на бурной стремнине Южанки, и перестук гальки на мелководье не заглушали его, а, казалось, делали ещё страшнее. Нестерпимее…

Зима в Южнореченске короткая, да и настоящие морозы редкость. Так, подсыплет мокрым снежком, ветер пронизывающий, температура чуть ниже нуля. Больше слякоть да насморк, чем настоящая зима. Но в этот год в феврале неожиданно прихватило. На улицах намело настоящие сугробы, городской пруд в парке промёрз чуть не до дна, и там немедленно организовали каток. Климат зимними развлечениями горожан не баловал, молодёжь спешно доставала забытые на чердаках коньки и лыжи. А те, что помладше – санки. На любой горке – смех, детвора, кувыркающаяся в снегу, румяные щёки!..

Только Андрюхе Сосновцеву и Юрке Полухину этого показалось мало. В двенадцать лет всего хочется попробовать. Прибавим к этому также, что Андрей с Юркой считались заядлыми рыбаками. Южанка – речка неглубокая, у города течение имеет тихое. С пристани летом ходит катер на тот берег, по которому сплошь тянуться песчаные пляжи. Любимое место отдыха горожан на выходные.

Но вот если выехать на автобусе за город, да пройти редким лесочком с километр, то попадёшь на «текучку». Здесь течение резвое, по руслу рассыпаны маленькие островки, добраться до которых нетрудно вплавь. Здесь можно уже и порыбачить. А если повезёт, то к вечеру, глядишь, и ухи сварить на костре. Из мелкой рыбёшки, не так чтоб много, но на двоих всегда хватит. И вообще, главное – процесс. Дело-то не в рыбе…

Это всё летом. А в тот раз Юрка предложил рыбалку зимнюю.

– Такой случай, Андрюха! – жарко доказывал он товарищу. – Когда ещё морозы на Южанке будут? Сейчас на острова наверняка по льду перебраться можно. Там есть промоины и полыньи. А вдруг щука по холодку выплывет, или ещё какой зверь?! Айда, попробуем! Пропустим, всю жизнь себя корить будем.

Андрей в щук и сомов, что водятся в неглубоких водах Южанки, не верил, но и огорчать друга не хотелось. И потом, это ж потом сколько времени хвастаться можно – вот, мол, а мы на подлёдный лов ходили!

Поначалу всё шло, как задумано. Доехали на автобусе до знакомых мест, прошли к реке. Вода у берега действительно замёрзла, и между ближними островами стоял крепкий по виду лёд, припорошенный снегом. Но на стремнине бурлила вода, да и ближе к берегу виднелись широкие полыньи. Не те всё же морозы на юге, чтоб надёжно спаять быструю речку. Но отступать рыбаки не собирались.

Вначале перебрались на ближний остров. Прорубили лунку во льду, но хоть и просидели с час, и промёрзли до костей, ничего не поймали.

– Надо ближе к стремнине подбираться, – предложил Юрка.

– Там лёд тонкий, – опасливо возразил Андрюха. – Как бы в воду не загреметь…

– А ты что, боишься? – подначил друга Полухин. – Не дрейфь, Андрюха, прорвёмся. Зато такую рыбину выловим!..

– Это я-то боюсь?! – повёлся «на слабо» Андрей и первым ступил на ненадёжный мостик, ведущий к соседнему островку, что располагался ближе к стремнине. Наст опасно потрескивал при каждом шаге, мальчишке казалось, что вот – ещё шаг, и нога провалиться в обжигающую холодом, ледяную купель. А там бурное течение – захватит, словно в цепкие сети, затянет под лёд, утащит в стылую глубину!..

Но всё обошлось. До островка добрались благополучно. Здесь и лунок долбить не понадобилось – у берега намёрз козырёк, а из-под которого била ключом вода, впадая в достаточно широкую полынью. Друзья примостились на берегу и закинули удочки. Однако время шло, но не то что щуки, обычной плотвички на крючок не попадалось.

– Надо забросить леску на глубину, – решился Юрка. – Там точно рыба есть, это я тебе говорю.

Андрей не успел ни возразить, ни вообще сказать что-либо, а Полухин, воинственно выставив вперёд удочку, пополз на пузе к краю козырька. Потрескивал лёд, шумела вода, вырываясь из-под ноздреватого панциря мощными струями, и, пересекая пространство полыньи, втягивалась под твёрдую ледяную корку противоположного края промоины с голубоватыми, искристыми изломами льда. Юрка полз, оставляя за собой глубокую борозду на снегу…

Андрей замер. Что-то опасное виделось ему в этом движении друга. Зачем лезть к самому краю?! Лёд на Южанке, и так-то не очень надёжный, там может оказаться и вовсе тонким!.. Но и сказать он ничего не мог – странная судорога свела горло. Внутри всё напряглось, и пошевелиться Сосновцев не мог – мышцы словно одеревенели.

Тут и произошло несчастье. С громким треском кусок береговой наледи отломился и ушёл под воду, и Юрка моментально оказался по плечи в бурном потоке. Вскинул руки, попытался ухватиться за берег…

– Андрюха!.. Помоги!..

Покрасневшие пальцы попытались вцепиться в береговую наледь, ставшую вдруг предательски рыхлой и ломкой, и течение закручивало тело мальчишки в набухшем водой, отяжелевшем пальто, властно тащило в промоину, туда, где виднелась закраина ледяного панциря.

– Тону!.. – прокричал Юрка, глаза его округлились и были полны ужаса.

А Сосновцев не мог пошевелиться. Странное оцепенение, навалившееся на него несколько мгновений назад, не проходило, а, казалось, напротив, только усилилось. Полностью лишило воли, способности двигаться, делать хоть что-то.

– Юрка!.. – просипел он и сам не услышал своего голоса…

В следующий миг шапка слетела с головы друга, мелькнула напоследок копна светлых волос, и тело скрылось. Чёрная вода кружилась водоворотом на том месте, где только что вскидывал руки верный друг и заядлый рыбак Юрка Полухин. А Андрей судорожными, резкими движениями – руки и ноги будто освободили, будто сняли с них какие-то незримые оковы – отползал от берега. Туда, вглубь острова, подальше от этой закраины, от ужасной воды, в которой не то что рыбу удить, а как бы самому рыбаку не пойматься. И утаскивает их под толстый лёд с искристыми, голубоватыми сколами…

Как Андрей оказался на остановке автобусе, он вспомнить потом не мог. Домой его привёз участковый милиционер, вызванный кем-то из людей, ожидающих автобус. Насквозь замёрзший мальчишка, не отвечавший на вопросы, и вообще, пребывавший в полуобморочном состоянии, перепугал их. В жёлтом «уазике» Сосновцев чуть пришёл в себя, назвался. Пожилой капитан отвёз и передал его родителям.

Скоро прибежала Юркина мать, трясла Андрея за плечо, пыталась добиться – где сын? Ведь на рыбалку пошли вместе! Андрей не смог сказать страшной правды. С трудом разлепляя непослушные губы, пролепетал, что, мол, они разошлись и удили в разных местах, и больше он друга не видел. Потом Сосновцев слёг с температурой, лежал в полубреду, но слышал обрывки разговоров родителей. До сознания с трудом доходило, что Юрку, или хотя бы его тело, искали у реки, но течение бурное, да и лёд мешает. Ничего не нашли.

Так Андрей никому ничего и не сказал о том, что случилось на рыбалке. А когда выздоровел, мать перевела его в другую школу на противоположном конце города.

Не везло последнее время Пантелею Лютому. По осени потерял он лучшего кореша Фёдора Колуна. По-глупому всё получилось: в пьяной кабацкой драке сунули верному подельщику нож под ребро. Эх, и весёлый был мужик Колун! С ним можно было и лабаз подломить, и хоромы купеческие выпотрошить. Было, да сплыло. Нету больше Фёдора. И с тех пор не клеилось у Лютого.

Прибился было к ватаге Кочубея, взяли пару магазинов, ювелирку. Да на последнем налёте пошуметь пришлось. Больно ювелир попался несговорчивый да жадный. А тут, как назло, городовой. Валить пришлось обоих. Полиция на уши встала, подозрительных хватали на улицах, в пивных, на рынках. Лютый из ватаги свалил. Он вообще не любил «мокрого». Припугнуть ножичком, дубинкой по головушке пригреть в тёмном переулке, это – пожалуйста, со всем нашим удовольствием. Но брать в руки стрелялку и губить людские души почём зря – нет, не его это.

Зиму кое-как пережил, мыкаясь по хазам да малинам. Там у марухи переночует, тут у барыги в долг возьмёт. Первые хоть за любовь кормили, вторые же процент накручивали людоедский, мол, с будущих дел отдашь. А дела всё не было, хоть выходи с кистенём на проезжий тракт! Вот и весна на носу, ночью ещё морозит, а днём-то уже припекает. И его припекло, дальше некуда. Правда, с недавних пор прибился к нему мальчонка лет пятнадцати. Малахольный, без роду без племени, себя не помнящий. Говорит, с телеги упал, да голову отшиб. Ни как звать, ни откуда – ничего сказать не может.

Пантелей вначале убогого гнал, дескать, самому жрать нечего, тут ты ещё. Но тот прилип как репей, ходит хвостом… Плюнул Лютый, пусть будет пока. Авось на что сгодится. Назвал для потехи Федюнькой. В память о покойном кореше назвал, да разве этого с тем сравнишь? Тот настоящим «колуном» был, а этот… так, пыль подзаборная.

Однако жить как-то надо. Для начала приспособил Федюньку милостыньку выпрашивать. Это у него получалось хорошо. Сам-то плюгавенький, в чем душа держится. Рожу скорчит жалистную-жалистную и скулит как собачонка. Ему и подают. Какое-то время на этом кормились. Да не привык Лютый так жить.

Дальше – больше, попробовал приспособить малахольного к ремеслу карманника. Сам не ожидал, но и это получилось. Потрётся убогий промеж людей, на него и внимания никто не обращает, разве что сунут хлеба кусок, жалеючи, а шельмец – глядь – с кошельком возвращается. Или часы уведёт. Стало повеселее. Но и это были слёзы, не фартово было, мелко. Встречаются, конечно, щипачи знатные, в воровском мире уважаемые, но то не про Федюньку.

И появилась у Лютого задумка. Глядя на тщедушную фигуру приживалы, мыслил он, что тот легко сможет проникать в форточки. Колун, тот амбарные замки рукой срывал. Пантелей, хоть и сам не из слабаков, так не умел. А если убогого научить, да хоромы брать – это уже нормальный воровской хлеб. Домушник, он вор законный.

Но Федюнька неожиданно показал характер, заявил, что в окно не полезет. Западло, мол, ищи других дураков. Пантелей, недолго думая, отпинал парнишку хорошенько, чуть рёбра не переломал. Приживала оклемался и сказал – хорошо, мол, в хату полезу, но хабар пополам. Подивился Лютый такой наглости, но для виду согласился: ты-де, вначале влезь, а там видно будет.

Но и тут мальчонка ухватистым оказался. Пролез в купеческий дом ночью, словно всю жизнь этим занимался. Дверь открыл. Начали они вдвоём добычу собирать – деньги, побрякушки, мануфактуру. А тут дед из угла вылезает – то ли отец купчины, то ли родня какая. Лютый – за дубинку. Думал по башке ненужного свидетеля пригреть, пока в сумраке личность не разглядел. Иначе побежит в полицию, и – здравствуй, Сибирь-матушка! Да Федюнька проворнее оказался. И где топор взял, в сенях, что ли? Так не изба ведь крестьянская, где инструмент всегда под рукой, – купеческие хоромы. Только тем топором напарник деду полголовы снёс одним ударом и глазом не моргнул. Плюгавый-то плюгавый, а через человека переступил, не поморщился.

С той ночи стал Лютый приживалу своего опасаться и решил держать ухо востро. А тот во вкус вошёл, давай, говорит, на гоп-стоп брать людишек. И веселее это, и прибыльнее. Лютый сказал, подумает, мол, а пока нужно барыгам хабар сдать. Сдали, приоделись, да ещё деньги в кармане остались. Лютый себя человеком почувствовал. Глядь, и Федюнька выглядит иначе. Вора из себя не корчит, но и на задних лапках уже не ходит. Снаружи посмотреть, скромный юноша: то ли школяр великовозрастный, то ли приказчик из начинающих. Только глазами зыркает по-волчьи, неприятно так зыркает, аж кошки на душе скребут.

Уже тогда Лютый про себя решил, что надо будет от нежданного подельщика отделаться. Как? – вопрос другой, но нужно будет обязательно. Однако по воровскому обычаю удачу нужно было отметить, фарт задобрить. Знал Пантелей трактир, не из самых богатых, но приличный – троекуровский, что в Помпецком переулке. Место тихое, кормят вкусно, и физиономию его там не отличали. Захаживал когда-то, в более спокойные и сытные времена. И сейчас заглянуть можно.

Сидели тихо, деньгами не сорили. Заказали каши с мясом, холодца, к водке – селёдочку. Пили, закусывали. Пантелей за сколько дней наконец наелся до отвала, разомлел, думал уже оглобли поворачивать, когда заметил, что за дальним столом молодец гуляет. С первого взгляда понятно – из чистой публики и приезжий. По всему видать, или жалование получил, или продал чего удачно. Ну и ладно бы, гуляет себе честный фраер, но тут молодец пачку ассигнаций засветил. А пьян он был уже изрядно.

Лютый уши навострил. Добыча сама в руки идёт, подождать чуток и подсечь – вся недолга. Посмотрел на подельника, у того глаза сузились, скулы заострились. Тоже деньги заметил.

– Ты, эта, Федюнька, мальца видишь? – спросил на всякий случай.

– Ага, – проронил тот.

– Как соберётся уходить, мы за ним. Он косой, трепыхаться не будет. Я его придушу маленько, а ты карманы почистишь. И дёру… Фраер оклемается, так и не вспомнит – ни где пил, ни с кем.

– Ага, – подтвердил собеседник.

Тем временем гуляка с трудом выбрался он из-за стола, натянул пальто. Ноги его слушались плохо, половой до выхода довёл. Хозяин трактира проводил подвыпившего приезжего взглядом: ничего, молодой ещё, проспится. Утром как огурчик будет. Вывел половой клиента на крыльцо. Стемнело уже.

– Может сударю извозчика покликать? – спросил. – Куда ехать-то?

Тот лишь мычит в ответ, ни адреса назвать не может, ни два слова связать. Ну что ты будешь делать? А на улице холодно, да и обслуживать клиентов нужно, некогда с пьянчужкой валандаться. Тут, откуда ни возьмись, двое.

– Давай, братец, барину пособим, – говорит здоровяк в армяке. – Мы знаем, где их благородие живёт. Вмиг на извозчика определим и к дому доставим.

Половой и рад, сбагрил неудобного клиента, и обратно в трактир, столы обносить. Пантелей с одного бока прихватил добычу, Федюнька с другого. Повели по переулку. Лютый знал, куда идти. Впереди закуток, проход между дворами. Там и днём-то мало кто ходит, а уж ночью и вовсе безлюдье. А дальше – прямым ходом на Дементьевскую улицу, и ищи ветра в поле.

До закутка фраера доволокли. Пантелей, поддерживающий парня справа, будто невзначай перехватил руку и тут же зажал тощую шею мощным захватом. Приём был отработан, человек терял сознание на несколько минут, но потом приходил в себя. А за это время умельцу выпотрошить карманы – от нечего делать. Бедолага даже замёрзнуть не успеет, зачем лишний грех на душу брать?…

Жертва обмякла, Лютый уже начал ослаблять хватку, когда убогий Федюнька неожиданно выхватил нож и ударил фраера со своей стороны под рёбра. А следом ещё раз, и ещё…

Пантелей оторопел. Да какого рожна!.. Но тело, словно тряпичная кукла, выскользнуло из-под руки, упало в снег. На светлом фоне сугроба расползалось тёмное пятно. Отлетела в сторону шапка…

– Ты!.. Ты зачем это?! – задохнулся Лютый. – Взяли бы деньги, и дело с концом!

– Ничего, так вернее будет, – усмехнулся Федюнька. – Мёртвые в полицию не ходят.

– Вот свяжись с дураком!.. – в сердцах крякнул Лютый. – Они-то не ходят, да полиция их находит. И следствие начинает… Ты, видать, и правда башку себе отбил, когда с той телеги упал. И не только память потерял, но и умишко последний. Или взять не можешь в толк, что в трактире нас видели? Что половой рожи наши вполне запомнить мог?! И вообще, зачем кровушку лишнюю на себя брать? Он же и так готов был!..

– Говорю же, так вернее, – нехорошо усмехнулся малахольный.

– Тьфу, пропади ты пропадом! – выругался Пантелей. – И что я с тобой связался? Нужда, видать, заставила, не везло мне тогда… Кабы не это, ни в жисть с таким, как ты не хороводился бы…

– А тебя никто не заставляет, Пантелей, – прищурился Федюнька.

– Вот щас и разбежимся. Не по пути нам. Ты иди своей дорогой, а я…

Лютый нагнулся за бумажником, что лежал во внутреннем кармане пальто, и тут же получил удар ножа между лопаток. Длинный острый клинок прошёл чуть наискось и достал сердце. Пантелей Хлебников по прозвищу Лютый умер сразу, не почувствовав боль.

А Федюнька вытер клинок об армяк бывшего покровителя и забрал деньги.

– Нужда его заставила… – буркнул он себе под нос. – Нужда она такая, любого заставит…

И лёгкой походкой отправился в сторону Дементьевской, где горели фонари. Улица была пуста. Глухие заборы отгородили дома оструганными, толстыми досками от остального мира. Подмораживало, стук каблуков гулко отдавался в ночной тишине, но нигде не зажёгся огонёк, не заскрипела дверь. Никто не видел тщедушного подростка в полушубке и собачьей шапке. Никто не узнал, что в кармане у него нож, которым он только что, без всякого сожаления убил двоих. Ночь отстранённо смотрела на непотребства людей безразличными глазами звёзд.

Под фонарём Федюнька остановился, открыл портмоне. Пересчитал деньги.

– Не так и много, – усмехнулся убийца. – Ничего, лиха беда начало. Будет и на моей улице праздник…

Жизнерадостно рассмеялся и пошёл лёгкой, стремительной походкой в ночь.

1. Сосновцев

Конец октября выдался на удивление дождливым. Обычно здесь, в этом южном городе, середина осени – чудная пора. Ещё трепещет на деревьях листва, лишь приобретая тёплый жёлтый окрас, а на берёзах так вовсе золотистый, но не облетает ещё, не оголяет стволы и ветви. Солнце не жгучее, тёплое и ласковое. Дни стоят погожие, и небо – не выгоревшее от летнего зноя, а голубое и прозрачное. Высокое-высокое.

Засмотришься в это небо, а в вышине чертит незамутнённую синеву серебристая точка самолёта, оставляя за собой пушистый, расходящийся в стороны инверсионный след…

В этом году так было до середины месяца, а во второй половине зарядили дожди. Настоящие осенние: холодные, унылые, бесконечные. Но в субботу поток холодной воды из низких туч неожиданно иссяк, будто кран повернули. Выглянуло робкое солнышко, облетевшие листочки поплыли по лужам, словно сказочные кораблики. Андрей Сосновцев поглядел в окно и решил выйти на прогулку.

Вот так – не по делам, бегом, поминутно поглядывая на часы. Не на тренировку в спортзал, не в клуб дельтапланеристов, договариваться о поездке в воскресенье на ближние холмы. Да и какие сейчас полёты – раскисло всё, и ветер не сильный, но порывистый. Враг летунов. А просто прогуляться до ближайшего парка. Посидеть на скамейке, подышать воздухом. Выпить бутылочку пива и собраться с мыслями.

Подумать-то есть о чём. Бизнес не идёт, хоть плачь. Недавняя попытка прокрутить бабло через Сергея и его фирму чуть не лишила его последних сбережений. Нужно быть честным хотя бы перед собой – делец из него никакой. И вообще, он представлял жизнь делового человека несколько иначе. Думал, будет сидеть в представительном офисе, заключать выгодные сделки, подписывая бумаги дорогим «Эрихом Краузом». Превращать малые деньги в большие…

Конечно, Андрей не на Луне родился. Слышал кое-что о неспокойной жизни русских бизнесменов, понимал – не всё так просто. Да и примеры перед глазами имелись. Рынок давно поделен, на ключевых позициях сидят ловкие ребята, у которых всё схвачено. Поди, протиснись в такой толчее! Но в том-то и дело, что некоторых из этих ребят он знал, и ему была обещана поддержка. Только вот красиво получалось на словах, а как дошло до денег, начали всплывать неприятные нюансы.

Либо договор как-то так хитро составлен, что другие зарабатывают, а он при своём интересе остаётся. Либо объективные причины появляются, и все не в его пользу. Видно, не так у него мозги устроены. Или образования не хватает? Художник. Более того – неудавшийся художник. И бывший педагог.

Правда, по наблюдениям Андрея, все его знакомые, застолбившие место в современном предпринимательстве, не были ни экономистами, ни финансистами. Кто инженером раньше трудился, кто по военной службе проходил. В торговле другое требовалось – хватка, чутьё, ещё что-то, чего Сосновцев, как видно, был лишён начисто. И потому с этим делом надо завязывать. С другой стороны, завязать-то недолго, а что дальше – опять в школу? Снова учить малышей рисованию, а великовозрастных лоботрясов – черчению?

И второе, нужно решать с Верой. Неудобно перед девушкой – ровно три пылкие встречи и всё. Да, подход получился быстрым, напор – решительным. Период цветов и шампанского он свёл до минимума. И вот уже кульминация: смятые простыни, отчуждённые лица. Удовлетворение от достигнутой цели, очередной покорённой крепости быстро выветрилось, а встречаться больше не хочется.

Но так тоже нельзя, по-человечески нужно. Поговорить, объясниться – мол, дорогая, я не тот человек, который тебе нужен. Я слишком уважаю личную свободу. И твою, заметь, в первую очередь… Что-то в этом духе.

Размышляя подобным образом, Андрей набросил куртку. Погода неустойчивая, то выглянет солнце из-за лохматых туч-облаков, то снова спрячется. А зонты Сосновцев не любил: постоянно терял, пока не отказался совсем. Лучше надеть бейсболку, вот так. Телефон – в карман, дежурный пакет с надписью «Адидас», верный спутник холостяка, – тоже. На обратном пути нужно будет заскочить в магазинчик самообслуживания, взять что-нибудь пожевать. Деньги. Ну, всё…

Из стопки старых журналов в прихожей вытащил верхний, оказался «Техникой молодёжи» за прошлый год. Перелистал, ничего интересного по дельтапланам не было. Пойдёт, лавочки наверняка мокрые, сидеть на них без подкладки удовольствие небольшое. Свернул журнал вдвое, сунул в нагрудный карман. И вышел за порог, ещё не зная, что покидает родной дом навсегда.

Здесь жили отец с мамой. Сюда двадцать семь лет назад привезли крохотного, новорождённого Андрюшеньку. Детсад, школа… Седьмой класс, Юрка Полухин, тот страшный зимний день… Нет, это мы пропускаем. Иначе никаких посиделок в парке не получится. Захлестнут воспоминания и чувство вины. Грех, который не забыть, не замолить, не вычеркнуть из судьбы. Мог он тогда сделать что-то? Сегодня кажется, что нет, а на самом деле?…

Мама умерла, когда ему было шестнадцать. Приближалось окончание школы, время выбора жизненного пути. Выпускного она не дождалась. Отец крепился, как мог, но всё чаще топил память о любимой женщине в вине. У пьяниц жизнь короткая, год за три, а то и за все пять. Отец пережил маму ненадолго. Получив аттестат зрелости, Андрей ушёл в армию. На традиционные проводы пришли только друзья.

Сосновцев спустился по лестнице со щербатыми ступенями. Прошёл мимо стен с полустёршимися надписями «Светка дура» и «Витя Цой форева». Он не замечал привычных запахов и не обращал внимания на знакомые с детства звуки – шум телевизора у соседей напротив, традиционный утренний скандал этажом выше. Окурки на лестничной площадке, где живёт подросток Гоша. К нему приходят друзья, а на улице дождь, где ещё поговорить мальчишкам? Хорошо хоть пивных банок не набросали.

Хлопнул обшарпанной дверью подъезда и зашагал, не оглядываясь, по улице, обходя и перепрыгивая лужи. Ничто не ёкнуло в груди, никто не подсказал, не шепнул на ухо – ты сюда больше не вернёшься.

Андрей прикидывал выйти на проспект, пролегавший за ближними многоэтажками, за поворотом. Купить там запланированное пиво, а дальше свернуть на улицу, ведущую к старому парку – с прудом, фонтаном в центре и скамейками в нишах из постриженного вечнозелёного кустарника. Фонтан сейчас, конечно, не работают, а ведь когда-то они, студенты художественного училища имени Сурикова, рисовали его с натуры. Да и сама «альма-матер» недалеко, всего в трёх кварталах.

После армии Андрей четыре года изучал там композицию, перспективу, цветовую гамму, и прочие премудрости художественного ремесла. Так хотела мама, почему-то она была уверена, что сын обязательно станет великим музыкантом или художником. На ухо Андрею наступил медведь, но рисовать получалось. Так почему бы и нет? А потом учёба увлекла. Сколько надежд было у тогдашних студентов, как мечтали они стать великими живописцами!

Вспомнилась некстати Галка из параллельной группы. Любовь у них тогда была – первая, и казалось, до гроба. Но потом появилась Марина, затем Оля. Потом оказалось, что есть и другие девушки, и все по-своему хороши. Как-то быстро это всё пролетело…

По окончании учёбы Сосновцев скоро понял, что второго Репина из него не получилось, и нового Дега тоже. Времена на дворе стояли непростые. Уже не ревущие девяностые, конечно, но тоже… Только новые банки росли как грибы после дождя, да ещё торгово-развлекательные центры. Казалось, весь город живёт лишь коммерцией, а рисовальщику без связей – куда податься?

И когда ему предложили место художника-декоратора в местном театре, он и тому был рад. Но проказа торговли «всех со всеми» пожирала город. Добралась она и до театральных подмостков. Сотрудников уволили, здание сдали в аренду под крупный магазин. Сосновцев с трудом устроился в школу учителем рисования и черчения. Диплом это позволял. И с тоской собирался каждое утро на работу.

Выручал спорт. Ещё в армии он полюбил физподготовку, сержанты нарадоваться не могли на бойца, большую часть времени проводившего у турника и на спортивной площадке. А на «гражданке» неожиданно увлёкся экстремальными видами. Спуски на велосипеде по горным склонам быстро прискучили, зато парашютный спорт, парапланы, а потом и дельтапланы – вот это оказалось то, что надо! Захватило с головой!

Если б не спорт, Андрей наверно давно бы уже начал пить горькую, как отец, и повторил бы его судьбу. А быть может, была ещё одна причина, но её Сосновцев никогда не называл вслух. Даже про себя не называл, даже во сне.

Однако учительствовать душа не лежала, хоть тресни. Чему он мог научить подрастающее поколение? Как стать художником-неудачником? Неудачником может стать любой, сам, без всяких наставлений. Увлечь ребят неповторимой эстетикой чёткости и строгости чертежных линий? Так он её и сам не чувствовал, эту эстетику! Скукотища одна… И тогда он плюнул на всё, взял по примеру многих знакомых ссуду в банке и рванул в «безнеса». Да только и здесь что-то не заладилось, так и родительскую квартиру заложить недолго. Было о чём подумать в старом парке.

Андрей лавировал между луж. На углу примостился бомж, выставив на тротуар замотанную бинтом ногу и жестянку для подаяния. Рожа у него была немытая и хитрая. Примета времени – кто не торговал, шёл просить милостыню. Только б не работать.

Сосновцев не подавал из принципа, не верил ни в слезливые плакаты о сгоревшем жилье, ни в душераздирающие рассказы о больном ребёнке, которому, дескать, нужна срочная дорогостоящая операция. Уж больно физиономии у просителей были жуликоватые. Но бомж занял единственный сухой участок тротуара, чтобы его обойти пришлось бы грести через здоровенную лужу. Андрей начал переходить дорогу, не доходя до попрошайки. Ему всё равно нужно было на противоположную сторону.

– Чё, драпаешь?! – вдруг заорал бомж. – Монетки жалко для штрадальца? Не будет тебе пути, попомни моё слово!

Андрей невольно замедлил шаг. Высокий и широкоплечий, со спортивной подтянутой фигурой, он никогда не проходил мимо, если его задевали. Считал ниже своего достоинства спускать хамские замечания или выходки. Пусть страус прячет голову в песок, а он человек, мужчина. Негоже ему трусливо ускорять шаг, когда свистят в спину.

– Ты поскромней будь, юродивый, – неприятным голосом обронил он бомжу. – Знаем, какие вы все калеки. Бабулька сердобольная пожалеет, и будь рад, а я по субботам не подаю.

– Во-во, развелось вас, жмотов! – не унимался попрошайка. Видно уже принял хорошо на грудь, иначе откуда бы взяться такой храбрости. – Ничё, от тюрьмы да от сумы!..

Сосновцев был на середине узкой улицы. До поворота на проспект оставалось менее двух десятков метров. Он почти остановился, собираясь окоротить наглеца, когда из-за поворота на бешеной скорости, поднимая фонтаны воды из луж, вылетел «Форд Эксплорер», огромный как сарай.

На мокром асфальте внедорожник несло юзом, за лобовым стеклом Андрей успел разглядеть юношеское лицо, перекошенное ужасом. Лакированное чудовище мчалось прямо на него, Сосновцева, – всей своей многотонной массой! Приближалось стремительно и неотвратимо!

Времени на размышления не оставалось – ноги на рефлексах оттолкнулись от земли. Тренированное тело метнулось стрелой в сторону, сгруппировалось в длинном прыжке…

Едва успел. Вылетел-выпрыгнул из-под самых колёс с рифлёными протекторами. И приземлился, не успев разглядеть – что там, под ногами…

Удар! – треск! – грохот!

Свет перед глазами мелькнул и погас. Андрей провалился, не понимая – куда летит? Свободное падение длилось недолго, ботинки с громким хлопком ударились обо что-то твёрдое, но не жёсткое. Вверху, в полутора метрах зияла неровная дыра среди уложенных в ряд досок. Щепа ещё сыпалась на голову и плечи…

Чёртовы коммунальщики, ну что за бестолочи! Их манера – закладывать люки коллекторов досками – хорошо известна в городе. И надо же было Сосновцеву угодить именно в такой вот капкан! И будь трижды счастливы юнцы, что садятся за руль папиных дорогущих авто, не научившись толком водить.

Андрей перевёл дух, вслушиваясь в себя. Он стоит на полусогнутых: вроде всё цело и ничего не болит. Только ноги гудят от удара о… обо что? Вгляделся. То, что он принял вначале за бетон, которому и положено быть в нормальном коллекторе, оказалось слежавшейся землей. А вокруг старые, осклизлые кирпичи. И не канализация это, во всяком случае – не тоннель. Просто колодец, неглубокий, но довольно просторный.

Впереди, буквально в полуметре, из земли торчит ржавая металлическая конструкция – то ли труба с вентилем, то ли пожарный гидрант. В полумраке не разглядеть. Повезло, приземлись он чуть впереди – ноги переломал бы точно. Пахло в колодце сыростью и землёй, но вони сточных вод не ощущалось. Да и не было их, вод этих…

Наверх вели вделанные в стенку скобы. Тоже ржавые, но целые на вид. Андрей подёргал одну, другую – вроде прочные. Он начал осторожно взбираться к люку, готовый в любой миг спрыгнуть.

Вот уже отверстие совсем рядом. Но что-то не слышно двигателя кроссовера. Или нарушитель правил дорожного движения удрал? Интересно, бомжара номер запомнил? Если разглядел, Андрей из него душу вытрясет вместе этим номером. И ездоку плохо придётся. Нет, ребята, ничего хорошего ему, этому сопляку за рулём, не светит!

Андрей высунул голову в пролом и замер. Мысли о внедорожнике и бомже-провокаторе вмиг вылетели из головы…

Он очутился на дне оврага. Не слишком глубокого, с покатыми склонами, заросшими пожухлой травой. Луж, что интересно, не было ни одной – сухо. Зато стало заметно прохладнее, чем пять минут назад. Веял лёгкий ветерок. По склону, что оказался прямо перед лицом, тянулась тропинка. Она петляла пологими уступами, образующими нечто вроде естественных ступеней. Ясно – подъём. Он же спуск.