Новенький. Куда пропал и кто в этом виноват

© Текст. Оксана Барковская, 2021

© Фото. Александра Нестерова, 2021

© Оформление. Издательство «АСТ», 2021

Предисловие

Эта книга для всех тех, кто хоть раз в жизни был новеньким. Кто испытывал на себе эти первые взгляды будущих одноклассников, одногруппников или будущих коллег по работе. Кто входил в новый коллектив, пытаясь найти в нем свое место. Кто подвергался испытаниям «на прочность», «на лояльность», «на крутость» и еще очень многие «на»…

Эта книга для тех, кто пережил или переживает психологическую травму от непонимания окружающих и отсутствия поддержки, от открытых насмешек и скрытых угроз, от травли, дедовщины, любых форм психологического или физического насилия со стороны тех, с кем вы в силу разных жизненных обстоятельств находитесь в одном коллективе.

А значит – эта книга для всех.

Идея рассказать о том, что такое быть новеньким, родилась у меня очень, очень давно.

Может быть, тогда, когда во втором классе, куда я пришла новенькой, меня называли «сироткой», потому что родители мои были на войне в Афганистане, а я росла у бабушки. Над «сироткой» можно было издеваться, как угодно. Прятать ее сапоги, чтобы она шла босиком по холодным лужам домой. Не дружить, потому что у нее нет «крутых» немецких кукол. Выливать в портфель чернила.

Или когда в четвертом классе мне объявили бойкот все девочки моего нового класса, потому что я пришла на линейку не в пионерской юбке, которая была безнадежно испорчена утюгом, а в джинсовой, которую мне привезли родители «из-за границы». «Тот, кто носит одежду классового врага, недостоин быть пионером», – объявила наша главная пионерка класса Галя и потом жестко надзирала за каждым, чтобы никто со мной не общался.

Или, может, в шестом классе, моем очередном новом классе, когда смуглая девочка Жанна мне сказала: «Ты со своим носом садись за парту к Гимельфарбу, а к нам не подходи». Гимельфарб – это была фамилия мальчика, с которым никто не дружил, потому что он был евреем. И мне после приезда из многонационального Крыма, в котором все национальности были перемешаны, показалось это настолько диким, что с Жанной мне пришлось подраться в кровь практически в мой первый школьный день…

И подобных историй в моей жизни и в жизни моих друзей было очень много. Как не пытаешься забыть или выбросить эти истории из своей уже взрослой головы, они все равно время от времени выскакивают из памяти. Детские и подростковые травмы – это такие кирпичики, которые формируют нас и от которых мы становимся такими неуверенными в себе, такими непрошибаемыми, такими израненными или, наоборот, такими жестокими взрослыми людьми.

Проект «Новенький» – это не выдуманный сериал. Это несколько реальных историй, которые были соединены в одну. Историю одного класса одного небольшого провинциального городка. И мне совсем не было удивительно, когда, после того как сериал посмотрели более тридцати миллионов человек, я стала получать бесконечное количество писем, начинавшихся одинаково… «Это же про меня и мой класс», «Макс – это я», «Как вы так точно рассказали обо мне и моих одноклассниках?»

Часть этих писем, конечно, с разрешения тех, кто их мне писал, с комментариями профессиональных психологов вы прочтете и в этой книге.

Вырастая, став, как нам кажется, сильными и умудренными опытом, попадая в наши рабочие коллективы, мы так часто возвращаемся к тем самым детским болезненным сценариям, которые мы однажды уже переживали.

Буллинг как явление – это не только часть нашей первой половины жизни. С буллингом сталкивается каждый третий взрослый человек, который приходит в свой новый рабочий коллектив. И именно буллинг становится одной из главных причин нашей «нелюбви» к своей работе, «нелюбви» к коллегам, в конце концов – «нелюбви» к себе. Депрессии, болезни, срывы – все это последствия буллинга.

Я благодарна каждому из тех, кто посмотрел «Новенького» и написал мне свою историю. Я благодарна каждому из тридцати миллионов зрителей, которые переживали за судьбу Максима Плетнёва. Я благодарна каждому читателю этой книги, и я очень надеюсь, что ее чтение станет для вас интересным времяпрепровождением, а также поможет не только пережить свои проблемы и комплексы, но и победить их.

Еще работая над первым сезоном, я поняла, что второй сезон просто необходим. Что история Макса Плетнёва не может быть закончена. Что подростковых проблем, кроме буллинга, огромное количество. Абьюз, проблемы с родителями, суициды. Раненые дети не могут вырасти неранеными взрослыми. И поэтому у сериала «Новенький» будет как минимум три сезона, каждый из которых поднимет очень важную проблему. Главная тема второго сезона сериала «Новенький» – это абьюзивные отношения. И все истории, которые вы там увидите, – тоже, увы, когда-то происходили в реальности.

Буду рада обратной связи. Найти меня можно в «Инстаграм»: @barkovskays.tv

Не бойтесь делиться своими историями, даже если вам очень хочется о них забыть, ведь, рассказав, поделившись своей бедой и болью, вы наполовину от нее избавляетесь.

С уважением,

Оксана Барковская

Глава 1. Понедельник. Макс

Молодой мужчина шел по коридору в сторону выхода. Это был типичный школьный коридор с налетом казенщины в каждой детали: бетонный пол, разводы зеленоватой краски на стенах, покрашенные чуть ли не в десять слоев окна, затертая абразивной губкой, но тем не менее заметная надпись «Юля из 7 “Б” – овца» на подоконнике. Точно такую же школу с такими же неприветливыми коридорами можно найти в любом провинциальном российском городке. Эта школа находилась в крошечном городке под названием Юровск.

Как хорошо, что очередной рабочий день закончился, – думал мужчина, когда телефон в его руке резко зазвонил. На экране высветилась надпись «Директор». Мужчина закатил глаза, выключил звук ловким движением пальца и продолжил свой путь. Как черт из табакерки, из-за ближайшего поворота пулей вылетела секретарь директора школы: «Кирилл Алексеевич! Кирилл Алексеевич! Хорошо, что вы еще здесь! Вас директор зовет. Срочно!». Поджав губы, Кирилл Алексеевич нехотя последовал за секретарем на второй этаж.

К удивлению Кирилла Алексеевича, директор в кабинете была не одна – за столом сидела заплаканная женщина и судорожными маленькими глотками пила воду из пластикового стаканчика.

Директор Галина Ивановна – женщина предпенсионного возраста с явным синдромом стервозного лица – приподнялась со своего кресла: «Хорошо, что вы зашли, Кирилл Алексеевич. У нас проблема – пропал мальчик. Из 10 «Б», Максим Плетнёв…»

По глазам Кирилла Алексеевича директор поняла, что тот понятия не имеет, о ком идет речь.

«Ну, который из Москвы», – уточнила она. Кирилл Алексеевич сделал вид, что вспомнил.

Галина Ивановна наклонилась к Кириллу Алексеевичу и прошипела ему на ухо: «Это мать, Татьяна. Поговорите с ней, у нее истерика».

Кирилл Алексеевич немного отстранился и возмущенно прошептал: «Почему я?»

– Вы – психолог, – отрезала директор.

– Я – детский психолог, – попытался возразить Кирилл Алексеевич.

В последний раз шикнув на психолога, чтобы тот не смел препираться, Галина Ивановна обратилась ко всем присутствующим в кабинете: «Макс пошел на день рождения к Соне Рябовой и не вернулся».

– Он ночевать не пришел! – наконец вступила в разговор взволнованная мать.

Кирилл Алексеевич не видел драмы в подростковых выходках, к тому же все еще кипятился, что был пойман практически у школьной двери. «Найдется, – категорично заявил он. – Парню 17 лет… Скорее всего где-то загулял».

– Да ему 16, – вскрикнула мать. Сдерживать эмоции ей было сложнее с каждой минутой. – И ему негде загулять! Он здесь никого не знает! Вернее, ни с кем не дружит…

Татьяна снова расплакалась, дрожащими руками пытаясь вытереть слезы одноразовым платочком.

Кирилл Алексеевич шепотом спросил у директрисы, почему бы маме мальчика не пойти в полицию, но оказалось, что Татьяна уже успела побывать в участке. «Татьяна Павловна, не переживайте. Мы примем меры», – дежурно заверила маму Галина Ивановна и знаками стала показывать психологу: утешай давай, чего стоишь. Кирилл со вздохом присел на соседний с Татьяной стул.

Рядом с плачущей женщиной у Кирилла Алексеевича наконец-то проснулась эмпатия. «Ну, что вы, как это он ни с кем не дружит? Вы уже сколько здесь?» – заговорил он с Татьяной участливо.

Женщина ответила, что они с сыном переехали в Юровск около года назад. Кирилл Алексеевич предположил, что за год у парня уж наверняка завелись какие-то приятели, о которых мать не в курсе.

– Успокойтесь, все обойдется! – снова попытался утешить Татьяну психолог. Он заметно включился в ситуацию. Подумав несколько секунд, он посмотрел на Галину Ивановну и спросил: «Как, говорите, девочку зовут?»

– Соня Рябова. Дочь начальника ГУВД. Из 10 «Б», – отчеканила каждое слово директриса. И тихо пробурчала себе под нос, что пора бы уже знать…

Кирилл Алексеевич вновь притворился, что вспомнил ученицу. Затем, с сочувствием взглянув на Татьяну, он обратился к ней, будто к маленькой потерянной девочке, подчеркнуто участливо:

– Ну-ну-ну! А вы с Соней-то говорили? Ну, что же вы, надо поговорить. Мы вот сейчас ее позовем и все выясним.

– Это я во всем виновата, – начала свой сбивчивый рассказ мама Максима. – Понимаете, ему пришлось оставить хорошую школу в Москве. Конечно, ему не хотелось уезжать: там друзья, развлечения. Мы же там в самом центре жили, у нас квартира на Патриарших…

Кирилл Алексеевич явно не ожидал такое услышать. Что значит «квартира на Патриарших» – он знал прекрасно. Психолог сам был из Москвы и в Юровске находился временно. Он учился в аспирантуре, а сюда был направлен по распределению – собирать практический материал для диссертации. Он взглянул на Татьяну и спросил, что же они с сыном делают в городке.

– Временные трудности, – уклончиво и не без стеснения ответила женщина. – Мы с мужем решили пожить отдельно.

Из квартиры в одном из самых престижных районов Москвы Татьяна с Максимом переехали в старенькую хрущевку в Юровске. Здесь Татьяна провела детство, и после смерти бабушки квартира досталась ей.

Картинка тут же начала складываться в голове у психолога. Самое очевидное объяснение происходящего – московский мальчик просто задолбался в Юровске и решил вернуться обратно к папе на Патрики.

Татьяна пребывала в панике и истерике, поэтому сразу не додумалась позвонить мужу. Она порылась в сумке, достала телефон и вышла в коридор.

Кирилл Алексеевич негромко обратился к директору: «Ну вот! Сейчас выяснится, что мальчик у папы… Я бы тоже сбежал. Это нормально – с Патриков в такую глухомань?».

Разумеется, Галину Ивановну это задело: «Вообще-то, Кирилл Алексеевич, здесь тоже люди живут. Не только в вашей Москве».

Хоть пропавшие московские «золотые» парни не входили в сферу диссертационных интересов Кирилла Алексеевича, он явно больше и больше проникался этой историей.

– Не спорю, – ответил он директору. – Разница в качестве жизни… И, кстати, почему пацан должен расплачиваться за ссоры родителей? Не хочет мама жить с богатым мужем, пусть не живет! Сына-то за что лишать приличного отца?

– Приличные отцы любовниц не заводят! – задумчиво проговорила Галина Ивановна, как вдруг в комнату отчаянно ворвалась Татьяна, плюхнулась на стул и, вновь заливаясь слезами, запричитала: «Его там нет! Муж ничего не знает».

Кирилл, вздохнув, сел к Татьяне и попытался успокоить ее дежурными фразами.

– Вы не понимаете! – мать словно не слышала его слов. Да и кого может успокоить фраза «Не надо так переживать»?

– Он же не просто ушел, мы поругались. Вы не представляете, что он мне наговорил! Что я, я, мать! – ему жизнь испортила, – продолжила Татьяна.

– Ну, в чем-то он… – начал было Кирилл Алексеевич, но тут же осекся. – А давайте все-таки с девочкой поговорим. Я схожу? Как ее – Соня Рябова? Дочь начальника полиции… (директору)

Психолог поднялся с места и попросил директора выйти с ним на минутку.

– Галина Иванна, может, просто скорую вызвать для мамы? Сделают укольчик, она успокоится и все образуется? – сказал молодой человек директрисе, когда они оказались в коридоре наедине.

– По-моему, вы легкомысленно относитесь к ситуации, – строго проговорила Галина Ивановна.

– Вы это серьезно? – не унимался психолог. – Да я в их возрасте не так отжигал! А тут – ссора с матерью… Просто отсиживается где-то у друзей, протест у него такой.

– Вряд ли. Мать права: у него здесь нет друзей. Он же москвич, наших всех презирает, – слово «москвич» Галина Ивановна произнесла с явной иронией.

– А что ж он тогда на день рождения пошел, если все так запущено?

– Так это он сказал, что пошел, а что там было на самом деле…

– Ясно. Ну, тогда я за Соней, за полицейской дочерью… – произнес Кирилл Алексеевич и зашагал по коридору. Галина Ивановна вернулась в свой кабинет.

В этот момент у 10 «Б» как раз шел классный час. На повестке дня стоял литературный вечер для десятых классов по творчеству Федора Михайловича Достоевского. Классу, где учились пропавший Максим и полицейская дочка Соня, досталось задание инсценировать главы из романа «Преступление и наказание». Школьники не рвались принять участие в постановке. Классный руководитель 10 «Б» Ирина Львовна Крылова, миниатюрная молодая женщина с теплым взглядом и тихим голосом, перечислила персонажей, чьи роли необходимо разобрать ученикам: Раскольников, Мармеладов, Сонечка…

Наконец, школьники оживились. Петя Василевский, щуплый светленький парнишка с острым взглядом и впалыми щеками, обратился к миловидной пышногрудой девице с неестественно пухлыми губами: «Батут, Сонечка – это тебе!». Девицу звали Настей Лосевой, но при взгляде на нее не сложно было догадаться, почему она получила от одноклассников прозвище «Батут». С инстаграмом Ким Кардашьян Настя явно была знакома лучше, чем с творчеством Достоевского. «А почему мне?» – с недоумением взглянула она на Петра.

– Ну, она красивая! – ответил Петя.

Девочке это явно польстило. «А она кто?» – заинтригованно уточнила она.

– Женщина с низкой социальной ответственностью! Прям, как ты! Соглашайся! – затараторил Петя с издевкой. Подростки захихикали, так что Ирине Львовне пришлось хлопнуть по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание: «Василевский, я очень рада, что ты так близко знаком с творчеством Достоевского. Но Сонечку я предлагаю сыграть Асе…».

Ася Коваль, неприметная девочка с русым каре, дружила с такой же серой мышкой Катей Морозовой. Девочки сидели за одной партой и обе старательно учились. Только этот факт приоткрывал им доступ в тусовку одноклассников – те не прочь были списывать у Аси и Кати домашку.

Ася смутилась:

– Почему я?

– Ты что-то имеешь против? – с напором спросила учительница.

– Ну просто у нас же ЕГЭ, подготовка… – еще больше засмущалась Ася.

– ЕГЭ – само собой, его никто не отменял, и время до него еще есть, – ответила Ирина Львовна. – А вечер мы обязаны провести. Так ты отказываешься?

Конечно, отказать классной руководительнице Ася не смела. Ирина Львовна что-то пометила в блокноте, затем предложила роль Раскольникова Егору Смирнову.

Егор был дерзким и амбициозным парнем. Он встречался с той самой дочкой начальника местного ГУВД Соней Рябовой и подавал большие надежды в плане учебы. Можно сказать, что Егор Смирнов – король 10 «Б», во всяком случае был королем, пока в начале учебного года в Юровск не перебрался Макс Плетнёв.

На уроках Егор вел себя так, как будто школа отвлекает его от каких-то куда более важных взрослых дел.

– И нафига вообще этот вечер? Зачем мне участвовать? – буркнул он, глядя на Ирину Львовну исподлобья.

– Ну, хотя бы затем, что участники будут освобождены от зачета по литературе, – с триумфом в голосе ответила учительница. – Лирика Некрасова. По три стихотворения с каждого.

Подростки начали улюлюкать, а Егор сразу же признал, что Раскольников лучше зачета. Ирина Львовна вновь угомонила класс и пояснила, что за Смирновым и Коваль – сцена покаяния из романа.

Остался Мармеладов… Учительница предложила роль Пете. С деланным возмущением и пафосом парень ответил, что он бы сыграл только Свидригайлова. Ирина Львовна в очередной раз похвалили Петю за то, что роман он все-таки прочитал. «Он кино смотрел!», «Мультик!», «Ему мама рассказывала!» – из разных концов класса в адрес Василевского полетели издевки.

На несколько секунд всех отвлек звук отрывшейся двери и появление в классе школьного психолога.

– Добрый день! Я хочу поговорить с Соней Рябовой.

Все ученики повернулись к Кириллу Алексеевичу. Его слова вызвали у ребят новый приступ безудержного веселья. «Рябова, тебя хотят!» – продолжил хохмить Петя Василевский. Практически в каждом классе есть такой дежурный шутник, который провоцирует одних, смешит других, а учителям мешает вести уроки. Полицейская дочка Соня Рябова командирским тоном велела ему заткнуться. Соня была привлекательной внешне девушкой – ее даже можно было бы назвать миловидной, если бы не привычка носить яркий вульгарный макияж и держать себя дерзко и высокомерно.

Кирилл Алексеевич попросил у учительницы разрешения забрать Рябову к директору. Ирина Львовна не возражала. Рябова не сдвинулась с места.

– Идем, надо поговорить, – обратился психолог к девчонке.

– Кому надо? – с вызовом ответила она.

Кирилл Алексеевич слегка растерялся. Ирина Львовна попыталась приструнить Рябову, но та продолжила огрызаться.

– Рябова, тебя ждут.

– И что теперь?

– А то! Собирайся и пойдем!

– Зачем?

Психолог начал заводиться. Еще не повышая голос, но уже с нажимом он произнес: «Затем, что после твоего дня рождения пропал человек».

Класс мгновенно затих. Лица ребят стали заметно напряженными. Крылова была не в курсе инцидента. Она принялась расспрашивать у психолога, кто пропал и что известно. Рябова так и не удосужилась встать из-за парты.

Мама Максима Плетнёва в кабинете директора как чуяла, что ждать девчонку здесь не было никакого смысла. Директор этих опасений не разделяла – раз позвали, значит, явится.

Татьяна усидеть на месте уже не могла. «Она побоится… Вы же не знаете! Они же все его ненавидели! И эта Соня! Она – в первую очередь!» – проговорила она срывающимся в истерику голосом.

– Ну, зачем вы так? Да, у Макса с классом сложились непростые отношения, но… – начала директор, но договорить не успела. Татьяна вскочила и выбежала из кабинета.

В 10 «Б» классе стояла гробовая тишина. Веселье испарилось напрочь. Лица у всех были по-прежнему напряжены. Взволнованная Крылова стояла у доски. Кирилл Алексеевич стоял в стороне и наблюдал за происходящим с легким изумлением. Соня достала из кармана наушники и надела их, как будто ситуация ее вообще не касается.

Крылова говорила твердо и громко, даже жестко: «Когда в последний раз вы видели Плетнёва?». В ответ – тишина. Ученики 10 «Б» молчали и отводили глаза.

– Соня! – Крылова со всей твердостью приглашала полицейскую дочь к ответу.

– Вчера, – сквозь зубы буркнула та.

– Где?

– Он приходил на поляну, – неохотно уточнила девица.

Ни Крылова, ни психолог понятия не имели, о какой поляне речь, где находится эта поляна и кто из одноклассников Сони и Макса посетил вчерашнюю злополучную вечеринку. Поляну компашка школьников облюбовала пару лет назад. Это было пригодное для пикников местечко в лесополосе в паре километров от школы. В теплое время года здесь регулярно проходили «оупен-эйры» с алкоголем, рэпчиком из портативной колонки и обнимашками по кустам. Делиться подробностями своего дня рождения с преподавателями Рябова не спешила.

– Ирина Львовна, давайте я уже заберу Рябову, и вы продолжите… – осторожно предложил Кирилл Алексеевич, который не столько хотел докопаться до истины, сколько выполнить поручение директора и все-таки свинтить из храма знаний.

– И как вы ее заберете? – поинтересовалась Крылова. – Насильно?

Однако Соня решила сменить тактику и сама поднялась из-за парты. Снисходительно глянув на психолога, она направилась к двери. Неожиданно в класс влетела мама Макса Татьяна, она кинулась на Соню, схватила девочку за ворот худи и начала ее трясти:

– Где Макс? Он к тебе пошел! Что у вас произошло? Говори!

– Вы че вообще? Пустите! – попыталась вырваться Рябова.

– Почему он не вернулся? Ты знаешь! Где Максим?

– Да отстаньте вы!

Наконец девушке удалось вырваться из рук отчаявшейся женщины. Кирилл Алексеевич тут же заслонил школьницу спиной. Татьяна вновь попыталась броситься в бой, но ее удержала Крылова. Женщина немного опомнилась и вся как будто обмякла. Учительница усадила ее на свое кресло и протянула бутылку с водой. Кирилл Алексеевич поспешил вывести Соню Рябову из кабинета.

По коридору девушка следовала за психологом метрах в двух. Она включила музыку в наушниках или во всяком случае делала вид, что подпевает беззвучно какой-то песне, а происходящее вокруг ее не касается и нисколько не колышет. За поворотом «процессия» столкнулась с директрисой.

Кирилл Алексеевич как будто даже обрадовался: «А, Галина Ивановна! Вот Соня Рябова. Я могу быть свободен?».

Директор поджала губы и жестом указала Рябовой подождать в сторонке.

Соня пожала плечами, отошла к окну и с максимально безразличным видом уставилась в даль.

Галина Ивановна взяла психолога под руку и потащила его в другую сторону, зловеще нашептывая:

– Это переходит всякие границы! У нас ЧП – пропал ребенок! Мать в истерике! Сейчас начнется: комиссии, проверки, нервотрепка… А вы!

– Что я? – переспросил Кирилл таким тоном, как будто сам был провинившимся школьником.

– Вы ведете себя безответственно! Берите девочку и начинайте… Что там у вас? Расспрашивайте, выясняйте! И так с каждым из класса, по очереди! Мы должны реагировать.

– Но почему я?

– Потому что вы – школьный психолог! Вы тут с начала учебного года, пора, наконец, начать работать.

– Я работаю, Галина Ивановна. У меня анкетирование, планы, отчеты…

– Ваше анкетирование нужно только для вашей диссертации! Или вы пришли в школу, чтоб материал для нее собирать? Все, идите!

Кирилл не без досады вздохнул, развернулся, кивнул Соне, чтобы та последовала за ним и направился в сторону своего кабинета.

Кабинет психолога выглядел также казенно и скучно, как все школьные кабинеты психологов на территории постсоветского пространства. На стенах висели дежурные плакаты с улыбающимися ромашками, малышами с испачканными краской ладошками, мультяшными буковками «Выход есть всегда» и номерами телефонов доверия.

– Проходи, располагайся… – пригласил Кирилл Алексеевич Соню, указав жестом на зеленоватый диван под окном. Соня вольготно плюхнулась на предложенное место с ногами, подняв облачко пыли. Кирилл сел напротив за свой рабочий стол, на котором аккуратными стопками лежали канцелярские папочки разного цвета и серьезная научная литература.

– Ну, давай, рассказывай. Что там у вас произошло? На поляне, – спросил психолог, уставившись на Соню.

– На какой поляне? – безмятежно проворковала школьница.

– Ты не прикидывайся давай! Почему на тебя мать Плетнёва накинулась?

– Это вы у нее и спросите.

– Спрошу. А пока спрашиваю у тебя: за что?

– Просто она меня не любит, – нехотя произнесла Соня и уставилась в окно. – С самого начала…

В памяти Сони всплыл первый раз, когда они с лучшей подружкой Леркой Сотниковой увидели Плетнёва. Дело было перед началом учебного года. Девочки заскочили в школу, чтобы переписать себе расписание уроков. У доски объявлений в школьном холле стоял незнакомый парень, с ног до головы одетый в чёрное, несмотря на августовскую жару. Лера сразу про себя отметила, что шмотки брендовые и довольно дорогие. Во всяком случае, точно не палёный Китай.

– Привет, – довольно сухо поздоровался Макс. – А вы не знаете, где можно посмотреть расписание факультативов, ну или спецкурсов.

– Че? Какие тебе еще спецкурсы нужны? – спросила Лера.

– Ну вообще мне бы логику, итальянский и основы гендерной культуры, ответил Макс. – Но я так понимаю, здесь я вряд ли смогу с этим продолжить. Поэтому хочу узнать, что есть.

– Это где у тебя был итальянский? – поинтересовалась Лера, которую молодой человек «с претензией» явно зацепил.

– В лицее, – ответил Макс. – В Москве.

– А! Так ты наш новенький! – догадалась Лерка.

Максим окинул девочек оценивающим взглядом.

– То есть мы, типа, одноклассники? – спросил он, произнося последние слова с явной иронией.

Соне не понравился его тон. Она наконец включилась в диалог.

– А… гендерная культура – это что? – спросила она так, будто речь очевидно шла про какие-то новомодные и никому не нужные глупости.

– Если в общих чертах – культура социополовых отношений, – хмыкнул Макс и увидел, что девочки не понимают смысла этого словосочетания. Не без насмешки он продолжил: – Это про формы взаимосвязи между людьми. Связанные с категориями «мужское – женское».

– А ты, типа, в этом отличник? – дерзко спросила Соня. Москвич ее откровенно бесил.

– Я, типа, во всем отличник, – высокомерно ответил парень.

Соня фыркнула, резко вытянула вперед руку и демонстративно сбила с его головы бейсболку. Макс наклонился за ней, но Соня наступила ногой на козырек. Макс задрожал от ярости, но оттолкнуть девчонку он не мог. В этот момент в коридоре появилась Татьяна и увидела всю эту картину издалека. Соня тут же убрала ногу. Максим поднял бейсболку и выпрямился.

– А ты, по ходу, теоретик… в гендерной культуре, – с насмешкой и ликованием от того, что парень явно уязвлен, произнесла Рябова.

Татьяна с другого конца коридора начала звать Макса по имени.

– И маменькин сынок… опять же, – не преминула добавить девчонка.

Для столичного мальчика такое обращение не было привычным, но он попытался удержать лицо:

– А у тебя мамы нет? Сирота? Придется искоренять склонность к доминантно-зависимым отношениям.

– Умничаешь? – продолжила провокацию Соня.

– Просто общаюсь. Возможно, для тебя малопонятным языком, – ответил Макс, разворачиваясь в сторону матери, которая все это время продолжала возмущенно окрикивать его из другого конца коридора.

Не самое приятное воспоминание. Особенно в свете последних событий. Соня испытала приступ острого раздражения. Сидел бы этот Плетнёв в своем распрекрасном лицее, так нет же, принесло его в Юровск, весь учебный год глаза мозолил, цены себе сложить не мог, а теперь бери расхлебывай всю эту историю с его исчезновением.

– Да он просто отстой! – выпалила Соня, оторвавшись от окна.

– Мальчик-москвич? – уточнил Кирилл Алексеевич, который тоже увлекся своими мыслями и надавил на Сонину мозоль.

– А москвич – это прям топ? – вспылила девчонка. – Вы чего все так носитесь со своей Москвой? Ну, прям, как орден ее предъявляете! Если ты родился в Москве…

– А мы уже на «ты»? – с иронией перебил ее поток сознания психолог.

– Да я не про вас… Про Макса. То же мне заслуга – москвич!

– Вы за это Макса не любите?

– Да кому он нужен! Был бы нормальный чел – да хоть с Марса! А этот с самого начала понтуется, смотрит на нас, как будто мы недолюди какие-то.

– А что вчера на дне рождения твоем было? Тоже понтовался? Соня, меня директор попросила разобраться в этом деле. Думаешь, мне все это сильно надо? Расскажи мне о Максе и разбежимся.

– А что о нем говорить? Много чести.

– Ты давай, не дерзи тут. Давай по порядку. Ты звала Макса на день рождения?

Соня тут же напряглась. Подумала пару секунд и встала с места:

– Значит, так. Я несовершеннолетняя, так что говорить со мной можно только в присутствии родителей.

– О как! С чего ты взяла? – раздраженно спросил Кирилл Алексеевич.

– У меня, если вы не в курсе, отец – начальник полиции, так что законы я знаю и права свои – тоже.

– Ой! Мне твой полицейский папа теперь в кошмарах будет сниться! – не сдержался психолог. – Это папа твой с вами, несовершеннолетними, только в присутствии говорить может, а я – школьный психолог. Мне ваши родители ни к чему. Мне по долгу службы…

Кирилл Алексеевич прервался на полуслове, потому что Соня бесцеремонно вышла из кабинета, со всей силы хлопнув дверью.

– Да пошла ты! К папе… – бросил ей вслед психолог, задумчиво потирая лицо.

Мать Макса в этот момент все еще оставалась в классе с Крыловой. Школьники уже разбежались. Татьяна так и осталась сидеть на учительском месте, Крылова присела перед ней за первую парту, она долго смотрела на мать пропавшего мальчика с тревогой и сочувствием.

– Вы в полицию обращались? Надо быстрее начать поиски, – встрепенулась учительница. Первый шок отошел, и она почувствовала необходимость начать что-то делать.

Татьяна немного успокоилась, во всяком уже не плакала.

– Я была, сказали подождать. Они говорят, Макс найдется. Говорят, с подростками это сплошь и рядом…

– У вас были обязаны принять заявление. Вы написали?

– Написала, – устало проговорила Татьяна. – А толку? Они все равно ничего не делают.

– Ну, почему не делают. Это же ребенок. Обязаны! – с наивной верой в голосе произнесла Ирина Львовна, но Татьяна ее уже не слушала. Раз за разом она прокручивала в голове ссору с сыном. По ее щекам снова потекли слезы. Татьяна чувствовала свою вину. Она осознала, насколько сыну было плохо в Юровске.

Ссора, которая не шла у Татьяны из головы, за день до этого случилась во время обеда. Макс ел, Татьяна пыталась оттереть пригоревшую стряпню со сковороды, приговаривая:

– Я не понимаю твоего пессимизма! Я тоже многим недовольна. И мне тяжело… Я, например, уже забыла, когда стояла у плиты!

– Заметно, – буркнул Макс.

– Что? – переспросила Татьяна.

– Ничего, что-то я наелся, – Макс отодвинул от себя тарелку.

– Да ты не съел ничего! Для кого я готовлю?

– Мам, это невозможно есть! Лучше покупай что-то готовое… Котлеты какие-нибудь, наггетсы… Блин, что за дыра! Даже «Макдака» нет!

– И слава Богу! Не будешь портить желудок. Макс, пойми, везде можно жить – просто надо потерпеть и перестроиться.

– Мам, а зачем мне терпеть и перестраиваться? Я все равно здесь не останусь. Здесь невозможно жить!

Татьяна прекратила напор и включила жертву, заговорила скорбным голосом:

– Ты же знаешь мою ситуацию, Максим… Это не моя вина. Я не могла терпеть…

Макс не дал ей договорить:

– А я-то здесь причем? Почему из-за ваших терок с отцом я должен сидеть в этой дыре?

Надавить на жалость не вышло и мать стала опять терять терпение:

– Что за снобизм! Я здесь родилась и выросла – и ничего! Состоялась – и в жизни, и в семь… – Татьяна осеклась на полуслове. – Везде!

– А я вырос в Москве! В столице нашей родины! И это нормально, что я хочу жить именно там. Нормально, понимаешь? Все едут в Москву! Все! Потому что там возможности, там – всё! Вот ты состоялась в жизни? Я тоже хочу состояться. Хочу поступить на прикладную математику, хочу дальше учить итальянский. А тут – дно.