Хорошо им было вдвоем, и так хотелось кричать об этом на весь свет, но Нина понимала, что поделиться своим белоснежным счастьем она ни с кем чужим не смеет, – отнимут. Никто не будет разбираться, что ягненок был вырван из волчьих зубов, едва только появился на свет.
Так прошло лето. В воздухе вновь запахло свежестью. Полетели вслед за ветром паучьи тенёты. Заколыхалась листва. Сентябрьскими ночами спать на полу, хоть и закутавшись в кучу старого тряпья и прижимаясь к теплому ягнячьему боку, стало зябко. Да и сама Сиротка подросла. Пришла пора обустраивать ей местечко в старом хлеву. Залатать кое-где дыры и отгородить Сиротке загончик. Старый Митрофан со дня на день обещал привезти несколько ненужных досок.
В дверь постучали. Нина выскочила и в сенках чуть не столкнулась с Веркой. «Ах ты, лешак тебя принес!» – подумала девочка, разозлившись больше на себя за то, что забыла накинуть крючок на дверь. А вслух процедила: «Че те, колченогая? Че по дворам шлындаешь?
-Нина, пошто кастеришь? – Верка не уступала.– Я пособить пришла.
–Ниче! Ступай, пока тыкаля не дала! Сама сроблю,– Нина уперлась в грудь соседки и толкала ее к выходу.
И тут Сиротка, услышав возню и голос маленькой хозяйки, радостно заблеяла. У Нины земля ушла из-под ног.
-Ты чавой там елеишь? Ове-е-ечку???? Откель??? – Верка широко раскрыла рот, получила очередной тычок в грудь и, не удержавшись, слетела с крыльца.
–Ступай, чяво удумала, это Натаха болтать учится. Ступай, не до тебя. За сестрой мотрю!
Верка кое-как поднялась, опираясь на здоровую ногу, постучала друг об друга грязными ладонями и повернулась к Нине спиной.
Дни шли за днями, а досок Митрофан все не привозил. Нина с Сироткой продолжали спать на ледяном полу, прижимаясь друг к другу, как две сестры. Как-то утром, собираясь на колхозные поля, мать сказала Нине: «Вечеряйте без меня. Председательша наша на собрание велела прийти.» И, прикоснувшись губами ко лбу дочери, добавила: «Часом не лихоманка у тебя? Горяча больно. Сыро на полу спать.» Нина отмахнулась: «Иди ужо. Это меня Сиротка нагрела».
Сентябрь Нина любила не меньше, чем май, а, может, и больше. Огород давно опустел, и можно было спокойно, не боясь потоптать картофельные стебли, бродить поутрянке взад и вперед по прихваченной первым морозцем земле. И каждое утро Нина бежала в огород, чтобы, стоя у затона, досматривать ближайшие к деревне березки, слегка тронутые золотым огнем. А когда закатное солнце ласкало лучами верхушки деревьев, сердце девочки наполнялось покоем и радостью. Если бы не Сиротка, мало у Нины было бы счастливых минут – разве что на восходе да на закате. Некогда. Выросла за лето девочка. Домоводка была за шестерых.
Хоть сентябрьские дни и коротки, по хозяйству управляться не меньше, чем летом. Надо за сестрами смотреть, надо воды принести, в избе убраться. Танька, старшая на два года, умишком слабовата, как дитя малое. За ней самой еще присматривать нужно. Как за Сироткой. Нина улыбнулась своим мыслям и поежилась. Может, и впрямь лихоманка?