Quotes from the book «Что делать? Из рассказов о новых людях»
Я не понимаю отдыха иначе, как в уединении. Быть с другими для меня значит уже чем-нибудь заниматься, или работать, или наслаждаться. Я чувствую себя совершенно на просторе только тогда, когда я один. Как это назвать? Отчего это? У одних от скрытности; у других от застенчивости; у третьих от расположения хандрить, задумываться; у четвертых от недостатка симпатии к людям. Во мне, кажется, нет ничего этого: я прямодушен и откровенен, я готов быть всегда весел и вовсе не хандрю. Смотреть на людей для меня приятно; но это для меня уже соединено с работою или с наслаждением, это уже нечто требующее после себя отдыха, то есть, по-моему, уединения.
Если человек думает "не могу", - то и действительно не может. Женщинам натолковано :"вы слабы", - вот они и чувствуют себя слабыми, и действительно оказываются слабы.
- Вы не признаете ревности, Рахметов?
- В развитом человеке не следует быть ей. Это искаженное чувство, это фальшивое чувство, это гнусное чувство, это явление того порядка вещей, по которому я никому не даю носить мое белье, курить из моего мундштука; это следствие взгляда на человека, как на мою принадлежность, как на вещь.
- Но, Рахметов, если не признавать ревности, из этого выходят страшные последствия.
- Для того, кто имеет её, они страшны, а для того, кто не имеет её, в них нет ничего не только страшного, даже важного.
Надобность доказывать себе, что в любимом человеке нет недостатков, уже ведет к тому, что они скоро будут замечены.
Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью.
Кто смеет обладать человеком? Обладают халатом, туфлями.
Каждая прочтенная мною книга такова, что избавляет меня от надобности читать сотни книг.
Отсутствие движения есть отсутствие труда
...если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях.
Разве много нужно слов, чтоб росла любовь?
