Распятая. Любовный роман

Если принять официальную трактовку

Христа не как человека, а как богочеловека,

то мы должны найти в себе мужество при-

знать, что женскую часть его сущности с

креста никто до сих пор не удосужился

снять. Так она и висит там распятая.

Ведомый Влекущий «Книга Вечной Жизни»

Автор и дизайнер обложки Кирилл Бредихин

© Николай Бредихин, 2023

ISBN 978-5-0060-0885-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Река, море

I – Убегая, убегай!

Глава 1

– Виновна ли она?

– Виновна!

– В чем её главное прегрешение?

– Она родилась ведьмой.

– Любая женщина по натуре нечиста, можем ли мы предъявить в данном случае конкретные обвинения?

– Да, она совратила множество мужчин, вовлекала их в оргии.

– Вина доказана, есть признания?

– Есть признания и есть свидетели, всё запротоколировано и оформлено надлежащим образом.

– Она раскаялась?

– Да. Добровольно и чистосердечно.

– Хорошо. Значит, у неё есть шанс быть помилованной Господом! К сожалению, здесь, на Земле, мы только одним можем помочь ей: вознестись поскорее на небеса, чтобы она попыталась получить там прощение. Приступайте!

– До смерти?

– До смерти в ней ведьмы!

Семеро судей в длинных чёрных балахонах с капюшонами покинули свои кресла и смешались с толпой. В скором времени их уже невозможно было отличить от остальных: балахоны исчезли, остались только маски и туники самых разных ярких цветов.

Мои руки, ноги, голова были привязаны к специальным растяжкам. Верёвки стали медленно натягиваться, сухожилия напряглись… Я не выдержала и истошно закричала. Натяжение прекратилось, но боль не проходила, мне было трудно дышать.

Между тем толпа с ликующими криками, как по команде, пришла в движение. Люди подбегали ко мне с длинными острыми ножами и резали на мелкие кусочки моё рубище, изрисованное мерзкими, ухмыляющимися рогатыми харями, гигантскими сковородами, котлами с кипящей водой.

Когда открылись груди, все дружно загоготали. Наконец я предстала их взорам полностью обнажённой. Какое-то мгновение вокруг царило молчание, затем раздался оглушительный многоголосый рык. Туники полетели на пол, и я с удивлением обнаружила, что передо мной были не только мужчины, но и женщины, вот только маски никто из них так и не удосужился снять.

Как бы разогревая меня, они начали хлестать моё тело плётками, стараясь попасть кожаными язычками в самые укромные и чувствительные места. Они кричали вместе со мной, своими сладострастными стонами порой даже заглушая меня. Пытка прекратилась только тогда, когда кожа моя начала сочиться кровью. Так вот чего они, оказывается, так долго жаждали – крови. Именно от неё они пришли в столь дикое исступление.

Дальше, словно вырвавшись на волю, дождавшись особого сигнала, как в какой-то хорошо отрепетированной игре с незнакомыми мне правилами, они подбегали ко мне то поодиночке, то небольшими группами и методично, изощрённо пытали меня. Самые удачные изыски заслуживали особого одобрения, вызывали буквально вопли восторга.

Они восхищались моим телом, но с тем большим удовольствием и возбуждением глумились над ним, ни на минуту не замолкая в воинственных криках, дразнящих стонах. Самым популярным из них был «Изыди, сатана!». Нужно ли говорить о том, какую невыносимую боль причиняло мне каждое их прикосновение!

Наконец, моя кожа не выдержала, в одном месте лопнула. Возможно, это было каким-то апогеем, венцом их усилий. Ко мне тут же подбежали двое мужчин с раскалённым котелком и стали заливать свинцом образовавшуюся рану. Подобного я уже не могла вынести, тело моё бессильно обмякло и повисло на растяжках. Однако мои страдания не разжалобили мучителей, а только послужили поводом для того, чтобы растяжки подтянуть ещё крепче.

Я то теряла сознание, то вновь приходила в себя от боли, причинённой очередной порцией свинца. Не знаю, сколько это продолжалось… Наверное, довольно долго, никакая другая боль уже не ощущалась мною, только от расплавленного металла.

– Смерть или жизнь? – услышала я вдруг грозный голос, снова на мгновение придя в себя. С трудом, не веря, я поняла, что вопрос обращён именно ко мне, только ко мне.

Мрачная высокая фигура в чёрной рясе, с лицом, закрытым капюшоном, расталкивая присутствующих, вышла из толпы и встала передо мной, сверля меня пронзительным взглядом.

– Жизнь, – с трудом пошевелила я запёкшимися губами.

– Такая жизнь?

– Жизнь, – всё также хрипло, с неимоверным усилием выдавила я из себя.

– Такая жизнь?

– Такая жизнь, – покорно ответила я, потеряв сознание уже надолго.

Глава 2

«Господи, что я делаю?».

Даже очутившись здесь, в этом шикарно обставленном офисе с куколкой-секретаршей, с умным видом (оживший персонаж из столь популярных анекдотов про блондинок) шелестевшей маленькими изящными пальчиками по клавиатуре компьютера, я не могла избавиться от двух изводивших меня ощущений: того, что я зря потратила свои деньги (сто евро, чокнуться можно!), и надежды на чудо, что через полчаса (за те же сто евро, совсем даром!) я выйду отсюда здоровой и счастливой. Навсегда.

Наконец дверь отворилась, и из неё выпорхнула ультрамодно одетая дамочка лет где-то между сорока и пятьюдесятью, вся всклокоченная, возбуждённая и вместе с тем как бы воздушная, одухотворённая.

«Как после бани! – машинально пришло мне на ум сравнение. – Интересно, что там с ней делали? На кушетке ублажали?»

Дамочка тут же подбежала к «куколке» и принялась обсуждать с ней дату следующего визита, перемежая беседу какими-то восхищёнными ахами-вздохами и чисто женскими пустопорожними репликами относительно кавалеров, причёсок, одежды, отпуская комплименты и напрашиваясь на комплимент.

Однако у меня совершенно не было времени их послушать, так как загорелась лампочка над дверью кабинета, приглашая меня войти.

Леонард Львович (а именно так его звали) сидел в кресле, уперев локти в стол, сбросив на грудь очки, поддерживающиеся изящной серебряной цепочкой, и держа ладони на лбу. Вроде как выражая всем своим видом глубокую задумчивость, а на самом деле элементарно спал.

Однако сон у него (если то был, действительно, сон и я не ошиблась) был очень чутким: он моментально среагировал на стук закрывающейся двери и буквально лучился теперь благодушием и приветливостью. Я ожидала увидеть какого-нибудь старичка, чуть ли не с пенсне на носу, еле удерживающегося от того, чтобы не назвать меня «милочкой», а может, и не удерживающегося. Но передо мной сидел голубоглазый блондинчик, долговязый, смешливый, лет тридцати-тридцати двух от роду.

И это светило! Профессор! Величина международного масштаба? Боже, ну и попала я в переплёт!

– Здравствуйте! Присаживайтесь, что же вы? – прервал мои размышления «светоч». – Ну, я весь внимание. Вы так упорно ко мне пробивались, рассказывайте, с чем пришли?

Я тотчас раскрыла папку, разложила перед ним газетные вырезки и принялась бубнить заученную за долгие месяцы речь. Я давно уже делала это машинально, но сейчас отдельные моменты то тут, то там вновь принимались цеплять меня, и мне всё чаще и чаще приходилось выдерживать паузы и успокаиваться, прежде чем перейти к следующему эпизоду своих невесёлых воспоминаний. Однако что меня возмутило: «светило» даже не потрудился притвориться, изобразить на лице сострадание, как это до него все (повторяю, все, даже неумёхи!) делали.

– Так, и в чём проблема? – спокойно спросил он, когда я закончила свой рассказ.

Господи, «в чём проблема»?.. Он что, идиот? Действительно, в чём проблема? Сколько раз мне это говорили! Я ведь осталась жива! Но разве я жива? Если бы я была жива, разве я сидела бы здесь сейчас, «воодушевляясь» ухмылкой этого «профессора кислых щей»?

– Молчите? Что ж, время идёт, – вздохнул «великий целитель». – Я в том смысле так выразился, что вы вполне могли бы решить все свои проблемы сами. Зачем вам психотерапевт? Сбивать вас с толку? Подумайте, вам удалось вырваться, остаться в живых, побывав в лапах изощрённых насильников, зарвавшихся нуворишей. Подобных случаев можно привести один на несколько тысяч. А сейчас вы просите пожалеть вас, погладить по головке, «вывести из мрака». Нелогично и… не смешно.

Мою грудь распирало от слов возмущения, но я смогла выдавить из себя только:

– Нет, не могу. С каждым днём мне становится всё хуже и хуже, я всё больше углубляюсь в пережитое, всё дальше ухожу в сторону от окружающего мира, растворяюсь в депрессии. Я умираю, и умираю в мучениях, нечеловеческих страданиях. Я падаю, падаю, падаю и не могу остановиться. «Они» добивают меня.

«Псих» (психотерапевтом мне трудно было его назвать, так я его в тот момент возненавидела!) между тем протёр специальной (с антистатиком) тряпочкой очки, нацепил их на нос и принялся бесцеремонно меня разглядывать.

– Не вижу, не вижу падения. Вижу макияж, умело, с чувством меры наложенный, осмысленное выражение лица. А вас наверняка убедили в том, что по вам психиатричка плачет, советовали полежать где-нибудь, подлечиться как следует, и желательно у частника, непременно у частника. Могу догадаться, что вы обошли всех доступных вам по денежкам самоучек и шарлатанов, для которых вы были не более чем подопытным кроликом, точнее крольчихой. Гипноз, иглоукалывание, таблеточки разные. Очень, кстати, опасные. Удивляюсь, как у вас до сих пор крыша на месте.

Тут я не выдержала, сорвалась, ударила что было силы кулаком по столу.

– Не видите! Ничего вы не видите! И что за советы вы мне даёте? «Помоги себе сама»? Что вы мне нового сказали? Зачем я вообще к вам пришла?

Горе-профессор несколько секунд смотрел на меня, раскрасневшуюся, разгневанную, в восхищении, затем достал из стола и протянул мне какие-то загогулины.

– Прекрасно! Держите! Это бумеранги. Ненастоящие, так, игрушечки, но может быть больно, если не увернётесь вовремя, и даже очень больно.

Не знаю, что со мной произошло, но я в самом деле схватила эти чёртовы деревяшки и стала что было силы бросаться ими.

– Сильнее! Ещё сильнее! – подбадривал меня «псих» (действительно псих!), отбежавший в другой конец комнаты и делавший всё возможное, чтобы и полюбоваться результатами моих усилий, и не подставить голову под обстрел. А вот я так и не смогла полностью уберечь себя: несколько ударов всё же пропустила.

– Скажите, вы со всеми так? – упала я наконец в кресло, совершенно обессиленная.

– Нет, с каждым по-разному.

– И чем же я заслужила подобное с собой обращение?

– Хороший вопрос! Как я понимаю, вы задали его самой себе?

Мой мучитель неторопливо собрал все разбросанные по кабинету «игрушечки», давая мне время полностью прийти в себя.

– Так, хорошо, это была первая рекомендация. Не самая, на мой взгляд, удачная. Так сказать, первый блин. Что вы ещё мне посоветуете?

– Вернуться к жизни. Влюбиться или хотя бы завести любовника.

Я была готова задушить его.

– Любовника! Да вы хоть представляете, что у меня «там»?

– Догадываюсь, – спокойно ответил он. – Весьма уютное «гнёздышко».

Я не поверила своим ушам.

– Что?!!

– Ну, как у всех женщин. Или вы считаете себя в этом отношении уникальной?

– Послушайте, вы в своём уме? Вы действительно психотерапевт или сантехник какой-нибудь, случайно забрели сюда? Да я вас по судам затаскаю! У вас отберут лицензию! Вы фашист!!! Изверг! Сами маньяк! Таким, как вы, нет места на Земле! Я вас в порошок сотру, уничтожу!

Он похлопал несколько раз в ладоши, как бы пытаясь вернуть меня на грешную землю. Но я никак не могла успокоиться.

– «Гнёздышко»! Господи, видели бы вы это «гнёздышко»!

Однако этого чёртова психа трудно было вывести из себя. Он опять нацепил на нос свои дурацкие очки и с готовностью приподнялся в кресле.

– Что ж, время есть. Давайте посмотрим.

Я не знаю, что я могла в тот момент сделать. Например, поднять над головой двухтумбовый письменный стол и швырнуть им в окно. Вцепиться, как кошка, в горло этому подонку и в мгновение ока задушить его. Выскочить из кабинета, просто пробив собой дверь, и разнести вдребезги одним движением руки компьютер в приёмной. Но ничего подобного не произошло: я просто расхохоталась. Могу сказать одно: я никогда в жизни так не смеялась. Потому что никогда ещё не бывала в состоянии полной, безудержной истерики. Я сползла с кресла, швырялась, чем только могла, отбила себе все руки, не помню даже обо что, а в итоге размякла, растеклась по полу, словно медуза, так что «психу» чуть ли не по частям пришлось отдирать меня от него.

– Хорошо, – бодро объявил он, когда ему наконец удалось уложить то, что от меня осталось, в кресло. Затем порылся в шкафах, как я поняла – намеренно растягивая время. В конце концов достал напольные весы. – Сколько, вы говорили, в вас залили свинца сегодня ночью?

– Много, очень много, – зло ответила я.

Леонард придвинул весы прямо к моим ногам.

– Взвешивайтесь! Что же вы? Взвешивайтесь! Интересно посмотреть, прибавили вы в весе или нет?

Я злобно пнула весы ногой, откинув их в сторону. Я уже поняла, что он хотел доказать мне.

– Да, но это было во сне. А что со мной наяву происходило, вы слышали или мимо ушей пропускали?

Леонард спокойно пожал плечами.

– Да, слышал, конечно, но всё это далеко позади. Что вам мешает сейчас восстановиться, вернуться к нормальной жизни? Ощущение скверны? Ведь из того, что вы мне только что рассказывали, ничто не говорит о том, что вас физически или духовно изуродовали. Травма носила и носит до сих пор исключительно моральный характер.

Мы некоторое время молчали. По сути, он был прав и крыть мне было нечем.

– Ладно, – продолжил он, – если хотите, вот ещё одно ЦУ (ценное указание): вы должны избавиться (временно, разумеется) от всех провоцирующих деталей в одежде: джинсиков «в облипочку», мини-юбок… Походку слегка приструнить, стараться не выделяться в толпе…

– Господи, – вздохнула я. – И где вы только набрались таких глубокомысленных знаний? Из журналов глянцевых, интернета?

– Вы не поняли меня, – ничуть не смутился «профессор». – Речь в данном случае идёт не о том, чтобы не привлечь к себе нежелательного внимания какого-нибудь другого, очередного монстра, а о том, чтобы блокировать в вашем сознании страх, что подобное может с вами вновь произойти. Об этом тоже было в газетах?

Я снова угрюмо промолчала в ответ.

– Хорошо, если вам нравится сугубо научный подход, может попробовать принцип трёх «С»?

– Принцип трёх «С»? Понятия не имею, что это такое? – оживилась я.

Он усмехнулся.

– Вот видите, как что-то непонятное, так сразу интерес: ушки на макушке. А на самом деле, опять же, проще некуда: слёзы, сон, смех. Выплакаться, выспаться, рассмеяться. Лучший выход из любой депрессии, любого стресса. Да-да, я уже вижу, как вы скептически улыбаетесь. Однако скажите, как у вас с этим? Плачете? Да, есть немного. Но прошли ли вы здесь весь путь до конца? От слёз бессилия, злости, запоздалого сожаления, которые лишь терзают вам душу, растравляют вашу боль, до слёз, которые растворяют воспоминания и душу врачуют? Сон. По вашему же признанию, разве можно назвать «это» сном? Скорее какой-то неистощимый в своей изощрённости кошмар между бодрствованиями. И не ошибусь, если скажу: пусть истерика, припадок, нервный срыв – назовите это как угодно, но сегодня вы в первый раз за долгое время по-настоящему рассмеялись. Всё, поздравляю вас, ваше время вышло.

Я вновь ощутила в себе зарождающийся приступ ярости. Нет, мистер мошенник, мсье маньяк, господин главный псих всея Руси и её окрестностей, я не допущу, чтобы ты сидел здесь и дальше измывался над ни в чём не повинными людьми, выставляя себя богом и царём, надменным всезнайкой. Я тебя просто сотру в порошок. В одном ты, безусловно, прав: я такую школу прошла, через такой ад, что никому не позволю впредь над собой измываться.

– Верните мне мои деньги, – тихо, но твёрдо сказала я.

«Профессор» изобразил на лице полное тупое недоумение.

– Не понимаю. Объясните, почему я должен вернуть то, что заработал, причём в поте лица? Осмелюсь заметить, пациентка вы не из лёгких.

– Я не пациентка.

– Зачем же тогда вы пришли сюда?

– Я пришла к психотерапевту, который на деле оказался клоуном. В цирк билет стоит гораздо дешевле. Верните разницу. Пару-троечку евро, так и быть, оставьте себе, мы хорошо повеселились.

Он покачал головой, как бы в состоянии глубокой озабоченности. Затем приподнял брови, наморщил лоб.

– Вы не совсем правы. Знаете, сколько вообще профессиональных клоунов можно насчитать на нашем крутящемся без передыху земном шарике? Думаю, и тысячи не наберётся. Представьте, что столь уникального человека вы наняли себя одну развлекать. Согласился ли бы он это сделать всего только за сто евро?

– Хорошо, – попыталась я взять себя в руки. – Вы возвращаете мне деньги и обходитесь без всех неприятных последствий. Дурите и дальше голову всяческим идиотам. Или, как я уже поняла, главным образом идиоткам.

– Подходит, – кивнул он без раздумья. – Вы можете забрать свои деньги в любой момент в течение месяца, но при двух условиях: начиная с завтрашнего дня (знаете, бухгалтерия-бюрократия, нужно оформить возврат), а ещё одно – я никогда больше не приму вас, путь назад будет для вас заказан. Навсегда. По рукам?

Я подумала и согласилась: зачем без лишней надобности лезть на рожон? Один день погоды не сделает. И мы ударили с ним по рукам.

Глава 3

Итак, выбора у меня больше не было. Я всё перепробовала. Что оставалось напоследок? Самый знаменитый в России психотерапевт, затем… обыкновенная психушка. Хотя и среди них, наверное, было далеко не безразлично, где очутиться. Поразмыслив, я решила нарушить данное самой себе обещание. Да, круг замкнулся, но где-то, несомненно, я что-то пропустила и нужно попытаться пройти тот же путь ещё раз. Во всяком случае, в психиатричку никогда не поздно.

Не знаю, на что я надеялась, вновь встретившись с Немальцыной. Она довольно холодно выслушала мои стенания, затем подвела итог:

– Не обижайся, Анюта, но я считаю, что твой сегодняшний визит бесполезен, он только отнял и у меня, и у тебя драгоценное время. Я бы вообще не дала согласия на нашу встречу, просто подумала, что ты решилась наконец на серьёзные действия. Очень прошу, больше не ищи встреч со мной. Мы сделали для тебя всё, что могли, большего ты сама не захотела. В принципе, я не жалею о нашем контакте: благодаря тебе мы даже изменили название нашей организации на более точный вариант. Теперь мы не Комитет защиты жертв сексуального насилия, а Комитет защиты и реабилитации жертв сексуальной агрессии. Казалось бы, добавились только два слова, а как расширилось само понятие! Реабилитация – восстановление, лечение. Агрессия в данном случае – то, что предшествует насилию, стадия, на которой его ещё можно предотвратить. Так что мы квиты! Можешь на сей счёт не переживать.

В прошлый раз меня принимали в сауне, я там хорошо расслабилась с остальными «комитетчицами» (их было почти два десятка), сегодня встреча проходила непосредственно у Немальцыной на даче. Меня потряс бассейн, построенный на месте обыкновенного пруда. И мне вдруг нестерпимо захотелось в него окунуться.

– Можно? – жалобно попросила я свою благодетельницу, показав на пруд. – Там так красиво!

Любовь Аркадьевна снисходительно усмехнулась и кивнула в знак согласия. Я чуть было не заикнулась о купальнике, но вовремя прикусила язык. Все «комитетчицы» купались и загорали голышом. Кому их было здесь разглядывать?

Я быстренько разделась и нырнула в прохладную воду. Рыбки, вокруг меня плавали самые настоящие золотые рыбки. Как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Холёные женские тела, среди которых моё, кстати, смотрелось ничуть не хуже остальных. Разноцветные плавники, пришлёпнутые губы, серебристые стайки – это уже рыбки настоящие. Водоросли, ракушки, воздушные пузырьки… Прямо как в аквариуме! Правда, от ближайшей дороги этот аквариум был далековато и никто, соответственно, не вызвался меня подвезти.

Господи, а ведь моё несчастье могло бы сослужить мне в данном случае неплохую пользу. Мои обидчики были бы сурово наказаны, мне подыскали бы доходную должность, и я вот так плескалась бы среди «своих», виляя золотым хвостиком. Боже, и что же ты сотворил меня такой бестолочью?!

Глава 4

В жизни Олега Фомича Чугунова, следователя прокуратуры, который вёл когда-то моё дело, ничего не изменилось. Как и в прошлый раз, я нашла его в том же кафе, кварталах в трёх от его работы. Почему он выбрал такое неудобное место для своих обеденных перерывов? Может, его здесь подкармливали?

Увидев меня, он скривился, как от зубной боли:

– А, Леднёва, здравствуй! Опять пришла? Как там дела у «монте-кристов»?

– Неплохо, наверное, – охотно ухмыльнулась я его незамысловатой шутке. – Но я больше не мстительница. Будем считать, что в прошлый раз вы меня переубедили.

– И что, ты пришла выразить мне благодарность? Могла бы письмо прислать или эсэмэску скинуть, я вполне был бы удовлетворён. Только что-то плохо верится. Опять, наверное, что-нибудь замышляешь? Иначе, зачем бы я тебе вдруг понадобился?

Я покачала головой.

– Нет, точно. Я как раз сегодня была в «Фонде Магдалины», или КЗиРЖСА (без бутылки не выговоришь), у Немальцыной, и окончательно отказалась написать заявление о пересмотре моего дела, на чём она, кстати, очень настаивала.

Олег Фомич посерьёзнел.

– А, эти сучки! Да, надо отдать тебе должное, ты времени даром не теряла. Такие знакомства… дух захватывает! Что ж, эти могут. И добиться изменения приговора в гораздо худшую сторону, да и жизнь ребяткам на зоне такую устроить, что те на весь оставшийся срок забудут, как штаны застёгиваются. Вот только тебе потом пришлось бы либо в служанки к ним записаться, либо стать одной из них. Феминистки долбаные! На деньги своих мужей не только жизнью красивой упиваются, но ещё и объявили себя этакими новоявленными робингудками, защитницами женских прав. Ну ладно, мне время дорого, говори, зачем явилась?

Я поплакалась немного для вида, прекрасно зная, что пытаться разжалобить «железного Фомича» – занятие совершенно бесполезное. Затем сделала ему «предложение, от которого невозможно отказаться»: он мне – ксерокс с моего дела, а я ему – барашка в бумажке.

Чугунов ухмыльнулся:

– Статья… Предложение взятки сотруднику правоохранительных органов.

Я за словом в карман не полезла:

– А «рыбки» на что? Скажу, что для пересмотра дела ксерокс у дяденьки попросила, а дяденька злой оказался, просьбу бедной девочки не удовлетворил. У них руки длинные: воздастся дяденьке, чтобы маленьких не обижал. Как пить дать воздастся.

– Ладно, – вздохнул Фомич. – Будем считать, что разошлись с миром. Ты мне ничего не говорила, я тебе тоже. Кстати, а зачем тебе «дело»? Сказала ведь, что мстить передумала. Что-то ты, Леднёва, совсем изовралась!

– Почему же изовралась, – ответила я спокойно. – Могу сказать на полном серьёзе: просила помощи у всех, у кого только можно, никто мне не помог, хочу теперь попытаться сама во всём разобраться. С какой стати до сих пор эта история не отпускает меня? И где ещё, как не в материалах следствия, искать ту ниточку, которая в состоянии распутать весь клубок?

Чугунов встал.

– Глупости. Чушь очередная! Тебя что, так какой-нибудь из твоих недоделанных «знатоков человеческих душ» на сей эксперимент-экскремент подвиг? Ладно, мне пора! Спасибо, что не забываешь. Не пропадай, пиши, «приветы» мысленные, которых, как я вижу, у тебя в избытке, тоже можешь передавать иногда!

Но я упрямо поплелась за ним к машине. Он поколебался немного, затем открыл мне дверцу на заднем сиденье.

– Послушай, Анхен! Говорим начистоту и разбегаемся. Я думаю, навсегда. Я сделал всё, что мог для тебя в твоём деле, выложился на полную катушку. Да, срок маленький они получили, «ребятки» наши, три года колонии общего режима. Считай, скоро выйдут на волю. Просто за хорошее поведение. Ну и при не менее хороших адвокатах! И что же? Может, ты боишься, что они начнут мстить тебе? Забудь! Не те люди. Не хочешь, чтобы они, выйдя, могли сотворить что-либо подобное с другими девчонками? Не будет этого. В том-то и вся сложность: они не маньяки. Тех не угомонишь: рано или поздно всё равно попадаются и огребают на полную катушку за свои деяния. Даже их дружбе конец, не выдержит она такого испытания: один, двое, может, к нормальной жизни вернутся, кого-то и новая, преступная среда засосёт, но чтобы опять за старое – такому не бывать. Ты же сама помнишь, какую цену ты заплатила, чтобы из того ада вырваться, и как потом эта цена отразилась на ходе следствия.

Я побледнела. Воспоминания были слишком близки по времени.

– Но ведь иначе они бы убили меня. Какой у меня был выбор?

Фомич покачал головой.

– И тогда, и сейчас говорю тебе. Ты всё сделала правильно: и себе жизнь спасла, и ребят от греха увела. Но тем, что ты начала после этого сама проявлять инициативу и делать вид, что совершаешь всё без принуждения, добровольно, ты лишила себя статуса жертвы. А ведь будь кто-нибудь другой на моём месте, тебя вполне могли бы провести в деле как соучастницу.

– Ну, на это я никогда бы не пошла. Уж лучше смерть!

– Кому ты баки заливаешь, Леднёва? Были, были эпизоды. С девчонками кто о цене договаривался? Кто их в машину приглашал? А кто их уговаривал: ничего, потерпите, скоро отпустят? Не изверги они, мол, просто ребятам захотелось покуражиться. Хоть я и пожалел тебя, из дела это изъял, как недоказанное, но ведь на суде тебя сломали. Могу голову на отсечение дать, что за тебя они и дня сроку не получили. Вообще бы вывернулись сухими из воды, если бы я тех двух девчонок из Балашихи не уговорил рассказать всё, как было. Так что три года – это фантастика! Подумай, никаких «вещественных доказательств»: ни одной фотографии «на память», ни единой обмолвки в телефонных разговорах, никаких «специальных приспособлений» для пыток, вообще каких-либо извращений, а уж тем более зверств. Всем было ясно, что ребята просто заигрались. Сначала всё вообще было относительно невинно: снимали проституток, исправно платили им, потом стали задерживать их подольше, выжимая по максимуму удовольствие, однако в итоге ведь не избивали, не убивали, выгоняли и, опять же, платили! Ну, нарвались на тебя, дурочку. Комплекта недоставало – схватили первую попавшуюся, красивую, статную, в вызывающем «прикиде», перешли черту. Могло быть и хуже, но ты этот узелок развязала, как я уже сказал. Чего тебе ещё нужно?

– Ксерокс! – мрачно ответила я.

– Ничего не получится, – спокойно покачал головой Фомич. – И не пытайся меня обломать. Не такие, как ты, пробовали, но все уходили несолоно хлебавши. Ладно, прощай. Как я понял, тебе просто очень хотелось с кем-нибудь на эту тему поговорить. Считай, побалаболили. И не гневи Бога, Леднёва. Если хочешь, бесплатную экскурсию тебе устрою: провезу по местам захоронений (я как раз сейчас дело закрываю об одном действительном, а не придуманном маньяке), из показаний кое-что почитаю, фотографии покажу.

Я вздохнула.

– Чем удивили! Таких страстей-мордастей я в любой день могу по телевизору по самые некуда наглядеться.

Фомич не выдержал, снял руки с руля и развернулся ко мне всем торсом.

– Ах по телевизору! Ну, если телевизору да журнальчикам разным паршивым верить – так ещё всё в порядке, можно жить припеваючи. Жаль, я тебя в тюрьму не могу провести, а то посмотрела бы на этих уродов. Там ведь настоящего ворья сейчас нет: те на воле, деньги с утра до ночи делают. Мелочёвка: мать родную сыночек убил за то, что не дала ему денег на дискотеку; наркоманка, которая проходившей мимо женщине всё лицо и грудь бритвой исполосовала за то только, что она ей просто замечание сделала – окурок, видите ли, оторва эта бросила прямо на тротуар, а не как положено, в урну. А вот ещё один, совсем свежий случай. Шайка пацанов подловила одну бедолагу в безлюдном месте. Избили, ограбили, затем решили ещё и изнасиловать. А насиловать нечем пока, да и толком не знают как: сплошь начальные классы. Так обошлись подручными средствами: палками, бутылками, ножами. Смешно?

Я промолчала. Затем буркнула под нос, уже открыв дверцу машины:

– В гости хотя бы пригласили.

Фомич хохотнул, не оборачиваясь:

– Не дождёшься, Леднёва. Как-нибудь в другой жизни. Если там встретимся.

– Это из-за того, что я порченая? – тихо спросила я.

Всё-таки я его довела, он опять развернулся в ярости.

– Ну ты и дура! Порченая! Да такую порченую на конкурс «Мисс Вселенная» можно посылать. Вбила себе в голову чушь какую-то. Прошло! Забудь! Никогда не было. В гости! Это ты сейчас: «Фомич» да «Фомич», а через полгода в мою сторону и не посмотришь – кто он, следователишка! И не зли меня! А то так нахлещу по одному месту, неделю сидеть потом не сможешь! В гости! Ну насмешила! А чего не сразу под венец или в загс? Мне-то, старому хрычу, терять нечего: хоть месячишко с тобой покувыркаюсь, потом всю жизнь будет что вспомнить.

Хорошо повеселились. Я, во всяком случае, точно от души. Но мужик – кремень, ничего не скажешь. «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», как сказал поэт один, Николай Тихонов. Ничего подобного мне в жизни ещё не попадалось.