– За рыцарей!
– Ура! Ура! Ура!
– О, а вот и девок привели! Чё так долго, козлы?
– Да они их из соседней деревни волокли, видать.
– Эх, водки бы… да кокоса нюхнуть.
Дверь в светлицу вдруг распахнулась, вошли стражники, облачённые в дорогие доспехи, затем перед ними скользнул не то глашатай, не то паж, и звонким голосом объявил: «Его Величество, король Англии, Генрих пятый!». Рыцари немного опешили и начали с трудом подниматься на ноги. В комнату неспешно вошёл король, одетый в изысканное походное облачение, тонко гармонирующее с блестящими латами. В первую же секунду лицо короля исказилось отвращением.
– Господа, зачем здесь так скверно пахнет? Вы что, пьёте уже третьи сутки?
– Все верно, ваше Величество, – отвечал, шатаясь, сэр Эрпингем, – празднуем окончание битвы.
– Что же, и вы, мои подданные, и французы, празднуете вместе?
– Точно так, ваше величество, – заплетающимся языком, с легким акцентом, рапортовал граф Раймунд. – Мы объединены духом рыцарского братства.
Король немного помолчал и подал слугам знак. Те сразу же поднесли ему походный стул и начали распахивать окна. Генрих сел на стул и махнул рыцарям рукой, чтобы те тоже избавились от тягот вертикального положения тел, что они с облегчением тут же сделали.
– Господа французы, – сказал он, – а ведь вы из тех пленных рыцарей, коих я велел казнить после битвы, но потом отпустил, так?
– Да, ваше величество, мы одни из тех, – кивнул Жан ле Менгр.
– Скажите, господа, зачем же вы сдались?
– Под нами убили коней, ваше величество, – ни секунды не думая, парировал граф Раймунд.
– И что? – удивился король. – Могли бы драться пешими.
– Рыцарю, ваше величество, не пристало воевать пешим, наравне с челядью, – с честью отвечал граф Жан ле Менгр.
– Интересно… Это из таких же соображений ваш герцог… как его там… мн-н, неважно, приказал конным рыцарям встать впереди лучников и пойти в атаку первыми?
– Да, ваше величество, – хором ответили оба французских рыцаря.
– Но вы же понимаете, – продолжал рассуждать король, – что из-за того вы и проиграли сражение, что не дали возможности вашим лучникам вступить в бой.
– Возможно, сир, – с достоинством отвечал граф Раймунд, – но простолюдинам негоже вступать в битву раньше господ.
Король задумался и стал прищурено разглядывать что-то на грязном полу. Несколько секунд стояла тишина, затем Генрих встал со стула. Снова с трудом поднялись и рыцари.
– Скоро, господа, все французские земли будут под моей короной, – сказал он мягко. – Так празднуйте же вместе, рыцари Англии и Франции! Вам уже почти нечего делить. Я, кстати, заходил к вам, чтобы лично поблагодарить: одних за победу, других – за поражение. Лучники и пехотинцы это неплохо, но я всегда знал, что могучие паладины – главная моя опора. Сейчас же мне пора, господа.
Король повернулся и пошёл к выходу, но в дверях остановился и шепнул что-то слуге, а уж затем вышел. Вышли и все из его свиты. Рыцари с большим облегчением вздохнули и попадали на свои места. Разговоры и возлияния продолжились, как ни в чем не бывало. Кто-то вспомнил, что король Генрих пятый и сам не жаловал чернь. В одном из походов в Нормандии он приказывал не только не кормить беженцев из разоренных городов, но даже отнимать у них все припасы. Много тогда их померло с голоду.
Из распахнутых дверей вдруг в комнату вкатилась средних размеров старая винная бочка. Голос откуда-то из сеней проинформировал, что это де подарок короля. Рыцари довольно замычали и стали пить за Генриха.
Хмурое осеннее солнце торопилось за горизонт, будто богу Ра было противно наблюдать за бесчинствами этих знатоков бранного дела, и даже предстоящая битва с бессмертными силами хаоса была для него меньшим злом. Серое октябрьское небо не сулило в ближайшие десятилетия ни рыцарям, ни многострадальным французским землям ничего хорошего.
Артур заметил краем глаза, что вновь где-то на периферии восприятия забрезжила тьма. Та самая, что унесла его сначала в это путешествие по мистическим коридорам памяти, затем была пристанищем древнего змея, после – тканью Константинопольской ночи и сумрака ханской юрты. Тьма явилась и заволокла всё.
Прикоснувшись к её ледяному бархату, Артур на мгновение вспомнил, что он именно Артур, и успел за этот миг испугаться, обрадоваться, и испугаться снова. Второй испуг произошёл от того, что он сумел постигнуть весь ужас происходящего с ним и его друзьями. Он понял, что их сознания растворились в этой черной жиже прошлого, что вместо них возникло, точнее – стало очевидным – одно общее для всех живых существ «Я». Страшнее всего для Артура было постичь, что это «Я» не только общее, но оно ещё и абсолютно чуждое какому-бы то ни было человеку. Оно вечное, единое, а все люди просто получают возможность прикоснуться к нему, воспользоваться им совсем в крохотном отрезке времени, что зовётся жизнь.
Миг прошёл, тьма отступила от Артура, и он тут же исчез, уступая место Марио Бевиторе – близкому другу «Меченого», короля преступного мира Чикаго, в паспорте которого написано, что он Альфонсо Фьорелло Капоне.
Марио понял, что только что видел какие-то странные сны о прошлом, но сильно зажмурившись, отогнал от себя этот вздор. Чего только не привидится от хорошего шотландского вискаря?!
Кроме означенного господина Бевиторе в огромной комнате люксового гостиничного номера отеля Хоутхорн было полно народу. Сплошь уважаемые, дородные господа, почти все итальянского происхождения. Тут был и Альберт Анастасия, начальник «стола заказов», попросту говоря – главарь банды наемных убийц, работающих на Капоне, и старик Лука Лачетти – большая шишка с восточного побережья, глава одной из семей, и даже старик Мозес Левански – личный бухгалтер «Меченного», придумавший схемы работы с профсоюзами. И ещё было много боссов меньшего калибра. Капоне снял, как водится, весь отель для того, чтобы как следует повеселиться. Веселье же его могло продолжаться неделю.
– Я, друзья, все чаще вспоминаю почему-то беднягу Тони Ломбарди, да упокоится его душа с миром, – развалившись на огромном диване и хмуро глядя в окно, заявил Альберт Анастасия.
– Наверное потому, старина Альби, что скоро годовщина его смерти, – сказал, дымя сигарой Марио, сидевший в огромном кресле.
– Наверное. Хороший был парень, молодой совсем погиб.
– Эти пули, что убили его, предназначались боссу, – вставил старик Левански, протирая пенсне. – Моранские ирландские свиньи стреляли. Так что Тони, можно сказать, пожертвовал собой ради падроне.
– Да, друзья. Выпьем же за Тони! – повернулся Альберт от окна к остальным и поднял стакан.
– За Тони!
– За Тони, пусть земля будет ему пухом.
Выпили.
– А падроне сегодня ещё появится или нам снова гулять без него, – фальшиво поинтересовался Марио.
– У него как всегда дела, – пожал плечами Альберт
– Какие дела, Альберто? – усмехнулся Марио. – Я видел, как ему в верхний номер привезли целый кордебалет.
– А что, тоже важные дела, – улыбнулся Альберт.
Все присутствующие в комнате, кроме хмурого и серьёзного дона Лачетти, сдержано засмеялись