Ильза
В этот день лучи солнца были будто бы красивее обычного, а воздух безмолвно застыл, и жителям Мегаполиса казалось, будто бы мир вокруг замер в моменте. В определенном смысле так оно и было. Пережить сегодняшнюю дату, что ныне и долгие годы, будет являться днем траура – лишь начало долгого и крайне сложного периода жизни, как для подавляющего большинства граждан, так и для многих благотворительных программ, чья безопасность стала под вопросом, а с ней, и целесообразность самих мероприятий в том виде, в котором они были.
Первым местом её посещения был центр города, чья площадь, некогда выделенная для мемориала жертвам Сбоя, теперь соседствует с информационными столбами. Два квадратных вертикальных блока, два на два метра, и три в высоту, были усеяны именами жертв. Причина смерти не указывается ни у кого, поскольку это не изменит фактов, а при наличии данной информации сложно представить, как она будет трактоваться среди скорбящих и теряющих самообладание родственников и близких.
У нее в голове уже рождается подпись к фото, которое она сделала чуть поодаль, желая захватить, как столпотворение людей, так и информационные столбы: «лица людей, на жизни которых большинству из пришедших было бы плевать, умирай они поодиночке».
Разумеется, было предостаточно журналистов, открыто ведущих новости в прямом эфире, – они старались не вдаваться в подробности и освещать тему более поверхностно. Ильза Этвуд же работала над статьями в самом крупном независимом портале новостей, где чаще разоблачали, нежели восхищались. Место ее работы смогло сохранить независимость с момента Сбоя каким‑то неведомым чудом, ведь тогда было сделано всё, лишь бы люди не поднимали неудобные правительству и ЦРТ темы. Тогда она опрометчиво готова была рискнуть своей карьерой, лишь бы отстоять право свободы мысли и слова, и это, каким‑то странным для нее и многих людей образом, сработало, а её голос был услышан. Связь между Сбоем и вскоре принятым законом о контроле свободы слова и личной конфиденциальности проглядывалась невооруженным взглядом, из‑за чего быстро вспыхнуло подозрение, что сама трагедия была искусственна и являлась лишь способом контроля над населением. Причем, это было лишь верхушкой айсберга предположений о мотивах произошедшего, ведь Сбой даровал правительству и ЦРТ карт‑бланш на многое, в целях сохранить безопасность. Многие всерьез считали чипирование средством сокращения населения, подстроенного под несчастный случай. Тогда эта тема обсуждалась очень громко и, не обращая внимания на оправдания ЦРТ, Ильза без лишней скромности поднимала шум, становясь чуть ли не лидером мнения. Светлые, прямые волосы чуть ниже плеч открывали лоб, большие глаза и мягкие черты лица, которые в момент ее зрительного контакта странным образом преображались в охотничий оскал. При росте почти метр восемьдесят и с худощавым телосложением, она всегда выделялась среди большинства, но сегодня ее мало кто замечал.
"Трагедия всегда объединяет" – так была озаглавлена однажды её статья.
Пусть это и достаточно предсказуемое мнение, учитывая случившееся, но лично она молча указала бы на выставленные баррикады, а также на военных и служителей порядка, которые могут гарантировать безопасность, не в последнюю очередь при помощи блокировки всех радиочастот и наблюдения за воздушным пространством.
Ей сразу хотелось добавить: «…для многих это – отличный способ взять свободу под контроль».
Хорошо осмотревшись вокруг и подметив всё и всех, Ильза почувствовала дежавю. Город почти на военном положении, люди скорбят и плачут, воспевая ушедших, забывая о любых распрях и, оглядываясь вокруг, становится ясно, насколько нынешний траур схож с днём памяти жертв Сбоя – в основном так оно и есть, кроме одной мелочи – сегодняшний враг находится не в соседнем здании. Да и тогда общество быстро потребовало вывести обвиняемого, а сейчас всё проходит мирно и подобного всплеска эмоций ожидать не стоит. Ведь, вопреки всему, это – Природные земли, всего лишь территория, а большинство обитающих там людей считалось фанатиками и затворниками. Да и совсем недавно был запуск Пилигрима – отличный отвлекающий маневр, как сразу подметила Ильза. Но, если такое случилось там – как долго ждать момента, когда все повторится, но уже здесь?..
Тогда она написала статью, озаглавив ее «Слабый человек создает механизм, что сделает его сильным».
Кажущееся для многих парадоксальным заявлением, изначально было и всегда будет визитной карточкой как ЦРТ, так и всех тех, кто видит возможность улучшить человека лишь с помощью искусственного вмешательства. Это зарождало в умах, как далеких, так и крайне мало осведомлённых, подозрение в собственном несовершенстве. Хотя, она признает – поначалу всё и вправду казалось разумным и даже невинным, ведь практика была давнишней, усердно развивающейся ещё во времена её детства. К примеру: отсутствующие конечности заменялись искусственным аналогом, возвращая полноценные возможности, или же, впервые давая их тем, кто с рождения был лишен полного «комплекта». Как и стоило ожидать, с годами этого стало мало. Кибернизация превратилась практически в рутину.
И на ее памяти, именно в тот момент направление общества, не заметно для самих себя, поменялось. Всего через несколько лет активного внедрения технологии, те, кто раньше были физически неполноценными, быстро поменяли правила игры и, сами того не замечая, доказали, насколько они стали лучшей версией тех, кого не коснулись дефекты. И, естественно, нашлись те, кто захотели заменить собственные конечности, попросту из‑за неудовлетворенности от работы, проделанной эволюцией.
ЦРТ отрицало такие возможности, парируя простой цитатой Бенджамина Хилла: "Мы помогаем, а не улучшаем". К сожалению, или нет, но человеческую смекалку часто недооценивают, как и изобретательность в способах достижения цели, особенно фанатичной. По результату: не имея способности согласовывать объективное и субъективное, естественным образом главенствовать стал суррогат мысли.
В то время открылось много подпольных предприятий, изящно обещавших улучшить данное природой, ведь спрос рождает предложение. Эго, созданное слабым, и желание обрести ненужное улучшение, подталкивало многих к радикальным методам, не позволяя разуму учитывать риски или, как минимум, статистическую погрешность. Люди, ослепленные желанием превосходства, не думали о технической поддержке в будущем, не думали о безопасности операций, лицензии на которые были у многих подпольных компаний подделаны, а самое немыслимое – они не думали, как лишают себя самого ценного, что у них есть – собственной индивидуальности. Тогдашние новостные ленты пестрили негативными заголовками о множестве трагедий, что несколько испортило впечатление о разработке ЦРТ, которую бессовестно ставили в пример все и каждый, забывая о существовании разницы между оригиналом и подделкой. Но для Ильзы, вопреки творящемуся хаосу, это было время открытий, ведь именно тогда она раз и навсегда выбрала профессию. В каком‑то смысле, именно сбой и его последствия закалили ее окончательно.
Небесное светило близилось к зениту, сокращая время до начала официального процесса похорон на мемориальном кладбище на окраине города, откуда можно было увидеть огромный комплекс строений ЦРТ. Возведенный независимыми инвесторами десятилетия назад, он включал в себя не только основную высотку, достигавшую в высоту три сотни этажей, но и целый квартал жилых помещений для сотрудников, и многое другое. Инициатива создания подобного места – лишь подтверждение укрепления глобализации и популяризации науки в обществе, для процветания которой нужны памятники примеров подражания. Все научные сотрудники Центра Развитий Технологий похоронены здесь. Величайшие умы представлялись как герои, чьи имена – словно кирпичи для построения нового, лучшего мира. Все это находилось за пределами Мегаполиса, примерно в десяти километрах, дабы не мешать центру цивилизации жить своей жизнью. Ильза же была уверена – всё это лишь напоминание о том, что место, бывшее когда‑то оплотом ума и альтруизма, стало марионеткой правительства, а, может, и наоборот, но в одном ее было не переубедить – комплекс – это трон, с которого на них поглядывают те, кто держат мир в своих руках.
Ильза уже минут десять стояла почти вплотную к ограждению кладбища, за которое пока не пускали гражданских. Большая, открытая территория, исчерченная тропинками в шахматном порядке. Подъехал транспорт с высокопоставленными представителями власти и не только. Первым она увидела Бенджамина Хилла, явно прячущего свои эмоции под томным взглядом, не роняя ни капли слез, отрицая проявления сердечной боли. За последние несколько лет она много раз пыталась вывести его на интервью, или же хоть на что‑то большее, чем пара предложений, вызубренных от пресс‑службы ЦРТ, усердно следящей за новостями, и не особо любившей независимые новостные порталы.
Ближайший к ней охранник отправился к Бенджамину, дабы сообщить, что одна журналистка хочет пройти, указывая в ее сторону. Она одарила его лишь безмолвным, циничным взглядом, длившимся, кажется, добрых пару минут, перед тем, как ей позволили войти по его разрешению. Стоило ей сделать первые шаги в его сторону, как он поступил также, благодаря чему они встретили в паре метров от входа. Она уже было потянулась за блокнотом и ручкой, наличие которых многим казалось странным, но сама Ильза отлично знала, как легко потерять в цифровом мире данные или, что еще страшнее, как их могут скорректировать. Записанное в бумаге – остается на бумаге, а пропажа будет заметна сразу же. Но сейчас был неподходящий момент. К счастью, она обладала отличной памятью, да и записывающее аудио устройство всегда было в нагрудном кармане куртки.
– Сделай одолжение – не лезь сегодня ни к кому. Отвечу на твои вопросы позже: не сегодня и не сейчас, – тон его был крайне строг и, хоть и скрывал свои чувства, дрожь в его голосе дала ей понять, насколько личной была для него эта трагедия.
– Допустим, но я задам тебе один вопрос, – она была спокойна, зная, как важно, именно сегодня быть нейтральной, – сейчас, чтобы убедиться в твоем слове. Правда, что Природные люди произвели атаку в отместку за устроенный вами Сбой?
– Ты не получишь от меня никакого ответа.
– Я просто выполняю работу, ты сам знаешь – кто‑то должен рассказать людям правду.
– Правда – крайне относительное понятие, а из твоих уст – еще и крайне переоцененная, – голос чуть сорвался, Бенджамин явно сам был недоволен своим состояние и старался не поддерживать зрительный контакт.
– Тогда зачем ты пустил меня сюда? – Спросила она с откровенным сочувствием, слегка играя в поддавки.
– Я хочу верить, – он посмотрел на нее пристально и строго, раздраженный еще и ее надменностью, – что ты сможешь понять и признать людей, которые вопреки собственным жизням, пошли на риск ради других. Там погибли хорошие люди, прекрасные люди, которые были дороги своим близким… – он замолчал, понимая, как его заносит.
– А еще ты думаешь, что сейчас лучше пойти мне навстречу, ведь так тебе было бы проще контролировать то, что я могу написать. Я права? – Ответа не последовало. Он лишь посмотрел на нее, но уже совсем другим взглядом, который как бы говорил: "ты ничего не понимаешь", и ушел, оставив её одну.
Ильза решила более не трогать Бенджамина, как минимум пока. Она медленно пошла через кладбище, окружённая людьми, некоторые из которых оглядывались на нее, но не позволяли себе лишнего слова. Больше всего Ильзу привлек внимания могильный камень Мироновой Майи, организатора лагеря Саламис в Природных землях, бывшего руководителя отдела робототехники и человека, чей вклад в благотворительность был воистину велик. Около ее могилы стоял Соломон Напье. Его взгляд даже без дополнительных знаний кричал о пережитом кошмаре. Склонивший голову, он молча смотрел на фото Майи. Его руки были опущены вниз, вдоль тела, словно просто висели на плечах. Костюм, в который он облачен, сидел слишком ровно, словно кто‑то надел его на Соломона. Она аккуратно подошла, молча встав рядом. Казалось, будто Соломон не замечал никого вокруг, напоминая куклу‑марионетку на веревочках.
– Произошедшее – ужасно… – медленно начала она, – Майя была, пожалуй, самой честной из всех. Я действительно уважала ее. Довольно часто мне казалось, что чем больше она делает, тем меньше ее замечают. Помню, как мы впервые с ней познакомились, это было как раз тогда, когда она только вышла в свет после трагедии и решила объявить о создании Саламиса. Ей толком не дали слова, обвиняя и требуя возмездия, но она не сдалась, а просто взяла и сделала то, что должна была… То, что было нужно людям. За это я ее уважала, она – человек дела.
С правой ее стороны, неожиданно появился Бенджамин и всем своим видом, глядя прямо в ее большие и красивые глаза, дал понять, насколько сейчас не время для ее внимания. Он кивнул чуть в сторону, ожидая, когда она последует за ним. Левой ладонью она накрыла руку Соломона:
– Я правда считаю, что она заслуживала большего. Она не должна была умереть вот так. Даже не взглянув на нее, Соломон лишь кротко кивнул, после чего она отпустила его руку и направилась за Бенджамином.
– Знаешь, я не вижу здесь Итана Майерса, не скажешь где он? – резковато начала она, оглядываясь по сторонам.
– Уж ты‑то должна знать, он не дает интервью никому уже несколько лет, – на удивление сдержанно произнес он в ответ, остановившись и встав прямо перед ней.
– «Уж ты‑то» знаешь, что я – не никто! Простые интервью – это не для меня. А мой вопрос все остается без ответа.
– Он не приедет, во всяком случае, пока не будет уверен, что останется без внимания журналистов и соглядатаев, – всем своим видом она показывала неудовлетворение полученной информацией, – верь или нет, но ему тяжело.
– А этим людям вокруг, скажи, прям легко.
– Может, хватит! – Одернул он ее строго, почти переходя на крик. – Ты здесь не за этим, смею догадаться, так что сделай одолжение – будь снисходительна, хотя бы сегодня, хотя бы здесь! – С трудом найдя силы сдержаться, он быстро покинул ее.
Когда‑то его слово вдохновляло многих, закладывая в юные и не очень умы, мотивирующие прилагательные. Что в сухом остатке являлись попросту навязанными ярлыками ради подготовки почвы для выращивания поколений, безрассудно возжелавших купить его товар, когда придет время. Не просто реклама – целые речи, поднимающие вопросы человеческого бытия, приравнивая лучших экземпляров биологического вида к погрешности, которую их программа сможет превратить в стабильный цифры, используя кибернетические имплантаты.
«Вы сможете лучше видеть. Вы сможете лучше слышать. Вы сможете полностью контролировать ваш ум, позволив обычной программе избавиться от лишнего и быстро усвоить необходимое.»
Она не успела заметить, как наука стала походить на культ, обещавший представить всем улучшенную версию эволюционного процесса, но мало кто всерьез задумывался над побочными эффектами. Сейчас ей было даже приятно видеть, как большинство людей, а точнее, подавляющая часть, заняты тем, чем должны быть заняты – думать о том, как ценны жизнь и время. Ведь если оглядеться, то каждый здесь и на многие кварталы вокруг преисполнен сопереживанием и сочувствием к тем, кого даже не знает. А ведь совсем недавно был совершен еще один большой шаг – отправка людей к базе Новый горизонт, за которым наблюдали все и писал каждый. Но стоило случиться трагедии, так акценты внимания радикально сменили направление, и кто‑то наверняка подметит, что это всё же показывает светлую сторону человека, но Ильза, может и не сразу, но точно указала бы на то, что эти события слишком уж близки друг к другу.
Агата
Межпланетный корабль следовал своему курсу настолько естественно и непринуждённо, что, казалось, будто всегда был здесь, как и его команда, всё дальше отдаляющаяся от родного дома. Цель: доставить первых людей на орбитальную станцию Марса, отстроенную роботами в течение последних пяти лет под строгим руководством и управлением отдела робототехники и инженеров с орбитальной станции Земли. База, которая послужит конечной точкой для испытания способа быстрого перемещения, который ЦРТ разрабатывал как раз для межзвездных путешествий. Как только на Новый горизонт зайдет человек, запустит все механизмы и выйдет на обратную связь с Кесслером – это будет означать, что человечество, наконец, стало осваивать космический простор солнечной системы. Новый горизонт, как и Кесслер, пока не обладал искусственной гравитацией, но изначально строился с перспективами освоить эту систему. Большая станция, имея за основу цилиндрическую форму, готова была принять около пятидесяти человек – и это было лишь начало.
Находясь в собственной каюте с небольшим иллюминатором, внимание Агаты было полностью сконцентрировано на просмотре видеоотчетов «пилигримов» специальному психотерапевту, находящемуся на ее станции по приказу Бенджамина Хилла строго для работы с космонавтами. Агата не совсем поняла, зачем присылать человека со стороны, ведь у нее на станции есть психотерапевт, но быстро отмахнулась от подозрений, прекрасно понимая, что и ему необходимо держать рука на пульсе, пусть и своими методами. После трех дней полета врач провел первое интервью, с целью узнать состояние команды, не только из‑за обостренного чувства контроля – немаловажно было документировать все и вся, создавая почву для предотвращения каких‑либо психологических проблем у будущих космонавтов. В своих собственных размышлениях Агата так же хотела попросту подстраховаться, поскольку не могла игнорировать некий зуд, вызванный результатом анализа всех предшествующих полету событий, где много того, чего она не одобряла.
Первым она смотрела разговор с капитаном корабля Филиппом Климовым. В свои тридцать пять он выглядел, как самый обычный мужчина среднего возраста – крепкое телосложение, короткие, тёмные волосы и крупные черты лица – особенно выдающейся была его сильная, точно вылепленная скульптором челюсть. Филипп обладал, кажется, самой ровной осанкой в мире – подарок отца – потомственного военного. У него был пронзительный, острый взгляд, но стоило с ним заговорить – и он сразу же превращался в самого доброго и отзывчивого человека на свете, что, конечно, не ожидаешь от того, кто рос в ежовых рукавицах.
Психотерапевт начала разговор с простых тем: состояние здоровья, самочувствие, наличие или отсутствие каких‑либо неудобств, вызванных полетом, отношения в команде и т.д. Он отвечал уверенно, по существу, иногда придавая диалогу ноток юмора и легкости, не позволяя превратиться в рутину, все‑таки, живое общение – это то, что необходимо космонавтам.
– В период тренировок и подготовки ты казался более спокойным, я бы даже сказала – более сосредоточенным.
– Вашей памяти можно позавидовать, раз такие нюансы не пропускаете, – сказал он с улыбкой, но сразу скрыл ее, – одно дело, когда мы готовимся к такому, другое – быть здесь. Как и любой член экипажа, я только сейчас стал привыкать к тому, где мы находимся. Сейчас все чуть по освоились и получают удовольствие от полета. Разумеется, не забывая о нашей задаче: дисциплина, ответственность и иерархия соблюдаются беспрекословно, чем я крайне горжусь. У нас отличная команда, все друг друга поддерживают. Надо Агате не забыть сообщить, она будет довольна, – закончил он на позитивной ноте, сразу же вызвавшей у Агаты непроизвольную улыбку.
Агата не сразу включила другой файл, предоставленный психотерапевтом пару часов назад – Евгения Кос, специалист по коммуникации, чья обязанность на базе будет настроить все средства связи.
– Евгения, вы как всегда красноречиво описали дни на корабле, но я бы хотела услышать, несколько более личное. Как вы себя чувствуете и ощущаете?
– Я? Ну, я даже не знаю с чего начать, – бодро, чуть наигранно и в красках начала Евгения, – мой удел – следить за связью, контролировать работу вычислительных компьютеров по поиску каких‑либо звуков, способных привлечь научный интерес, так что – слушать и еще раз слушать! А потом: анализировать, думать, делать выводы и сообщать на базу.
– Мне нравится ваш позитивно‑эксцентричный настрой, но мы обе знаем, что я спросила не об этом, – Евгения посмотрела на доктора Беллу, кивнула головой, понимая, чего от нее ждут.
– Я в порядке – сплю хорошо, работаю с удовольствием, социально реализуюсь по полной программе. Мы ведь далеко летим, здесь есть время не только думать и взвешивать, но и наслаждаться жизнью пока мы еще может, все‑таки рисков у нас хватает, но, обязательно напомню, что команда отличная, и я, лично, рассчитываю на то, что вы будете за нами приглядывать. Если честно, разумеется между нами, я рада быть здесь, жду не дождусь прилета. Помимо важности нашего задания, куда интереснее попытка объять необъятное.
– Вам нравится быть одной?
– Почему нет? Мне скучна обыденность. Как только я узнала про подготовку к этому заданию – уже ни о чем другом не могла думать. Вопрос здесь, скорее, не в том, чтобы сделать большое дело и вписать имя в школьные учебники – кстати, я прослежу за этим – а, чтобы получить возможность попасть в это место с теми условиями, которые доныне не были подвластны никому. Мне нравится исследовать средства общения животного и человеческого мира, в частности, звуки, они передают куда больше чем слова, выдуманные людьми. Мир, вселенная, вообще, все вокруг нас и везде, живет своими способами взаимодействия, это – самое интересное. И то куда мы летим – прекрасное место изучать и еще раз изучать, стоя на пороге новых открытий.
Агате нравилась Евгения. Пусть она и жила, выбрав противоположный Агате, способ коммуникабельности в социуме, исполнительность и ответственность двадцатипятилетней Евгении подкупали, указывая на её профессионализм. Часто было сложно понять – погружена ли она в собственные мысли или же просто реагирует на окружение, когда этого требует ситуация. Со стороны может показаться, что вся эта хаотичная экспрессия, близкой к театральности – часть ее, но те, кто знаком с ней близко, знают – это лишь способ выживания, некий защитный механизм, помогающий трезво смотреть на мир. Мисс Кос росла самым настоящим изгоем, не вписываясь в окружение малообразованных людей, что были сродни Природным людям. Пусть подобное ждало ее и дома, родители все же любили ее и смогли дать дочери образование и заботу, позволившие пробиться на самый верх своей профессии в таком раннем возрасте. Она – уникальный человек с невероятным умом и была замечена ЦРТ ещё когда училась в школе. В обычной жизни, без званий и должностей, они бы вполне могли стать подругами, уравновешивая друг друга, в каком‑то роде.
– Здравствуйте, Виктор.
– Доктор, – он спокойным взглядом смотрел на нее, понимая, что от него ждут, – если вы хотите знать о моем самочувствии, то мои слова скажут меньше, чем данные с этих костюмов, которые считывают все, начиная от работы сердца, заканчивая импульсами от спинного мозга. Я прекрасно знаю, как работает психология, и не подумайте, что я вас не уважаю, это ваша работа, не мне ее судить. Но мы здесь, далеко, одни, а вы – там. Ваша помощь работает тогда, когда ее хотят, иначе вы сидели бы по ту сторону экрана, а были бы с нами. Но я понимаю, делалось все на скорую руку, все учесть не успели, – доктор с интересом смотрела на него, – корабль в порядке, на каждую возможную поломку есть инструкция, которую я знаю наизусть. Команда делает свою работу, никаких проблем не наблюдается.
Виктор Макаров был человеком простых взглядов, способный на постоянное аналитическое мышление, касающееся инженерной системы корабля и орбитальной станции, которая будет контролироваться им и работать под его началом. Лишенный какой‑либо гордыни, он никогда не стремился завоевывать честь и славу, бегая за трофеями. Есть работа, которую он любит, а мир он видит лишь через контроль и порядок. Он не хотел менять мир под себя, скорее, пытался адаптироваться. Виктор был прямым человеком, а его исполнительность и пунктуальность были примером для подражания.
Разговор с Алисой Сафоновой был простым и легким: женщина хрупкого телосложения была одной из первых в группе Марии по созданию проекта «саркофагов» и обладала очень добрым, покладистым характером, ей не составляло труда подружиться с абсолютно любым человеком. В некотором смысле, она была воспитанницей консервативных родителей, которые привили ей приличие и добросовестность во всем. Она видела все лучшее, что было в людях и мире.
– Поначалу было несколько тяжело. Во время подготовки мы всегда знали, что в безопасности и не одиноки. Сейчас – мы одни. Но ради этого мы и тренировались, верно? И поэтому – все хорошо. Для меня большая честь быть здесь, я и не мечтала о таком шансе, но Мария убедила меня взять эту должность, за что я ей безмерно благодарна.
– Ваши слова способны вдохновлять. Как вы считаете, изменилось ли отношение к перелету и факту пребывания на орбитальной станции долгие месяцы с момента подготовки до нынешнего дня?
– Вы спрашиваете лично про меня или про мои наблюдения за командой?
– Начнем с вас.
– Разумеется, нас готовили к этому, мы ведь проходили изоляционные тесты, проверяя работу в команде и стрессоустойчивость, да и работу с непредвиденными случаями так же отрабатывали, но, если откровенно, то, конечно, это несколько не то. Все‑таки там я знала, – она задумалась, – все мы знали, я думаю, как легко нам будет созвониться с родными, с семьями. Даже если что‑то пойдет не так, мы все равно будем в безопасности, а тут выбор не большой, приходится полагаться лишь на себя и свои силы, хотя, смею заметить, если не понравится моя компания, то у меня тут еще десять человек.
Она попыталась сострить, но вышло неловко.
Агата не сразу хотела принимать ее в команду из‑за несколько, как ей показалось, ранимого характера, что было бы ошибкой. Алиса была крайне интеллектуально одаренной девушкой, способной принимать ответственные решения, вопреки ее сомнениям и спокойному, отчасти меланхоличному, характеру. Вместе с Морганом Уэбсом они создали отличный тандем, где она выступала в качестве поборника порядка, а он – как легкий на подъем импровизатор.
– Морган, я вижу ты в отличном настроении.
– Да, более чем, причин для грусти или печали, к счастью, нет. Конечно, долго привыкаешь к невесомости, благо есть тренажеры, но каждый день – это настоящий праздник, словно в первый раз.
– Впереди еще много времени для полета, не боишься, что наскучит?
– Это я предусмотрел – взял с собой много классической литературы, а если планшет вдруг сломается, то Виктор его починит, он у нас мозговитый. Как ни посмотри, это лучше, чем быть в «саркофаге».
– Почему?
– Для них полет займет мгновение, они не смогут ощутить весь процесс, пропитываясь всем этим, – он раскинул руки, как бы охватывая корабль, – бац! – и уже там. Это, наверное, не очень правильно так говорить, особенно человеку, приложившему руку к созданию этой технологии, но я практичен. Если бы знания загружались в мой мозг нажатию клавиши, я скорее терял бы себя, превращаясь в обычную базу данных, не оставаясь живым, способным к мысли индивидуумом – вот я к чему. Но, как ни крути, система «саркофагов» необходима для освоения космоса.
– Считаешь это неестественным?
– Считай я так, то меня бы здесь не было. На самом деле – все наоборот. Природа не дала нам возможности путешествовать в космосе, но она дала ум, который позволил этого достичь. Значит, все же матушка земля подкинула нам такой шанс. Преступлением будет не пользоваться этим.
– А сам ты, в случае возможности, не использовал бы «саркофаг», чтобы сэкономить годы жизни?
– Я думал об этом, очень часто, но так и не пришел к окончательному решению. Пожалуй, все зависит от ситуации.
После просмотра всех записей, Агата некоторое время согласовывала для себя общую картину, после чего сразу позвонила капитану корабля, не заметив, как начала нервничать.
– Привет, Филипп, – она была словно чуть мягче, чем обычно.
– Привет, – сказал он, улыбнувшись и оглядываясь, нет ли кого по близости, – рад тебя видеть. Что‑то случилось или это просто звонок?
– И то и другое. Я не должна освещать такое каждый раз, но можешь сообщить команде, что психотерапевт вами доволен, по ее мнению, вы справляетесь отлично, – Агата старалась сухо говорить факты, но что‑то ей мешало, заставляя даже корить себя за это. – Как у вас сейчас дела?
– Отлично, все работает и под контролем. Не беспокойся, у вас есть все средства, чтобы держать руку на пульсе. И хватит о работе, лучше расскажи, как твое самочувствие?
– У меня все хорошо, – для нее было бы странно обсуждать личное, будь на его место кто‑то другой, – немного завидую тому, что вы там, а я здесь.
– Уверен, когда ты прилетишь сюда, к нам, сможешь полноценно почувствовать этот огромный шаг, и я, надеюсь, застану тот момент.
– И я надеюсь.
Особенность этих отношений заключалась в непредвзятом взаимопонимании на каком‑то фундаментальном уровне. То было большой редкостью для нее – человека чуждого к эмпатии, для которого эмоциональная привязка к кому‑либо была практически невозможна. Они не забывают правила, введенные не просто так, как раз для таких случаев. Агата, конечно, замечала внимание мужчин, но поддавалась она особому вниманию лишь ради удовлетворения изредка всплывающих личных потребностей, остальное её не интересовало, а чувства молодых людей не заботили ее совсем. У него было почти так же. И вот, совершенно неожиданно, впервые в жизни, он увидел в представительнице прекрасного пола не просто «девушку на вечер», а нечто куда большее, чем он мог понять.
– Есть какие новости с планеты, а то ведь у нас прямого эфира нет, мы даже не знаем, что там и как у вас.
– Ничего необычного. Я не лезу в дела земные, но могу сказать, что война не началась, а это уже неплохо, да? – На удивление, она даже не заметила, как вдруг пошутила.
– Да, с этим, поспорить сложно, – они смотрели друг на друга, словно на первом свидании, несколько смущенные и боящиеся делать лишний шаг, преисполненные игривыми чувствами друг к другу.
Агата не стала информировать его об атаке в Природных землях. Протоколы запрещают доносить информацию, касающуюся каких‑либо происшествий, забравших людские жизни, потому что любая трагедия с высокой вероятностью способна повлиять на моральное и эмоциональное состояние команды. Задание такой важности всегда находится под строгим контролем информационного фильтра, во избежание человеческого фактора, способного неблагоприятно повлиять на жизни космонавтов.