Щясте. Роман-лего

Отъезд в Германию

Пашка после цунами совсем не мог находиться один. Ему было так тоскливо, что Кэтрин опасалась его оставлять. Бизнес её скатывался всё ниже. Музыкалка, лишившись Юры, совсем перестала вдохновлять, Кэтрин свернула рекламную деятельность, в мероприятиях участвовали мало, в основном это были сборные концерты по праздникам, а за них гонорар не предусматривался. Коллектив тоже как-то сдулся, новых учеников было мало. Поэтому больше времени проводила дома, обеспечивала хоть какой-то уют. Гибель родителей сблизила осиротевших. Олег долго болел, его исход был, увы, предрешён, но что в один миг не станет Павла и Лили… Это потрясло всех именно внезапностью. Почву вдруг выбили из-под ног.

Пашка кое-как допинал оставшиеся классы – скорее, на автомате. Просто привык, что надо учить уроки, что-то отвечать, выполнять какие-то действия. Но внутреннее опустошение не покидало его. Ни в какой институт он идти не хотел. Чем заниматься дальше и как жить, представлял очень смутно, а точнее – даже об этом не думал. И когда однажды Кэтрин предложила ему поехать на ПМЖ в Германию, он без долгих раздумий согласился. Во всяком случае, там было где скрыться от воспоминаний.

Сестра оформляла какие-то документы. Он ставил подписи, даже не вникая, целиком полагаясь на неё. Так оказалось, что они продали родительскую квартиру…

Правда, уже дано не было на стене в кухне никаких райских птиц. Вернувшись после цунами, Пашка заметил вдруг, что вместо красивейших птах остались на стене лишь размытые тёмные тени. Когда это произошло? И почему не обращали внимания раньше? Райские птицы… Мечта, квинтэссенция родительского счастья. Он помнил эти слова с тех времён, когда был совсем маленьким и ничего в них не понимал.

Да. Счастье поглотило море. На Юг родители выбирались за всю жизнь несколько раз. Самый первый – когда и познакомились, будучи практически его ровесниками. Потом ездили в Египет, когда мама поправилась после своей ужасной болезни. Об этом они тоже всегда вспоминали с улыбками, как об одном из самых тёплых и радостных событий в жизни. Третий раз оказался роковым. Наверное, они даже не успели понять, и вероятно, это даже хорошо – умереть с улыбками, в эйфории счастья. Держась за руки, смеясь, когда рядом лазурная вода моря, светит яркое солнце, тепло, и вокруг так много счастливых людей, которые не знают, что буквально через минуту всё изменится. Счастье резко слизнётся горем.

Он редко об этом вспоминал. Но груз, казалось, давил на плечи. Опустошение. Тоска, непонятно, зачем и куда двигаться. Основательно вышибло из своей колеи, а потому бездумно отправился с сестрой в те места, где ничего не напоминало об их семейной трагедии. Где были чужие люди, какой-то полузнакомый дом, где всё надо было начинать с нуля.

Музыкалку Кэтрин взял под крыло детский развивающий центр.

Глава 9. Леонид. На брегах Невы

Лёня не пошёл проторённой дорожкой, Москва ему не глянулась. И местный вуз, как следовало ожидать, получил продвинутый класс далеко не в полном составе. Вот Петербург – другое дело. Леонид занимался филологией давно и серьёзно. Среди однокурсников он был «своим парнем», но и преподавателей не обходил сторонкой. Всегда у него было о чём спросить убелённого сединами профессора или очаровательную преподавательницу. Хорошо подвешенный язык и отменные манеры давали ему фору в любом случае.

В отличие от многих, он получал знания, а не гнался за оценками. Всё было просто интересно, а потому запоминалось на автомате, и все студенческие «прелести» в виде шпаргалок, зубрёжки, бессонных ночей перед экзаменами обошли его стороной.

Он являлся на экзамен с утра пораньше, и наступал его звёздный час. Преподаватели млели и не желали отпускать собеседника, обсуждали с ним сложные вопросы, к радости тех, кто пыхтел за партами, косясь в шпаргалки. За дверью Лёньку тоже ждали с нетерпением. Хоть говорят, что перед смертью не надышишься, но многим удавалось благодаря этим минутам выслушать вкратце чуть не весь курс. Краткосрочная память у молодёжи работала отлично, а значит, хорошие оценки случалось получать и отпетым персонажам.

Была и тайная работа: курсовики и дипломы ему заказывали, начиная со второго курса. Он запирался с ноутом в читальном зале. Готовый «курсач» пересылался по электронке, расчёт происходил через виртуальные кошельки. Был случай, когда заказчик-пятикурсник «забыл» расплатиться. Лёнька явился на защиту диплома и в пух и прах разбил выпускника въедливыми вопросами, так что «кидала» еле-еле наговорил на трояк.

В отличие от работяг, которые сделали написание чужих курсовых делом всей жизни, Зорин подходил к процессу душевно. Он не повторял избитые фразы, не копировал списки литературы, ему самому до дрожи интересно было раскрыть каждую тему.

Когда до профессуры дошли слухи о его приработке, декан факультета вызвал Зорина на ковёр. Разговор прошёл в откровенно дружеской атмосфере. Да, пишу. Не я, так другой. Хорошо всем: оболтусу, который защитился, универу – успеваемость выше, персонально ему – растёт уровень профессионализма, и не надо, образно говоря, ночами разгружать вагоны, чтобы служить науке. Леонид собирается в аспирантуру, а значит, все эти знания полезны не только ему, но и универу, в котором будет такой преподаватель. Что уж лукавить, персональная стипендия не так высока, чтобы и на прокорм, и на одёжки, и на удовлетворение культурных потребностей хватало.

В общем, разошлись миром.

К двадцати четырём годам защитил Зорин кандидатскую. Студентов он знал как облупленных, видел насквозь. Кто балду гонял, потел потом на экзаменах. Книжки у него читали все, и свои научные работы Зорин настоятельно рекомендовал тем, кто учиться хотел.

Отпустил Леонид Павлович бородку для солидности, носил исключительно костюм-тройку. Походка его стала более солидной, без былой размашистости. И сам не понял, когда начали коллеги считать его завидным женихом для своих дочек. То один вдруг на семейное торжество пригласит, представит со значением жене и дочке Софочке. То другой попросит выступить в качестве репетитора для Надюши. То дамочка за сорок угостит на кафедре чаем с тортиком – это-де Жанночка моя испекла вчера. И где-то Леонида, видимо, торкнуло. Конечно, почётно быть зятем заведующего кафедрой или симпатичной профессорши. Но как-то не лежит душа к их жеманным и слащавым Милочкам и Лолочкам. А холостяцкий быт, съёмная комната в коммуналке, тут они правы, нуждается в хозяйке.

Выбор пал на яркую брюнетку с острым язычком, которая держалась независимо и знала себе цену. Подхалимаж и заискивание выводили его из себя, а тут и тени не было, хотя второкурсница. Звали её по-пролетарски Майя, хотя на слуху уже давно только одна мультипликационная пчела. Так её и кликали студенты между собой – Пчела. Или Пчёлка с жалком. Потому что жалила порой беспощадно и с наслаждением.

Леонид Палыч присматривался к ней весь семестр. С интересом ждал её «выхода» на экзамене. Ха-ха-ха, билет она не знала. Ни слова из того, что есть по теме в учебнике или рекомендованной литературе. Между тем, молчать и мямлить было не в её привычке. А потому пустилась в пространные околотемные рассуждения, мастерски вплетая то, что ей было хорошо известно из других тем. Зорин аж заслушался талантливой импровизацией. Но это у неё было время подготовиться. А что же экспромт? С живым интересом он задал несколько каверзных вопросов. Майя стушевалась – но это продлилось секунды. Во взгляде её почти не таился вызов. Нашлась и блестяще выкрутилась! Стоило ли удивляться пятёркам в её зачётке…

– Пчёлка сегодня на высоте, – вполголоса проронил Леонид Палыч.

– А зори здесь тихие, – отозвалась она с усмешкой. – А ещё вас называют «наш Лев».

– В самом деле? – захотелось поправить «профессорское» пенсне и белейшим платком стереть пот с «толстовского» лба.

…Но женился он почему-то на Ларе – то ли имя «пастернаковское» сыграло роль, то ли мощь и надёжность её недюжинных мускулов. А может, захотелось попасть в другой мир. Белокурая, с прозрачными голубыми глазами, хорошенькая Лара была спортсменкой, занималась вольной борьбой.

Лёня никогда хиляком не был, поддерживал спортивную форму: бассейн и воскресные пробежки, абонемент в тренажёрный зал. При выходе оттуда он и встретил однажды Лару. Невольно засмотрелся на её мускулы. А она вдруг сразу и прямо пригласила его поболеть на соревнованиях, которые пройдут в следующий вторник.

Поединок двух девушек-«вольниц» – это зрелище! Прежде в болельщиках Леонид не значился, фанатизм на футболе и страсти во время хоккейных матчей обходили его стороной. Но энергетика в зале, где проходили поединки по вольной борьбе, зашкаливала. Азарт, страсти, ожесточение и красота схватки, крепкие тела с налившимися мускулами – и ты уже не понимаешь, где находишься, и кричишь со всеми какие-то подстрекающие слова. Но тебе на самом деле так хочется, чтобы поединок продолжался, потому что важна для тебя не чья-то победа, а чтобы смотреть и смотреть на волнующее зрелище. Вот где адреналин! Вот где вскипает даже самая жидкая кровь!

А потом была ночь, которую стены коммуналки запомнили пуще прочих. Как они любили друг друга! Что это был за поединок!

– Знаешь, не носи мне больше цветы. Я признаю только те, что растут, – сказала она утром.

Большой букет красных роз он вручил ей после победы, и увидел, как выражение её лица, хранящее эмоции боя, вдруг смешалось и стало расплывчатым.

– Ну… Ладно… Эти можно оставить?

Вместо вазы была литровая банка.

С ней не соскучишься!

А потом через год Лара заявила, что едет в Финляндию.

– Подожди, как – в Финляндию? А соревнования?

В последнее время шли интенсивные тренировки перед чемпионатом.

Лара лучезарно улыбнулась.

– Чемпионата не будет.

– С чего это вдруг?

– Для меня не будет.

Улыбку сменила гримаса. На Лёнины расспросы Лара угрюмо молчала. Потом взорвалась:

– Зорин, ты вообще где? Неужели не слышал про допинговые скандалы?

Лёня признался, что за спортивной жизнью не следит, но в новостях, правда, что-то проскакивало.

– Ну так вот! А мой премудрейший тренер настойчиво пинает меня в эту сторону: опять будешь третьей, надо рискнуть, новый препарат, его ещё нет в списках… Короче, моя спортивная карьера завершена!

Лара зажмурилась, замахала руками, закружилась.

– Я в свободном полёте!

Лёня подхватил её и повёл, так что резкое кружение постепенно перешло в плавный вальс.

– А почему именно в Финляндию, не в Лондон или Париж?

– Вот скука-то! – засмеялась Лара.

– Там же холодно?

– Ну, в Питере тоже особо не жарит. В Финляндии много природы и мало людей. Они все такие одинаковые, рыжие и одеваются серо и мешковато. Буду среди них единственная красавица, – посмеялась и добавила серьёзно: – Я там на прошлом Чемпионате Европы была. Город со сложным названием: Сейняйоки. Очень понравилось. Красиво. Озёра. Хочу освоить горные лыжи.

– То есть ты уже всё решила и обдумала.

– Пока не всё. Ты мне составишь компанию?

– Хм, компанию? Или всё-таки загс, белое платье, колечко?

Лара ни в какую не желала регистрировать их отношения. И сейчас он узнал, почему.

– Если тебя не смущает, что я уже была замужем…

– Что такое?! – Лёня с изумлением воззрился на свою девушку. – Ты пришила первого мужа и поэтому скрывала от меня эту жуткую тайну?

Лара засмеялась и замотала головой.

– Не всё так мрачно. Я выскочила замуж сразу после школы на спор. С одной девчонкой поспорила, что он выберет меня, а не её. Азартная была. А жизнь с ним не сложилась, он хотел, чтоб я дома сидела и борщи ему варила, а не по соревнованиям моталась. Так что прожили мы совсем немного, а потом я в Питер сбежала. А развестись всё не получалось. И вот, наконец, он собрался жениться и сам подал на развод. В прошлом месяце нас развели.

– Сколько ещё мрачных тайн… или лучше – секретов! – таит твоё прошлое, о лукавая дева?! Хорошо. Вношу элемент упорядоченности в этот сумбур. Мы подаём заявление, не дожидаясь «красивых и знаменательных» чисел, быстренько и скромненько расписываемся, раз пышность и торжественность у тебя уже были. И после сразу отбываем в Финляндию, город Сейняйоки, провинция, если мне не изменяет память, Южная Остроботния, около 60 тысяч населения, имеется университет прикладных наук, где мне и предстоит, судя по всему, преподавать в ближайшем будущем. Я очень рад, что обучение на английском, и мне не придётся форсированными темпами постигать финский, – серьёзно он говорил всё это или, говоря по-современному, прикалывался, было не понять.

– Откуда ты всё знаешь? – восхитилась Лара.

– Да будет вам известно, девушка, что в школе я не просиживал штаны, а учился очень даже неплохо, а уж по географии-то стабильно на пять, что при моей феноменальной памяти вовсе не чудо.

– О, да ты был вундеркиндом, оказывается? И медаль поди есть?

– Обижаете, девушка! Не «поди», а «конечно»!

– Хм, тогда мы квиты! Вы, Леонид Палыч, тоже отлично умеете хранить тайны!

– Вот всё и сошлось в одной точке. Надо это отметить. Какой ресторан вы предпочитаете?

Сложно…

С родным городом у Леонида были свои счёты. Полученная в подростковом возрасте психологическая травма оставила рубец. Хотя умом понимал, что ничьей вроде бы нет вины в том, что рос не в родной семье, и ведь у близких по крови людей, и взаимоотношения всегда были хорошие… Но подзуживало где-то в глубине души малодушное – почему отдали меня, а не другого? И не смог после того, как узнал правду, с прежними чувствами относиться к родственникам. И уж совсем странные эмоции вызывала у него теперь Оля. Подстрекательница и искательница справедливости.

Поэтому не спешил в каникулы из Петербурга домой, отыскивал себе какие-нибудь срочные дела или подработку. По этой же причине с большой неохотой принимал из дома деньги. А после первого курса объявил, что персональной стипендии ему вполне хватает, и приработок тоже имеется. Павел оценил жажду независимости сына и не настаивал. Чувствовал холодок в их отношениях, но в душу не лез. Помнил свои непокорные юношеские годы. Наверное, так закономерно и происходит взросление.

С Лилей Лёня разговаривал обычно в своей полушутливой высокопарной манере, скрывая за улыбкой настоящие чувства. И ей было как-то неловко от этого проявлять заботу и навязываться с нежностями. К тому же, дома он бывал мало: то катался с Пал Палычем на роликах и скейте, то отправлялся с бывшими одноклассниками в поход или к кому-то на дачу, в кино, на тусовку. Часто навещали незабвенную Мариванну, которая в свои неполные сорок уже выпустила бессчётное количество детсадовских групп со знанием английского и немецкого, а также педагогов для них, защитила кандидатскую и написала кучу разных методичек.

После третьего курса в последний день сессии от Кэтрин Леонид узнал о страшном несчастье. Смалодушничал и сказал, что нет возможности лететь с ней за Павликом. А сам до одурения бродил по улицам, натыкаясь на прохожих, пока впотьмах уже не вышел на какой-то пустырь, где жутко провыл вместе с ветром до утра.

Потом долго корил себя за то, что не ходил вместе с сестрой на опознания, не нашёл в себе сил поехать туда, где разыгралась трагедия. Видеокадры цунами вызывали дрожь в жилах, он пересматривал их до бесконечности, пытаясь хоть в каком-то случайном ролике увидеть последние секунды жизни родных.

За столом, когда приехал домой и собрались все у Гладковых, висела гнетущая тишина. Олег, сильно постаревший, в водолазке, из-за ворота которой выставлялась полая трубка, молча подал Лёне крепкую ещё руку и кивнул. Говорить он из-за удалённой гортани уже не мог. Светлана с набрякшими от слёз опухшими веками прижалась к Лёниному плечу мокрым лицом и судорожно обняла: «Беда-то какая…». Молча обнялся с заплаканной Ольгой. С Серёгой обменялись рукопожатием, отводя сумрачные взгляды.

Кэтрин и Павлик, пришедшие вместе с Лёней, выглядели иначе… Отпечаток событий лёг на души и лица. Непосредственное прикосновение к трагедии никогда не проходит мимолётно. Последняя волна, унесшая родителей, только-только сморгнул – и вместо дорогих фигур навек пустота. И это бесконечное бегство от медленно, красиво, неотвратимо и властно приближающейся огромной волны, где беспорядочно и бесполезно барахтаются игрушечными фигурками люди, машины, какие-то вещи. Волна просто взяла своей бескрайней лапой всё, что хотела, поиграла беспечно и жестоко, потом бросила, наскучив, и отправилась в море. Оставила Павлику белую отметину, чтобы помнил.

Сотни мёртвых лиц ещё долго не давали спать Кэтрин. Полуголые, изувеченные, распухшие от воды тела узнавали по обрывкам одежды, родинкам, татуировкам, серьгам, крестам, цвету волос. Но напрасно высматривала девушка среди седоволосых крепких мужчин отца, родинка на щеке его жены тоже не находилась…

Отпевать без могилы, не положив в гроб? Никто не видел их мёртвыми. Кэтрин… заказала заздравный молебен.

– Их считают без вести пропавшими.

Маришка незадолго до трагедии улетела в Африку, прервав все связи. И ничего не знала. О смерти отца, последовавшей в следующем месяце, она тоже узнала много позже…

Лёня провёл с родными несколько дней и, не встречаясь в этот раз ни с кем из друзей, вернулся в Петербург. Из дома он забрал только какие-то книги и диски.

– Пашка, держись, брат. Пиши мне по электронке, слышишь меня? Пиши!

Не было сил смотреть на папкину прядь, перекинувшуюся на смоляные волосы братишки.

Глава 10. Как росла Юля

Юлечка росла интересным ребёнком. Как и у всех мам, у Ольги составилась целая «коллекция» памятных моментов из детства дочки: грустные, забавные, тревожные, удивительные… Перебирала их потом в памяти, отыскивая истоки будущих поступков, закономерности развития…

*Когда в поликлинике проверяли у малышки шаговый рефлекс, она ступала на носочках и выворачивала внутрь одну ступню. И когда побежала своими ножками, тоже предпочитала передвигаться на пальчиках. «Как балеринка!» – восхищалась тётя Зина. А что показатель этот не умилительный, а тревожный, Ольга узнала гораздо позже, когда дочка уже выросла.

*Однажды (Юля была ещё младенцем в колыбельке) Ольге приснился страшный сон. Юре пришлось её долго успокаивать и разуверять. Приснились родители – Олег и Светлана, стояли они как будто на погосте, хмурые и строгие. Говорили о Юлечке: «Ну, раз она такая, значит, придётся её закопать». Ольга рыдала и никак не могла остановиться. Такого отчаяния ей испытывать ещё не приходилось.

*Юлю крестили в год и два месяца. Она не орала, как другие дети, а осматривалась, переводя долгий взгляд с иконы на икону, на облачение священника, на горящие в подсвечниках язычки пламени.

*На прогулке бабушка Светлана как-то обронила:

– Маришка в год с небольшим много стихов знала, а Юля – ни бе, ни ме.

Сидящая в коляске светлоголовая Юлечка взглянула на бабушку, высунула язычок и отчётливо произнесла:

– Бе! Ме! – чем вызвала у взрослых приступ неудержимого хохота.

– Мам, и ведь поняла, что о ней говорим! – с невольной укоризной и чуть горделиво заострила внимание Ольга. Вот что за манера у мамы выискивать всякие тревожные моменты, когда и так душа не на месте. Ольга часто сверялась с умными книжками о развитии детей: всё ли у дочки правильно, не отстаёт ли в чём? Получалось, что повода для волнения как будто нет.

*Опасаясь за зубки и не желая раньше времени вредить организму всякими карамельками, Ольга давала дочке сухофрукты, а конфеты при ней все стали есть украдкой. Когда малышка подходила к столу, тётя Зина могла дать ей красивый фантик с завёрнутой в него ягодкой. А однажды случился курьёз, под рукой не оказалось ни смородины, ни клубники, и девочке протянули одну бумажку.

– Юлечка, смотри, какой красивый фантик!

– Красивый фантик, – согласно повторила девочка и неожиданно добавила: – А конфетку бабушка съела!

После этого Ольге пришлось дать добро на сливочные ириски.

*Показывая на розетку в стене, тётя Зина говорила маленькой Юле:

– Ай! Нельзя трогать! Там дядя ток – стук, и бобо!

Малышка переспрашивала:

– Там – дядя ток? Стук? Ай! – боязливо тянула пальчик к розетке, но тут же отдёргивала и прижимала к себе.

*Юле полтора года, жарко. Едет в коляске. Вокруг мама, папа, дядя Серёжа и Павлик. Пошли гулять в парк. Покупают пломбир в вафельных стаканчиках – четыре.

– Юле не надо? – с сомнением переспрашивает Павлик.

Малышка активно тянет ручки и явно не отказалась бы от неизвестного лакомства. В разговорах об этом проходит несколько минут. У Ольги остаётся полпорции, она даёт дочери полизать. Пломбир подтаивает, проблем с горлом и соплями у ребёнка не бывает. Юля входит во вкус, берёт у мамы стаканчик.

– Сейчас полижет и отдаст, – уверяет Ольга.

– Надо было и ей купить! – говорит Юра. Они все уже с мороженым покончили, ларёк остался далеко позади.

– Ха, отдаст! – говорит с сомнением Серёга.

К удивлению взрослых, Юля съедает всё. И даже не накапано нигде, испачканы только губы.

– Вот так она у тебя всё однажды и отберёт, – вроде бы шутливо пророчествует Сергей. Все смеются, но в его интонациях слышится и укоризна: не балуйте ребёнка, а то сядет на шею!

Подумаешь, мороженое! Разве Ольга не поделится со своей кровиночкой, пускай и обделив себя? Как любая мать…

*Любимая Юлина сказка в два года – «Петушок и бобовое зёрнышко». Почти каждый вечер перед сном малышка просила почитать, как неразумный петушок зачем-то проглотил бобок, а ведь боб довольно крупный, не как зёрнышко, вот и подавился! И бедная курочка вынуждена была сбить себе все ноженьки, обегая корову, косарей, кузнецов, дровосеков, калашников и ещё кого-то, чтобы в результате получить маслице и смазать горлышко петушку. Что же привлекало девочку во всей этой беготне? От бесчисленных повторений у Ольги заплетался язык.

*На приёме у логопеда Юля читала наизусть Чуковского:

– Муха, муха, Тятякуха!

*В три Юлькиных года – она лишь недавно стала посещать детский сад – стряслась беда. Ноябрьский коварный ледок поехал под бегущими детскими ножками. Сильный удар в затылок, громкий истошный плач, а ночью несколько приступов рвоты. Утром тёмный ободок вокруг глаз. Дочь медсестры, Ольга знала, что это верные признаки сотрясения мозга. Невропатолог посадил дома на несколько дней, дал направление на снимок. В приёмном покое они просидели больше трёх часов. Тут было не до них: то и дело «скорые» привозили искалеченных, окровавленных людей, Ольга еле успевала отворачивать дочку от страшных этих кадров. Приближалось время обеда. Голодная, мало спавшая, Юлечка часто закрывала глаза и покачивалась. И Ольга тихонько увела её домой. Рвота не повторялась, синева с губ и от глаз постепенно ушла, и вскоре Юля вернулась в детсад. Может ли быть, чтобы травма та прошла даром? Томограмму ей лет через пятнадцать всё-таки сделали – наступили другие времена, и за плату стали доступны практически все процедуры. Ничего аномального не нашли. И – слава Богу?

* – А раньше у всех людей были лапы!

– Юля, почему ты так думаешь?

– Ну как же! Помнишь, ты мне читала сказки, там у всех были лапти. А лапти надевают на лапы!

Это «открытие» четырёхлетней Юлечки передавалось потом родными из уст в уста. А про себя Ольга добавила сюда ещё «лапать» – трогать не руками, а лапами. Грубыми, животными… Хотя вот у кошки очень приятные лапочки, мягкие и вкрадчивые. А «лапусик», «лапуся», «лапочка» – эти ласковые названия, применимые к детям, – потому что их ножки и ручки пока ещё неуклюжие? И всё-таки интересно, как Юле пришло в голову свести лапти и лапы… Похоже, так всё и было. Лапы ели… Хм! Лапами ели без ложки…

*Едва научившись писать печатными буквами, Юля завела себе самодельный блокнотик: разрезала тетрадь пополам. Туда она стала списывать рецепты из кулинарной брошюрки. Буквы часто смотрели не в те стороны, но девчонку это не смущало. Вскоре уже на больших страничках стали появляться оттиски монет, рожицы, домики, фигурки. Ольге запомнилась картинка: тонконогая принцесса в пышной юбке и короне, солнышко, цветы и травка, огромный торт и облако, из которого летят пачки денег. Внизу была надпись: «ЩЯСТЕ».

Где-то Ольге уже приходилось видеть это слово…